Клайд тоже засмеялся, как будто оценив удачную шутку, но втайне он был очень взволнован. Дядя Сэмюэл здесь, в клубе! Вот удобный случай познакомиться. Клайд ведь собирался написать ему еще до того, как стал здесь работать, а теперь дядя сам приехал сюда, и с ним можно поговорить.
Но стоп! Что дядя подумает о нем, если Клайд осмелится с ним заговорить? Как он отнесется к племяннику, который служит в этом клубе всего лишь рассыльным? И как вообще относится дядя к молодым людям, которые работают рассыльными, да еще если они в возрасте Клайда? Ведь ему уже двадцать первый год! Многовато для «мальчика на посылках», если только он не собирается оставаться в этой роли всю жизнь. Такой богатый и высокопоставленный человек, как Сэмюэл Грифитс, может счесть должность рассыльного унизительной, особенно если рассыльный окажется его родственником. Весьма вероятно, что он не пожелает иметь с таким родственником ничего общего, не захочет даже разговаривать с ним… Целые сутки Клайд провел во власти сомнений.
Однако на следующий день Клайд успел увидеть дядю раз шесть, и тот произвел на него самое приятное впечатление: живой, подвижный, деловитый, он нисколько не походил на своего брата – отца Клайда, и притом он был так богат и все относились к нему с таким уважением… И минутами Клайд не без страха спрашивал себя – неужели же упустить такой случай? В конце концов дядя вовсе не кажется недобрым человеком, как раз наоборот, – у него очень приветливый вид… Когда Клайд, по совету Ретерера, отправился в комнату дяди за письмом, которое нужно было отправить с нарочным, дядя почти не взглянул на него, но вместе с письмом вручил ему полдоллара.
– Проследите, чтобы рассыльный немедленно отнес письмо, а деньги возьмите себе, – сказал он.
Волнение Клайда было в эту минуту так велико, что он удивился, как дядя не угадал в нем своего племянника… Но мистер Грифитс явно ни о чем не догадывался. И Клайд ушел, немного приуныв.
Спустя некоторое время на имя Сэмюэла Грифитса пришло с полдюжины писем, и Ретерер обратил на них внимание Клайда.
– Вот тебе еще случай пойти к нему, если хочешь, – сказал Ретерер. – Снеси ему письма. По‑моему, он сейчас у себя.
И Клайд, после некоторого колебания, взял письма и пошел в комнату дяди. Тот что‑то писал, сидя за столом, и в ответ на стук Клайда крикнул:
– Войдите!
Клайд вошел и, загадочно улыбаясь, сказал:
– Вам письма, мистер Грифитс.
– Большое спасибо, сынок, – ответил дядя и полез в жилетный карман за мелочью.
Но Клайд, воспользовавшись случаем, воскликнул:
– Нет, нет, мне ничего не нужно!
Дядя все еще протягивал деньги, но прежде чем он успел что‑либо сказать, Клайд прибавил:
– Кажется, я ваш родственник, мистер Грифитс. Ведь вы Сэмюэл Грифитс, владелец фабрики воротничков в Ликурге, правда?
– Да, как будто я имею некоторое отношение к этой фабрике. А вы кто? – спросил дядя, пытливо разглядывая Клайда.
– Меня зовут Клайд Грифитс, я сын Эйсы Грифитса. Он ведь, кажется, ваш брат?
При упоминании об этом брате, который слыл в семье жалким неудачником, лицо Сэмюэла Грифитса несколько омрачилось. Он долгие годы не встречал Эйсу и теперь без особого удовольствия вспоминал приземистую и невзрачную фигуру младшего брата, каким он видел его в последний раз в доме их отца около Бертуика, штат Вермонт, – молодым человеком примерно в возрасте Клайда. Но какая разница! Отец Клайда был тогда толстый, несуразный, вялый и умственно и физически… что называется, размазня; у него были водянистые голубые глаза, вьющиеся волосы, безвольный подбородок. Напротив, сын его – аккуратный, живой и красивый юноша с хорошими манерами и, по‑видимому, неглуп (насколько замечал мистер Грифитс, мальчики‑рассыльные вообще народ смышленый). Племянник ему понравился.
