Алан Кренн, воспользовавшись спокойной политической обстановкой, которая вполне могла продлиться совсем недолго, сопроводил Лауру и Лали в ратушу. Там он без труда добился для Лауры, за все ее страдания, случившиеся по вине Понталека, возвращения исконной фамилии Лодрен, а для Лали — права на проживание в городе Порт-Мало и возможности вести торговую деятельность (хотя Лали и так уже с головой погрузилась в работу). Она обнаружила, что склады были так же пусты, как и касса; что судно, вернувшееся с Новой Земли, так и стояло на якоре в порту и надо было срочно отправлять его в сухой док; что постройка другого дока в Порт-Солидоре давно уже была заморожена и, наконец, что судно «Гриффон» уже долгое время не отвечало на призывы и, если оно не появится в ближайшее время в порту с полными трюмами товара, придется сворачивать дела и закрывать контору.
— Осталось еще получить какие-то деньги по нескольким векселям, — сообщила она Лауре, — но этого, конечно же, не хватит, чтобы достроить «Констанс» и привести в порядок «Мадемуазель», ведь ей требуется дорогостоящее снаряжение, в том числе и установка пушек…
— Пушки? Чтобы ловить треску?
— Нет, для набега. Это единственное рентабельное направление с тех пор, как Франция воюет с Англией. Будьте уверены, я навела справки. О треске сегодня нечего и думать, и никто не отправится весной на Новую Землю.
— Но почему?
— По двум причинам: во-первых, английские суда взяли под охрану всю Северную Атлантику, а во-вторых — наши добрые друзья-американцы по-соседски решили увеличить свой рыболовецкий флот. Так что только набег и может принести доход.
— Но ведь, насколько мне известно, «Гриффон» всегда был корсарским кораблем?
— Так же, как и «Ликорн», пропавший прямо из порта около трех месяцев тому назад, да так, что никто ничего и не заметил. Над этой тайной мы как раз сейчас и бьемся с Тевененом. А пока необходимо снарядить «Мадемуазель» и починить «Констанс». Для этого нужны деньги. У вас они есть?
Лаура глядела на подругу с восхищением. Буквально за несколько дней вчерашняя «вязальщица» с удивительной легкостью преобразилась в уверенную в себе судовладелицу. Как будто, поселившись в комнатах
Марии, она вжилась в ее роль, угадывая, о чем бы та подумала и что бы предприняла, чтобы самой ни на йоту не отступить от верной позиции. Что ж поделаешь, Лауре все же пришлось отвечать на вопрос Лали:
— Кажется, еще кое-что осталось от тех денег, которые мать завещала мне на смертном одре, да еще драгоценности, но большая часть средств осталась в Париже у банкира Лекульте, которого мне порекомендовал Батц. Наверное, придется ехать туда…
— Здесь есть два банка. Достаточно будет вашей подписи. К чему мучить себя долгой изнурительной дорогой? К тому же мы сами убедились не так давно, что дороги небезопасны. Говорят, шуаны[19] разгулялись, как никогда. Да еще и разбойники.
— И все-таки мне кажется, что для такой важной операции понадобится личное присутствие.
Лали не ответила. Она присела на диван рядом с Лаурой и взяла ее руки в свои.
— Может быть, вам просто захотелось снова увидеть Париж? Или кого-то еще? — спросила она.
Лаура покраснела, но взгляда не отвела. Она прекрасно понимала, что от ответа графине ей не уйти.
— Я скучаю по нему, Лали. Как хотела бы я знать, что он делает, о чем думает. И если действительно Понталек умер, почему бы мне не подумать хоть немного о себе, раз уж вы взяли на себя дела нашего дома?
