Но с той самой минуты, как Рубинстайн заговорил об этом, она стала мысленно перебирать всех знакомых молодых людей, стараясь определить, кто из них под влиянием ее чар скорее всего мог бы купить ей жакет. Чарли Уилкинс, например, из табачного киоска в «Орфии», по‑своему, конечно, очень предан, но нипочем не сделает ценного подарка, не получив взамен дорогой награды.
Есть еще Роберт Кейн, очень высокий, очень веселый и очень внимательный молодой человек, служащий в местном отделении одной электрокомпании; но у него не слишком доходная должность: он простой клерк. И к тому же он слишком бережливый и вечно думает о будущем.
Потом Берт Гетлер – тот самый, что сопровождал ее на танцы в вечер ее первой встречи с Клайдом; этот просто ветреный малый: он хорош для танцев, но на него нельзя положиться в таком трудном случае. Он только приказчик в магазине обуви, получает, вероятно, не больше двадцати долларов в неделю и рассчитывает каждый грош.
Но есть еще Клайд Грифитс, у которого как будто и впрямь водятся деньги и который, кажется, готов, не раздумывая, тратить их на нее. Мысль Гортензии работала быстро. Как же ей сразу, без подготовки, выманить у Клайда такой дорогой подарок? – спрашивала она себя. Она была не слишком благосклонна к нему, чаще всего обращалась с ним холодно. Поэтому теперь она вовсе не была в нем уверена. И все же, пока она стояла здесь, в магазине, и размышляла о цене и красоте жакета, мысль о Клайде не покидала ее. А мистер Рубинстайн все смотрел на нее, смутно догадываясь о том, какого рода задача стоит перед ней.
– Вот что, крошка, – сказал он наконец. – Я вижу, вам хочется иметь этот жакет, – прекрасно… Я тоже хочу, чтобы он был у вас. И я вам сейчас скажу, что я могу для вас сделать. Этого я не сделал бы ни для одного человека во всем Канзас‑Сити. Принесите мне сто пятнадцать долларов в ближайшие дни – в понедельник, среду или пятницу, и если жакет еще не будет продан, я отдам его вам. Даже больше того: я приберегу его для вас. Что вы на это скажете? До следующей среды или пятницы. Никто другой не сделал бы для вас этого.
Он самодовольно улыбался, пожимал плечами и показывал всем своим видом, что делает ей огромное одолжение. И Гортензия, уходя из магазина, была убеждена, что если… если только ей удастся получить этот жакет за сто пятнадцать долларов – это будет замечательно выгодная сделка. И вне всякого сомнения, она будет одета шикарней всех девушек в Канзас‑Сити. Только бы ей как‑нибудь достать сто пятнадцать долларов не позже ближайшей пятницы.
Глава XV
Гортензия хорошо знала, что Клайд все сильнее и сильнее жаждет добиться от нее той высшей благосклонности, которая, – в чем она никогда бы ему не созналась, – была привилегией двух других ее знакомых. Теперь при каждой встрече Клайд требовал, чтобы Гортензия сказала, как же она на самом деле к нему относится. Почему, если он хоть немножко нравится ей, она отказывает ему то в том, то в другом: не позволяет целовать себя, сколько он хочет, вырывается из его объятий. Она всегда держала слово, когда назначала свидания другим, и не являлась на свидания или вовсе отказывалась точно назначить день встречи, когда это касалось Клайда. В сущности, что у нее за отношения с другими? Может быть, кто‑нибудь из них в самом деле нравится ей больше, чем Клайд? При каждом свидании возникал все тот же, лишь едва завуалированный, но самый важный вопрос об их сближении.
И Гортензии нравилось, что она заставляет Клайда непрестанно страдать от неудовлетворенных желаний, что она мучает его и что всецело в ее власти облегчить его страдания: некоторый садизм, основой для которого послужил мазохистский характер любви Клайда.