Сэмюэл Грифитс, унаследовавший вместе со старшим братом Алленом скромное отцовское состояние, так как отец не любил младшего сына, всегда чувствовал, что Эйса стал жертвой несправедливости. Обнаружив, что сын не способен к практической деятельности и не слишком сообразителен, отец сначала пытался заставить Эйсу работать, потом просто не замечал его и, наконец, когда ему было примерно столько же лет, сколько теперь Клайду, выгнал из дому; впоследствии он завещал все свое состояние – около тридцати тысяч долларов – поровну двум старшим сыновьям, оставив Эйсе жалкую тысячу долларов.
Все эти воспоминания заставили Сэмюэла Грифитса с любопытством всмотреться в Клайда. Он видел, что племянник совсем не похож на его младшего брата, который столько лет назад был изгнан из отцовского дома. Клайд скорее напоминал его собственного сына Гилберта, – теперь он заметил это сходство. И к тому же, вопреки опасениям Клайда, на Сэмюэла Грифитса произвело хорошее впечатление, что Клайд служит в таком фешенебельном клубе, хотя бы всего только рассыльным. Сэмюэлу Грифитсу, деятельность которого ограничивалась Ликургом и ликургским обществом, клуб этот, с его особым положением и характером, внушал почтение. Молодые люди, служащие в подобных учреждениях, обычно толковы и скромны. И поэтому он благожелательно посмотрел на Клайда, который стоял перед ним с видом прекрасно воспитанного молодого человека, опрятный и подтянутый в своем сером с черным форменном костюме.
– Что вы говорите! – воскликнул он. – Значит, вы сын Эйсы! Ну и ну! Вот так сюрприз! Знаете, ведь я не видел вашего отца по меньшей мере лет двадцать пять и ничего о нем не слыхал. В последний раз, когда я слышал о нем, он жил в штате Мичиган, в Грэнд‑Рэпидсе, насколько помню. А где он теперь? Здесь, в Чикаго?
– О нет, сэр! – Клайд был рад, что может ответить отрицательно. – Моя семья живет в Денвере. Я здесь один.
– И отец и мать живы, надеюсь?
– Да, сэр, оба живы.
– И отец все еще… проповедует?
– Да, сэр, – ответил Клайд с запинкой; он по‑прежнему был убежден, что из всех возможных видов деятельности занятие его отца – самое жалкое и самое бесполезное в глазах общества. – Но теперь, – продолжал он, – миссия отца связана с меблированными комнатами; в доме, кажется, около сорока комнат. Отец и мать управляют этим домом и руководят миссией.
– А, понятно.
Клайду так хотелось произвести на дядю наилучшее впечатление, что, описывая положение отца, он кое‑что приукрасил.
– Ну, я очень рад, что они хорошо устроились, – продолжал Сэмюэл Грифитс, которому все больше нравилась полная изящества и энергии внешность Клайда. – А вы довольны своей работой здесь?
– Не совсем… нет, мистер Грифитс, я недоволен, – поспешно ответил Клайд, обрадованный этим вопросом. – Конечно, заработок неплохой. Но мне не нравится этот способ зарабатывать деньги. Я хотел бы совсем другого. Но я пошел сюда работать, потому что у меня не было возможности получить какую‑нибудь специальность и мне не удавалось поступить на работу в такое место, где можно было бы по‑настоящему выдвинуться. Мать советовала мне написать вам и спросить, не найдется ли на вашей фабрике работы для меня, чтобы я мог с чего‑то начать. Но я боялся, что это вам не понравится, и потому не писал.
