Замечают, что все хорошо, что хорошо кончается. Как лично для меня и моего причта, так равно и для представлявшегося Преосвященному духовенства церквей Опоцкой, Воломской и местной Стреленской, архиерейская ревизия закончилась благополучно, но не так она кончилась для нашего благочинного отца Иоанна Дроздова, состоявшего благочинным 24 года. После представления епископу в Устюге окружного духовенства церквей близгородных Луженгской, Благовещенской, Крестовоздвиженской, Будринской и Погореловской, преосвященный потребовал от о. благочинного, совершенно неожиданно для последнего, прошения об увольнении от этой должности, не объявив даже причины недовольства. Прошение было подано, благочинный от должности уволен и на место его назначен благочинным священник близгородной Крестовоздвиженской церкви отец Григорий Васильевич Старостин. Это был человек лет 45, студент, ласковый и казавшийся добрым ко всем безразлично, но бывший себе на уме. Он щадил слабых и ленивых, но не отличал людей с пастырскою искрою, людей дельных, хотя лично и старался льстить им. Во всяком случае это был человек неглупый, немстительный и невзыскательный. Но, если говорить языком фактов об этой личности, под ближайшим наблюдением которой суждено мне было прослужить священником 17 лет, то я должен буду сказать, что он, как и его предшественник, не был руководителем в пастырских трудах духовенства, не был опытным и верным советником в затруднительных случаях. Когда приходилось спрашивать его о чем-либо на словах, он отвечал обычно "вы сами знаете", "ну, что я вам скажу особенного", а на письменные вопросы он отвечал мне, всегда лавируя, что означало: делай, как знаешь, а меня, мол, не припутывай. И после двух-трех опытов, я перестал беспокоить вопросами этого ближайшего моего начальника и руководителя, предпочитая изучать всякое дело сам, при помощи книг и действительно опытных и умных людей, не боявшихся, что их привлекут вместе со мною к какой-либо ответственности. Но по внешне служебной исполнительности, по знанию и аккуратности в ведении канцелярских работ, по должности, это был бесспорно один из исправнейших отцов благочинных, писавших притом своею рукою каждую бумажку. Характерною чертою его натуры было и то, что всегда он куда-то спешил неумеренно. Не успеет, бывало, прибыть по ревизии в церковь, как сейчас же предупреждает, чтобы его не задержали, заботится, готова ли подвода, и ревизию производит не только не притязательно, но бегло. Отдайте только поскорее ему обязательные, на епархиальные нужды, взносы, а дальше он ничем духовенство не обеспокоит, только не беспокой и причт его никакой докукой. А то он завздыхает и будет говорить: "ну, как-нибудь устройтесь без меня сами" или "да вы сами знаете, как сделать лучше". Быстро осмотрит алтарь и церковь, бегло - документы, предъявит указы, если есть они, и, отпустив младших членов причта по домам, идет к священнику напиться чаю и закусить, всегда торопясь. При поездке по ревизии церквей отец Старостин нигде и никогда не останавливался для ночлега, а, сделав дело, немедленно ехал далее днем и ночью, зимой и летом, при всякой погоде, - и все это в течение дней восьми-десяти при большой территории округа. И возвращался он из этих поездок домой не только усталым, но измученным, с припухшими и слезящимися глазами. Водки и вина, нужно сказать, он не пил нимало, а сам любил угощать священников и старост водкой и наливочкой собственного изделия, когда приезжали мы к нему с годовыми отчетами между числами 1 и 5 января обязательно. Он был человек вдовый и держал в качестве прислуги одну безобразную и бестолковую старуху Елену и говорил: "На закусочке извините, уж что случилось, а водочки покушайте". "Отец благочинный, - спрашивал я по неопытности, - зачем держите вы такую прислугу, старую, глупую и безобразную?" Обычно со вздохом тогда говорил мне отец Григорий Васильевич, что вдовому и не особенно старому священнику никак нельзя держать у себя в услужении приличную и нестарую девицу или женщину, - не пощадит его злая молва, хотя бы он был непорочен, как ангел, в чем скоро потом и убедила меня жизнь. Насмотрелся я потом на несчастную жизнь вдовых священников, наслушался скандальных рассказов лживых или правдивых, не мое это дело, нахлопотался с делами об них, горько скорбел, даже плакивал за них. Вдовство священника - это, кажется, тяжелейший из крестов, и что удивительного, если не для всех он является посильным. Но не об этом теперь речь. Я должен продолжать свое повествование.