Однако теперь, когда ей непременно хотелось приобрести жакет, значение Клайда в ее глазах и ее интерес к нему стали возрастать. Лишь накануне утром Гортензия заявила ему самым решительным тоном, что не может встретиться с ним раньше следующего понедельника, так как все вечера у нее заняты. Но теперь, когда перед ней встала проблема жакета, она начала старательно обдумывать, как бы ей немедленно устроить свидание с Клайдом и при этом не обнаружить нетерпения: она уже окончательно решила, что постарается, если будет возможно, уговорить его купить ей желанный жакет. Конечно, для этого придется в корне переменить обращение с ним: придется быть поласковее, пособлазнительнее. Хотя она еще и не призналась себе в том, что теперь, пожалуй, готова даже уступить его мольбам, именно такая мысль сверлила ее мозг.
Сперва она никак не могла придумать, что ей делать. Как повидаться с ним сегодня же или, самое позднее, завтра? Как внушить ему, что он должен сделать ей этот подарок или «дать взаймы», как она в конце концов назвала это про себя? Она намекнет ему, чтобы он дал ей взаймы сумму, нужную для покупки жакета, и пообещает постепенно выплатить долг. (Она прекрасно знала, что, если только жакет будет у нее в руках, ей никогда не придется возвращать долг.) Или, если у Клайда не окажется сразу таких денег, она постарается убедить владельца магазина согласиться на рассрочку платежа, с тем чтобы Клайд уплатил эту сумму по частям. И ее мозг тотчас начал работать в новом направлении: как кокетством и лестью заставить мистера Рубинстайна согласиться на рассрочку на выгодных для нее условиях. Он ведь сказал, что с радостью купил бы для нее жакет, если б знал, что она будет к нему благосклонна.
Сначала Гортензии пришел в голову такой план: она предложит Луизе Ретерер позвать сегодня вечером брата, Клайда и еще юношу по имени Скэл, который ухаживал за Луизой, в один дансинг, куда она обещала пойти с самым приятным своим поклонником – продавцом сигар. Теперь она не взяла бы его, а пошла бы одна с Луизой и Гретой, заявив, что ее кавалер заболел. Можно бы уйти пораньше вместе с Клайдом и пройти с ним мимо магазина Рубинстайна.
Но у Гортензии был хитрый нрав паука, расставляющего для мух свои сети, и она сообразила, что Луиза может сказать Клайду или Ретереру, чья была затея позвать их сегодня в дансинг. И может случиться, что Клайд когда‑нибудь упомянет при Луизе о жакете, а этого, конечно, никак нельзя допустить. Гортензия совсем не желала, чтобы ее друзьям стало известно, как она устраивает свои дела. Вот почему она решила не обращаться ни к Луизе, ни к Грете.
Она уже начала по‑настоящему тревожиться, не зная, как устроить свидание с Клайдом, и вдруг увидела его самого. Возвращаясь с работы, он случайно проходил мимо магазина, где она служила, и зашел, чтобы условиться с нею о встрече в ближайшее воскресенье. К его величайшей радости, Гортензия приветствовала его самой очаровательной улыбкой и помахала рукой. В ту минуту она была занята с покупательницей. Но скоро она освободилась и, подойдя поближе и косясь на контролера своего отдела, не одобрявшего таких визитов, воскликнула:
– Я только что думала о вас. А вы? Вы не думали обо мне? – О покупке потом. – И прибавила тихо: – Не подавайте виду, что говорите со мной, вон там наш контролер.
Пораженный необычной нежностью в ее голосе и ласковой улыбкой, которой она его встретила, Клайд сразу ожил и воспрянул духом.
– Думал ли я о вас? – весело сказал он в ответ. – Как будто я могу думать о ком‑нибудь другом! Знаете, Ретерер говорит, что я на вас помешался.
– А, этот… – сказала Гортензия, сердито и презрительно надув губы, так как – странное дело! – Ретерер был одним из тех, кто ею не слишком интересовался, и она это знала. – Он воображает, что неотразим, – прибавила она. – А я знаю сколько угодно девушек, которым он не нравится.