Он замолчал, улыбаясь, но во взгляде его был вопрос. Сэмюэл Грифитс с минуту серьезно смотрел на него: ему понравилось выражение лица Клайда и то, как он изложил свою просьбу.
– Да, это очень похвально, – сказал он. – Разумеется, вам следовало написать мне…
И он умолк, так как привык к осторожности во всяких деловых разговорах. Клайд заметил, что дядя не решается его обнадежить и, чуть помедлив, спросил напрямик:
– Может быть, у вас на фабрике найдется какое‑нибудь место для меня?
Сэмюэл Грифитс в раздумье смотрел на племянника. Ему и нравилась и не нравилась такая прямая просьба. Однако Клайд показался ему очень подходящим человеком. По‑видимому, он неглуп и честолюбив, – совсем как Гилберт, – и, ознакомившись с фабрикой, вполне мог бы под руководством Гилберта справиться с должностью заведующего одним из цехов, или хотя бы помощника заведующего. Во всяком случае, можно дать ему попробовать. Риска тут никакого. И кроме того, ведь это сын Эйсы, младшего брата, по отношению к которому и у Сэмюэла, и у старшего брата Аллена есть кое‑какие обязательства, если даже не вспоминать о восстановлении в правах наследства.
– Вот что, – заговорил Сэмюэл после минутного молчания. – Я должен немного подумать. Я не могу так сразу сказать, найдется ли у нас подходящая работа. Начать с того, что мы не можем платить вам столько, сколько вы получаете здесь, – предупредил он.
– Ну конечно! – воскликнул Клайд, его прельщал не столько заработок, как сама служба у дяди. – Я не могу надеяться на большое жалованье, пока не сумею его заслужить.
– Кроме того, может случиться, что вам не понравится работа на нашем предприятии, или мы найдем, что вы нам не подходите. Надо сказать, не всякий способен к такой работе.
– Что ж, тогда вы уволите меня, вот и все, – сказал Клайд. – Но я всегда думал, что подойду вам, – с первого раза, как услышал о вас и о вашем огромном предприятии.
Это последнее замечание польстило Сэмюэлу Грифитсу. Очевидно, он сам и его успехи – идеал для этого юноши.
– Ну хорошо, – сказал он. – Сейчас я не могу уделить вам больше времени. Но я пробуду здесь еще дня два и все обдумаю. Может быть, я и сумею что‑нибудь для вас сделать. Пока ничего обещать не могу.
И он вернулся к своим письмам.
А Клайд, чувствуя, что произвел настолько хорошее впечатление, насколько было возможно, и что из этого может выйти толк, горячо поблагодарил дядю и поспешно вышел.
На следующий день, обдумав все и решив, что Клайд при его живости и сообразительности может быть полезен на фабрике не хуже всякого другого, а также продумав надлежащим образом значение этого шага для своего семейства, Сэмюэл Грифитс сообщил племяннику, что, как только у него на фабрике появится какая‑нибудь вакансия, он охотно его известит. Но он не может обещать, что такая возможность появится немедленно. Клайду придется подождать.
Итак, Клайду предоставили на досуге размышлять о том, скоро ли для него найдется местечко на дядиной фабрике и найдется ли вообще.
А тем временем Сэмюэл Грифитс вернулся в Ликург и, посовещавшись с сыном, решил, что Клайду следует изучить дело, начиная с самых основ или, во всяком случае, с подвала фабрики: там декатировались ткани, необходимые для выделки воротничков, и именно в этот подвал прежде всего попадали новички, желавшие изучить технику производства в целом. Но так как Клайд должен был существовать только на свои средства и притом не слишком бедствовать (это было бы несовместимо с положением семейства Грифитс в Ликурге), порешили назначить ему щедрое вознаграждение – для начала пятнадцать долларов в неделю.
