***
Хиларайон развязывал крепкие морские узлы, собственноручно сооруженные им здесь несколько столь далеких часов назад, чтобы отделить лодку от острова, а троих музыкантов от того, что осталось между ними в беседке. Слезы Софи, оставшиеся на рубашке, всё еще жгли его плечо. Неудержимый, избегавший использования своего настоящего имени, вышел из зарослей уползавшей в века, одичалой растительности. Его печальное лицо светилось изнутри, как бывало в моменты пробуждения его Музы:
— Знаешь, — произнёс он, — Мне кажется, я совсем понял, зачем.
Хиларайон улыбнулся меланхоличной улыбкой.
Чудная Ночь
«It's raining men! Hallelujah! It's raining men! Amen!»
- хрипел во всю свою незначительную мощность старый приёмник. Она расставляла коробки со специями, только что завезённые вместе с другим товаром, по деревянным полками кладовой бакалейного магазина. Лавки. Ей всегда нравилось говорить «Бакалейная Лавка»; это придавало магазинчику шарм чего-то романтического в литературном смысле, очаровательного… Приёмник был старый, с отливающей полуистёршимся металлическим блеском решёткой и ребристыми колёсиками, которые, как ни взгляни, сразу хочется покрутить. Был конец рабочего дня; конец осени; уже почти конец недели. Разве что, не конец света.
«Уже хорошо,» - подумала, улыбаясь.
День, пока приближался к концу, не преминул возможностью принести на крыльях усталость; присев на груду ящиков, она устроилась подбородком на сложенных перед собою руках. Тёмно-каштановые кудри упали ей на глаза, локти, зелёный рисунок на ореховом платке на её плечах. Взгляд нашёл пристанище на решётке старенького приёмника.
- «According to all sources, the street's the place to go …» - начал было он. Но ему помешали. Звучание забарахлило, замешкалось, закашлялось, словно охрипло, а затем и вовсе пропало; свет несколько раз моргнул, но потом всё-таки загорелся, она приподняла голову…
- «Cause tonight for the first time
Just about half-past ten…» - продолжил недопетую строфу незнакомец в ореховом плаще, светлых брюках, зелёном шарфе и ореховой шляпе. Удивлённо, она промолвила:
- «For the first time in history
It's gonna start raining men…».
- «Hallelujah.» - закончил он, и его лучистый ореховый взгляд сразу же пропел ей сто тысяч миллионов других и прекрасных песен. Её сердце стучало в каком-то древнем ритме, столь же твёрдом, уверенном, непредсказуемом и разрушительном, чарующем и прекрасном, как гроза и песчаные штормы где-нибудь поодаль Египетских пирамид. Разве говорить что-то было надо? Разве говорить что-то надо, когда музыка в глазах играет совсем одинаковая?.. Она приподнялась, он шагнул ей навстречу…
Снова фыркнул, чихнул и прокашлялся старый приёмник. Песня по радио звучала уже другая. Она сонно моргнула несколько раз, отрывая голову от удобно скрещенных ладоней, и обежала взглядом кладовую комнату. Пустую. Светлую, со звучащим в ней приёмником, уютную, но совсем пустую.
Дверной колокольчик коротко прозвонил, когда она, перевернув табличку стороной «Закрыто» на улицу, захлопнула дверь лавки и, миновав ступеньки, а следом за ними и скамейку с резной спинкой, направилась к автобусной остановке.
Кругом носились белые мухи первого снега, ветер задувал под ореховый платок с зелёным узором и выдергивал из-под него волнистые пряди цвета каштана. Остановка была совсем близко.
Из автобуса, что подъехал, наружу выбрался всклокоченный, будто он проспал всю дорогу, и, похоже, свою остановку, мужчина в ореховой шляпе, зелёном шарфе, светлых брюках и ореховом плаще.
С её губ сорвался негромкий возглас, платок соскользнул на плечи; он, словно воробей, пытался стряхнуть с себя остатки сна, повернул голову…
Его лучистые глаза широко распахнулись.