— Я прекрасно вас понимаю, хотя и считаю, что было бы гораздо спокойнее, если бы обнаружили труп вашего супруга и предали бы его земле. Но оставим это, поговорим о Батце. Вы помните, что он вам сказал в тот день, когда нас выпустили из Консьержери? Он собирался до отъезда заняться домом в Шаронне. А потом намеревался поехать в Швейцарию. Обнаружил ли он следы малолетнего короля, которого у него из-под носа похитили в Англии? Если у него будет хоть малейшая зацепка, вы знаете не хуже меня, что он дойдет в своих поисках хоть до края земли, если в этом будет необходимость. Во всяком случае, я уверена, что в Париже его нет.
— Вы, безусловно, правы, но не один он влечет меня в столицу. Есть еще и…
— Ее Королевское Высочество, которая до сих пор содержится в Тампле? Вам хочется знать, что с нею стало?
— Верно. Не правда ли, странные у меня привязанности? Мужчина, посвятивший свою жизнь королевскому трону, и маленькая принцесса, которая едва со мной знакома, да и, наверное, просто забыла обо мне… а я люблю ее, как любила бы свою собственную дочь. Смешно!
— Не говорите так! Сердцу, как известно, не прикажешь… А юная Мария-Терезия Шарлотта очень похожа на мать. Помните, как за улыбку королевы Марии-Антуанетты ее верные подданные жизнь готовы были отдать! Так что ваше желание вполне понятно. Но раз уж вы так хотите узнать последние новости, почему бы просто не написать вашей подруге Жюли Тальма? Вы примете решение в зависимости от ее ответа.
Склонившись, Лаура коснулась легким поцелуем щеки старой подруги:
— Вас надо было бы называть «мадам мудрость»! Вы всегда знаете, как лучше поступить. Сейчас же напишу Жюли… и в банк Лекульте…
— Не надо спешить! В такую погоду почтовая карета все равно не тронется из Сен-Мало!
И верно, вот уже сутки над северным берегом Бретани бушевала буря, сотрясая суда в порту. Яростные порывы ветра налетали на ставшую непроходимой даже в отлив песчаную косу, а крутые волны сердито стучались в гранитные крепостные стены, опоясывающие город, заливали скалы и берега, как будто намеревались стереть их с лица земли… Наконец, через три дня, погода улучшилась. Даже выглянуло солнце, но оно не порадовало горожан: его лучи осветили два выброшенных на песчаный берег трупа — мужской и женский. После долгого пребывания в воде одежда на них изорвалась в клочья, тела были изуродованы, но женщину все же можно было узнать: это была Лоэйза. У ее спутника лица уже не было… Трупы отнесли в подвальный этаж замка и послали за отцом девушки. Пришли и за «гражданкой Лодрен»: ей надлежало опознать труп мужчины — предполагалось, что это Понталек. Жуан попытался воспрепятствовать этому.
— Если кто-нибудь и в силах его опознать, так это я, — заявил он. — Мы вместе воспитывались. Нет смысла заставлять смотреть на этот ужас женщину, которую он столько мучил…
— Положено быть там именно ей, — продолжал настаивать жандарм, посланный за Лаурой. — Гражданин мэр хочет знать ее мнение.
— Я пойду, — решила спор Лаура. — Но в компании с вами, Жуан, я буду чувствовать себя гораздо увереннее.
От дома до средневековых башен замка герцогини Анны Бретонской было совсем недалеко. Ветер утих, потеплело, но Лауру бил озноб, когда она в черной шерстяной накидке с капюшоном спускалась по истертым скользким ступеням в нижний зал, служивший моргом. Чувства, обуревавшие ее — надежда, смешанная с отвращением, — были столь же малоприятны, как атмосфера и жуткий запах, стоявший в этом мрачном помещении, по старому обычаю освещенном факелами. Вокруг толпился народ, и она не сразу увидела тела, распростертые на каменных скамьях. Широкие плечи жандарма проложили ей дорогу сквозь толпу, и она почувствовала, как рука Жуана властно взяла ее руку.
— Только не вздумайте падать в обморок! — шепнул он. — Приложите к носу платок, а когда подойдете к трупу, закройте глаза! Я сам его узнаю.