Разумеется, и Сэмюэл Грифитс и его сын Гилберт понимали, что плата эта невелика (не для обыкновенного ученика, а для Клайда как родственника), но оба они были люди деловые, вовсе не склонные к благотворительности по отношению к тем, кто на них работал, и полагали, что чем ближе к границе нужды и лишений стоит новичок на их фабрике, тем лучше. И тот и другой относились нетерпимо к социалистической теории о капиталистической эксплуатации. Оба считали необходимым существование социальной лестницы, чтобы по ступеням ее стремились подняться люди низших классов. Касты неизбежно должны существовать. Пытаться сверх меры помогать кому‑либо, хотя бы даже и родственнику, – значит безрассудно подрывать самые основы общества. Когда имеешь дело с личностями и классами, которые в общественном и материальном отношении стоят ниже тебя, надо обращаться с ними согласно привычным для них нормам. И лучшие нормы – те, которые заставляют ниже стоящих ясно понимать, как трудно достаются деньги и как необходимо для всех, кто участвует в единственно важном, с точки зрения обоих Грифитсов, деле – в производстве материальных ценностей, – полное, подробнейшее и практическое знакомство с техникой данного производства. Поняв это, они должны приучить себя к трезвой жизни и к самой строгой экономии во всем. Это благотворно скажется на их характере. Именно так закаляются умы и души людей, которым суждено подняться по ступеням общественной лестницы. А те, кто на это не способен, должны остаться на своем месте – внизу.
Итак, примерно через неделю было решено, какую именно работу предложить Клайду, и Сэмюэл Грифитс сам написал ему в Чикаго и сообщил, что он может, если пожелает, приехать в ближайшее время. Но он должен заранее, дней за десять, письменно известить о своем приезде, чтобы можно было для него все подготовить. В Ликурге он должен явиться на фабрику, в контору к мистеру Гилберту Грифитсу, и тот о нем позаботится.
Это письмо очень взволновало Клайда, и он тотчас написал матери, что место у дяди ему обеспечено и что он отправляется в Ликург. Вот теперь он постарается добиться настоящего успеха. Мать ответила ему длинным письмом, убеждая его тщательно следить за своим поведением и быть очень, очень осторожным в выборе друзей. Плохие знакомства – корень почти всех заблуждений и падений у таких честолюбивых юношей, как он. А если он будет избегать общества легкомысленных и развращенных юношей и девушек, все будет хорошо. Молодому человеку с внешностью и характером Клайда так легко сбиться с пути под влиянием какой‑нибудь дурной женщины. Он и сам знает, что случилось с ним в Канзас‑Сити. А он еще молод и теперь собирается работать у такого богатого и влиятельного человека, который может, если пожелает, многое для него сделать. И пусть он почаще пишет ей о том, как складывается его новая жизнь.
Итак, известив дядю, как тот просил, Клайд наконец выехал в Ликург. Но, прибыв туда, он не пошел сразу на фабрику, поскольку дядя не назначил ему определенного часа; вместо этого он снял комнату в единственном крупном отеле города, носящем название «Ликург».
Ему не терпелось посмотреть, что же это за город, где ему предстоит жить и работать, и какое положение занимает здесь его дядя; он рассчитывал, что располагает достаточным количеством свободного времени, – такой случай, пожалуй, не скоро представится после того, как он приступит к работе, – и решил пройтись. Он вышел на Сентрал‑авеню – подлинное сердце Ликурга; тут ее пересекало несколько наиболее оживленных улиц: эти кварталы составляли деловой и торговый центр – здесь сосредоточена вся жизнь и все развлечения Ликурга.
Глава V
Но пройдя по этой улице, Клайд сразу увидел, как не похоже все это на мир, к которому он привык за последнее время. Все здесь было гораздо меньших размеров. Вокзал, откуда он вышел всего полчаса назад, был мал и скучен, и ясно было, что его покой не нарушается слишком большим движением. Фабричный район, расположенный как раз напротив центральной части города на другом берегу реки Могаук, оказался просто‑напросто скоплением красных и серых зданий, над которыми то тут, то там возвышалась фабричная труба; этот район соединяли с городом два моста, их отделяло друг от друга примерно с полдюжины кварталов; один мост был у самого вокзала – на нем было довольно большое движение, – и тут же проходила трамвайная линия, которая затем следовала всем изгибам Сентрал‑авеню.