***
«Дорогие дамы и господа, леди и джентльмены, мальчики и девочки, но самое главное, дорогие влюблённые, поздравляем вас с наступившим преддверием Чудной Ночи! Чудная Ночь: День, что свалился на наши головы, точно первый снег, постепенно затмив собою любые альтернативы, например, всем известный День Святого Валентина, став единственным и неповторимым, всеобъемлющим Праздником Любви! Ровно 10 лет назад юноши и девушки, мужчины и женщины, даже почтенные старики и старушки, уснувшие в этот знаменательный момент, увидели во сне свою Истинную Любовь, а на утро, вопреки законам логики и разума, грёзы стали обнаруживаться наяву! Сначала лишь те, кто жил совсем рядом со своей половинкой, а затем и те, кого разделяли многие тысячи километров, стали находить друг друга, когда информация о судьбоносных встречах попала в газеты и Сеть, на ТВ. Были созданы многочисленные веб-сайты, поисковые системы, с помощью которых люди получили возможность разыскать свою пару по ориентировкам на тех, кого они видели во сне Чудной Ночью. Благо для невезучих, не обративших внимания на свои сновидения в первый раз, Чудо вновь повторилось спустя год, и с тех пор исправно случается уже 10 лет подряд. Количество разводов во всём мире свелось к минимуму, возросла рождаемость, экономическое положение и социальное благополучие стран стабилизировались, были устранены многие глобальные проблемы, имевшие ментальную основу, так, например, проблема мирового терроризма. Похоже, верно было сказано когда-то: «Любовь спасёт мир»…»
***
Она с силой щёлкнула по чёрной кнопке пульта дистанционного управления. Экран погас. Она встала с тёмного кресла, где сидела, закинув ноги на подлокотник, пока ждала сигнала от кофемашины. Забрав кружку с до скрипа зубов крепким содержимым, как и любила, она постояла с минуту, водрузила её на место, достала из мини-бара бутылку красного сухого вина и, на ходу с грохотом захлопывая дверцу и выхватывая фужер из сушилки над стойкой, направилась обратно в гостиную к окну. Она любила это окно. Оно выходило на улицу с фонарями, где далеко внизу скользили бесчисленные машины, мерцали огни. Она забралась с ногами на подоконник, увлекая с собой бутылку с фужером, к месту за плотной занавеской, оборудованному двумя серыми подушками как раз для таких целей. Спустя два бокала ничего не изменилось. Мир никуда не исчез, не исчезли машины, вино, огни, подоконник, Ночь. Но лучше от этого никак не стало, потому что ничего и не появилось.
Размахнувшись, она беззлобно – в судьбе нет ничего предосудительного - швырнула фужер в стену, легко, будто выпуская на волю лёгкую, как пушинка, птицу. Звуки удара и разлетающихся осколков эхом прокатились по пустой квартире. Ковёр серый. Но вино разлилось на пол, так что это не важно. Мягкий свет напольной лампы белой сферой отделял угол у плоского телевизора и черного журнального столика со стеклянной столешницей от темноты остальной комнаты, утопающей в неполном мраке центра мегаполиса. Блики ложились на окно и её зависшую в воздухе руку. Она соскользнула вниз и направилась к мини-бару за виски. Да, наверное, никого взрывать не захочется, если занят устройством домашнего очага.
***
Женщина краем уха слушала репортаж-поздравление о Чудной Ночи центрального телеканала новостей. В коридоре больницы его со всем вниманием, на какое были способны в столь поздний час, смотрели дежурные медицинские сестры. Экран создавал танцующие по гладкому полу за стеклянной стеной с жалюзи синие блики. Размеренно – от этого не уклониться – пищал аппарат с интервалом в пять секунд между сигналами: Пип. Пип. Пип.
Десять лет. Десять лет. Больше. Вот уже двеннадцать лет, как её сын не выхдит из… Двеннадцать лет, и подумать страшно. Хорошо, государство оплачивает все счета за лечение, да и остальная семья не бедствует, сейчас мало кто бедствует в этом мире, но её мальчик… Ему было двеннадцать, когда всё случилось, он ведь и с детства не отличался хорошим здоровьем, а тут… двеннадцать и двеннадцать. Какое совпадение. Раньше она приходила сюда каждый день, но.. Она уже не ждала его теперь. Почти. Ждала своего сына назад, пусть и всего только раз в году, когда все влюблённые ждали свою настоящую Любовь. Несоизмеримые годовщины, но…
Женщина горько улыбнулась в кресле около белоснежной постели. На ней с широко распахнутыми глазами цвета, слишком неземного, чтобы называть его просто голубым, таким ярким только оттого, что горит на фоне не отличающейся от простыней и подушек по оттенку кожи, волосами, черными, как Ночь... Там лежал Он. Он очень редко моргал, никогда не закрывал глаз надолго, хотя мог бы, исходя из состояния его тела, только сам он или, Бог знает, что-то ещё не позволяли сознанию управлять его жизнью. Он был… Где-то Там.
***
Она спала, сидя на пустом подоконнике. На боку лежала, утопая в ковре, пустая бутылка виски.
Он снился ей каждую ночь. Каждую. Каждую. Каждую. Он никогда ничего не говорил, только смотрел на неё своими по-неземному голубыми глазами, что горели удивительно ярко на фоне абсолютной темноты, терявшейся в его волосах, и белизны тонкой, как простыня, кожи. Зачем нужна им была Чудная Ночь, когда всё казалось до болезненного реальным, если было бесчисленное число других, не менее чудных? Впервые она увидела этот сон не десять, а двеннадцать, уже целых двеннадцать лет тому назад.
Она перерыла все поисковые системы и сайты, объездила десятки стран на каждом из континентов мира, прежде чем поняла. Его тут не существовало. Ни-где. Но он всегда был. Всё, что, оказалось, было на самом деле ей нужно – тоже всего лишь и просто… Быть.
