Исходной точкой зрения Арендт является осознание того, что тоталитарные движения и тоталитарные режимы, несмотря на свой явно преступный характер, пользуются широкой поддержкой масс и существуют именно благодаря этой поддержке, имеющей место до самого конца существования режима, что уже само по себе вызывает серьезную тревогу.
Сама возможность тоталитаризма объясняется Арендт тем, что в XX веке при империализме происходит превращение классов в массы, имеет место постоянное ощущение нестабильности, предстающей как функциональная необходимость для тотального господства. Прослеживая становление империализма в конце XIX в., Арендт фиксирует внимание на союзе толпы и капитала. Толпу она не отождествляет ни с народом, ни с нарастающим рабочим классом. Под ней она понимает “отбросы” всех классов. Она говорит о том, что исторические пессимисты от Буркхарда до Шпенглера понимали глубокую безответственность этого нового социального слоя, поддержку ими диктатора. Но они не поняли, что “толпа является не только отбросом буржуазного общества, но и его побочным продуктом, непосредственно им производимым и потому от него неотделимым... Они не заметили и постоянно возраставшего в высшем обществе восхищения уголовным миром... непрерывного, шаг за шагом отступления во всех вопросах морали и растущего пристрастия к анархическому цинизму этого собственного своего детища”[7]. Появление империализма, согласно Арендт, сопровождалось перенакоплением излишнего богатства, и чтобы найти ему применение, империализм нуждался в помощи толпы. Выкинутые кризисами за пределы производящего общества толпы, эти, согласно ее формулировке, отбросы человеческого общества оказались также заинтересованными в экспансии. Казалось, что только экспансия способна разрешить экономические и социальные проблемы современности. “В конечном счете, это побудило немецкую буржуазию сбросить лицемерную маску и открыто признать свое родство с толпой, со всей определенностью взывая к ней встать на защиту своих собственнических интересов”[8].
|
|
Первая мировая война, связанные с ней условия нестабильности, страдания огромной массы людей как бы служили доказательством того, что перестали действовать общепринятые правила и нормы. Война, по ее словам, есть великая прелюдия к распаду классов и их превращению в массы. Во время войны человек не просто выступает винтиком огромной военной машины, массовых действий, но он стремится быть анонимным, безликим. “Война по сути своей антигуманистична, антикультурна, антилиберальна, она возводит жестокость в добродетель.” После войны появилось огромное количество людей, выброшенных из своих стран, лишенных гражданства. Эти люди откололись от своих национальных и социальных групп, не имели глубоких корней в той земле, в которой проживали. Поэтому у них не было особого законопослушания и обязательств по отношению к государству.
“ Парадокс, заключенный в потере человеческих прав таков, что эта потеря тотчас же сопровождается превращением человека в биологическую особь, в человека вообще — без профессии, без гражданства, без мнения, без дела, по которым можно узнать и выделить самого себя из себе подобных... при отнятой возможности выразиться внутри некоего общечеловеческого мира и воздействовать на него... опасность в том, что мировая всеохватывающая цивилизация может порождать варваров из самой себя, вынуждая миллионы людей жить в условиях, которые вопреки видимости суть условия для дикарей ”[9].
|
|
Политическая дезинтеграция как результат первой мировой войны сделала сотни тысяч людей бездомными, лишила их государства. Из-за безработицы миллионы людей оказались экономически лишними и социально обременительными. Все это Арендт связывает и с тем, что права человека на деле были только сформулированы, не имели необходимых политических гарантий и утеряли в своей традиционной форме всякую общезначимость. Именно такая ситуация порождала огромное количество живых трупов и явилась предпосылкой самой возможности концлагерей с их “безумным массовым производством трупов”. Именно в ситуации, когда огромное количество людей оказывается избыточным, возможен тоталитаризм. Тоталитарные движения в высшей степени зависят от голых количеств.