Со времени определения отца Григория Старостина на должность благочинного первого устюжского округа, скоро затем разделенного на два округа, преосвященный Христофор ушел на покой, оставшись лишь настоятелем тотемского Спасо-Суморина монастыря, где покоится и прах его. На место его на Вологодскую кафедру был назначен преосвященный Павел Доброхотов, впоследствии епископ Псковский, затем Петрозаводский и, наконец, настоятель одного из московских монастырей, не так давно умерший здесь на покое в глубокой старости. Это был человек лет пятидесяти, ученый и умный, живой и деятельный, смелый, решительный, независимый. Но сохранился он так хорошо, что казался бодрее и крепче людей пятидесятилетнего возраста. Часто говорил свои живые и сильные проповеди, из которых в одной, помнится, он между прочим заметил, что "белоручек мы только терпим". Любя труды сам, он сумел призвать к труду и духовенство, возбуждая в нем самодеятельность. Это был передовой архипастырь, быть может, порою увлекавшийся или ошибавшийся, но горячо желавший жизненного пастырского дела от духовенства. Он предложил духовенству обязательно устраивать в каждом благочинническом округе не менее одного раза в год периодические собрания для обмена пастырскими наблюдениями между священниками и для выработки общих и целесообразных способов религиозно-просветительской деятельности, составлять о предметах суждений и решений акты и эти акты представлять ему на рассмотрение и утверждение. Он ввел в нашей епархии выборное начало всех должностных лиц в благочиннических округах, не исключая и благочинного. Он же потребовал сформирования попечительных и благочиннических советов для решения мелких дел на месте. Молодые священники встрепенулись, подняли головы, оживились и принялись горячее за дело потому, что отныне труды их не могут замолчаны перед начальством отцами благочинными, которых притом и выбирать будут они сами. Что всего интереснее казалось нам, так это то, что и наличные благочинные подлежали выборам на службу, срок которой назначен был пятилетний. Наивные люди, мы и не замечали, что нас, радующихся новому порядку дел было мало, что и между нами могут быть люди иных взглядов, иного нравственного строя... Настал день собрания благочинного. Все окружное духовенство было созвано на собрание в близгородную Крестовоздвиженскую церковь, при которой священствовал отец благочинный Старостин. Из числа 22 священников явились на собрание человек 20, между ними было молодых человек 6 - 7, и один из них был двоюродный брат благочинного. Посудили, порядили и приступили к выборам. Несмотря на то, что нас, молодежи, было мало, что наши планы неисполнимы, я решился идти до конца прямым путем и испросил разрешение отца председателя сказать речь, погубившую окончательно наши планы и мечты о новом благочинном. В баллотировке принимали участие и отцы дьяконы, и псаломщики, которым дано было по половине, кажется, голоса. Подсчет голосов показал, что отец Григорий Старостин был избран на пятилетний срок в должность благочинного подавляющим большинством голосов. Почему? За что? Ответ будет в рассказе последующем. После избрания должностных лиц гостеприимным хозяином была предложена избирателям закуска. А закуска не бывает без выпивки. И вот когда поразвязались языки, то стало известно, что предусмотрительный хозяин, желавший остаться благочинным, подговорил более или менее влиятельных священников в свою пользу, а некоторым сделал даже особые визиты, а для желающих из младших членов духовенства в день выборов приготовил даже водочки в сторожке. И был избран. А дьячок Россов как человек прямолинейный, помнится, открыто заявил среди своих товарищей так: "На что нам лучше этого благочинного? Войдет в алтарь, где иногда на целую четверть пыли на престоле, и ничего как будто не видит, а только говорит: "У вас все хорошо, все в порядке и исправности". А вот выберите-ка другого, в роде того, что речь говорил, он нас промоет". "Изберем старого", - отвечали ему. А из нас, молодых священников, одного, кажется, отца Иоанна Орнатского, выбрали на должность депутата по делам следственным и хозяйственным, автора же этих воспоминаний - на должность помощника благочинного. Духовником же окружного духовенства был избран отец Федор Иоаннович Попов, священник Близгородной Благовещенской церкви, о котором упоминалось выше уже несколько раз. Так происходили выборы благочинного в нашем округе и в последующие пятилетия при преосвященном Палладии Раеве до преосвященного Феодосия Шаповаленко, пока этот епископ, убедившийся в бестолковости или, по меньшей мере, в