Но сама Сентрал‑авеню, с ее невысокими домами и разбросанными там и сям магазинами, оказалась улицей очень оживленной, заполненной пешеходами и автомобилями. Наискосок от отеля – на Сентрал‑авеню выходили его широкие зеркальные окна, за которыми виднелись пальмы, колонны и расставленные между ними кресла, – возвышался большой мануфактурный магазин «Старк и К°», солидное четырехэтажное здание из белого кирпича, длиною не менее ста футов; в ярко освещенных витринах были выставлены самые модные новинки. А дальше – другие большие магазины, еще один отель, автомобильная выставка, кинематограф.
Клайд все шел и шел вперед – и вдруг очутился за пределами торгового центра, на широкой, обсаженной деревьями улице; по обе стороны ее стояли красивые особняки; любой из них казался гораздо просторнее, удобнее, спокойнее и даже величественнее, чем все дома, какие когда‑либо видел Клайд в своей жизни. Словом, ему достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что хоть это и улица небольшого города, но она совсем особенная – улица богатства и даже роскоши. Сколько здесь внушительных, кованого железа оград, окаймленных цветами дорожек, расположенных группами деревьев и кустов, сколько дорогих, красивых автомобилей ожидают у входов или мчатся по улице! А в магазинах по соседству, близ Сентрал‑авеню и торговых кварталов, где начинается эта просторная и красивая улица, выставлены такие дорогие, шикарные вещи! Они, конечно, предназначены для состоятельных людей с изысканным вкусом: автомобили, драгоценности, тонкое белье, кожаные изделия, мебель.
Но где живет дядя и его семья? На какой улице? В каком доме? Может быть, его дом еще больше, еще красивее?
Нужно сейчас же вернуться, решил Клайд, и отправиться к дяде. Надо найти фабрику, – наверно, она в той части города, за рекой. Как ему держаться, что говорить? Какое место даст ему дядя? В письме дядя упомянул о своем сыне Гилберте. Что за человек этот Гилберт, его двоюродный брат? Что он подумает о нем, Клайде?
Клайд вернулся на Сентрал‑авеню, дошел до вокзала и скоро нашел фабрику Сэмюэла Грифитса. Это было огромное шестиэтажное здание из красного кирпича, около тысячи футов длиною. Оно чуть ли не все состояло из окон, по крайней мере та часть, которая была недавно пристроена специально для производства воротничков. Старая часть, как узнал впоследствии Клайд, соединялась с новой несколькими крытыми переходами. Южные стены обоих этих зданий выходили на берег реки Могаук. С этой стороны вдоль Ривер‑стрит было несколько дверей, примерно через каждые сто футов, и у каждой стоял сторож в форменной одежде. Все входы в здание были пронумерованы; под первым, вторым и третьим номерами стояла надпись: «Только для служащих», под номером четвертым – «Контора», двери под номерами пять и шесть, по‑видимому, были предназначены для вывоза и приема товаров.
Клайд подошел к входу в контору; никто здесь не задержал его; он прошел через две вращающиеся двери и оказался перед барьером; по ту сторону барьера, рядом с небольшой дверью, очевидно, ведущей в главную контору, сидела телефонистка – некрасивая женщина лет тридцати пяти, низенькая и толстая.
– Что вам? – окликнула она Клайда.
– Я хотел бы видеть мистера Гилберта Грифитса, – начал Клайд, стараясь не выдать волнения.
– Зачем?