Она согласно кивнула, вынула платок и поднесла его к лицу. Они стояли теперь рядом с телом, все еще накрытым мешковиной. Мэр Лувель, поздоровавшись, произнес виновато:
— Не слишком приятное зрелище…
— Но раз необходимо…
Он так проворно откинул покрывало, что перед тем, как зажмуриться, она успела все же заметить то, что гниение и крабы оставили от лица, обрамленного волосами того же цвета, что и у Жосса. Всхлипнув, она отвернулась.
— Я… я не знаю! — выдохнула Лаура, вырываясь у Жуана, чтобы убежать из зала, но вовремя подошедший Кренн подхватил ее и повел к выходу. Она еще слышала голос Жуана, который хотел еще раз осмотреть тело повнимательнее…
У подножия лестницы ей уступил дорогу какой-то человек. Показалось, что это не мужчина, а часть стены: так он был однообразно сер — волосы, одежда, лицо, глаза. Небольшого роста, но коренастый, крепко сбитый, этот человек казался высеченным из гранита. Он шел следом за ними, но уже во дворе кто-то окликнул его:
— Гражданин Магон!… На два слова!
Мэр торопливо поднимался по лестнице. Мужчина обернулся. Лаура из любопытства остановила Кренна.
— Ну, что еще? — спросил человек.
— Ты опознал тело своей дочери Лоэйзы, так?
— Так.
— Скажи теперь, как поступить лучше: чтобы мы привезли ее к тебе в Фужерей или ты пришлешь за ней сам?
— Делайте с ней, что хотите. Она все предала ради этого мерзавца, мне до нее больше дела нет. Положите ее вместе с Понталеком!
— Мы не уверены, что это он…
— Так выбросьте ее в море, может, там они и встретятся! Она уже готова: видели, что у нее ноги связаны рваной веревкой? Так привяжите к ней камень…
— Рваной веревкой? — изумился Кренн, стоявший посреди лестницы. — Мне надо посмотреть…
Он нырнул вниз, а Лаура тем временем подошла к тому, кого, как видно, звали Браном Магоном де ла Фужереем.
— Зачем вы отказали ей в христианской земле? — мягко упрекнула она его. — Море вернуло ее вам…
— Море изрыгнуло ее, как отброс, и ей нет места среди предков, она больше мне не дочь. Вы, полагаю, жена Понталека?
— Не желаю вспоминать о том времени, потому что я, без сомнения, больше всех от него пострадала. И все-таки, если это тело все-таки окажется Понталеком, я похороню его как подобает.
— Дело ваше! Я не…
— Это дело не мое, а господне, и он, возможно, потребует у вас ответа. Говорят, что вы сами устроили взрыв на люгере и убили дочь…
Побледнев, он сжал кулаки и двинулся на Лауру, словно хотел ее ударить.
— Можете нянчиться со своим дьяволом, а в мои дела не лезьте! Никогда бы я не убил эту несчастную сумасшедшую! Я запер ее, чтобы навсегда скрыть от людей плод ее позора, но она сбежала. Сама выбрала свою судьбу, я не хочу ее знать!
Не успела Лаура ответить, как он уже повернулся и бросился бежать… быть может, для того, чтобы она не заметила слез, скатившихся из его непреклонных глаз. Как раз в это время появился Жуан.
— Это не Понталек, — сказал он мэру, подошедшему к Лауре. — Кто-то опознал тело по татуировке, оставшейся на руке. Это один из братьев Фраган.
— В таком случае, — заключил мэр, — нам остается только ждать, что следующая буря вынесет нам второго брата и их хозяина. Близнецы никогда не разлучались, оба они были преданы бандиту. Но возможно, что мы вообще никогда ничего не найдем. Море не всегда отдает свои жертвы, так что придется нам просто считать гражданина Понталека мертвым. Ты совершенно свободна, гражданка, — добавил он, обращаясь к Лауре.
— Спасибо, гражданин мэр!
Она отошла было, но, передумав, вернулась обратно:
— Что сделают с останками этих бедняг, ведь никто не хочет их забрать?