преждевременности их, не отменил их совершенно, взяв назначение благочинных в свои руки. Наученные опытом и когда-то увлекавшиеся выборным началом, мы стали рады, что наконец прекратились наши выборные безобразия. При следующих выборах, производившихся притом по прихоти отца благочинного в городе Устюге в Воскресенской церкви, наглость его наперсников с одной стороны, а со стороны другой, со стороны избираемого, дошла до того, что первые открыто пьянствовали в сторожке, а последний, уже не сомневавшийся в выборе, заблаговременно приготовлял закуску для избирателей в квартире священнической вдовы Анны Степановны Ермиловой. Случалось, что некоторые из избирателей оказывались не в силах подписать журналы, почему благочинный и должен был посылать их для подписи к церквам на место их жительства, за десятки верст. И при всем этом всегда и всех рекомендовал хорошо и очень хорошо и только немногих отлично хорошо. Что касается пишущего эти строки, то он в фаворе отцов благочинных не был никогда. Поведения отмечался только очень хорошего и проповедей будто бы не произносил, как свидетельствовали об этом в свое время клировые ведомости. Однажды, когда мои проповеди были на рассмотрении преосвященного Палладия, вдруг я получаю от отца благочинного консисторский указ о взыскании с меня трехрублевого штрафа за непроизнесение проповедей. А спустя две недели получаю другой указ той же консистории, в котором объявляется мне архипастырская благодарность за проповеднические труды и просвещение. И что думали бы вы, благосклонный читатель? Добрейший отец благочинный три рубля-таки взыскал, уверяя меня, что бумагу, данную из консистории именем Его Императорского Величества, надобно исполнить. А жаловаться я не стал, не любил и никогда ни на кого ни благочинному, ни епископу не жаловался по принципу. Жалобы не гасят, а разжигают неприятности и свидетельствуют лишь о нравственном бессилии жалующегося, по моему мнению.
Что сказать вам, благосклонный читатель, о периодических священнических собраниях по вопросам пастырской службы и практики, которыми я так пленялся в свое время и на которые так много возлагали надежд наши преосвященные Павел и Палладий? В тех благочиннических округах епархии, где благочинными были люди свежие и образованные, как, например, священник села Отводного Николай Кенсоринович Якубов, впоследствии Вологодский протоиерей и член Консистории, или священник Шарженгской Михаило-Архангельской церкви отец Петр Михайлович Гвоздев, к сожалению, скоро умерший, эти собрания были поняты правильно, велись умно, прославили имена этих людей и принесли несомненную пользу не одному окружному духовенству, но и духовенству целой епархии. Акты этих и подобных им собраний были печатаны в местных Епархиальных Ведомостях, читались нами с большим интересом и решения их принимались во внимание с чувством благодарности. А у нас их было только несколько. Вопросов серьезных никто не ставил, так как отец благочинный их не любил, журналов писать никто не хотел и рассуждать духовенство не желало. Два-три вопроса из ряда шаблонных поставил, бывало, отец благочинный и, решивши их единолично, напишет коротенький актик, и делу конец. "Не за чем, право, нам и собираться-то, служили ведь, слава Богу, и без периодических собраний, и было хорошо. На что нам эти собрания! Одни только разъезды да хлопоты с ними". Так изрекал обычно наш премьер. "Так, так! Ваша правда, отец благочинный", - вторило ему наше священство. А я, глупый человек, на целом листе написал свой доклад на первое периодическое собрание, поставивши целый ряд занимавших меня вопросов, и подал отцу благочинному. Собрание происходило у меня в доме. Почитал мою бумажку он повздыхал по обычаю и даже не доложил собранию, а возвращая мне мою бумагу, заметил, что "надо неделю времени иметь в распоряжении, чтобы сделать основательное решение ваших вопросов. Решайте их сами, если угодно, а мы заниматься им не будем". Не помню, что отвечал я на такое решение отцу благочинному, уже не в первый раз меня так третировавшему, но помню, что я огорчился не на шутку и записал в церковную летопись подлинником свой доклад и словесную резолюцию Его Высокоблагословения. А потом один из священников, под веселый час, прямо сказал мне по этому поводу: "Ты еще молод, не высовывайся..." Вот она, мудрость-то, где слышится! Это та житейская мудрость, именуемая иначе благоразумием, которую еще покойный Н. А. Некрасов называл пошлостью и проклинал ее. Он говорил:
В пошлой лени усыпляющий
Пошлых жизни мудрецов, -
Будь он проклят, растлевающий
Пошлый опыт, ум глупцов!