– Видите ли, я его двоюродный брат. Меня зовут Клайд Грифитс. У меня письмо от дяди, мистера Сэмюэла Грифитса. Он, вероятно, примет меня.
Клайд протянул ей письмо и при этом заметил, что суровое, равнодушное лицо ее сразу изменилось и приняло выражение если не любезное, то куда более почтительное. На эту женщину явно произвели впечатление не только слова Клайда, но и его внешность, и она стала исподтишка с любопытством его рассматривать.
– Сейчас я узнаю, здесь ли он, – сказала она гораздо более вежливым тоном и соединилась с кабинетом мистера Гилберта Грифитса.
Очевидно, ей сообщили по телефону, что мистер Гилберт в данную минуту занят и его нельзя беспокоить, так как она в ответ сказала:
– Здесь двоюродный брат мистера Гилберта, мистер Клайд Грифитс. У него письмо от мистера Сэмюэла Грифитса. – И, обратившись к Клайду, прибавила: – Присядьте, пожалуйста. Наверно, мистер Гилберт Грифитс примет вас через минуту. Сейчас он занят.
Клайда поразила необычайная почтительность ее обращения: до сих пор еще никогда за всю жизнь с ним не разговаривали так почтительно. Подумать только! Он близкий родственник такой богатой и влиятельной семьи! Какая огромная фабрика! Какое громадное здание – целых шесть этажей! Только что, проходя по другому берегу реки, через открытые окна он видел огромные помещения и в них множество женщин, погруженных в работу. И невольное волнение охватило его. Высокие кирпичные стены здания были словно воплощением энергии, подлинного материального успеха – едва ли не высшего успеха в глазах Клайда.
Он смотрел на серые оштукатуренные стены этой приемной, на надпись на внутренней двери, гласившую: «Акционерное общество Грифитс. Воротнички и рубашки. Председатель Сэмюэл Грифитс, секретарь Гилберт Грифитс», и спрашивал себя, что он увидит там, за дверью, и каков этот Гилберт Грифитс, и как он его примет – холодно или приветливо, дружески или враждебно?
Так он сидел и размышлял, как вдруг телефонистка вновь обратилась к нему.
– Теперь вы можете войти, – сказала она. – Кабинет мистера Гилберта Грифитса в самом конце этого этажа, с той стороны, которая выходит на реку. Вам каждый служащий покажет.
Она привстала, словно собираясь открыть ему дверь, но Клайд поспешил предупредить ее.
– Спасибо, не беспокойтесь! – от души сказал он.
Открыв стеклянную дверь, он увидел большой зал; здесь находилось свыше сотни служащих – в большинстве молодые люди и молодые женщины. Все они казались погруженными в лежащие перед ними бумаги. У многих над глазами торчали зеленые козырьки. На мужчинах были короткие рабочие куртки из сатина или нарукавники, защищавшие рукава рубашек. Почти все молодые женщины были в опрятных красивых хлопчатобумажных платьях или в рабочих халатах. По обе стороны, отделенные от центральной части зала перегородками, находились кабинеты различных должностных лиц фирмы, и на дверях виднелись таблички с их именами: Смилли, Летч, Гетбой, Берки.
Так как телефонистка сказала ему, что кабинет мистера Грифитса находится в глубине здания, Клайд довольно уверенно прошел через весь зал и в конце его увидел полуоткрытую дверь с табличкой: «Гилберт Грифитс, секретарь». Он помедлил минуту, не решаясь войти, потом слегка постучал. Сейчас же резкий пронзительный голос крикнул: «Войдите». Клайд вошел и увидел перед собой молодого человека, который казался немного ниже его ростом, чуть старше и, несомненно, гораздо сдержаннее и проницательнее; словом, это был как раз такой молодой человек, каким мечтал стать сам Клайд: знающий свое дело, властный и энергичный. Поскольку приближалась весна, на нем был (это сразу отметил Клайд) светло‑серый костюм в яркую полоску. Его блестящие волосы были несколько светлее, чем у Клайда, и гладко зачесаны назад; светлые серо‑голубые глаза впились в Клайда, едва он успел перешагнуть порог. На молодом человеке были большие очки в роговой оправе, которые он надевал только во время работы; через круглые стекла он быстро и внимательно осмотрел Клайда с головы до ног, заметив все – от ботинок до коричневой фетровой шляпы, которую Клайд держал в руке.