— Положат в общую могилу, — пожал плечами Лувель.
— Это неприятно. Особенно мне жаль девушку, ведь, говорили, бедняжка ждала ребенка. У моей семьи есть места на маленьком кладбище Розэ в Сен… в Порт-Солидоре. Положите тела в подходящие гробы и отнесите туда. Я за все заплачу и побуду на похоронах.
— Вам понадобится священник? — Мэр инстинктивно перешел на «вы», обращаясь к женщине, чьи манеры и спокойствие поразили его.
— Конечно… если можно.
— Теперь можно. Я бы даже сказал, их теперь везде полно. Как будто каждый второй житель Порт-Мало прятал у себя священника.
— Это делает честь их смелости…
По дороге домой Лауру и Жуана догнал в высшей степени взволнованный Крен.
— Нет никаких сомнений! — горячо заговорил он. — Девушку бросили в воду еще до взрыва, с камнем, привязанным к ногам! Сначала она потеряла сознание от удара по голове: у нее на затылке большая рана. Если бы она взорвалась вместе с кораблем, то хоть местами, но обгорела бы или ее разорвало бы на куски.
— Как вы можете так уверенно судить о состоянии тела, которое долгое время пробыло под водой? — удивленно спросила Лаура, не понимавшая, откуда у капитана такая осведомленность.
— По опыту! Признаюсь, меня всегда интересовали погибшие насильственной смертью. Я видел много трупов убитых. Свои наблюдения записывал, анализировал и таким образом узнал многие вещи. Понталек не знал о взрыве и убил Лоэйзу, чтобы освободиться от нее как от ненужного балласта.
— А что с Фраганом? Его тоже ударили? — поинтересовался Жуан.
— Нет, но и от взрыва он не пострадал. Сам не понимаю, почему он оказался под водой.— Давайте забудем об этом! Я приглашаю вас на обед, — прервала разговор Лаура. — Заодно и побеседуете. Моя подруга Лали наверняка захочет послушать эти истории!
Небольшое кладбище Розэ было идеальным местом для вечного сна и покоя усопших душ. Оно было естественным продолжением владений больницы, основанной в начале века и затем перешедшей к флотским службам. Там лечились экипажи судов. А кладбище возвышалось над самой широкой частью Ранса и, благодаря зарослям дрока и нескольким изогнувшимся от ветра соснам, в погожие дни даже походило на парк. Лаура всегда любила этот уголок, единственное, на ее взгляд, место упокоения, которое не несло на себе печати трагедии. Это кладбище не давило своей гнетущей атмосферой даже в такой серый пасмурный октябрьский день, когда, вместе с Лали и Жуаном, они шли за повозкой, увозившей тщедушное тело Лоэйзы и ее невольного спутника к месту, которому было суждено стать последним пристанищем для обоих.
Ей ничего не было известно о людях, тела которых она собиралась предать земле. Даже непонятно было, как они выглядели. Но она чувствовала удивительную близость к этой семнадцатилетней девушке, попавшей в капкан (как некогда случилось с ней самой) к человеку, чья притягательная сила была ей слишком хорошо известна. Она ничего не знала о Лоэйзе, кроме того, что та была красива, наивна, доверчива, что она отдала всю себя и взамен получила гибель. Сомнений не было: ее убили вместе с ребенком, которого она носила в своем чреве. Точнее, ее убил и бросил в море именно Понталек. Как это было похоже на то, что он сделал с ее матерью! Единственное различие состояло в том, что к ногам девушки он привязал камень, а Марию так накачал наркотиками, что она свалилась за борт. Правда, смерти избежала, но очень ненадолго. Теперь умудренный опытом негодяй решил не рисковать: он проломил череп своей юной любовнице и сбросил ее в море с тяжелым камнем на ногах, считая, что теперь уж она никогда не всплывет. Но она здесь, на земле, и даже непонятно почему, ведь веревка, которой ей связали ноги, должна была быть крепкой…
Правда, Кренн утверждал, что ее разрезали.