Но мое дело не проклинать, а повествовать, не мудрствуя лукаво, а стараясь лишь точно обрисовывать людей прошлого времени и события. Возвращаюсь к воспоминаниям о преосвященном Павле. Сравнительно недолго оставался он на Вологодской кафедре, всего года 3 - 4, но епархию он оживил своею разностороннею и кипучею деятельностью. Как ни относилось бы тогдашнее духовенство к свежим идеям этого просвещенного епископа, даровавшего ему выборное начало в широких размерах и призывавшего его посредством советов Попечительного и благочиннического, равно и периодическими собраниями, к живому делу самостоятельно, но было заметно, что духовенство стало подумывать, почитывать да и поделывать и в той области, куда призывалось. Отсидеться и отмолчаться при нем было невозможно. Он не медлил отдавать должное достойным, но не затруднялся круто распоряжаться с ленивыми и небрежными. В наших краях побывал он, кажется, однажды, без особенных последствий, и на внешнюю сторону дела, т. е. ведение церковных документов и на устройство церквей, мало обращал внимания. Не заезжал он на пути в Устюг и к Стреленской церкви, отстоящей от почтового тракта в одной версте или немного больше, а принимал духовенство церквей Стреленской, Ерогодской, Опоцкой и Симоно-Воломской в деревне Страдном на почтовой станции около полудня 20 июля 1868 года. Ему сопутствовал отец Александр Баклановский, священник и благочинный города Вологды8, бегло взглянувший на наши документы. А сам он поговорил с нами, казалось, только для того, чтобы определить степень умственного развития духовенства, заметив, что сегодня он спешит в Устюг и вообще он едет "птичьим полетом", как выразился сам. А кому угодно с ним поговорить о делах, добавил он, пусть пожалует в Устюг, где пробудет несколько дней. В Устюге я был и был принят им любезно. "Ну что, душа моя, вы скажете?", - так любил начинать со священниками свою беседу этот архипастырь. Я подготовил несколько пастырских недоуменных вопросов, в решении которых так или иначе, по неимению руководственных указаний, я сомневался. Живо объяснил епископ мне дело, пожалел об отсутствии руководств и выразил надежду, что они "скоро появятся, Русь пробуждается". Служил этот преосвященный скоро и просто, нимало не рисуясь, но проповеди говорил горячо, с большим подъемом чувства, с силою непоколебимого убеждения, привлекавшего внимание со стороны даже равнодушных слушателей. Роста был он среднего, блондин, лысый, с открытым и добрым лицом. Одевался чисто. Чисто, круто и распоряжался он. По прибытии на Вологодскую кафедру он, по распоряжению ли Св. Синода, или своей властью, - не знаю, - немедленно, если только не в 24 часа, убрал из Вологодского женского монастыря игуменью Смарагду (Богуславскую). Это, допустим, и ладно. Но странным и непонятным показалось устюжанам перемещение настоятеля Успенского собора, известного отца протоиерея Иоанна Васильевича Прокошева, по каким-то интригам со стороны будто бы членов Устюжского духовного правления, в Кадников. Отец протоиерей, без возражений, покорно исполнил волю своего владыки и перебрался уже на старости лет в маленький городок, отстоящий от Вологды в 40 верстах. По прибытии сюда отец протоиерей, разумеется, поспешил представиться епископу и попросить разъяснения причин перемещения. И когда этот, знаменитый некогда, профессор философских наук Вологодской семинарии и до сего времени еще единственный почти в Вологодской епархии проповедник-импровизатор, маститый отец протоиерей заговорил с епископом, как говаривал в свое время на литературных вечерах с его знаменитым предшественником, знаменитым Иннокентием, отдававшим честь его уму и красноречию, по свидетельству современников, то он был поражен силою его слова, сознался