Одна группа таких животных полностью утратила конечности и ведет роющий образ жизни. Строение их настолько своеобразно и так сильно отличается от строения хвостатых земноводных, что их выделяют в отдельный отряд: червяги. Они водятся только в теплых странах, преимущественно в тропиках. У них нет не только ног, но и каких‑либо внутренних признаков костного плечевого и тазового пояса. Тело у них очень удлинено. У хвостатых земноводных обычно около десяти спинных позвонков; у червяг их бывает до 270. От глаз им при подземном образе жизни проку мало, часто у них глаза вообще затянуты кожей. Взамен зрения у некоторых видов образовались в месте сочленения челюстей небольшие вытягивающиеся чувствительные щупальца, которые служат им главным органом восприятия. Червяги встречаются редко, так как живут под землей и днем почти никогда не выходят наружу. А если случайно и попадутся на лопату, то их легко принять за ярко окрашенных дождевых червей. Только в отличие от дождевых червей, питающихся гниющими растительными остатками, червяги плотоядны. У них челюсти хищников, и если возьмешь такого «безвредного» червяка в руки, а он вдруг разинет свирепую пасть, пожалуй что, и испугаешься.
Известно около 160 видов червяг и около 300 видов хвостатых земноводных, но и тех и других значительно превосходят сегодня численностью земноводные третьей группы, так называемые ануры, «бесхвостые». Их насчитывается примерно 2600 видов.
В умеренном климате водятся две группы бесхвостых земноводных: с гладкой влажной кожей, которых мы называем лягушками, и с более сухой, бородавчатой – жабы. Различие это, однако, поверхностное и глубже кожи не идет. В тропиках, где главным образом обитают бесхвостые земноводные, его провести труднее, ибо имеется много промежуточных форм, которые с равным основанием можно отнести и к лягушкам, и к жабам. Вместо того чтобы удлинять свое тело, как червяги, лягушки и жабы его укоротили, позвонки у них плотно срослись, а ноги не только не атрофировались, но, наоборот, сильно увеличились, и некоторые бесхвостые амфибии сделались искуснейшими прыгунами. Крупнейшая из них, лягушка‑голиаф в Западной Африке, прыгает на расстояние 3 м. На первый взгляд такой результат может показаться фантастическим, однако многие лягушки помельче без труда его перекрывают – если их прыжки оценивать в соотношении с размерами тела. Некоторые древесные виды пролетают по воздуху метров на пятнадцать – в 100 раз больше собственной длины. Они научились планировать. Кожные перепонки между пальцами у них сильно разрослись, так что лапки превратились в своего рода парашюты. Лягушка прыгает с ветки, растопыривает лапки и, вместо того чтобы упасть на землю, плавно планирует в сторону, обычно попадая на другое дерево.
Для лягушки прыжок – не только способ перемещения из одной точки в другую. Это еще и довольно действенный способ избавиться от врага: из‑за такой способности к внезапному и резкому скачку поймать лягушку – дело непростое, будь ты человек, или голодная птица, или рептилия. А поскольку лягушками и жабами, такими мягкими и мясистыми, не побрезгует ни один хищник, для них ценны любые средства самозащиты. Многие прячутся. У одних окраска ярко‑зеленая – не отличить от глянцевых листьев на деревьях, по которым они лазают, другие благодаря серо‑коричневым пятнам на спине совершенно теряются среди палой листвы у корней.
Но есть и такие бесхвостые земноводные, которые прибегают к более активной самозащите. Обычная европейская жаба при встрече со змеей раздувается и встает на цыпочки, кажется, будто она вдруг выросла, и змея, как правило, не на шутку пугается. Огненная жерлянка, если ее побеспокоить, резко переворачивается на спину, выставляя напоказ пестрое желто‑черное брюхо – комбинация цветов, которая в животном мире широко признается как угрожающая. И это со стороны огненной жерлянки не такая уж пустая угроза. У всех амфибий в коже имеются железы, выделяющие слизь, благодаря чему их кожа постоянно бывает влажной. Так вот у огненной жерлянки часть этих желез вырабатывает горький яд. А в Центральной и Южной Америке по меньшей мере два десятка разновидностей лягушки зашли в этом деле еще дальше. Их кожа выделяет яд настолько сильный, что он сразу же парализует птицу или даже обезьяну. Правда, для особи, которую съели, уже неважно, что сожравшее ее животное тоже погибает, поэтому такие лягушки обзавелись вдобавок очень пестрой раскраской, не только желто‑черной, но еще и алой, пронзительно‑зеленой и фиолетовой. Чтобы такая защитная самореклама оказалась действенной, ее необходимо выставлять на всеобщее обозрение, поэтому ядовитые лягушки в отличие от своих собратьев бывают активны не ночью, а днем. Они смело расхаживают по земле под деревьями, неприступные и самоуверенные в своих ослепительных мундирах.