Самое главное, что только ни есть в жизни человека, на этом свете не существует. Глупо, рядом, в материальном мире физических иллюзий. Здесь для таких Великих Вещей существовать совершенно бесполезно. Кем бы, где бы ты ни был, эти вещи живут в нас исключительно… Там. Нездешние, сильные, вечные. А потому совершенно несокрушимые.
Так, любви здесь не существует. А ведь должна была, говорят, спасти мир.
А, быть может, и нет…
Тёплый воздух знакомо и так привычно обволакивал тело, посылая внутрь ровно одну крохотную искорку электричества, пока она проникала в сон. Или пока сон проникал в неё. На самом деле, и первое, и второе можно было бы считать за правду с одинаковым успехом. Но девочка засыпала, и вот что было если не единственной, то, по крайней мере, первостепенной правдой.
Вы когда-нибудь задумывались о том, что Правд может быть и несколько, а отличаются они только тем, с чьего места, собственно, вы на них глядите?
Верите же вы или нет, но во снах всегда случается именно так, в то же время там всегда существовала и будет существовать лишь одна единственная Правда – твоя собственная. Как заведено, о таком положении дел догадываются далеко не все, чаще же эти все даже не догадываются вовсе, но эта девочка знала, что во снах, да и наяву, её Правда, а уж это - то единственное, что имеет значение для всей нашей истории.
Она распахнула глаза, когда почувствовала, что время настало, и в тот же момент босые ноги плавно ударились о землю, поднимая в воздух облачка мягкой и лёгкой пыли. Вокруг неё пыль ещё не рассеялась, но она знала наверняка, где оказалась. Чувствовала уже давно, что и это время скоро настанет, но не думала, что настанет так скоро. Что, конечно же, не имеет никакого значения.
Зато лапам, то есть ногам, прямо так на земле стоять было не слишком уютно. Девочка подняла руку, чтобы выпустить свою спутницу, а заодно и слегка подправить свои лапы… то есть ноги.
Ещё одна электрическая искорка у неё внутри, и рядом, в новом облачке пыли появилась Чёрная Кошка, она была обычной чёрной кошкой, не более и не менее на вид, но желание называть ноги лапами безвозвратно исчезло, а на подошвах своих собственных стоп она обустроила жесткие и удобные для ходьбы подушечки. Неудобство исчезло тоже.
Кошка и девочка кивнули друг другу в знак приветствия и потёрлись носами, как заведено было с самого первого дня их встречи. Девочка сидела в облаке оседающей дорожной пыли, ожидая, что же обнаружит за собой золотисто-коричневая завеса. Будь здесь солнце, она непременно переливалась бы.
– Я, наверное, ожидала этого,– не требовавшим объяснений или сомнений голосом сказала она в ответ на взволнованный взгляд своей кошки.
– Так ли это? – шепнул вкрадчивый голос прямо ей на ухо.
– Кто бы ты ни был, покажись.
– А кто я? – спросил голос уже в другое ухо, отбросив с её плеча невесомый локон.
– Ты Чеширский Кот, – уверенно сообщила девочка.
– У… Так банально? – прямо у неё за спиной начал проявляться, выцветая наоборот, силуэт кота, – Распространённый вариант.
– Я люблю Кота. К тому же, чем обычнее, тем сложнее отыскать настоящее чудо.
– Но тем ярче оно, в конечном итоге, оказывается, – продолжал на свой лад Кот, а теперь был это именно он. Большой и почти бесцветный, с чёрно-чёрными полосами, не будь их, очертания Кота совсем ничего бы не составляло, с привычной для Чеширских котов улыбкой и … двумя ярко-красными глазами.
– Но я не слишком люблю обычные чудеса, – засмеялась она.
– И, по-твоему, это – Чеширский кот? Так разве он выглядит? Куда тебе говорить об обычном, – кот улыбнулся, раз уж его обличие к такому располагало, – Во всяком случае, у тебя от смеха горят волосы.
Волосы на её плечах и вправду горели, каждая загоравшаяся прядь приподнимаясь, создавала вокруг своей обладательницы сверкающий ореол.
– О, это не страшно. Скоро потухнут, – она беспечно махнула рукой, будто такое развитие событий совершенно не было удивительным, – Но, на самом деле, я немного жульничала. Вот как должно было быть.
Глаза кота слегка потухли, как и волосы девочки, а затем вновь ожили, становясь ужасно-зелёно-голубыми, глубокими, как звёздное небо ночи. Волосы, разумеется, остались облачком пушистого золотисто-рыжего и почти уже больше не горящего цвета.
– И всё равно, ты не можешь говорить об обычностях, – заявил Кот, – Так же, как и я.
– Просто пойдём, – сказала она, поднимаясь. Так и не дождавшись согласия, она устремилась вперёд.