в своей ошибке и несправедливом отношении к нему, предложив освободить для него любое из настоятельских мест в самой Вологде. Но отец протоиерей не пошел никуда далее Кадникова, заметив епископу, что он там уже и умрет, куда поставил его Бог рукою архипастыря. А со мною случилось то же, только несколько позже. В один из октябрьских вечеров 1868 года, т. е. спустя 3 месяца после посещения преосвященным города Устюга, приходит ко мне посыльный от отца благочинного с закрытым пакетом на мое имя. Что такое? Видно опять посылают куда-нибудь на следствие. Вскрываю. Да, указ консистории на мое имя, читаю и глазам не верю. Преосвященному Павлу угодно было сдать в консисторию предложение о переводе меня в Вологду на настоятельское место к Воскресенской церкви что на Ленивой Площадке, о чем консистория и предписывала мне к немедленному исполнению. Но выходя во священники в деревню, я знал, что делал, ни о каком перемещении пока не думал, да, наконец, и Воскресенский приход в Вологде знал как один из самых беднейших. Не колеблясь нимало, сел и написал епископу бумагу об отказе от чести перемещения в Вологду, разумеется, с благодарностию за незаслуженное внимание, и отослал бумагу по принадлежности. Но этим дело не кончилось. Ровно через две недели я получил из консистории новый указ, в котором была изложена следующая резолюция преосвященного, последовавшая на моем прошении: "Объявить О. А. Попову, что от Воскресенского места он освобождается по прошению, но пусть готовится, перемещен в Вологду он будет". Что было мне делать? Перемещаться мне не хотелось, но и отказываться от такого категорического требования решительного епископа было опасно. Посоветовавшись с женою, я решил ехать в Вологду, чтобы лично просить епископа обо мне не беспокоиться. А так как денег у меня не было, то пришлось продать лошадь и ехать в Вологду в ноябре за 400 с лишком верст. "А! Это вы, душа моя, - благословляя меня, заговорил епископ, когда я стоял перед ним. - Ну, что скажете? Я намерен перевести вас в Вологду, как только откроется здесь подходящее место. Это будет скоро, а Воскресенское место действительно бедное". Я стал неспешно, осторожно и почтительно, после, конечно, сыновней благодарности за незаслуженное архипастырское внимание к молодому деревенскому священнику, ничем порядочным еще себя не заявившему, излагать и отдавать на суд Его Преосвященства все обстоятельства и соображения по отношению к церкви, к пастве, к родителям, жившим со ною в одном благочинническом округе, которые, как казалось мне, обязывали меня пока не служить там, куда я пошел служить. Преосвященный слушал, не прерывая меня, а лишь по временам произнося "да", или "это так", или "и это правда". А когда я кончил свою некраткую речь, для чего ехал 400 верст, и после маленькой паузы решился поставить вопрос прямо о том, буду ли я удостоен благословения продолжать мою посильную службу церкви Божией там, где служу, или? А ведь для решения этого жизненного вопроса я нарочно приехал сюда за 400 верст. "Как? Разве нарочно?" - с удивлением спросил епископ. "Да, Ваше Преосвященство, - продолжал я, - отказавшись раз на бумаге от чести перемещения в губернский город, вторично поступить так я считал непозволительным, а не только не приличным, и признал долгом беспокоить Вас уже личным докладом, и не иначе". "Так, так, понимаю, а жаль, - говорил он и затем добавил, - ну, хорошо, если не хотите в Вологду, то в Устюг не желаете ли?" На это предложение ответил я уже решительным отказом. "Ну, Бог вас благословит, - благословляя и отпуская меня, говорил епископ, - оставайтесь на Вашем излюбленном месте и продолжайте служить там, как начали". Слава Богу, думал я, по крайней мере, съездил не напрасно.