– Вы – мой двоюродный брат? – сказал Гилберт ледяным тоном, со слабой и далеко не доброжелательной улыбкой, когда Клайд остановился посреди комнаты.
– Да, это я, – сказал Клайд, смущенный и несколько испуганный таким холодным приемом.
Он мгновенно понял, что не может относиться к своему брату с тем же уважением, какое внушал ему дядя, чьими талантами создано это замечательное предприятие. Где‑то в глубине души он чувствовал, что этот молодой человек, пожалуй, здесь только наследник – не больше, и если бы не способности отца, сумевшего создать громадную фабрику, сын не мог бы напускать на себя такую важность и принимать высокомерный вид.
Но уж очень беспочвенны и ничтожны были права Клайда на какое‑либо уважение здесь, очень благодарен он был за все, что могут для него сделать, и потому заранее чувствовал себя глубоко признательным и старался улыбнуться возможно приветливее. А Гилберт Грифитс, видимо, сразу же счел эту улыбку признаком самонадеянности; этого он не намерен был терпеть в каком‑то двоюродном брате, да еще в таком, который нуждается в покровительстве со стороны самого Гилберта и его отца.
Однако, поскольку отец соизволил заинтересоваться этим родственником, Гилберту не оставалось выбора, и, продолжая криво улыбаться и мысленно изучать двоюродного брата, он сказал:
– Мы так и думали, что вы явитесь сегодня или завтра. Приятная была поездка?
– Да, очень, – ответил Клайд, несколько смущенный этим вопросом.
– Итак, вы хотите ознакомиться с производством воротничков? – продолжал Гилберт.
И тон и манеры его были исполнены величайшей снисходительности.
– Да, я очень хотел бы изучить дело, в котором потом можно будет как‑то выдвинуться, – добродушно сказал Клайд, стараясь по мере сил и возможности заслужить расположение двоюродного брата.
– Отец говорил мне о своей беседе с вами в Чикаго. Но, как я понял из его слов, у вас нет практического опыта ни в какой области. Вы незнакомы с бухгалтерией?
– К сожалению, нет, – ответил огорченный Клайд.
– И не знаете стенографии или еще чего‑нибудь в этом роде?
– Нет, сэр.
Говоря это, Клайд остро чувствовал, как сильно недостает ему хоть каких‑нибудь практических знаний. Гилберт смотрел на него теперь как на совершенно бесполезное для фабрики приобретение.
– В таком случае, – продолжал Гилберт, как будто он только сейчас решил это, а не получил заранее определенных указаний от отца, – я думаю, лучше всего направить вас в декатировочную. Там, собственно, и начинается все производство, так что вы сможете изучать его с самых основ. Мы испробуем вас там, а потом видно будет, что еще можно для вас сделать. Будь вы хоть как‑то подготовлены к конторской работе, можно было бы использовать вас здесь. (Лицо Клайда омрачилось, и это было приятно Гилберту.) Но раз вы хотите изучить практическую сторону дела, с таким же успехом можно начать и там, – прибавил он холодно, вовсе не для того, чтобы утешить Клайда, а просто устанавливая факт. И так как Клайд молчал, он продолжал:
– Я полагаю, прежде чем приступить к работе, вам следует где‑нибудь устроиться. Вы еще не нашли себе комнаты?
– Нет, я приехал двенадцатичасовым поездом и хотел немножко почиститься с дороги, так что остановился в отеле. Я думал, что после подыщу себе комнату.