Но кто мог это сделать? И еще загадка: почему один из братьев Фраган погиб в воде еще до взрыва? Доктор Пельрэн, осматривавший тела по приказу мэра и жандармерии, высказался категорично: парень просто утонул. Возможно, он пытался спасти Лоэйзу? Бросился в воду вслед за ней, перерезал веревку и освобождал ее от пут до тех пор, пока и сам не нашел смерть? Если все случилось так, то один из Фраганов, без сомнения, был влюблен в Лоэйзу. Его любовь была так сильна, что она затмила привязанность к брату и преданность маркизу.
Холодный порыв ветра, проникший под накидку, вернул Лауру к реальности. Вот они и добрались. Повозка остановилась, и мужчины, сняв гробы, понесли их к двойной могиле, вырытой на склоне: около нее, опершись на лопаты, стояли двое могильщиков. За ними последовали святой отец, на ходу читавший молитвы, и горстка тех, кто пришел проститься с покойными. Когда гробы опускали в землю, снова зазвучали молитвы, затем последовало последнее благословение, после чего могильщики широкими точными движениями начали забрасывать могилу землей. Лаура оглянулась, ища глазами капитана Кренна: он должен был быть здесь, ведь это он занимался процедурой похорон. И вдруг она заметила на холме над кладбищем одинокую фигуру, правой рукой опирающуюся на трость. Несмотря на длинный черный плащ и надвинутую прямо на глаза шляпу, она тем не менее сразу узнала Бран Магона Фужерея, как никогда похожего на обломок древней гранитной скалы. Он словно вышел из нее, чтобы проводить в последний путь свою дочь. И Лаура порадовалась, ведь его присутствие говорило о том, что в отцовском сердце еще теплилась любовь.
В руках она держала сорванный по дороге букетик вереска. Лаура преклонила колени перед свежими могилами и положила цветы рядом с деревянным крестом. Но одна веточка соскользнула в карман ее платья под вопросительным взглядом Лали.
Она кивнула в сторону неподвижной фигуры, рельефно выступающей на фоне все более темнеющего неба.
— Быть может, удастся когда-нибудь ее ему передать, — шепнула она.
— Почему бы не теперь?
— Давайте попробуем.
Но когда они поднялись по тропинке на холм, отец Лоэйзы, отвязав от дерева коня, с привычною уверенностью уже вскочил в седло и поскакал прочь.
— Возвращается в Фужерей, — сказал позади Лауры голос, принадлежащий Алану Кренну. — Хорошо, что вообще явился…
— А сами-то вы где были? — съехидничала молодая женщина.
— Знаю, что опоздал, но у меня есть веская причина. Похоже на то, гражданка Лодрен, что придется вам оплачивать еще одни похороны. Нашли Венсанов!
— М… мертвых?
— Мертвее не бывает! И умерли они не вчера! Пес пастуха унюхал трупы на задворках Шато-Мало в расселине в ландах. Там все они и лежали: отец, мать и два сына… Их забросали известью, да не совсем…
— Боже, как жаль… А мне не придется ходить на опознание? — испугалась Лаура.
— Нет, не волнуйтесь! Их опознает кто угодно… Я зайду к вам завтра, с вашего позволения.
Он отдал честь и направился к коню, оставленному у стен больницы.
Сознание выполненного долга, с которым Лаура надеялась вернуться домой, так и не посетило ее. Вместо него она ощущала неясный страх. Ее преследовало предчувствие, что она вступила на тернистый путь, где за каждым поворотом скрывается новый труп. Сначала неизвестная ей Лоэйза, теперь Венсаны, с которыми она провела детство. Конечно, посещение их дома не оставляло никаких сомнений в том, что с ними случилось что-то малоприятное, но то, что в ландах обнаружили их мертвые тела, усиливало ощущение присутствия злой силы, простершейся над ней и ее близкими. Почему убили Венсанов? Может быть, оттого, что они слишком много знали (к примеру, о разграблении поместья Лодренэ)? Или чтобы помешать им о чем-то рассказать? Вполне очевидно, что с ними расправился тот, кто опустошил Лодренэ, и Лаура боялась, что все это зло сосредоточено в одном человеке… Она устало спрашивала себя: закончится ли когда-нибудь список его злодеяний?