Преосвященный Павел оставил память по себе в Вологодской епархии и еще в одном отношении. Он был добр ко всем неудачникам в жизни, а особенно к сиротам духовного звания того и другого пола. Заметив в епископе это драгоценное свойство его души, со всех сторон епархии устремились к нему просители. Одни из них просили мест, не имея достаточного образовательного ценза, другие просили женихов для сирот невест, а вслед за ними потянулись к епископу и жены протоиереев, священников и диаконов со своими дочерями -невестами, прося для них женихов. Такое движение к центру в наших краях заметно было особенно летней порою, когда, с открытием навигации, естественно удешевлялся путь в Вологду водою, по реке Сухоне в крытых дымковских лодках. Что же епископ? Он всех принимал, у всех выслушивал просьбы и всех старался устроить, как только было возможно. Например, перед ним один из учителей какой-нибудь сельской школы, годов пять тому назад уволенный по лености из философского класса семинарии, просит об определении во священники на какое-нибудь место. "Да ты, душа моя, мало поучился", - говорит ему епископ. "Мало, - отвечает проситель, - глуп был, и вот учу и учусь со скорбию ныне". "Ну, это хорошо, если сознаешь грехи юности и исправляешься. Но недостаток образования остается все-таки в силе, восполнить его можно только добрым делом. У меня в виду много хороших девушек - или сирот, или дочерей многосемейных родителей, и, стало быть, невест бедных. Возьмите у меня в канцелярии адресы их квартир в Вологде, посмотрите и буде которая из них понравится, столкуйтесь и приходите вместе. Тогда при согласии на брак с сиротою я дам вам, пожалуй, и священническое место". Проситель-жених забирал адреса невест и в качестве жениха, кандидата на священство, делал им визиты. Разумеется, которая из невест более нравилась с той и начиналось сватовство в надежде на милость Божию, хотя бы у жениха и невесты, кроме здоровья и молодости, не имелось никаких благ земных, как у вашего покорного слуги в сем случае, в свое время. Бывало и так, что к одной и той же невесте одновременно заявлялось несколько таких женихов-недоучек, из которых каждому обещано священническое место в случае женитьбы на сироте-невесте. Тут как разобраться, с которым из них входить в соглашение? А ведь женихов в тогдашнее время выбирали не невесты, а их отцы и матери или даже дяди и тетки. Хорошо, если было возможно спросить о качествах ума и поведения женихов у людей, знающих их и достойных доверия. А если этой возможности не было, то тогда как быть? Про одну дошлую мать невесты рассказывали, что она, приняв несколько женихов в одно и то же время, не затруднилась и не растерялась нимало. Она приняла всех любезно и угостила всех водочкой на славу. Молодежь развеселилась и разоткровенничалась и потому, между прочим, что невеста удалена была матерью предусмотрительно. А опытная женщина легко и скоро изучила особенности ума и характера каждого из веселых гостей и выбрала в женихи своей дочери того, кто ей больше нравился. А когда матушки, бабушки или тетушки являлись перед епископом просительницами о женихах своим невестам, по желанию "устроить бедных девушек", он всегда выражал желание сам взглянуть на них, чтобы не пообещать жениха какой-нибудь девице больной или даже уроду. И посмотревши этих девушек и поговоривши с ними в присутствии родных, он однако никогда и никому их не навязывал, а только рекомендовал женихам действительно из желания устроить их. И устраивал, как родной отец, этот независимый и добрейший архипастырь. Например, мой товарищ по семинарии до 4 класса по нынешнему уставу, отец Иоанн Герасимович Старостин, получивший священническое место также со взятием круглой сироты, священнической дочери Марии Александровны Петялиной, рассказывал, что когда узнал владыка, что у него нет детей, да и у невесты тоже, то, взявши прошение об определении во священники, сейчас же приказал прислуге вызвать портного и велел сшить ему для ставленника суконные рясу и подрясник. В этом подряснике положен и в гроб этот священник, схороненный мною в 1885 году при Опоцкой Николаевской церкви, где последние 15 лет он был настоятелем. Были ли ошибки со стороны этого доброго, смелого и во всяком случае замечательного епископа в