Земноводные с начала своей эволюции были плотоядными, пищей им служили черви, насекомые и другие беспозвоночные, раньше их выбравшиеся из воды на сушу. Остались они плотоядными и теперь, хотя с тех пор появились куда более грозные хищники и вынудили их к осмотрительности и скромности. Впрочем, некоторые еще и сегодня могут внушать ужас. У рогатой южноамериканской жабы, например, такая огромная пасть, что она легко заглатывает птичьи гнезда прямо с птенцами и целых мышей. Но особым проворством ни одна амфибия похвастать не может, им приходится рассчитывать не на охотничью сноровку, а на быстроту… языка.
Вытягивающийся язык – новшество земноводных. У рыб такого нет и никогда не было. Язык у земноводных прикреплен не в глубине рта, как у нас, а спереди. Поэтому лягушки и жабы могут высовывать его гораздо дальше, чем мы, они просто выкидывают его наружу сразу во всю длину – способность, в высшей степени ценная для неловкого, медлительного охотника, к тому же лишенного шеи. Кончик языка у них липкий и мускулистый, так что жаба может схватить им червяка или слизня и целиком затащить к себе в рот.
У многих земноводных, включая рогатую жабу, имеются во рту, как некогда у их предков, вполне внушительные зубы, но пользуются они ими лишь для самозащиты или же при захватывании добычи. Они никогда не разгрызают добычу на удобные для заглатывания порции и не пытаются разможжить жесткие куски. Жевать амфибии не умеют. Вот почему жабы, схватив за один конец червяка, водят по всей его длине передними лапами – так они стараются счистить приставшие к нему щепки и комки земли. Язык помогает при глотании – он выделяет большое количество слизи, которая смазывает пищу и не дает ей царапать нежные ткани глотки. Он же содействует проталкиванию пищи в глубину рта. В этом, кстати сказать, по‑видимому, принимают участие и глаза. Все лягушки и жабы, глотая пищу, мигают. Их глазницы лишены костного дна, так что при мигании глазные яблоки углубляются внутрь черепа, образуют выпуклости на нёбе и вдавливают пищу в глотку. Устройство глаз у земноводных в принципе такое же, как у их предков – рыб. Оптически они одинаково хорошо действуют как в воде, так и в воздухе. Единственное нововведение связано с необходимостью на суше поддерживать переднюю стенку в чистом и влажном состоянии – земноводные научились мигать и обзавелись кожной складкой, которая затягивает глаз снаружи.
А вот приспособление, которым они пользуются для того, чтобы принимать звуковые волны в воздухе, – это уже новшество. Способ рыб, улавливание звуков туловищем, в отдельных случаях с помощью усилителя – плавательного пузыря, в воздухе неприменим, поэтому почти у всех лягушек и жаб образовались барабанные перепонки. Барабанные перепонки чутко улавливают звуковые колебания воздуха.
Ну, а поскольку бесхвостые земноводные умеют слышать, у них развился и голос. Лягушки и жабы – отличные певцы. Легкие, которыми они продувают воздух через голосовые связки, у них еще примитивные и довольно слабые, но многие лягушки усиливают звук своего голоса широко раздутым горлом или же специальными резонаторами – голосовыми мешками, торчащими у них по бокам рта. Хор лягушек в тропическом болоте достигает такой оглушительной силы, что людям приходится кричать, чтобы услышать друг друга. И разнообразие голосов у амфибий разных видов необыкновенно велико; тот, кто слышал только лягушек в умеренных широтах, не может составить об этом никакого представления. Стоны и металлический лязг, мяуканье и вой, икота и ржание – кто во что горазд. Дух захватывает при мысли, что хоть многое и переменилось на Земле за миллионы лет с тех пор, как земноводные впервые вышли на сушу, однако же именно их голоса нарушили когда‑то первобытное безмолвие, и этот же самый оглушительный хор зазвучал над Землей, слышавшей до той поры лишь шорох да стрекот насекомых.