Теперь самое время рассказать о том месте, где она оказалась. И не приведи вам кто-нибудь или что-нибудь в голову мысли о Стране Чудес, девочка только любила кота, уж конечно же не была Алисой. Не было совершенно никакой нужды приспосабливать всё это к Дороге юности; никогда не путайте Сказку и Место, где рождается Сказка, это может вас серьёзно огорчить или, что ещё хуже, это Место само может серьёзно огорчиться.
Как мы с вами уже достаточно достоверно знаем, дети имеют свойство взрослеть, вырастать, становиться юношами и девушками. К слову, с точки зрения девочки и того, кто, благодаря ей, сегодня был Котом, это свойство являлось достаточно отвратительным.
– Как тебе погодка, девочка? – Кот перевернулся в воздухе и полетел дальше по дороге хвостом вперёд, – Быть может, тебя лучше называть теперь девушкой?
В следующую же секунду он, застыв на мгновенье, шлёпнулся прямо в пыль, – Красноречиво. Забрала у меня способность летать?
– Нет. Скорее, просто … сменила комплектацию.
– Глаза, крылья… Таким образом, скоро мы узнаем, кого ты на самом деле хочешь увидеть на моём месте, – глаза Кота коварно прищурились, отражая нескрываемое наслаждение происходящим.
– Ты можешь называть меня как хочешь, всё рано мне от этого не измениться. Я думаю, это подойдёт, потому что я могу видеть тебя, как хочу.
– Хорошо, Дорогая.
Она улыбнулась самым краешком рта.
Местность вокруг походила на холмистую расщелину или овраг, непонятно с какой целью образовавшийся посреди Леса. Девочке, а быть может, уже и девушке, не было видно Лес, но она отлично знала, что он там. Неровные края ущелья были покрыты мхом и валунами, такими как те, что, согласно преданиям, с горы катали неуклюжие тролли, создав раз и навсегда основание для целых долин и сотен людских домыслов. Корявые, тёмные деревья кое-где запускали внутрь оврага голые сучья, болотные цветы украшали собою многочисленные травяные кочки, появлявшийся в произвольных местах ветер шуршал сухими метёлками камыша (среди них не было ни одного камыша с листочками, и росли они исключительно в пучках по три штуки), а прямо посредине вилась тропинка, покрытая слоем мягкой, воздушной пыли. Стоило ступить шаг, и назад оглянуться уже не представлялось возможным: этот путь навсегда запечатывала завеса. А где-то далеко, впереди брезжил яркий всепоглощающий Свет, на который спешили все дети, ступавшие лапками на эту Дорогу. Свет, что всегда давал путнику силы идти к нему, преодолевая холодность серого, слишком серого неба над головой, потому, что за ним крылось Будущее.
Вместо того, чтобы не продолжать путь пешком, Кот отрастил себе пару крыльев из серого пуха, так, что теперь напоминал смесь совы, кошки и мифического пегаса одновременно. Они продвигались молча, только и слышно было, что хлопанье крыльев да потрескивание огня на кончиках её волос. Так и не потухших.
Первый Вестник не заставил себя долго ждать: стоило только первому из путников ступить на первые сантиметры земли Первого Года, как раздался издалека звонкий детский смех. С каждым мигом он всё приближался, в воздухе танцевали едва заметные красные искорки, придающие каждому Году свой особый, отличающий ото всех других, оттенок. Вот виден стал уже и сам Вестник: прямо к ним откуда-то из-за поднебесной серости быстро-быстро бежала вниз маленькая девочка. Волосики, слишком короткие, чтобы сделать из них какую-либо прическу, точно солнышко обрамляли её совсем крохотное лицо. В руке девочка держала куклу, одетую в ярко-красное платье с золотистой розой на груди, чёрные кружева украшали его рукава, лиф и подол, в красном наряде была и сама малышка. Она подбежала к вошедшим, напевая песенку, кажущуюся всем очень знакомой, подошла ближе к Коту и вдруг обхватила его руками. От неожиданности Кот не успел даже мяукнуть, девочка со смехом отпустила его и, оставив взлохмаченным и растрепанным, приблизилась к девушке, что смотрела на неё со смесью благоговения и печали, взяла за руки и спросила, не переставая улыбаться:
– Почему небо голубое?
Девушка-девочка-Дорогая на секунду замерла, глядя в невинно-радостные глаза своей меньшей ростом златовласой копии, а затем, улыбнувшись так, как ещё не умеют улыбаться дети, но уже способны улыбаться вечно хмурые взрослые, опустилась до одной высоты с маленькой девочкой и сказала:
– Потому что таким его видишь ты. А ещё потому, что оно само таким себя видит тоже. Все его маленькие капельки решили, что они этого цвета, потому и голубое.
– Капельки! – девчушка снова рассмеялась, кружа в воздухе свою куклу, – А они могут когда-нибудь потушить твои волосики?