– Нет, Том славный, – вступился Клайд, как и подобало верному другу. – Просто у него такая манера разговаривать. И вы ему нравитесь.
– Ну, уж нет, – возразила Гортензия. – Но я не желаю о нем говорить. Что вы делаете сегодня в шесть часов?
– Вот так раз! – с огорчением воскликнул Клайд. – Неужели вы сегодня свободны? Какая обида! Я думал, у вас заняты все вечера. Я сегодня работаю.
Он вздохнул, очень расстроенный мыслью, что Гортензия, как видно, хотела провести с ним вечер, а он не может воспользоваться таким счастливым случаем. Гортензия с удовольствием заметила, как он огорчен.
– Да, я обещала встретиться с одним человеком, но мне не хочется, – сказала она с презрительной гримаской. – Я должна встретиться с ним, но не пошла бы, если б вы были свободны.
Сердце Клайда учащенно забилось от восторга.
– Эх, если бы мне сегодня не работать! – сказал он, глядя на нее. – А вы не можете освободиться завтра вечером? Завтра я свободен. А сейчас я зашел вас спросить – хотите в воскресенье поехать с нами за город на автомобиле? Один друг Хегленда может достать «пакард», и в воскресенье днем мы все свободны. Хегленд хочет, чтобы я подобрал компанию, и мы съездим в Экселсиор‑Спрингс. Он славный парень (это было сказано потому, что Гортензия как будто не слишком заинтересовалась предложением). Вы его мало знаете, но он и правда славный. Ну ладно, я расскажу вам о нем как‑нибудь после. А вот как насчет завтрашнего вечера? Я буду свободен.
Притворяясь, будто показывает Клайду носовые платки (контролер снова проходил по отделу), Гортензия думала о том, как досадно, что нужно ждать еще двадцать четыре часа, прежде чем она сможет показать ему жакет и приняться за исполнение своего хитрого замысла. В то же время она дала понять, что ей очень трудно будет освободиться завтра, труднее, чем он может себе представить. Даже прикинулась, будто не совсем уверена, захочет ли освободиться.
– Делайте вид, что выбираете платки, – тихо сказала она Клайду, опасаясь, как бы контролер не прервал их. – У меня на завтра уже есть приглашение. Не знаю, удобно ли отказаться, – продолжала она озабоченно. – Дайте сообразить.
Она притворилась, что погружена в глубокое раздумье.
– Ну, ладно, кажется, я это устрою, – сказала она наконец. – Во всяком случае, постараюсь, так и быть, один раз можно. Приходите на угол Пятнадцатой и Главной в четверть седьмого, – нет, лучше в половине, хорошо? Я тоже постараюсь прийти. Не обещаю, но постараюсь: думаю, что мне удастся это устроить. Вы довольны?
Она подарила Клайду одну из самых обольстительных своих улыбок, и он был вне себя от счастья. Подумать только: наконец‑то она ради него нарушает обещание, данное кому‑то другому! Ее глаза ласково сияли, на губах играла улыбка.
– Верней верного! – воскликнул он, пуская в ход жаргон рассыльных из «Грин‑Дэвидсона». – Конечно, приду, можете не сомневаться. А теперь попрошу вас об одном одолжении.
– О чем это? – спросила она, настораживаясь.
– Наденьте ту маленькую черную шляпку, знаете, с красными лентами… вы еще завязываете их под подбородком. Ладно? Вы просто восхитительны в ней!
– Ах вы, подлиза… – засмеялась Гортензия. До чего легко провести Клайда! – Хорошо, надену, – прибавила она. – А теперь уходите. Вот идет эта старая рыба. Я уж знаю, он будет ворчать. Только меня это мало трогает. Значит, в полседьмого? Ну, пока.