выборе невесты для кандидатов священства и обратно в выборе женихов для бедных девушек-невест? Может спросить меня читатель. И я должен ответить - да, случались, как случаются всегда и у всех. Справедливо замечено, что не ошибается только тот, кто ничего не делает. Однако, этих ошибок было немного, и в них виноват собственно не епископ, а лица, злоупотреблявшие его сострадательностию к бедным и несчастным, впоследствии за то и страдавшие за свое легкомыслие и опрометчивость, не имея основания для обвинения доброго архипастыря в своей судьбе печальной. Говоря вообще, я должен заметить еще раз, что это был епископ замечательный. Он оживил пастырскую жизнь духовенства, он утер слезы у множества лиц бедного, сиротствующего и недоучившегося духовенства, он всех любил и был любим своей паствой горячо, нелицемерно. Он воздвиг в сердце ее памятник себе нерукотворный, а городу Вологде оставил по себе памятник и рукотворный. Я разумею выстроенную им при Вологодском кафедральном соборе высокую колокольню. Что значит ум и энергия в начальнике. Давно и все находили, что соборная колокольня была мала, низка и неказиста, и однако же никто не решался сделать лучшую по неимению средств или по недостатку времени. Но вот вступает на кафедру церкви Вологодской епископ Павел, видит и делает, что нужно, не раздумывая. Составил план, приисканы средства, через 3-4 года, как из земли, выросла украшающая Вологду новая колокольня, освящать которую однако суждено было его преемнику преосвященному Палладию. Не напрасно Вологда плакала, расставаясь с преосвященным Павлом Доброхотовым, переведенным в 1869 году в Псков. Не напрасно рыдал и наш великий старец, кафедральный протоиерей отец Василий Иоаннович Нордов, прощаясь с ним. "Скоро прошли наши красные дни, как все хорошее в жизни проходит скоро", - говорил маститый и всей России известный отец протоиерей Нордов в своей прощальной речи. Грустным и тихим потоком текла эта речь из уст старца, а из очей капали слезы. Собор, переполненный богомольцами до тесноты невообразимой, задыхался от слез и рыданий, как писали мне тогда из Вологды. Вот это я понимаю. Это ты, христианская жизнь, полная трудов, одушевленных любовию! Это ты, родная семья, расстающаяся со своим любимым отцом! Это ты, дорогой отец, в последний раз благословляющий своих любтмых тобою и тебя любящих детей! Трогательное и поучительное зрелище, дающее незабвенный урок пастырям и паствам.
А теперь позвольте мне еще раз остановиться своим вниманием на отце протоиерее В. И. Нордове, этом бриллианте вологодском, по отзыву преосвященного Иннокентия Борисова. Прощальная речь отца протоиерея, сказанная преосвященному Павлу была, увы, уже последнею лебединою песнею. После нее наш великий старец не говорил более ни приветственных, ни прощальных речей никому из архипастырей, хотя и прожил еще лет 14. Дело в том, что когда я решился писать свои воспоминания, меня натолкнул один добрый человек на переписку бывшего Костромского епископа Платона Казанского с Киевским митрополитом Арсением Москвиным, печатавшуюся в "Страннике" за 1909 год. Там, в письме III на странице 420-ой этого журнала вот что значится в письме епископа Платона митрополиту Арсению: "Говорят, - пишет он, - что проект о свечных (о свечных заводах) написан вологодским протопопом Нордовым, которого преосвященный Христофор исключил из членов свечного завода за его взяточничество, за его претензию вознестись выше архиерея. И вот Нордов и составил такой проект, по которому он может сделаться независимым от архиерея как член ревизионного комитета. А он надеется быть выбранным потому, что все или ему родня, или связаны с ним тесною связью. Мастер, также участвовавший в составлении проекта о сборе свечном, выгнан со свечного завода вологодского архиерейского дома и проч..." Такой голословный и грубый отзыв об отце протоиерее Нордове я считаю сколько несправедливым, столько же и обидным для памяти Нордова. А под пером епископа, хотя и в частном письме, но все-таки митрополиту, он является непозволительным. Этот гордый и своекорыстный архиерей не называет широко известного и глубоко уважаемого отца протоиерея прилично возрасту, сану и заслугам, а зовет его "протопопом". Нехорошо, Владыка. Не знаю пока, о каком проекте здесь идет