Хор амфибий, раздающийся из пруда или болота, служит прелюдией к брачной активности, призывом ко всем особям данного вида объединиться и размножаться. Подавляющее большинство земноводных все еще размножается в воде. Хотя самцы обычно схватывают самок, процесс оплодотворения происходит, за немногими исключениями, вне тела. Семя должно подплыть к икринкам, а для этого, как правило, нужна вода. Когда дело сделано, взрослые земноводные возвращаются на сушу.
Оставленные на произвол судьбы икринки со всех сторон подстерегает опасность. Они лишены твердой оболочки и легко становятся добычей личинок насекомых и плоских червей. А когда из немногих уцелевших икринок все же выводятся головастики, на них набрасываются водяные жуки, личинки стрекоз, рыбы. Процент смертности огромный; но и количество отложенных икринок тоже грандиозно. Одна самка жабы откладывает в сезон до 20 тысяч яиц, то есть примерно четверть миллиона за свою жизнь. Достаточно, чтобы из всего этого количества выжили и достигли зрелости две особи, и уровень популяции уже сохраняется неизменным. Стратегия эта стара как мир. Ею пользовались и пользуются по сей день рыбы. Но эта стратегия очень неэкономная с точки зрения живой материи. И не единственно возможная.
Некоторые лягушки нашли другое решение. Они откладывают сравнительно мало яиц, зато тщательно за ними смотрят и оберегают от хищников. Жаба пипа – одно из самых водолюбивых бесхвостых земноводных, она всю жизнь проводит в воде. Вид у нее достаточно нелепый: плоское тело и как бы расплющенная голова. При спаривании самец, как обычно у бесхвостых амфибий, обхватывает самку передними лапами. Но затем совершается самый удивительный и грациозный танец. Самка взбрыкивает задними ногами, пара всплывает кверху и, плавно переворачиваясь через голову, снова идет вниз. На спуске самка выделяет несколько икринок, которые тут же и оплодотворяются спермой, одновременно выпускаемой в воду самцом. Затем весьма изящным движением задней лапки самец подбирает в горсть оплодотворенную икру и аккуратно размазывает по спине самки. Икринки пристают к коже. Снова и снова проделывается плавный замедленный кувырок, покуда на спине у самки не набирается штук сто икринок, намазанных ровным слоем. Кожа под ними начинает припухать, и скоро они оказываются как бы вдавленными в нее. Сверху быстро образуется тонкая пленка, и через 30 часов икринки окончательно скрываются из виду, а спина самки кажется такой же гладкой и целой, как и прежде. Под кожей развиваются икринки. Через две недели кожа у нее на спине начинает шевелиться – это заворочались головастики. И наконец по прошествии 24 дней они ее разрывают, выбираются в воду и быстро расплываются в поисках надежных укрытий.
Другие бесхвостые обитатели прудов оберегают свое потомство, не прибегая к таким, совсем уж крайним мерам. Некоторые просто находят или сооружают себе отдельные плавательные бассейны. В тропических влажных лесах, где обильные дожди выпадают круглый год, это не так уж трудно – там даже внутри стеблей и стволов постоянно держится вода. Растения из семейства бромелиевых имеют форму больших розеток с углублениями в сердцевине, всегда заполненными водой. Некоторые на длинных стеблях растут из почвы. Другие сидят на ветвях деревьев, свесив корни прямо в пересыщенный влагой воздух. Сердцевины их становятся настоящими маленькими бассейнами на высоте дерева. Рыбам туда никак не попасть. А вот лягушки могут, и несколько южноамериканских видов избрали их местом своего постоянного пребывания. В эти чаши они откладывают икру, и в них лягушиное потомство проходит все стадии своего развития, не имея при этом более опасных соседей, чем какая‑нибудь безобидная личинка насекомого. Другая мелкая лягушка, в Бразилии, строит себе отдельные водоемы на краю лесных озер: выкапывает небольшой кратер и возводит вокруг из грязи стенку высотой сантиметров в десять. Сюда она откладывает икру, и головастики ее пользуются собственным индивидуальным бассейном, покуда не подымется от дождей уровень воды в озере и не затопит их жилища, размыв глиняные стены.