Она повернулась к пожилой покупательнице, которая терпеливо ждала, чтобы спросить, где продают кисею. А Клайд, дрожа от счастья, что его неожиданно удостоили такой милости, не чуя под собой ног двинулся к ближайшему выходу. Он не проявил излишнего любопытства, не стал дознаваться, чем вызвана столь внезапная благосклонность.
А на следующий вечер, ровно в половине седьмого, освещенная дуговыми фонарями, дождем льющими свой яркий свет, на условленном месте появилась Гортензия. Клайд сразу же заметил, что на ней шляпка, которая ему так нравилась. И никогда еще он не видел ее такой обольстительной, оживленной, приветливой. Он хотел сказать ей, как она прелестна и как он счастлив, что она надела эту шляпку, но она уже начала:
– Ну, скажу я вам, похоже, что я намерена влюбиться в вас по уши! Нарушаю свои обещания, да еще надеваю для вашего удовольствия старую нелюбимую шляпу. Что‑то будет дальше?
Клайд просиял, точно одержав великую победу. Неужели она и впрямь наконец полюбит его?
– Если б вы только знали, Гортензия, до чего вы хороши в этой шляпке, вы бы никогда ее не снимали, – сказал он с восхищением. – Вы и не представляете себе, как вы в ней прелестны.
– Ну да? В этом старье? Вас нетрудно очаровать, – усмехнулась она.
– А ваши глаза – совсем как мягкий черный бархат, – с жаром продолжал он. – Удивительные глаза! – Он думал о черных бархатных занавесях в одном уютном уголке «Грин‑Дэвидсона».
– Как у вас сегодня ловко выходит, – засмеялась Гортензия, поддразнивая Клайда. – Придется что‑то с вами сделать.
И, прежде чем он успел ответить хоть слово, она стала рассказывать совершенно фантастическую историю: она еще раньше обещала провести сегодняшний вечер с одним молодым человеком из общества по имени Том Кири, который давно ходит за ней по пятам, упрашивая пообедать и потанцевать с ним, и лишь сейчас вечером решила «отставить» его ради Клайда (на сей раз, по крайней мере). Позвонила Кири по телефону и сказала, что не может встретиться с ним сегодня: просто отменила свидание – и конец. И все‑таки, когда она уходила после работы, кто, по‑вашему, ждал ее у служебного входа? Том Кири, собственной персоной, великолепно одетый, в светло‑сером пальто реглан и в гетрах, и тут же стоял его лимузин. И он повез бы ее обедать в «Грин‑Дэвидсон», если бы она только захотела. Вот это мужчина! Но она не захотела. Во всяком случае, не сегодня. Однако, если бы ей не удалось пройти мимо незамеченной, он, конечно, задержал бы ее… Но она первая увидела его и убежала другой дорогой.
– Видели бы вы, как я бежала! Мои ножки так и мелькали! – самовлюбленно описывала она свое бегство.
И Клайд был так ослеплен этой картиной и великолепием мистера Кири, что принял ее жалкую выдумку за чистую монету.
А затем пошли по направлению к ресторану Гаспи, который, как совсем недавно узнал Клайд, считался лучше Фриссела. Гортензия то и дело останавливалась и заглядывала в витрины магазинов: ей необходимо подыскать себе зимний жакет, сказала она. Тот, что на ней, уже совсем износился, ей нужен новый. Это рассуждение заставило Клайда призадуматься: не намекает ли она, что именно он должен купить ей жакет? И не станет ли она уступчивей, если он купит для нее вещь, которая ей так необходима?
Вот и магазин Рубинстайна, и ярко освещенная витрина, и шубка во всей красе. В соответствии с заранее обдуманным планом Гортензия остановилась.
– Ах, посмотрите, что за прелесть этот жакетик! – воскликнула она, разыгрывая такое восторженное изумление, словно впервые увидела эту вещь и была внезапно поражена ею. – Видали вы когда‑нибудь такую миленькую, прелестную, изящную шубку? – продолжала она, причем ее актерские таланты возрастали вместе с желанием получить жакет. – Вы только взгляните, какой воротник, рукава! А какие карманы! Просто поразительно! Мне ужасно хочется погреть в них руки!