— Перестаньте себя терзать, — произнесла вдруг Лали, будто обретя способность читать мысли своей молодой подруги, — скоро всему этому придет конец, ведь он умер.
— Как бы я хотела быть в этом уверенной!
— Но, возможно, вы никогда в этом не удостоверитесь. Море выбросило два тела, потому что их не было на корабле во время взрыва. Порох, от которого взлетел на воздух весь корабль, должно, быть, превратил в пыль двоих оставшихся пассажиров. Скорее всего, ничего так и не найдут…
— Звучит очень логично, но логика к Понталеку неприменима! Я часто думала, что если он и не был самим дьяволом, то уж наверняка весьма удачной его подделкой.
— Ну так скажите себе, что он отправился к своему хозяину! В этом исчезновении, не подтвержденном трупом, плохо одно: трудно будет снова выйти замуж… если такая мысль придет вам в голову.
Лаура в изумлении воззрилась на нее.
— Мне замуж? Мне?
— А почему бы и нет? — Глаза Лали заблестели за стеклами очков. — Когда мой знакомый холостяк завершит свои труды во славу трона, мне кажется, что ему вполне по душе придется семейный очаг…
Молодая женщина промолчала. Однако по выражению ее лица Лали поняла, что попала в цель: лицо Лауры приняло мечтательное выражение, а в глазах промелькнула улыбка. Но она старалась справиться с внезапно накатившими чувствами:
— Но память о Мари…
— А я и не говорила о ближайшем будущем, — кротко заметила графиня. — Я сказала «когда он завершит». А пока недурно было бы вам получить истинное доказательство своего вдовства.
— Пустые мечты, милый друг! Вы же сами только что сказали, что я, возможно, вообще никогда его не получу. Да и ваш знакомый холостяк как-то сказал мне, что брак не для него. Разве можно выйти замуж за вихрь?
— Вихри в конце концов стихают.
Лаура задумалась, и несколько минут слышно было лишь, как потрескивает огонь в очаге. Она, казалось, дремала у огня, вытянувшись в кресле и прикрыв глаза. Графиня заговорила вновь:
— Тот человек, которого мы встретили… этот Бран Магон, как его там?
— Фужерей.
— Да, наверное… Он сам видел взрыв на люгере? Возможно, он знает больше других?
— Это случилось глубокой ночью, Лали, и у выхода из фарватера. Даже если он был уверен, что люгер взорвется, он мог бы увидеть только яркий свет, пламя, да и то в бинокль. Возможно, он даже не знал, что его дочь на борту…
— Но почему бы не расспросить его?
В этот миг в зал вошел Геноле с письмом на подносе.
— Только что принесли, — сказал он, передавая письмо Лауре.
— От кого оно?
— Не знаю.
— Кто принес?
— Тоже не знаю. По виду похож на крестьянина. Лаура сорвала печать и взглянула на подпись.
— Ну вот, — сказала она, — легок на помине! Письмо из Фужерея. Господин Магон просит навестить его. Пишет, что не сможет приехать сам и хотел бы… чтобы я заехала… после захода солнца.
— А как вы вернетесь обратно, ведь городские ворота на ночь закрывают? — проворчала Лали. Ей эта новость очень не понравилась.
— Он приглашает меня на ужин и сообщает, что готов разместить нас на ночь, меня и слугу, который будет меня сопровождать.— Значит, позволяет взять охрану? Широкий жест… А Лаура продолжила читать письмо вслух:
— «Слуга должен быть вооружен ввиду возможных нежелательных встреч: береговой патруль в данный момент разыскивает шуанов, промышляющих в окрестностях моих владений».