Девочка подошла и, ничего не подозревая, дотронулась рукой до одной из пылающих прядей. Дорогая отшатнулась было назад, но огонь не тронул детские ручки.
– Они очень красивые. Жаль, что ты не можешь из-за этого заплетать их. Прямо как я! – девочка тряхнула своими непослушными перьями одуванчиков, будто намеревалась развеять белую шапку созревщего цветка. Казалось, она пытается решить что-то очень важное.
– Вот, возьми мою куклу. Когда мне хочется делать причёски, я заплетаю их ей, – малышка протянула ей куклу.
– Спасибо, – проговорила Дорогая, – Она на тебя похожа.
– Правда? На тебя тоже! Я бы хотела быть похожей на тебя, – где-то, откуда-то вдалеке неразборчивый голос послышался, будто из-под воды.
«Дети, просыпаемся! Тихий час подошёл к концу!»
– Будешь, если захочешь, – сказал ей, шурша крыльями, подлетевший Кот и пощекотал малышку хвостом. Обыкновенно ему не свойственно было проявление дружелюбия, – А теперь спеши. Тебя уже ждут.
С трудом оторвав друг от друга взгляды и руки, две девочки даже теперь не могли оторваться друг от друга.
– А мы ещё увидимся? – тихо спросила вдруг посерьёзневшая малышка, теребя подол бархатного платьица.
– Обязательно. Обещаю, когда-нибудь ты увидишь меня навсегда, – горько улыбнулась ей вторая, высокая девочка.
– Это здорово! Тогда… до свидания! – и крохотный человечек побежал наверх по ступеням, то и дело оглядываясь, обреченный никогда не вспомнить о состоявшемся разговоре. У последней ступеньки она развернулась в последний раз, улыбнулась, неуверенная, грустить она должна или радоваться, помахала рукой и исчезла за облаками. Дззз-ыньь!
Сверкающий осколочек серебра появился из ниоткуда и влился прямо в грудь Оставшейся рядом с Сегодня-Котом, а силуэт её весь обвёл сияющий, светящийся контур, волосы поднялись в воздух, точно наэлектризованные грозой, в то время как кончики их всё ещё продолжали гореть. Она подняла лицо к небу и закрыла глаза, также неуверенная, радоваться ей или грустить, а Тот, Кто Благодаря Ей Стал Котом подумал, что это выглядит очень красиво. Ровно мгновение после того, как чарующий свет угас, она продолжала стоять в той же позе, а затем, улыбнувшись в конце концов, опустила голову и вздохнула:
– Идём, мои коты, – куклу она держала в руках. Так, будто бы та была сделана из чего-то очень хрупкого.
***
Вестники, цвета, вопросы сменяли друг друга, а они всё шли, шли и шли… Это путешествие могло бы длиться целую ночь. Или час. Или год. Или… жизнь; подобно собственному сердцебиению, никто из них этого бы и не заметил.
Раз-бух. Два-бух. Три-бух. Четыре-бух. Пять-бух. Шесть-бух. Семь-бух. Восемь-бух. Девять-бух. Десять-бух. Одиннадцать-бух. Двеннадцать-бух. Тринадцать-бух. Четырнадцать-бух. Пятнадцать-бух. Шестнадцать-бух. Семнадцать-бух. Бух. Бух. Бух.
С ветки прямо перед их носом свесилась девчонка 17 лет, растрепанные ярко-рыжие волосы, ботинки, футболка с логотипом рок группы и полосатые чулки. Она была дикой молодой рысью, готовой выцарапать при случае вам глаза, сейчас же она висела вверх ногами, вцепившись в ветку, как совсем недавно висел прямо в воздухе Кот-который-на-самом-деле-Котом-совсем-не-был перед самым носом Дорогой.
***
–Что это? – удивлённо спросила девятилетняя девочка, указав на просвечивающего сквозь черные полоски Кота. Происходило это годы, минуты, а может, всего лишь секунды назад.
– Ничто, – улыбнулся Не Такой Уж И Кот, – И всё. Я ничто и никто, меня нет и есть, я тут или, может быть, там, или, вполне вероятно, совсем не здесь. Так я не живу, и не так существую. А может быть, и не существую. Этого не может знать никто, потому что даже я знаю. Или, есть шанс, что и не догадываюсь, – Кот-сегодня-и-только-сейчас, появляясь и исчезая, говорил своим вкрадчивым, сладким и бархатным, глубоким до невозможности, как его глаза, голосом, которому вы ни за что на свете не стали бы верить, потому что именно для этого он и был сделан таким. Сейчас он играл, потому что именно для этого был сделан, наслаждался собой и собственным представлением. Ведь сейчас ему было для кого его разыграть.