Она исподтишка покосилась на Клайда, стараясь подметить, производит ли это на него должное впечатление.
А Клайд, возбужденный ее восторгом, с любопытством разглядывал жакет. Бесспорно, хорошенькая шубка, даже очень. Да, но сколько она может стоить? Пожалуй, Гортензия так горячо расхваливает этот жакет для того, чтобы Клайд его купил? Но ведь это же, наверно, долларов двести, не меньше. Клайд понятия не имел, сколько стоят такие вещи. Ему это, конечно, не по карману. Особенно теперь, когда мать берет значительную часть его доходов для Эсты. Но что‑то в тоне Гортензии убеждало, что именно этого она от него и ждет. Сначала он похолодел и чуть не лишился дара речи. И в то же время с грустью говорил себе, что, если Гортензия захочет, она, конечно, найдет кого‑нибудь, кто купит ей жакет, – хотя бы этот Том Кири, о котором она только что рассказывала. К несчастью, она именно из таких девушек. Если он не купит ей эту вещь, так купит кто‑нибудь другой, и тогда она станет презирать Клайда за то, что он не смог сделать это для нее.
К его великому смущению и ужасу, она воскликнула:
– Чего бы я только не дала за такой жакет!
Она не собиралась в ту минуту прямо ставить вопрос: ей хотелось возможно тактичнее внушить Клайду мысль, которая глубоко засела в ее мозгу.
И как ни был Клайд неопытен и неискушен, он все же прекрасно понял значение ее слов. Значит… Значит… в ту минуту он даже в мыслях не хотел точно и ясно назвать, что это значит. Теперь… Теперь… если б только узнать цену этой вещи! Он понимал, что Гортензия обдумывает способ добыть жакет. Но как ему все устроить? Как? Если б только он мог купить этот жакет или хотя бы пообещать, что купит его, скажем, к определенному сроку (лишь бы он стоил не слишком дорого!). Но что тогда? Хватит ли у него храбрости намекнуть ей сегодня или, скажем, завтра, после того как он узнает цену жакета, что, если она согласится… тогда… ну тогда он купит ей этот жакет или что‑нибудь еще, что ей только захочется. Но он должен быть уверен, что она не оставит его в дураках, как бывало в менее важных случаях. Нет, он не желает потратить деньги на жакет и ничего не получить взамен! Ни за что!
Эти мысли так волновали его, что он холодел и дрожал, стоя рядом с Гортензией. А она, глядя на жакет, думала, что, если у Клайда не хватит ума так или иначе сделать ей этот подарок и догадаться, как именно она намерена расплатиться, – ну, тогда с ним будет покончено. Пускай не воображает, будто она станет тратить зря время с человеком, который не может или не хочет ради нее раскошелиться. Ни за что!
Они пошли дальше, к Гаспи. И во время обеда Гортензия почти ни о чем больше не говорила, только об этой шубке: какая она миленькая и как великолепно будет выглядеть на Гортензии.
– Можете мне поверить, – сказала она вызывающе, чувствуя, что Клайда одолевают сомнения, – уж я найду способ его приобрести, этот жакет. Они, верно, согласятся на рассрочку, если я поговорю с самим Рубинстайном и если первый взнос будет достаточно большой. Одна продавщица из нашего магазина именно так и купила пальто, – быстро сочинила она, надеясь, что это убедит Клайда ей помочь.
Но Клайд, в страхе перед непомерным расходом, не решался сказать ей, что же он намерен делать. Он совершенно не представлял себе, сколько стоит этот жакет: пожалуй, двести, даже триста долларов, – и боялся взять на себя обязательства, которых потом не сумеет выполнить.