Правда, когда появились первые амфибии, в их распоряжении имелось одно совершенно безопасное место, где они могли откладывать яйца и растить молодь, – суша. Тогда на Земле не было других позвоночных, которые могли бы пожирать их икру и хватать головастиков, не то что в воде, где кишели стаи голодных рыб. Если бы земноводные оказались способны помещать свою икру на суше, их потомство имело бы гораздо больше шансов выжить. Однако здесь вставали свои проблемы. Как предотвратить высыхание икры? И каким образом развивались бы без воды головастики? Нашли ли древние земноводные выход из этих затруднений, нам неизвестно. Если нашли, то тем самым значительно убыстрили свое проникновение на сушу. В наше время размножение на суше уже не сулит особых преимуществ, ибо амфибии теперь на суше не одни. Рептилии, птицы и даже многие млекопитающие с удовольствием поедают при случае лягушачью икру и головастиков. Однако и сегодня многие лягушки и жабы производят потомство вне воды.
Один европейский вид, жаба‑повитуха, большую часть жизни проводит в подземных норах неподалеку от воды. Спаривается она на суше. Самка выделяет икру, самец тут же оплодотворяет ее. Четверть часа спустя он подбирает икряные цепочки и наматывает себе на задние ноги. Потом несколько недель так и ковыляет стреноженный. Если вокруг становится слишком сухо, он перебирается на более влажный участок. Наконец, когда яйца созревают, он подбирается к воде и устраивается на самом берегу, опустив в воду отягченные икрой задние ноги. Так он сидит иногда целый час, пока не выведутся все головастики, а затем возвращается в свою нору.
У южноамериканских ядовитых жаб сходная стратегия. Они тоже откладывают икру на землю, где повлажнее, и самец усаживается рядом сторожить. Головастики, как только выведутся, вихляя туловищем, подползают к нему и забираются на спину. Кожа у самца выделяет много слизи, которая служит для прикрепления головастиков и не дает им высохнуть. У этих головастиков нет жабр, они усваивают кислород кожей туловища и непомерно большого хвоста.
В Африке есть лягушки, которые умудряются размножаться на ветках деревьев. После спаривания самка выделяет из клоаки особую жидкость, которую она вместе с самцом сбивает задними ногами в пену. В образовавшийся пенный ком откладывается икра. У некоторых видов пена потом снаружи засыхает и получается твердая корочка, сохраняющая влагу внутри; у других самка время от времени спускается с дерева к ручью или пруду внизу, впитывает кожей воду, а потом возвращается к своему гнезду и смачивает пену мочой. Внутри выводятся головастики и некоторое время живут в пене, пока, в свой срок, наружная часть кома не размягчается, головастики вываливаются и падают с дерева прямо в воду.
Есть лягушки, которые избавлены от необходимости доставлять своему потомству воду: у них головастики проходят все стадии развития в яйце, защищенные прочной пленкой. Однако в течение всего этого времени они не могут добывать себе пищу, как другие, свободно плавающие головастики, и поэтому нуждаются в очень большом запасе желткового вещества. А это в свою очередь означает, что самка способна в один прием откладывать относительно немного икринок. Леопардовая лягушка в бассейне Карибского моря, которая пользуется таким приемом, кладет на землю всего с десяток икринок. Развитие проходит очень быстро, через 20 дней в каждой икринке уже оказывается готовый маленький лягушонок, он разрывает оболочку яйца с помощью крохотного острого шипа у себя на носу и выходит наружу, так и не побывав в водной стихии.
