Весной 1900 года в Крыму Горький познакомился с известной московской актрисой Марией Андреевой. В 1903 году писатель стал двоеженцем.
С официальной женой Екатериной Пешковой он к тому времени прожил почти семь лет, имел от нее двух детей. Официально разводиться супруги не стали. Горький перебрался из Нижнего Новгорода в Москву и стал сожительствовать с актрисой МХТ. Мария Андреева к тому времени ушла от мужа и детей.
Летом 1905 года Леонид Андреев с Александрой Велигорской и Максим Горький с Марией Андреевой оказались под Москвой. Писатели с женами посетили фотоателье в подмосковном Бутове, где сфотографировались на память.
Были сделаны две фотографии семейных пар.
На следующий год книжные магазины России наводнили новинки — популярные тогда почтовые открытки с известными писателями. На лицевых сторонах были помещены те самые фотографии из Бутова. Однако подписи под ними гласили: «Леонид Андреев с женой Максима Горького» и «Максим Горький с женой Леонида Андреева».
В таком виде эти открытки позже попали в газеты и журналы, книги. Непосвященные читатели так и считали, что для фотоснимка в Бутове Андреев и Горький поменялись женами. Подписи к ним содержали ошибки, которые вводили в заблуждение читающую публику более 60 лет.
Ошибка дожила до конца 1960-х годов и породила новые.
Возникла она при передаче снимков от фотографа издателю. Сфотографировав известных людей, мастер записал их фамилии. С тем и отдал негативы издателю. Тот разумно предположил, что раз в ателье пришли Андреев и Андреева, значит, они муж с женой.
А поскольку фотографировались они с другими спутниками, значит, писатели зачем-то поменялись женами. Предположить, что Андреев и Андреева — однофамильцы, никому в голову не пришло.
Исправить ошибку по горячим следам оказалось некому. Горький с Андреевой в то время находились в США, где писатель собирал деньги для партии Ленина. Велигорская донашивала Андрееву второго сына, и супругам было не до разбирательств.
Попробовала восстановить истину сестра Велигорской Елизавета, в девичестве Доброва. Однако жену известного в Москве врача издатель слушать не стал и выставил за порог со словами: «Нам лучше знать, кто с чьей женой снимается».
Вскоре вошла жена Леонида - Анна Ильинична, действительно очень красивая молодая женщина, яркого южного типа. Она произвела на меня впечатление женщины серьезной, умной, уравновешенной. Говорили о недавно написанной ими пьесе «Океан».
В 1905 году у Андреевых родился второй сын-Даниил, будущий знаменитый писатель-мистик, автор романа «Роза мира».
В 1906 году Александра умерла от послеродовой горячки. Младенца, при рождении которого умерла жена Андреева, он долгое время не хотел видеть. Ребенка он оставил на воспитание тещи.
В браке Андреевы прожили всего четыре года.
1907 год. К Андрееву приезжает Надежда Антонова, по мужу Фохт. Она признается ему в любви и предлагает пожениться. К этому времени первая любовь Андреева уже второй раз побывала замужем. Но переживший потерю жены Андреев вдруг понимает, что больше не любит Наденьку.
Она уезжает в Москву к мужу, пишет Андрееву много и часто. Тот выплескивает всю свою многолетнюю обиду в рассказе «Орешек», где Наденька предстает в образе белочки. Дал ей Бог орешек, а она решила припрятать его до черного дня. Настал черный день, достала белочка орешек — а кушать уже нечем: зубки выпали.
Антонова льет слезы, вдруг ощутивши внезапную большую любовь к студенту, ставшему знаменитым писателем. Особенно больно ранит ее рассказ «И в хладе, и в злате», который по отдельности читают и она, и мать, и прячут друг от друга, чтобы не расстраивать: какого жениха потеряли.