Дорогая глядела на это с усмешкой. Она подошла к ребёнку-Вестнику девятого года её жизни, и сказала (в то время как у Кота внезапно появился цвет, настоящий цвет старинной бумаги, а крылья опять исчезли, он же снова упал теперь совсем рядом с двумя Девочками):
– Не слушай его. Он совсем не Ничто, а Нечто. Видишь, вот он, прямо тут и здесь, просто потому, что я хочу и могу его видеть. Настоящего, – она только перебросила волосы назад, через плечо, потому, что поток воздуха от падения НеКота разбросал их и сдул ей в лицо, искорки от тлеющих кончиков сказочно и опасно разлетелись, точно продолжения её слов. Словно царапины, что остаются на древесине, когда кошка убирает от неё свои когти. Эти искорки окружили СегодняКота, и тот всего на минуту остановился. Так он почувствовал, не смотря на то, что и без того уже давно сидел на одном месте. Ничего не выдало бы его, если бы смотрела не она, так бывало обычно. Кончики усов Никакого-На-Самом-То-Деле-И-Не-Кота опустились на долю секунды, тогда как кошачье лицо продолжало выражать безразлично-радостную улыбку.
Девочка девяти лет всё непонимающе глядела на неё.
– Просто потому… что сегодня мы все умеем летать. И для этого нам не нужны никакие крылья! – зашептала ей Дорогая, но слова эти так её захватили, что последние она кричала. Тотчас же она взмыла ввысь, не имея никаких крыльев, которыми грезят дети, хитрых систем, которыми предпочитают баловаться взрослые, ничего, даже испытанного в таких делах пропеллера. Девочка-вестник последовала за ней. Она просто смотрела вверх, и от этого всем другим казалось, что они тоже могут.
– Нечто… Но что же тогда ты? – пробормотал в усы ЛишьСегодняКот, улыбнулся совсем не Чеширски-безличной ухмылкой… и тоже взлетел.
***
– Ты останешься? – задала свой вопрос последняя, семнадцатая девочка-Вестник, продолжая раскачиваться на дереве, – Тут?
– Нет, – просто и без колебаний ответила Дорогая, гладя по спине свою Чёрную Кошку.
– Как скажешь, – рысь, крутнулась на своей ветке и тут же исчезла.
Земля вокруг затряслась, цвет Последнего Уровня, к слову, он был... белым... покидал воздух, пыль-завеса сгущалась у них за спиной, и трещали корявые стволы… Наконец, всё утихло. Прямо перед Девочкой, но, скорее всего, уже Девушкой, и двумя котами возникла Дверь: белый камень, похожий, должно быть, на кварц, кованный искрящимся золотом. Из-за которого лился... Свет.
Кот, Что На Деле Не Он, много раз видел Дверь, эту сцену, много-много детей, в одиночку стоящих у этой Двери. Всех тянуло Туда. Как магнит, этот Свет увлекал их вперёд, большинство не имели даже желания оглянуться, мысль о том, чтобы им остаться здесь прозвучала бы сущим безумством, но эта… Эта не тянулась на Свет, не спешила уйти отсюда, не оглянувшись, чтобы тут же забыть все, здесь произошедшее. Она будет помнить. Потому что, казалось, всё, что её тянуло – это только она сама, Её Правда, которую она не вполне понимала. Так же это работало для него, только он понимал Правду. Которая не была Его.
Дорогая стояла и смотрела на Дверь, продолжая задумчиво поглаживать свою кошку, и тогда Он подлетел прямо к ней - одни глаза Кошки в другие - и сказал:
– Можно, я тоже задам вопрос?
– Ты в любом случае можешь задать его. Весь вопрос в том, отвечу я или нет.
Что-то начало происходить с ним. Кошачье тело менялось, перетекало и перестраивалось, но… во что? Человеческие руки, ноги, Боже, как он отвык от них, позади длинный кошачий хвост, а на голове – не менее кошачьи уши… Нечто, как сказала она. То, чем на самом деле он и являлся.
– Я почти угадала, – краешек губ Дорогой снова сдвинулся в полуулыбке.
– Скажи, если бы меня не было здесь, ты бы осталась? – кошачьи когти на его человеческих руках проступили сквозь жесткие и удобные подушечки.
– Да, наверное, – ответила она, подумав. – Но ты тут есть. Поэтому мы никогда не сможем узнать этого наверняка.
– Зачем ты делала так, если знала, что можешь увидеть меня с самого начала?
– Ты такой, как я. А это значит, что ты не был бы против. Я хотела лишь поиграть.
– Прощай, Дорогая. Я тебя буду Помнить, – будет. Потому что это было всё, что он мог. Помнить, Хранить и Сопровождать: так для него это происходило. День, час, век… бесконечную жизнь.
Она только улыбнулась, а Её волосы загорелись немного сильнее.
– Ты придёшь ещё?
– Приду, когда захочу. А, быть может, и нет.