— Час от часу не легче! Его поместье напоминает гнездо головорезов! А не готовит ли он вам ловушку?
— Для чего? Вот, извиняется за все эти предосторожности, которые кажутся ему необходимыми, и добавляет, что собирается поделиться важными сведениями, касающимися Лодренэ.
Она сложила листок, положила его в карман и объявила:
— Еду завтра же, Лали! И не отговаривайте меня, только время потеряете…
— Хотела бы я поехать с вами…
— Ну уж нет! Во-первых, пригласили меня одну, а во-вторых, Жуан вполне справится. Пойду сообщу ему об этом. Я уверена, что со мной ничего плохого не случится!
— В таком случае нужно укладываться, все-таки лучше выспаться, а то я завтра ночью наверняка глаз не сомкну.
На другой день, к вечеру, Лаура и Жуан подъезжали к Фужерею. В письме уточнялось, что найти поместье нелегко и что на перекресток дорог Параме, Сент-Идек и Ротенеф будет выслан слуга с фонарем. Как только тот заметил двух всадников (по совету Жуана, хорошо знавшего местность, молодая женщина решилась ехать верхом), то вышел из укрывавших его кустов кизила и, высоко подняв зажженный фонарь, хотя было еще светло, сделал им знак следовать за ним. А сам пошел по довольно широкой дороге, которая, казалось, направлялась прямо к морю, а потом вдруг свернула направо и привела путников к расщелине между двумя скалами, так густо покрытых растительностью, что проход для несведущего человека был совершенно не заметен. Ставшая узкой дорожка уперлась в старый лес. В это время года ветер уже обнажил кроны деревьев, и голые ветви немного облегчали видимость. Вскоре они подъехали к античному замку, окруженному, будто стражей, старыми яблонями. Стены его возводились не позже эпохи герцогов Бретонских[20]. Между большим огородом, обрамленным высокими валунами, и заросшей деревьями аллеей, круто бегущей вниз и простирающей ветви деревьев к колышущимся отблескам волн, стоял замок-форт под длинной черепичной крышей, увенчанный сбоку короткой башней из серовато-белого гранита. Ту часть здания, которая выходила на дорогу, прорезали узкие окна с решетками, а на фасаде со стороны запущенного сада окна были невысокими и украшены виньетками. Каменную арку низкой двери украшали древние гербы. Лауре показалось, что этот дом как нельзя лучше подходил своему хозяину: изношенный, но еще вполне крепкий!
А тут и сам он вышел навстречу гостье, с изысканной любезностью предложив ей руку, чтобы она могла спуститься с лошади, и повел ее в старинный зал, выложенный крупными камнями. Помещение отапливалось камином, отблески его пламени отражались на отполированных блестящих поверхностях великолепной старинной мебели и разнообразной посуде. Стол с белой льняной скатертью, освещаемый канделябрами, был накрыт на двоих. Но Фужерей сначала подвел
Лауру к камину, где усадил в старинное дубовое резное кресло с красными плюшевыми подушками.
— Благодарю, что приехали, — проговорил он. — Мое письмо, должно быть, удивило вас?
— Да, не скрою.
— Но вы приняли его.
— Приняла. Такой человек, каким вы мне представляетесь, не стал бы напрасно предпринимать такой шаг. Раз вы меня позвали, значит, речь пойдет о важных для вас вещах…
— Вы так молоды, а рассуждаете здраво. Тем удивительнее, что наши прошлые встречи не должны были бы вызвать у вас желание увидеться со мной. А тем более отужинать в моем доме…
— Разве я высказала намерение сесть за этот стол? Как я поняла из вашего письма, вы сочли неуместным, даже опасным ехать ко мне, вот я и приехала к вам сама. Говорите, я слушаю.
Упершись в пол ногами, сцепив руки за спиной, Фужерей пристально вглядывался в серьезное лицо этой молодой женщины, чьи глубокие черные глаза очаровательно контрастировали с копной платиновых волос.