Андреев в досаде и ярости, но и тут его первая несчастная любовь – источник величайшего творческого вдохновения. За три года до кончины Андреев создает рассказ «Два письма», где главный герой пишет письмо девушке, опоздавшей к нему со своей любовью. Самой же Антоновой Андреев напишет: «Что за чёртова у тебя судьба! Это тебя Бог карает за то, что на Пречистенском бульваре ты отказалась быть моей женой — до сих пор не могу помириться с этой твоей глупостью».
Друзья Леонида Андреева, близко знавшие его, не отказывались от мысли, что сердечный пожар, зажженный Антоновой, мог быть потушен стаканом воды. Хватило бы и одной недели брака, чтобы Андреев разочаровался в своей любви.
Свой второй брак Леонид Николаевич торопил, как мог. Литературоведы отмечают примечательную деталь в биографии писателя, который дважды ухаживал за сестрами своих будущих жен — в 1895-м — за старшей сестрой Шурочки Елизаветой Добровой, в 1907-м — за младшей сестрой Анны-Матильды Викторией Денисевич.
Его будущая жена носила два имени Анна и Матильда (отец поклялся, что будет называть всех своих дочерей в честь их матери — Аннами). Повзрослев, обе Аннушки, выбрали себе другие имена: старшая стала Матильдой, младшая назвалась Викторией
Перед венчанием, которое состоялось 21 апреля 1908 года, Андреев настоял, чтобы его невеста вернула себе данное при рождении имя, поскольку каждая вторая проститутка в Петербурге в те годы называла себя «Матильдой». Последовало превращение Анны-Матильды в Анну Ильиничну Андрееву. Точного возраста ее мы не знаем. Известно, что эта «дебелая и приятная брюнетка» (выражение Александра Блока, а Марина Цветаева звала ее «черноглазой и даже огнеокой») непродолжительное время состояла в браке за присяжным поверенным Карницким и имела 4-летнюю дочь Нину. В феврале Анна-Матильда начала официально работать у писателя секретаршей, а 2 апреля, как она написала в своем дневнике, «там, на Каменноостровском, я стала женой Леонида».
Очень противоречивого мнения об этой женщине были разные люди. Как выдающееся произведение искусства, Анна Ильинична вызывала о себе взаимоисключающие толки. В 1924 году, уже будучи вдовой писателя, она познакомилась с поэтессой Мариной Цветаевой. Две женщины жили рядом. Цветаева называла Андрееву своим «большим женским другом». Эта непростая дружба скрасила одиночество подруги большого и до сих пор недооцененного русского писателя из первого ряда серебряного века отечественной литературы.
В Финляндии
Октябрьской революции Андреев не принял. В 1908 году Андреев с семьейпереезжает в собственный дом в Ваммельсуу на берегу реки Чёрной (сегодня – поселок Серово) в Финляндии и в декабре 1917 года после получения Финляндией самостоятельности оказался в эмиграции.
Дом
Дача писателя Леонида Андреева была построена в Ваммельсуу в 1907 году, на берегу Черной речки. Строительством руководил архитектор Андрея Оль, который был мужем сестры писателя (по проекту А. А. Оль). Сам Леонид Андреев принимал деятельное участие в проектировании дачи, которая получила от владельца шутливое прозвище «Вилла Аванс», поскольку была построена на авансы, полученные от издателей.
Это был большой бревенчатый дом в два этажа, странной архитектуры, с бревенчатой четырехэтажной башней, созданный по рисунку писателя и построен и отделан в стиле северного модерна, с крутою крышей, балками под потолком, с мебелью по рисункам немецких выставок.
Двойные зеркальные окна дома, были ярко освещены электричеством.
Внутренний стиль комнат - древнескандинавский. Мебель, сделанная по особому заказу.
В фантастической даче в пятнадцать комнат, о которой тоже много говорили. Даже есть потайная комната. А отапливали дом 20 печей.