Она положила руку на ручку Двери и слегка приоткрыла её, обернулась и посмотрела в его глаза. Кошка скользнула вперёд, растворяясь в Свете, уходя далеко вперёд вместе со своей Хранительницей, а Она улыбалась, так, как уже не умеют улыбаться взрослые, но ещё способны улыбаться дети, в глазах её читалось наслаждение происходящим. Они оба не были не тем, ни другим, как любые Кошки, вымершие, однако, за человеческую историю практически совершенно. Она сделала шаг и исчезла в потоках Света.
–
Дверь захлопнулась. Эхо прокатилось по всему существу этого мира, прощавшегося с ещё одной детской душой, а пыль над Дорогой вскоре медленно осела. Так она и останется здесь лежать до следующего ребёнка, или скорее, почти уже взрослого. В этот раз Дорога поторопилась с выводом.
Нечто. Он отчётливо знал, что Она в любой момент сможет снова вернуться сюда, в отличие ото всех других. Кошки-фильги шептались в Лесах, ещё бы, эта девочка-Дорогая – одна из немногих, кто пришел на Дорогу Юности со своей собственной фильгой. Ни лисой, ни куницей, ни собакой и ни совой, а с самой Чёрной Кошкой. Он хорошо знал её, а потому и знал, к какому человеку она могла бы пойти. Сам он фильгой, конечно, не был, пусть и состоял с ними в древнем родстве, но он хорошо знал их природу…Чем же ОН был, он не знал. Она сказала – Нечто.
Он Помнил немногих детей: например – мальчишка, что сразу же превратил его в белого коня и немедленно начал менять всё кругом: звери, птицы, цветы, и озёра, и карты – с ним Дорога Юности превратилась в нечто совершенно невероятное. Подлинный нонсенс – будет тому удачным названием. Он придумывал этот Мир на ходу, объясняя ему, коню, по дороге, отчего у него это происходит именно так, а не эдак, и чем в настоящем мире почти такое же – хуже. У двери он сказал:
– Знаешь, ты ведь больше похож на Кота, чем на Коня. Прости, но мне очень нужна была лошадь.
Ещё была девочка, что пришла не так и надолго позже него. Век, пару десятков лет или того меньше, с измерением времени тут, как не странно, случались проблемы. Она была первой, кто превратил его в настоящего Чеширского кота.
А теперь пришла Дорогая и превратила его… в него самого.
Посмотрев на Дверь он решил, что она вернётся, потому что живёт этим Миром так, как живёт им он. Нечто, и в самом деле похожий на кота, улыбнулся, наслаждаясь происходящим.
Вернётся.
А, быть может, и нет.
Кошка.
Она шла по улице, глядя вперёд – чётко и прямо. Ей всегда казалось, что когда идёшь по улице смотреть надо именно так.
Осенние густо-жёлтые листья, переплетённые с каплями срывающейся мороси, носились вокруг, словно всадники её личной версии Дикой охоты. То и дело они застывали на месте - резко и неожиданно, должно быть, нарочно натягивали поводья порывов ветра, чтобы отвлечь её. Каблуки выстукивали по тротуару ровный и ковкий, льющийся не переставая ритм, что напоминал о запахе влажных шерстяных перчаток, тени, которая падает на дорогу из-за фонарей, о вкусе кофе и мокром асфальте, а крохотные лужицы разбивались на тысячи драгоценных самоцветов, стоило только наступить на них носком сапога.
Почему-то другие люди никогда не смотрели прямо. Они предпочитали смотреть себе под ноги или под нос, или в телефоны, или на часы, или в никуда, в лучшем случае, друг на друга, но отчего-то совсем никогда не хотели смотреть прямо вперёд. Она подняла глаза к небу – прямо на солнце – и слегка сощурилась. Не смотря на дождь, совсем не помешали бы солнечые очки. Однако, сегодня она собиралась «читать», а потому они обязательно сыграли бы только роль ненужной помехи.
Автобус подходил для того, чтобы заниматься «чтением», лучше всего: меньше людей, чем на площадях или рынках, но больше, чем в маршрутных такси. Остановка покатой спиною вынырнувшего из глубины тротуара кита возвышалась чуть поодаль, по левую руку от неё. Автобусы приходили и уходили, она всё ещё ждала Тот; подходил бы любой, на самом деле, просто одни подходили чуть более, чем другие.
Она вскочила на ступеньку, покрытую узором из множества выпуклых кружочков; говорят, такие нужны для того, чтобы люди не падали в особенно слякотную погоду. Проскользнув мимо столпившихся у входа пассажиров, она оказалась возле самого окна и схватилась рукой в тоненькой перчатке за поручень. Мысли людей окружали её, она ощущала их присутствие так же, как могла бы ощущать вялое копошение целого роя уставших пчёл. Пчёл, но не мух, мухи тоже могли копошиться усталым роем, но едва ли они принесли бы этим хоть какую-то пользу, в отличие от других, желто-полосатых, насекомых.