– А вы не знаете, сколько может стоить такая вещь? – сказал он нервно, думая при этом, что, если он даст ей деньги, не получив одновременно никакой гарантии с ее стороны, – какие у него будут основания ожидать взамен чего‑то большего, чем все, что он получал до сих пор? Ведь она так умеет подъехать к нему, когда хочет получить какую‑нибудь вещицу, а потом не позволяет даже поцеловать себя! Он краснел и внутренне негодовал, думая о том, как она уверена, что может им играть. И, однако, вспоминал он, ведь она сейчас сказала, что готова на все для того, кто поможет ей получить этот жакет, – кажется, так и было сказано.
– Н‑не знаю. – Она сперва поколебалась, спрашивая себя, назвать ли настоящую цену жакета или немножко прибавить.
Если она попросит о рассрочке, мистер Рубинстайн может поднять цену. А если назвать слишком большую сумму, не откажется ли Клайд помочь?
– Но, конечно, не больше, чем сто двадцать пять долларов, – прибавила она. – Больше я бы не заплатила.
Клайд вздохнул с облегчением. Все‑таки это не двести и не триста. Он подумал, что если она сумеет добиться посильных условий рассрочки, – скажем, первый взнос в пятьдесят или шестьдесят долларов, – то он как‑нибудь соберет такую сумму в две‑три недели. Но если надо уплатить сразу все сто двадцать пять долларов, Гортензии придется подождать, а кроме того, нужно точно и определенно знать, получит ли он настоящую награду.
– Прекрасная мысль! – воскликнул он, не объясняя, однако, чем она ему так нравится. – Почему бы и нет? Почему бы вам не узнать сперва, сколько они хотят за жакет и на каких условиях дадут рассрочку? Пожалуй, я мог бы вам помочь!
– Ох, это было бы просто чудесно! – Гортензия захлопала в ладоши. – Правда, поможете? Вот шикарно! Ну, теперь я знаю, что у меня будет жакет. Я знаю, мне дадут рассрочку, я уж сумею уговорить кого надо.
Как предвидел и опасался Клайд, она уже совершенно забыла, что сможет купить жакет только благодаря ему. Теперь все пойдет так, как он и думал. Он заплатит за жакет, а она примет это как должное.
Но через минуту, заметив, что он помрачнел, Гортензия прибавила:
– Вы ужасно милый, вы – душенька, что хотите помочь мне! Будьте уверены, я этого не забуду. Вот подождите и увидите. Вы не пожалеете! Только подождите!
Ее глаза искрились весельем и благосклонностью. Хоть он и слишком юн и мягок, зато не скряга, и она его вознаградит; это решено. Как только она получит жакет, через неделю, самое позднее через две – она будет очень мила с ним… кое‑что для него сделает. И чтобы Клайд лучше понял, что она думает, она остановила на нем многообещающий взгляд, придав глазам самое нежное и томное выражение. От этой ее игры в романтику Клайд растерялся и стал нервничать. Он даже испугался немного, вообразив, что этот взгляд выдает бурную страсть, на которую он, возможно, не сумеет ответить. Теперь он чувствовал себя слабым перед Гортензией и немного трусил, представляя себе, что же такое ее настоящая любовь.
Тем не менее он заявил, что если жакет стоит не дороже ста двадцати пяти долларов и можно будет уплатить их в три срока (первый взнос двадцать пять долларов и затем два взноса по пятидесяти), то он возьмет это на себя. А Гортензия, со своей стороны, ответила, что завтра же все разузнает. Может быть, мистер Рубинстайн согласится отдать ей жакет, как только она внесет первые двадцать пять долларов; или хотя бы в конце второй недели, когда будет уплачено почти все.
И когда они выходили из ресторана, Гортензия, по‑настоящему благодарная Клайду, с кошачьим мурлыканьем шепнула ему, что она этого никогда не забудет, – он сам увидит… а жакет она наденет в первый раз для встречи с ним. Если он будет свободен, они пойдут куда‑нибудь пообедать. И уж наверно жакет будет у нее ко дню прогулки в автомобиле; Клайд, или вернее, Хегленд, как будто назначил эту прогулку на следующее воскресенье, но может быть, ее еще отложат?