Такое тяготение к огромному, великолепному, пышному сказывалось у него на каждом шагу. Как величаво он являлся гостям на широкой, торжественной лестнице, ведущей из кабинета в столовую!
Его дом был всегда многолюден: гости, родные, обширная дворня и дети, множество детей, и своих и чужих, - его темперамент требовал жизни широкой и щедрой.
Ф. Н. Фальковский, сосед и добрый знакомый Андреевых, в своих воспоминаниях пишет: «Клочок земли на финской скале стал миром Леонида Андреева, его родиной, его очагом; сюда он собрал свою многочисленную семью, свои любимые вещи, свою библиотеку и из этой добровольной тюрьмы он очень неохотно, только по необходимости, выбирался на несколько дней по делам своих пьес в Петербург или Москву... Где бы он ни находился, он рвался обратно, в свой дом, роскошно, уютно обставленный, с сотнями любимых мелочей, из которых каждая невидимой нитью тянулась к его мозгу и сердцу...».
Устроенный быт вносит размеренность и в работу Андреева: дни и вечера посвящаются гостям и домочадцам, ночи - творчеству. Он теперь почти не пишет от руки; мастер живого рассказа, он, расхаживая по своему огромному кабинету, целыми абзацами, целыми картинами диктует рождающиеся тут же произведения, и машинка Анны Ильиничны едва поспевает за ним. Она была первым и единственным секретарем Леонида Николаевича.
Мало кто знает, что Леонид Андреев большую часть мебели в своем доме в Финляндии изготавливал по собственным эскизам, от чего ее можно по праву считать авторской, андреевской. Причем особой отличительной чертой андреевской мебели считается ее масштабность.
В огромном кабинете, на огромном письменном столе стояла у него огромная чернильница.
Андреев редко покупал вещи в магазинах, он их придумывал сам. Ему нравилось все большое.
Его огромный камин поглощал неимоверное количество дров, и все же в кабинете стояла такая лютая стужа, что туда было страшно войти.
Но жилище его говорило о нецелостности, о том, что стиль всё-таки не найден. К стилю не шла матушка и Орла, с московско-орловским говором. Не шли вечные самовары, кипевшие с утра до вечера, запах щей, бесконечные папиросы.
Зимняя жизнь в финской деревне убога, неуютна, мертва. Снег, тишина, даже волки не воют. Финская деревня не для герцогов.
Тенистые большие деревья, которые со страстным увлечением каждую осень сажал Леонид Николаевич, пытаясь окружить свою усадьбу живописным садом - или парком, - каждую зиму почти всегда вымерзали, оставляя пустырь пустырем.
И вообще эта помпезная жизнь казалась иногда декорацией. Казалось, что там, за кулисами, прячется что-то другое.
В монументальность его дома не верилось. Среди скудной природы на убогой земле дом казался призрачным, зыбким видением, которое через минуту исчезнет.
Вся обстановка в его доме казалась иногда бутафорской; и самый дом - в норвежском стиле, с башней - казался вымыслом талантливого режиссера.
Борис Зайцев, русский писатель и переводчик, одна из последних крупных фигур Серебряного века, в своих мемуарах писал, что когда впервые подъезжаешь к ней летом, вечером, она напоминает фабрику: трубы, крыши огромные, несуразная громозкость.
В своей Финляндии Андреев жил, как в пустыне. Живя на своей огромной даче в Финляндии. Андреев постепенно превращался в отшельника.
Бывали месяцы, когда он ничего не писал, а потом вдруг с невероятной скоростью продиктует в несколько ночей огромную трагедию или повесть. Шагает по ковру, пьет черный чай и четко декламирует; пишущая машинка стучит как безумная, но все же еле поспевает за ним.
Он не просто сочинял свои пьесы и повести, - он был охвачен ими, как пожаром. Он становился на время маньяком, не видел ничего, кроме них; как бы малы они ни были, он придавал им грандиозные размеры, насыщая их гигантскими образами, ибо в творчестве, как в жизни, был чрезмерен; недаром любимые слова в его книгах – «огромный», «необыкновенный», «чудовищный». Каждая тема становилась у него колоссальной, гораздо больше его самого, и застилала перед ним всю вселенную.