— Не сейчас. Сначала позвольте принести вам мои извинения за то, что так грубо обошелся с вами во время нашей первой встречи.
— Вы не со мной так обошлись, а с…
Он жестом остановил ее:
— С той, кто была моей дочерью… моей последней дочерью, ведь из семьи у меня оставалась только она. Дитя, обращенное к богу, по своему выбору отданная богу с детских лет! Когда с другими монахинями ее выгнали из монастыря, она в упрямом отчаянии цеплялась за него до последней минуты, и я надеялся, что она в скором времени все-таки вернется домой. В этот дом, где всегда жили в чести, где супруга моя и другие дети оставили след своей добродетели. Этот дом был достоин ее принять. Она могла бы служить здесь господу почти так же, как и у монахинь. У нас есть даже часовня… в соседнем лесу… но этот презренный захватил ее, потому что она была красивее всех. И увез к себе… к вам… в Лодренэ. Не знаю, что он с ней сделал, по какому дьявольскому волшебству, но он завладел ее телом и душой. Невинный агнец превратился в шлюху!
Он словно выплюнул это слово, но, увидев, что шокированная Лаура собирается подняться и уйти, снова остановил ее жестом, продолжив:
— Я оскорбил ваши чувства, но это прозвище вполне подходит той, кто отдал себя Сатане, кто нашел в этом богоотступничестве свое счастье, кто попрал всю свою жизнь, свою радость, чтобы отныне жить только им… Когда я узнал, что Понталек собирается бежать, а ведь, знаете, за ним следили, — то забрал Лоэйзу насильно и запер. Если бы вы ее видели! Разъяренная фурия! Похвалялась своей любовью, своим грехом: молила о них, словно о небесной манне, в этот миг я чуть не убил ее! Но отцовское чувство не дало мне совершить этот грех, и я запер ее в комнате, но ей, к сожалению, удалось бежать. Остальное вам известно.
— И все же это бедное тело, израненное, разбитое, пришедшее к своему концу… Неужели и сейчас вы не могли ее простить?
— Нет, и никогда не прощу. Я чувствую, что, даже умирая от его руки, она так и не разлюбила своего палача.
— Откуда вам знать?
Ответ был резким и обескуражил Лауру:
— А вы сами? Когда, наконец, вы его разлюбите?
Уклоняясь от пронизывающего до глубины ее существа взгляда серых глаз Фужерея, она отвернулась к камину, но ответила честно:
— И правда, я очень долго его любила… Годы… несмотря на его холодность, жестокость. И не видела другого выхода из положения, кроме смерти… Даже жалела, что меня спасли от сентябрьских убийц! А ведь это была уже третья попытка убийства…
— Вот видите! Быть может, вы и сейчас еще его любите…
— О нет! Нет, нет! Нет! Тысячу раз нет! Я встретила спасителя и… не могла не привязаться к нему. Вашей дочери судьба не подарила такой удачи. У нее просто не было времени…
— Возможно. Как бы то ни было, я пригласил вас сюда прежде всего для того, чтобы поблагодарить.
— Да за что же, бог мой?
— За то, что вы сделали то, на что я сам не мог решиться из-за гнева: вы предали Лоэйзу христианской земле. Мой гнев утих с тех пор, как она упокоилась в могиле, с тех пор как я увидел, как вы положили на ее могилу букет. Мне стало легче…
Дверь отворилась, и вошла рослая служанка в белом переднике и чепце; она с осторожностью внесла большую фаянсовую супницу и поставила ее в центр стола. А сама замерла, не спуская глаз с хозяина, ожидая приказа. Но он обратился к Лауре:
— Я еще не все вам рассказал, но не согласитесь ли вы теперь сесть за мой стол?
Она вынула из кармана веточку вереска из давешнего букета и протянула ему:
— Если возьмете вот это, то соглашусь.
Хозяин замка смотрел на мелкие сиреневые цветочки, не решаясь к ним прикоснуться, и вдруг, под хватив Лауру под локоть, потянул ее к лестнице в глубине залы.