– Ну и прекрасно. Искать ничего не надо. Я скажу нашему управляющему, чтобы он указал какой‑нибудь хороший пансион. Он знает город лучше, чем вы.
Гилберт подумал, что как‑никак Клайд все же их близкий родственник, и не годится, чтобы он поселился где попало. В то же время он вовсе не желал, чтобы Клайд вообразил, будто семью Грифитс очень трогает, где и как он живет, – сам Гилберт считал, что их это ничуть не касается. В конце концов он решил, что ему нетрудно будет поставить Клайда в такие условия и так следить за ним, чтобы он не мог приобрести какое‑то значение в их семье, в глазах его отца или людей, работающих на фабрике.
Он протянул руку и нажал кнопку звонка. Вошла очень строгая и сдержанная на вид девушка в зеленом бумажном платье.
– Попросите мистера Уигэма.
Она исчезла, и тотчас в кабинет вошел служащий лет сорока, среднего роста, довольно полный, но подвижный и как будто чем‑то крайне встревоженный. Казалось, это человек угрюмый и скрытный; он пытливо, подозрительно осматривался, словно стараясь понять, откуда грозит новая неприятность. Он не поднимал головы и, казалось, предпочитал не глядеть на собеседника.
– Уигэм, – властно заговорил Грифитс‑младший, – это Клайд Грифитс, наш родственник. Помните, я говорил вам о нем?
– Да, сэр.
– Так вот, его нужно поместить для начала в декатировочный цех. Вы покажете ему, что он должен делать. А потом пусть миссис Брейли укажет ему, где он может достать себе комнату. (Все это было решено и сказано Уигэму уже неделю назад, но сейчас Гилберт говорил так, словно он сам только что это решил.) И пусть табельщик внесет его имя в списки. Он начинает работать с завтрашнего утра. Понятно?
– Понятно, сэр. – Уигэм почтительно поклонился. – Это все?
– Да, все, – важно заключил Гилберт. – Вы пойдете вместе с Уигэмом, мистер Грифитс; он вам все объяснит.
Уигэм повернулся к Клайду.
– Прошу пожаловать за мной, мистер Грифитс, – сказал он очень почтительно, несмотря на то, что двоюродный брат явно смотрел на Клайда сверху вниз; Клайд отметил это про себя, выходя из кабинета вслед за Уигэмом.
Гилберт тотчас вернулся к своим бумагам, но при этом покачал головой. Он решил, что в умственном отношении Клайд, вероятно, ничуть не выше любого рассыльного в большом отеле. Иначе зачем бы он явился сюда? «Хотел бы я знать, на какую работу он рассчитывает? – думал Гилберт. – Чего он собирается достигнуть?»
А Клайд, идя за Уигэмом, размышлял о том, какой завидный пост занимает мистер Гилберт Грифитс. Уж наверно он приходит и уходит, когда ему вздумается, – является в контору поздно, уходит рано, живет где‑то в этом занятном городе, конечно, в прекрасном доме, вместе со своими родителями и сестрами. А вот он, двоюродный брат Гилберта, племянник богача Сэмюэла Грифитса, отправляется теперь на самую унизительную работу, какая только есть на этой огромной фабрике.
Тем не менее, выйдя из кабинета и оказавшись вне поля зрения мистера Гилберта, Клайд сразу отвлекся от невеселых мыслей, пораженный видом и шумом гигантского предприятия. На том же этаже, за громадной конторой, через которую он проходил к Гилберту, находилось другое, еще большее помещение, уставленное рядами полок; между рядами оставались только узкие, не шире пяти футов, проходы; полки были заставлены небольшими картонными коробками с воротничками разных размеров, и то пополнялись новыми коробками (их подвозили мальчики со склада на широких деревянных тачках), то вновь быстро опустошались конторщиками, которые, толкая перед собой маленькие тележки, выполняли заказы, все время сверяясь с дубликатами накладных.