Самый крайний и физически самый сложный способ размножения связан с содержанием яиц и личинок во влажной среде родительского тела. У самок южноамериканской сумчатой квакши из рода Gastrotheca на спине имеется специальный мешок с узким щелевидным отверстием. Во время спаривания самец, который гораздо мельче самки, забирается ей на спину и обхватывает ее за горло. Она в ответ выпрямляет задние ноги, а нос прижимает к земле, так что спина у нее оказывается в наклонном сзаду наперед положении. Начинают одна за другой выделяться икринки, самец сразу же оплодотворяет их, и они по влажному желобу на спине самки скатываются в предназначенный для этой цели мешок – зародышевую камеру. Здесь яйца развиваются и выводятся головастики. Один из видов сумчатых квакш выводит зараз около 200 головастиков. Они выбираются из камеры и погружаются в воду. Самки другого вида за один раз производят на свет не больше 20 отпрысков, зато каждому достается гораздо больше желткового вещества, и они остаются в материнской камере, покуда не превращаются в лягушат. Чтобы выпустить их на свободу, самка поднимает заднюю ногу, зацепляется самым длинным пальцем за щель камеры и растягивает ее, давая детям свободный выход.
Но самый фантастический способ размножения – конечно, на наш человеческий взгляд, ведь мы склонны о таких вещах судить с точки зрения млекопитающих, – у маленькой кожноносой лягушки Rhinoderma, которую обнаружил Дарвин на юге Чили. Когда самки кончают откладывать на влажную почву икру, самцы рассаживаются вокруг и стерегут кладку. Как только яйца в студенистых комках начинают шевелиться, самцы наклоняются и, как кажется со стороны, пожирают их. Но на самом деле они их не проглатывают, а помещают внутрь голосового мешка, который у этого вида очень большой, до самого брюшка. Там головастики и развиваются, покуда в один прекрасный день самец не начинает слегка давиться, широко разевает рот и оттуда выпрыгивает полностью сформировавшийся лягушонок.
Однако вершину родительской заботы среди земноводных можно наблюдать у жаб западноафриканских видов, живородящих жаб из рода Nectophrynoides – у них самки держат икру в своем теле точно так же, как это происходит у плацентарных млекопитающих. Это очень мелкие жабы, всего 2 см в длину. Почти круглый год они прячутся в расселинах камней. Но когда начинаются дожди, они в больших количествах выходят наружу и спариваются. Самец захватывает самку вокруг паха, их клоаки плотно соприкасаются, так что сперма проникает в тело самки. Оплодотворенные яйца не выходят наружу, а остаются у самки в яйцеводе. Там из них выводятся крохотные, но настоящие головастики, у них есть и рты, и наружные жабры, они даже кормятся, ухватывая губами белые хлопья, образующиеся на стенках яйцевода, – точно рыбешки в пруду. Так проходят еще девять месяцев, снова наступает сезон дождей, самка родит детенышей. Живот и стенки яйцевода у нее не имеют мышц, которыми она могла бы выталкивать их, как выталкиваются детеныши из матки у млекопитающего. Вместо этого она прижимается к земле, держась передними лапками, и очень сильно раздувает легкие; давление легких на брюшко выпихивает наружу маленьких жабят.
Такими – и еще многими другими хитроумными способами – бесхвостые земноводные научились обходиться почти совсем без воды при спаривании, откладывании икры и развитии личинок. Но из‑за влагопроницаемой кожи они все‑таки вынуждены держаться сырых мест обитания, в противном случае происходит обезвоживание и они гибнут. Однако есть несколько видов, которые сумели освободиться и от этой зависимости.
Казалось бы, трудно вообразить менее подходящее обиталище для земноводных, чем пустыни центральной Австралии, где дожди не выпадают иногда по нескольку лет кряду. Но некоторые виды лягушек умудряются жить и здесь. Лягушка‑водонос, Cyclorana, появляется на поверхности почвы только в пору коротких и редких грозовых ливней. В это время вода скапливается лужами на камнях и стоит день‑два, а бывает, что и неделю. Лягушки с лихорадочной поспешностью наедаются насекомыми – те тоже появляются в изобилии вместе с дождем – и тут же спариваются, откладывая икру в мелкие теплые лужи. Головастики выводятся и развиваются с рекордной быстротой. Между тем вода уходит в землю, и пустыня опять высыхает, но за это время все лягушки, и взрослые, и молодь, успевают впитать воду через кожу, наливаются и раздуваются, как шары. Они зарываются в еще не спекшийся песок и устраивают себе на глубине маленькие норки. Из кожи у них выделяется и застывает в виде пленки особое влагонепроницаемое вещество, и они лежат в своих ямках, словно апельсины в пластиковой обертке. Таким образом вода через кожу у них совершенно не испаряется, хотя некоторое количество влаги неизбежно теряется при дыхании – лягушки дышат ноздрями через специальные канальцы в пленке. В таком состоянии остановившейся жизнедеятельности лягушки могут просуществовать года два, а то и больше, очень напоминая этим далекого предка амфибий – протоптера.