Арендт считает, что толпа характерна для классового общества, а в XX в. точнее было бы говорить о массах. Империализм привел к разложению общественных классов, к созданию бесклассового общества, общества масс. Жизненные стандарты массового человека определяются не столько принадлежностью к определенному классу, сколько теми влияниями и убеждениями, которые молчаливо разделяются всеми классами общества в равной мере. Массы соединены отнюдь не осознанием своих интересов, общий интерес у них отсутствует. Сами по себе угнетение, эксплуатация не являются главными причинами возмущения масс, ибо они воспринимаются как то, что заставляет общество функционировать.
|
|
Тоталитарные движения, часто провозглашающие свое неприятие богатства, нацелены именно не на классы, а на массы, на организацию масс. И самое тревожное в успехах тоталитаризма — это то, что он сопровождается истинным, бескорыстным самоотречением масс.
Только там, где граждане представлены группами и образуют определенную социальную или политическую иерархию, возможны демократические свободы. Война, разрушившая во многом социальную иерархию, предстает как великая прелюдия к распаду классов и их превращению в массы. “Крушение классовой системы, единственной системы социальной и политической стратификации европейских национальных государств, безусловно было одним из наиболее драматических событий в недавней немецкой истории, и также благоприятствовало росту нацизма, как и отсутствие социальной стратификации в громадном русском сельском населении (при “огромном дряблом теле, лишенном вкуса к государственному строительству и почти недоступном влиянию идей, способных облагородить волевые акты” - М.Горький) способствовало большевистскому свержению демократического правительства Керенского”[11].
Толпа, имевшая место в прошлом, была побочным продуктом капиталистического производства, падение же стен между классами, крушение, по словам Арендт, буржуазного, классового общества превратило большинство в одну огромную бесструктурную массу озлобленных индивидов, не имеющих ничего общего между собой, кроме представления, что все власти глупы и являются мошенниками. Арендт называет это ужасающей отрицательной солидарностью, численность которой возросла в огромном масштабе после первой мировой войны. Массовое общество бесструктурно, ему предшествовала крайняя изоляция, атомизация людей, нехватка социальных связей. “Старая присказка, будто бедным и угнетенным нечего терять, кроме своих цепей, неприменима к людям массы, ибо они теряли намного больше цепей нищеты, когда утрачивали интерес к собственному благополучию: исчезал также источник всех тревог и забот, которые делают человеческую жизнь беспокойной и исполненной страданиями... Гиммлер... описывал... широкие слои... утверждал, что они не интересовались “повседневными проблемами”, но только “идеологическими вопросами, важными на целые десятилетия и века ”... Гигантское омассовление индивидов породило привычку мыслить в масштабе континентов и чувствовать веками ”[12].
Народ выступает за правительство, толпа — за сильную личность. Толпа ненавидит общество, ибо она из него исключена, ненавидит парламент, ибо она в нем не представлена. Сталин, чтобы подготовить режим тоталитаризма, должен был организовать бесструктурную массу. Арендт констатирует, что в России к 1930 году все следы прежних общественных институтов исчезли, а затем началась ликвидация классов. Речь идет об уничтожении крестьянства путем голода и депортации. Ликвидация НЭПа привела к уничтожению среднего класса. Национализация, по Арендт, ликвидировала и рабочий класс как самостоятельный класс. Коль государство принадлежит рабочим, то они переставали быть самостоятельной группой. А введение в 1938 г. трудовых книжек превращало “весь российский рабочий класс в одну гигантскую рабсилу для принудительного труда”. Затем была сметена почти половина административного персонала. Введение паспортов с институтом прописки сделала и партийную бюрократию частью принудительной рабочей силы. Такими путями, согласно Арендт, советское общество было превращено в бесструктурное, массовое общество.
Толпа склонна искать истинные причины политической жизни в таких движениях и влияниях, которые действуют за кулисами событий. Арендт подробно останавливается на явлении антисемитизма, на новую организованность толпы и тот героический культ, которым пользовались ее вожди. “Толпа стала прямым исполнителем конкретного национализма, исповедуемого элитой молодых интеллектуалов. Эти люди, презиравшие народ, видели в толпе живое выражение мужественной примитивной силы. В своих теориях они первыми отождествили толпу с народом и превратили ее вождей в национальных героев.Для них “закон и честь — просто слова”[13].
Пандвижения (речь идет о пангерманизме и панславизме) начались в странах, где не знали конституционного правления. Презрение к закону стало типичным для подобных движений, оно отражало фактические условия правления и в России, и в Австро-Венгрии.