На вилле «Аванс» Леонид Андреев пишет свои первые драматические произведения.
Последние два года Андреев практически не писал прозу. Начал «Дневник сатаны», но так его и не закончил. На написание «Записки сатаны» Леонида Николаевича Андреева вдохновила революция.
Необычный человек
Леонид Николаевич Андреев был очень красивым человеком. Андреев имел страсть к выдумке. Многие считают, что у Леонида Николаевича был дар предвидения.
Его считают загадочным человеком, он умел перевоплотить обыкновенного персонажа в личность, заставляя этим читателей поразмышлять.
Несколько раз Леонид Николаевич пытался покончить жизнь самоубийством. Первый раз в юности. Он лег под поезд, желая испытать судьбу. Но все закончилось благополучно. Юноша отделался царапинами благодаря подтянутой топке поезда. Второй раз Леонид Андреев едва не погиб после выстрела в себя.
Писатель в разные периоды жизни злоупотреблял алкоголем. На протяжении всей жизни Леонид Николаевич пытался бороться с привычкой злоупотребления алкоголем.
…Запои. Депрессии. Клиники. Слава. Смерть первой жены при родах. Тюрьма (на его квартире проходило совещание ЦК РСДРП). Московский художественный театр и Театр Комиссаржевской. Невольная эмиграция. Незаконченный «Дневник Сатаны». «S.O.S.» — призыв к Западу спасти Россию от большевиков. Внезапная смерть 12 сентября 1919 года…
Художник
Леонид Николаевич был не только писателем первой величины, но и художником (его хвалили Илья Репин, Валентин Серов и Н. К. Рерих). Картины Леонида Николаевича Андреева находились на выставках. К своим произведениям писатель также создавал иллюстрации.
Писатель сокрушался о неразвитом таланте художника, - таланте, то и дело заставлявшем его бросать перо и браться за кисть или карандаш.
Он «рисовал на заказ портреты по 3 и 5 рублей штука. Усовершенствовавшись, стал получать за портрет по 10 и даже по 12 рублей».
«Вы пробуете заговорить о другом. Он слушает только из вежливости.
Когда через несколько месяцев вы снова приезжали к нему, оказывалось, что он - живописец.
У него длинные волнистые волосы, небольшая бородка эстета. На нем бархатная черная куртка. Его кабинет преображен в мастерскую. Он плодовит, как Рубенс: не расстается с кистями весь день. Вы ходите из комнаты в комнату, он показывает вам свои золотистые, зеленовато-желтые картины », - из воспоминаний К. И. Чуковского.
Моряк
«Он всегда говорит монологи. Речь его ритмична и текуча.
Уже три месяца ничего не пишу, - говорил Леонид Андреев. - Кроме "Рулевого", ничего не читаю...
"Рулевой" - журнал для моряков. Вон на конце стола последний номер этого журнала; на обложке нарисована яхта.
Андреев ходит по огромному своему кабинету и говорит о морском - о брамселях, якорях, парусах. Сегодня он моряк, морской волк. Даже походка стала у него морская. Он курит не папиросу, а трубку. Усы сбрил, шея открыта по-матросски. Лицо загорелое. На гвозде висит морской бинокль.
Вы пробуете заговорить о другом, но он слушает только из вежливости.
Когда он играет моряка, он забывает свою прежнюю роль художника; вообще он никогда не возвращается к своим прежним ролям, как бы блистательно они ни были сыграны», - из воспоминаний К. И. Чуковского.
Целая полоса его жизни была окрашена любовью к граммофонам - не любовью, а бешеной страстью. Он как бы заболел граммофонами, и нужно было несколько месяцев, чтобы он излечился от этой болезни.