Но все‑таки даже эти лягушки зависят от прихода дождей, их активная жизнедеятельность ускоренно протекает в тот краткий промежуток времени, когда пустыня насыщается влагой. Чтобы выжить, сохранить активность и принести потомство в районах, где дожди вообще почти никогда не выпадают и нет открытых водоемов, животное должно иметь, во‑первых, водонепроницаемую кожу и, во‑вторых, яйца в водонепроницаемой оболочке. Эти два приобретения знаменовали собой новый великий прорыв вперед в ходе эволюции. Он положил конец эре амфибий и был связан с появлением следующей великой группы живых существ – рептилий.
Илистые прыгуны на мангровом побеге (Малайзия)
Живой целакант (Коморские о‑ва)
Чета тритонов
Червяга (Южная Америка)
Квакша (Панама)
Спаривающиеся квакши откладывают икру в гнездо из пены (Либерия)
Лягушка‑водонос в подземном убежище (Западная Австралия)
Водонепроницаемая кожа
Если где‑то на земном шаре еще осталось царство пресмыкающихся, то это на Галапагосских островах, которые расположены в 600 милях от побережья Южной Америки и окружены со всех сторон пустынными водами Тихого океана. Пресмыкающиеся проникли на них первыми, задолго до появления человека и других млекопитающих, что произошло всего за 400 лет до нас.[6]Рептилии, всего вероятнее, попали туда в качестве пассажиров поневоле на естественных плотах – спутанных растительных обломках, которые выносятся с водами южноамериканских рек и подхватываются морскими течениями. С тех пор человек завез на Галапагосы многих млекопитающих, но даже теперь в составе архипелага остались небольшие отдаленные островки, где скалы кишат ящерицами, а в кактусах копошатся гигантские черепахи, и чувствуешь себя, ступая на берег, так, словно перешагнул на 200 млн. лет назад в ту эпоху, когда подобные существа были вершиной эволюции.
Галапагосы разбросаны под жаркими лучами солнца по обе стороны экватора. Они вулканического происхождения. Более крупные в группе острова имеют в высоту до 3000 м, они притягивают тучи и орошаются местными дождями, поэтому их склоны покрыты не очень густой, но все же растительностью: кактусами, низкорослым пыльным кустарником. Мелкие же острова, как правило, безводны. Их потухшие кратеры окружены застывшей лавой, сверху она вся сморщена, испещрена воронками и лопнувшими пузырями, которые образовались, когда она, еще горячая, выползала, как патока, из отверстий наружу. Редкие и скудные дожди не оставляют влаги на камнях – она сразу же сбегает вниз и бесследно исчезает. Нет тени – ни деревца, ни кустика, только кое‑где пальцем в небо торчат одинокие кактусы, топорща шипы. Черная, раскаленная солнцем лава так горяча, что при прикосновении обжигает руку. Земноводное бы здесь испеклось и погибло за несколько минут. А вот игуаны процветают. Причина в том, что у них в отличие от земноводных кожа водонепроницаемая.
Две группы игуан обитают на Галапагосах: наземные – в сухих зарослях, и морские, сплошь покрывающие голые скалы над водой. Палящий зной им не в тягость, для них нежиться на солнце – насущная необходимость. Физиологические процессы в организме животного зависят, как и все химические реакции, от температуры. В некоторых пределах чем выше температура, тем быстрее протекает реакция и тем больше энергии при этом выделяется.
Ни пресмыкающиеся, ни земноводные сами не вырабатывают тепло, они его получают из окружающей среды. Земноводные не могут подставлять бока прямо под солнце, так как у них кожа пропускает влагу, поэтому температура тела и активность этих животных по необходимости довольно низки. Для пресмыкающихся же такой проблемы не существует.