Гортензия предложила отправиться в дансинг и, танцуя, так недвусмысленно льнула к нему, что Клайд, чувствуя ее настроение, начал слегка дрожать и путаться в танце.
Наконец он пошел домой, в душе заново переживая этот день и радуясь, что сможет без труда уплатить первый взнос за жакет, даже если потребуется и пятьдесят долларов: подстрекаемый обещанием Гортензии, он решил занять двадцать пять долларов у Ретерера или Хегленда и вернуть долг после того, как за жакет будет уплачено сполна.
Но, ах, как хороша Гортензия! Что за прелесть, какое безграничное, неотразимое, покоряющее очарование от нее исходит! И подумать только, что наконец – и уже скоро – она будет принадлежать ему. Поистине осуществление грез – невероятное становится реальным!
Глава XVI
Верная своему обещанию, Гортензия на следующий день снова заглянула в магазин Рубинстайна и с присущей ей хитростью, со многими оговорками объяснила, что за трудная задача стоит перед нею. Нельзя ли ей как‑нибудь получить жакет за сто пятнадцать долларов в рассрочку, на не слишком тяжелых условиях? Мистер Рубинстайн торжественно покачал головой. Здесь не продают в рассрочку. Если б он хотел вести дело таким образом, он оценил бы жакет в двести долларов и без труда их получил бы.
– Но я могу сразу же заплатить пятьдесят долларов, если вы дадите мне жакет.
– Очень хорошо. Но где гарантия, что я получу остальные шестьдесят пять, и когда я их получу?
– Через неделю вы получите двадцать пять, еще через неделю следующие двадцать пять и на третью неделю пятнадцать.
– Прекрасно. Но, предположим, вы возьмете у меня жакет, а на другой день вас задавит автомобиль. Что тогда? Как я получу мои деньги?
На это трудно было возразить. В самом деле, как она докажет, что кто‑нибудь заплатит за ее жакет? И потом надо еще возиться с письменным обязательством и найти солидного человека, – скажем, банкира, – который за нее поручится. Нет, нет, в магазине Рубинстайна не торгуют в кредит. Здесь надо платить наличными. Вот почему ей уступают жакет за сто пятнадцать долларов, но – ни на доллар меньше. Ни на доллар!
Мистер Рубинстайн вздыхал и говорил, говорил. В конце концов Гортензия спросила: что, если она принесет ему семьдесят пять долларов наличными, а остальные сорок обязуется уплатить через неделю? Отдаст ли он ей тогда жакет, позволит ли забрать его?
– Но неделя… неделя… Ну что такое одна неделя? – убеждал мистер Рубинстайн. – Раз вы можете принести мне семьдесят пять долларов на следующей неделе или завтра, а следующие сорок через неделю или через десять дней, так почему бы вам не подождать неделю и не принести сразу все сто пятнадцать? Тогда жакет ваш – и никакого беспокойства. Оставьте жакет за собой. Заплатите мне завтра двадцать пять – тридцать долларов в счет суммы, и я сниму жакет с выставки и отложу его для вас. Никто даже не увидит его. Через неделю или две принесите мне остальное – тогда он ваш.
Мистер Рубинстайн объяснял все это как некий сложный процесс, едва доступный пониманию. Но его доводы были вполне основательны. Гортензии нечего было возразить. И она совсем приуныла. Подумать только, что она не может получить жакет сразу. Но, едва выйдя из магазина, она приободрилась. В конце концов, время пройдет быстро, и, если Клайд сдержит свое обещание, жакет будет у нее. Главное теперь получить от Клайда эти двадцать пять – тридцать долларов и тем самым скрепить замечательную сделку с Рубинстайном. Только теперь ей к новому жакету нужна и новая шляпа, поэтому она скажет Клайду, что жакет стоит не сто пятнадцать долларов, а сто двадцать пять.