речь, но знаю, то отец протоиерей Нордов не служил ни в какой должности по свечному заводу, следовательно, не мог быть и исключенным из его членов. Он был старшим членом Консистории по судебному отделу и как таковой отличался совершенным беспристрастием и твердостию. Упросить о той или другой пощаде, уступке и снисхождении слыхал я, можно было многих из епископов, а Нордова упрашивать никто и не решался. О взяточничестве Нордова Вологда и епархия Вологодская и не слыхала, как не слышала и того, что он хотел вознестись выше архиерея. Приписывать умному человеку случайные мечты - это совсем не умно. А отец протоиерей Нордов был не только трудолюбив, но и умен, как немногие, и был в таком возрасте, лет шестидесяти, когда мечты затихают. Епархиальное духовенство, учившееся по его учебникам, - священной истории и церковному уставу - духовно питавшееся и питавшее свою паству его проповедями, перед ним благоговело, ученые корпорации его уважали, граждане его любили, как никого другого. Это была величина несравненная. О какой же высоте ему было мечтать, чтобы стать выше архиерея? Удивительно гадание преосвященного Платона! Да посмотрите на прощальную речь отца протоиерея преосвященному Павлу, преемнику преосвященного Христофора! Посмотрите на слезы великого старца! Разве так прощаются со своими начальниками мечтатели и гордецы "с претензиями вознестись выше их"? ошибочны суждения преосвященного Платона и в дальнейшем направлении его мыслей. Он утверждает, что протоиерею Нордову "все или родня, или связаны с ним тесною связью". Какою же? Ответа нет, да его и не найти в доказательство вздорных и голословных утверждений письма, оскорбительного не только для памяти покойного отца протоиерея, но и для всего духовенства Вологодской епархии. Наша связь с ним была только любовь и молитва, тихо и ни для кого не приметно таившаяся в душах благодарного духовенства. Смело и решительно утверждаю, что иных связей, быть может, в Костроме и практиковавшихся, между отцом протоиереем Нордовым и духовенством Вологодской епархии не существовало. Что касается его родни, то у него было две или три племянницы, состоявшие в замужестве за священниками два двоюродных племянника, умерших дьяконами да один родной брат, умерший псаломщиком Александро-Невской церкви в Устюге. Такие родственники едва ли могли содействовать честолюбивым замыслам какого угодно фантазера и искателя приключений. Однако на какой же почве возникла молва о неудовольствиях между преосвященным Христофором и отцом протоиереем Нордовым? Сообщу то, что пока мне известно, а со временем, если буду иметь время и возможность, то изложу это темное дело по документам в особой статье и напечатаю ее как опровержение письма преосвященного Платона в "Страннике". О преосвященном Христофоре, как человеке старом и желчном, было в свое время известно, что по ничтожному поводу он набрасывался иногда то на того, то на другого из подчиненного ему духовенства. Так однажды учителя семинарии Алексея Никитича Хергозерского, человека немолодого и всеми уважаемого, бывшего притом секретарем семинарского правления, обозвал он в глаза "мальчишкою до седых волос". В другой раз, осерчавши за что-то на отца ректора семинарии архимандрита Ювеналия, вздумал в день семинарского праздника 26 сентября сделать внезапную ревизию семинарии. Нисколько не удивительно, судя по этому, что он также набросился по собору или консистории и на отца протоиерея Нордова и встретил здесь, конечно, приличный отпор. Дело шло обычным порядком, а огорченный епископ не выдержал и сделал на протоиерея в Св. Синод донос. Синод обвинить протоиерея Нордова не нашел оснований, но не хотел обидеть и епископа указанием на неосновательность его жалобы, почему и поручил ему подвергнуть обвиняемого протоиерея дисциплинарному взысканию. Взыскание это выразилось в форме запрещения протоиерею Нордову участвовать в сослужении с архиереем в течение одного или двух месяцев. Почему и служил в это время отец протоиерей по воскресным и праздничным дням в церкви преподобных Киево-Печерских и Вологодских Чудотворцев. Вот и вся история по имеющимся у меня сведениям. Где же тут основание для гнусных заключений о взяточничестве и "претензиях отца протоиерея Нордова вознестись выше архиерея"?9