Морские игуаны имеют твердый режим дня, обеспечивающий им наиболее благоприятную температуру тела. На восходе солнца они собираются на вершинах лавовых хребтов или с восточной стороны больших камней и обращают бока к солнечным лучам, поглощая как можно больше тепла. За час они разогревают свое тело до оптимального уровня, после чего переворачиваются к солнцу головой. Теперь бока у них почти в тени, лучи солнца падают только на грудь. Но солнце подымается выше и выше, опасность перегрева растет. Кожа рептилий обладает самым главным свойством – относительной непроницаемостью, но потовых желез в ней нет, поэтому игуаны не могут охлаждать себя испарением пота. Да если бы и могли, едва ли этот способ пригодился бы при таком недостатке воды в окружающей среде. Однако и им приходится как‑то ограждать себя от опасности свариться заживо внутри своей непроницаемой шкуры.
Дело это нелегкое. Игуаны напрягают ноги и отрывают брюхо от черной раскаленной поверхности камня, чтобы получить от него как можно меньше тепла и чтобы ветерок, если дохнет, обдувал их не только сверху, но и снизу. Набиваются плотно во всякое углубление, где есть тень: в щели между камнями или, еще того лучше, в узкие береговые расселины, где тянет прохладой от заплескивающегося прибоя. Сама вода для игуан чересчур холодна, так как Гумбольдтово течение, омывающее Галапагосы, приходит прямо из Антарктики. Однако раз в день морские игуаны все же принуждены погружаться в воду в поисках пищи. Как и многие их сородичи на Южноамериканском континенте, они – вегетарианцы. На лаве никакой съедобной растительности нет, а вот в воде у самой поверхности – густые заросли зеленых водорослей. Поэтому где‑то около полудня, когда кровь у игуан разогревается до последнего допустимого предела и им грозит солнечный удар, они отваживаются искупаться. Бросаются в прибой и быстро плывут, ударяя хвостом, как гигантские тритоны. Одни повисают на подводных камнях у самой поверхности, обгладывая с них водоросли стороной рта. Другие отплывают подальше и, нырнув, пасутся на донных пастбищах.
Теперь забота у игуан совсем другая: не избавиться от тепла, а сохранить его в теле как можно дольше. Для этой цели у них есть сложный физиологический механизм: они умеют сжимать свои артерии под кожей так, что кровь, временно сосредоточенная в глубине тела, дольше остается теплой. Если они переохладятся, им не хватит сил одолеть прибой или удержаться на подводных камнях, и волны разобьют их о скалы. Опасная точка достигается через несколько минут после погружения. Температура тела игуаны падает градусов на десять – пора возвращаться на сушу.
Выбравшись из воды, они валятся плашмя, раскинув все четыре ноги, на горячие камни – совсем как пловец‑человек после утомительного холодного купания. И покуда температура их тела не поднимется снова, они не способны приступить к перевариванию пищи, которая лежит у них в желудке.
Когда же солнце начинает клониться к закату, снова возникает опасность переохлаждения, и игуаны опять собираются на камнях, спеша накопить как можно больше солнечного тепла, прежде чем наступит ночь.
В результате всей этой деятельности игуанам удается почти постоянно поддерживать в своем теле температуру около 37° – столько же, что и у человека. А у некоторых ящериц она даже на один‑два градуса выше. Очевидно, что термин «холоднокровные» в применении к ним неверен. Гораздо правильнее их называют «экзотермичными», то есть получающими тепло из окружающей среды, в отличие от «эндотермичных» животных, например млекопитающих или птиц, которые вырабатывают тепло внутри организма.
Эндотермия дает много преимуществ. Она способствует появлению сложных и чувствительных органов, которые не могли бы работать при резких температурных перепадах. Она позволяет сохранять активность в ночное время без непосредственного обогревания в солнечных лучах. И даже дает возможность жить в холодных поясах, где не выжила бы ни одна рептилия. Но плата за эти блага очень высока. Примерно 80 % калорий, получаемых с пищей, уходит, например, у нас на то, чтобы поддерживать температуру нашего тела на постоянном уровне. Экзотермичным рептилиям, получающим тепло непосредственно от солнечных лучей, требуется вдесятеро меньше питательных веществ, чем млекопитающим соответственно таких же размеров. Как следствие этого они могут жить в пустынях, где млекопитающие погибнут от голода, и морские игуаны благоденствуют, питаясь растительной пищей в таком мизерном количестве, на каком не выжил бы даже кролик.