Она отвернулась, сделав вид, что смотрит в никуда в окне, так же, как это делают остальные. Когда она сама делала это, то смотрела туда именно для того, чтобы смотреть. Очень полная женщина в невысоких сапожках, бежевом пальто и плотно прилегающей к голове квадратной шапке стояла рядом с ней с усталым и печальным выражением на беззлобном лице. Автобус тряхнуло, и рука, уже без перчатки, совсем слегка задела морщинистое запястье на поручне рядом. Извините.
… Дорога. Дымок, вылетающий из выхлопных труб. Прилавок и потрескивающая касса. Чеки. Курящие посетители, не обращающие внимания на таблички у дверей магазина, сын, что никак не устроится на работу, усталость и давно оставивший её одной в этом мире супруг. И кот под прилавком. И утро. Кружево солнечных бликов, пробирающихся сквозь крупные листья. Цветы и поющие птицы. Дом, что уже давно стоит на берегу реки, так далеко, до него только надо добраться. Когда-нибудь. Позже, сейчас разве можно? Никак. Сейчас пыль и дорога. Дорога…
Отдельные люди начали продвигаться к выходу – остановка и переместившийся ближе к дверям по соседству парень в капюшоне, накинутом до самого кончика носа. Мало кто мог бы с первого взгляда понять, что он там слышит, в наушниках, но она вполне бы могла. Рукава тёплой спортивной куртки доходят до края ладоней, целиком запрятанных в карманы. И всё-таки линия неприкрытой кожи вдоль границы рукава и кармана пока не исчезла от движения по проходу. У тебя на руке листок, она снимет его. Он похож на смородиновый. Ты не знаешь, но её карманы полны таких.
… Кофе. Красные глаза. Утро, наступившее слишком быстро. Неподготовленный к сроку доклад. Что вообще происходит в этом мире? Зачем, если жить вообще стоит только ради того, к чему можно возвращаться лишь тогда, когда не занят всей этой мутью? Так, сказано, надо. Экран компьютера. Злобный преподаватель. Плевать. Чат. Сегодня мы сделаем их. Ты просто чёртов придурок, как можно так тупить! Хах, давай, приезжай из своего тагила и научи меня. Чья бы омская птичка щебетала, ты вообще уверен, что это именно то, о чём мы должны переписываться за час до подъёма? О да, более чем уверен. Это именно то, о чём должны переписываться лучшие друзья, даже если один из их живёт в Омске, а другой – в Нижнем Тагиле. Но завтра зачёт. Что бы ни происходило сейчас, скоро всё закончится. Они снова будут гудеть о том, что значит быть ни на что не годным человеком, хотя ничего не знают. Кажется, когда-нибудь не думать о том, что они действительно могут быть правы, станет уже невозможно...
Автобус ехал дальше и дальше, девушка, на вязанной крупным стежком шапке и варежках которой осели жемчужные капли дождя, неуклюже опустилась в объятия потёртого сиденья. Она присядет рядом, ведь ей ехать ещё так долго. Почему же автобус так качает, она случайно зацепила тебя за руку, что уже не укрыта надёжно в одной из промокших варежек?
…Дела, самые обыкновенные дела. Люди, и их так много. Их так много, но почему они все такие чужие? Холодно. Я, наверное, никогда не решусь с ним заговорить по-настоящему. Грустно. А те книги, что он мне советует в книжном из-за прилавка такие волшебные. Чай и плед. Сколько же всего в этих историях! Вот бы можно было, как в той цитате, насовсем заблудиться в них. Моя жизнь… ведь совсем не такая как у Элизы. Я и могла бы, но.. Какой сильный дождь. Скоро же будет тот праздник. Наверное, не пойду. Зачем, вдруг я испорчу то, чего успела добиться с таким трудом? Хотела бы я быть как она, от главы к главе она кажется мне всё прекраснее, сильнее, добрее, женственее, сострадательнее, смелее!.. Сегодня с утра снова ужасно хотелось навсегда остаться под одеялом, как же хочется, иногда …
К выходу насточиво пробирается молодая женщина с волосами, стянутыми в тугой пучок. Она держит в руках тонкий и белый телефон. Много правильного, чересчур напоминающего маску макияжа, провод от наушника прячется где-то в глубине пушистого воротника. Недовольно раздвигая пассажиров аккуратными локотками, она, сама того не ведая, дотронулась до её руки.
… Звонок. Скоро они должны позвонить. Бумаги. Часы. Ненавижу этого водилу, и какие у него могли быть проблемы, чтобы вдруг не забрать меня? Сегодня массаж. Блаженство. Уж что точно будет так, как должно быть. Новое кружевное бельё. Ммм. И тот тренер в спортзале. Безусловно, можно его заполучить. Потом бросить. Все его заботы, это чушь. Разве он не понимал, с кем связался? Всё равно. Наверное. А если посмотреть на это с точки зрения дела? Его родители - владельцы крупной сети фитнес клубов, это то, что должн