Результат разговора был сообщен Клайду, и он, обдумав сделку в целом, нашел ее благоразумной. Он сразу вздохнул с облегчением: после предыдущего разговора с Гортензией он был серьезно озабочен, так как не видел никакой возможности достать на первую неделю больше тридцати пяти долларов. Следующая неделя будет несколько легче, уверял он себя, он тогда постарается занять двадцать или двадцать пять долларов у Ретерера, еще двадцать или двадцать пять дадут чаевые, и в целом этого будет достаточно для второго платежа. А на третьей неделе он попробует занять хотя бы десять или пятнадцать долларов у Хегленда, может быть и больше, а если этих денег не хватит, – заложит за пятнадцать долларов свои часы, купленные несколько месяцев назад. За них, конечно, дадут не меньше пятнадцати: они стоили пятьдесят.
Да, но ведь есть еще Эста, сестра, она сидит там в жалкой комнатке и ожидает несчастной развязки своего единственного романа. Как она справится со всеми расходами, невольно спрашивал он себя, хоть и боялся, что его втянут в денежные затруднения Эсты и всей семьи. Отец не способен помочь матери в денежных делах, да и никогда не помогал. Что, если эту нелегкую задачу попробуют взвалить на него, Клайда? Как он выпутается? И почему отец вечно канителится с торговлей часами и ковриками и проповедует на улицах? Почему родители не откажутся, по крайней мере, от затеи с миссией?
Но он знал, что семья не выпутается без его помощи. Подтверждение явилось в конце второй недели его соглашения с Гортензией. Он как раз одевался у себя в комнате, и в кармане у него лежали пятьдесят долларов, которые он хотел передать Гортензии в воскресенье; и тут к нему заглянула мать.
– Мне нужно поговорить с тобой, Клайд, прежде чем ты уйдешь, – сказала она.
Он заметил, что она очень озабочена. Правда, последние дни он чувствовал, что у нее какие‑то серьезные огорчения. Однако в то же время он говорил себе, что у него сейчас слишком много обязательств и ему нечем помочь матери. Помочь ей – значит потерять Гортензию. Он не может на это пойти!
Но какие разумные оправдания можно привести, отказывая матери в небольшой помощи, тем более, что он так хорошо одет и так упорно исчезает по вечерам из дому? Он постоянно ссылается на неотложную работу в отеле, но, вероятно, мать не очень обманывается на этот счет. Правда, всего два месяца назад он обязался платить в течение девяти недель по десять долларов в неделю вместо пяти, и платит. Но это, наверно, только доказало, что у него есть лишние деньги, хотя он и пытался объяснить тогда, насколько этот расход для него стеснителен. А теперь он и хотел бы пойти навстречу матери, но не может, – препятствует неодолимое влечение к Гортензии.
Немного спустя Клайд вышел в гостиную, и мать, как обычно в таких случаях, повела его в помещение миссии, холодное и мрачное в те дни, и они сели на одну из скамей.
– Я не думала, что мне придется говорить с тобой об этом, Клайд, но у меня нет другого выхода. Мне не на кого больше положиться, а ты теперь взрослый мужчина. Только ты должен обещать, что никому ничего не скажешь, – ни Фрэнку, ни Джулии, ни отцу. Я не хочу, чтобы они знали. Эста вернулась в Канзас‑Сити, она в очень печальном положении, и я просто не знаю, как с ней быть. У меня так мало денег, а отец мне уже почти не помощник.
Она устало, озабоченно провела рукой по лбу, и Клайд уже знал, что за этим последует.
Сперва он хотел сделать вид, будто не знает о возвращении Эсты, раз уж он так долго притворялся. Но теперь, выслушав признание матери и зная, что, если он хочет лгать и дальше, надо притвориться удивленным, он вдруг сказал: