Александр Беляев
Человек, который не спит
СТРАННЫЙ ЖИЛЕЦ
– Дэзи... Я не перенесу ее потери! Дэзи – мой лучший друг... Я так одинока...
Гражданка Шмеман вытерла кружевным платочком красные подслеповатые глаза и длинный нос.
– Уверяю вас, – продолжала она, жалобно всхлипнув, – что это дело рук профессора Вагнера. Я сама не раз видела, как он приводил на веревочке собак в свою квартиру... Что он делает с ними? Боже! Мне страшно подумать! Может быть, моей Дэзи нет в живых... Примите меры, прошу вас!.. Если вы не сделаете этого, я сама пойду в милицию!.. Дэзи, моя бедная крошка!..
И мадам Шмеман вновь заплакала... Ее худые старые щеки покрылись красными пятнами, нижняя губа отвисла.
Жуков, председатель жилищного товарищества, круто повернулся на стуле и щелкнул пальцами. Он терял терпение.
– Успокойтесь, гражданка! Уверяю вас, что мы примем меры. А сейчас, простите... Я очень занят...
Шмеман глубоко вздохнула, поклонилась и вышла. Жуков вздохнул с облегчением и обернулся к секретарю правления Кротову.
– Фу!.. Измучила! Бывают же такие настырные бабы!
– Да... – задумчиво отозвался Кротов. – Бедовая старуха! А дело расследовать надо. Ведь это четвертый случай пропажи собак только на нашем дворе. Соседи тоже жалуются. Что за собачий мор? Я не удивлюсь, если действительно окажется, что собак крадет профессор Вагнер. Только на кой черт они ему нужны? Воротники на шубу делает? Странный человек! Подозрительный человек!
– Профессор!
– Что из того, что профессор? Может быть, он фальшивые деньги делает.
– Из собак?
– Ты не смейся. Бывали случаи! Собаки – особая статья. Ты обрати внимание: у него в комнате всю ночь свет. На оконной занавеске его тень часто видна. Шатается по комнате... Полуночник!
|
|
– Да, со странностями человек... На днях я еду домой в трамвае. Гляжу, напротив сидит профессор Вагнер. В каждой руке по книжке держит и обе сразу читает. Я в книжки заглянул. Одна – русская, все цифры разные, а другая – немецкая. И вот что удивительно: каждый глаз у него отдельно по строчкам бегает: одним глазом одну книгу читает, другим – другую. Кондукторша подошла к нему. «Билет, – говорит, – возьмите!» Он на нее один глаз поднял, а другим в книжку смотрит. Она так и ахнула. И публика вся на него уставилась. Смотрят, рты открыли от удивления, а он хоть бы что...
– Может быть, он с ума сошел?
– Все возможно...
Стукнула дверь. В комнату вошла Фима, старая экономка профессора Вагнера.
– Здравствуйте вам! Барин мой за квартиру деньги прислал.
– Были бары, да все вышли! – сказал Жуков.
– Ну, хозяин, что ли, Вагнер.
– А вот она нам скажет!..
– Расскажи нам, Фима, что твой «барин» с собаками делает. Фима безнадежно махнула рукой.
– Много собак-то у него? Говори правду!
– Сколько у него собак, сказать не могу: не пускает он меня во вторую комнату, где они у него. А собаки есть. Слышно, как лают. Ночью раз подсмотрела я в щелочку. Ну что же? Сидит собака, привязанная на коротком ошейнике. Лечь не может. Спать ей, видно, смерть как хочется. Голова так и виснет. А он сидит около да ее так ласково под шеей щекочет: спать не дает. И сам он не спит. Он никогда не спит!
– Как же так не спит? Человек не может не спать.
– Уж не знаю как, а только совсем не спит. И кровать давно выбросил. «Чтоб ее, – говорит, – и звания не было! Кровать, – говорит, – только больным нужна».
|
|
Жуков и Кротов с недоумением посмотрели друг на друга.
– Вот сумасшедший!
– Не иначе, как сумасшедший, – охотно согласилась Фима. – Только привычка моя: пятнадцать годов живу я у него, а то давно бы от него ушла... Был человек как человек, а вот уже с год совсем на себя не похож. Прямо как бы не в себе.
– С чего же это началось у него?
– Кто ж его знает? Может, сглазу?.. Сначала начал он вроде как гимнастику делать. Придешь к нему в комнату, он будто танцует: правой ногой вроде как польку, а левой – вроде как вальс. И руками по-разному отбивает. А потом глазами косить стал. Сидит перед зеркалом и глазами косит. Однажды смотрю на него, а у него один глаз в потолок смотрит, а другой – на пол. Я так всю посуду на пол и грохнула, – обомлела.
– Собачку шмеманскую знаешь ты? Дэзи кличут.
– Беленькая, кудластенькая такая? Как не знать!
– Так вот, не утащил ли твой хозяин и эту собачку?
– Видать не видала, а все может быть. Заболталась я, а у меня там утюг остынет... Вот деньги!..
– Что ж так мало?
– Барин говорит, хозяин мой, что в ЦИКАПУ записан и право на дополнительную площадь имеет.
– Какая такая ЦИКАПУ? – спросил Кротов.
– ЦЕКУБУ! – догадался Жуков.
– Пусть удостоверение представит, а пока по-прежнему должен платить. Так и передай.
– Ладно! – И, утирая нос краем фартука, краснощекая Фима выбежала из комнаты.
– Придется сообщить милиции. Этот сумасшедший еще дом подожжет или укокошит кого!
ПО «СОБАЧЬЕМУ ДЕЛУ»
Дело по обвинению профессора Вагнера в краже собак собрало полный зал публики. Знакомые, встречая друг друга, спрашивали:
|
|
– Вы тоже по «собачьему делу»?.. По повестке?
– Нет, из любопытства!.. Профессор – и вдруг собак крадет!.. Что он, ест их?..
– А я по повестке. Свидетель. Ведь и у меня Тузик пропал! Хорошая собака. Думаю гражданский иск предъявить...
– Прошу встать!.. В зал входят судьи.
– Слушается дело по обвинению гражданина Ивана Степановича Вагнера в краже...
К столу подошел профессор Вагнер. На вид ему можно было дать не более сорока лет.
В его каштановых волосах, в окладистой русой бороде и нависших усах можно было заметить только несколько серебристых волосков. Свежий цвет лица, румяные щеки и блестящие глаза дышали силой и здоровьем.
«И про этого человека говорили, что он совсем не спит!» – подумал судья, с недоумением оглядывая обвиняемого. Он ожидал встретить изможденного старика. И уже с живым интересом судья стал задавать формальные вопросы.
– Ваше имя, отчество, фамилия?
– Иван Степанович Вагнер.
– Возраст?
– Пятьдесят три года...
В публике удивленно переглядывались.
– Занятие?
– Профессор Московского университета.
– В профсоюзе состоите?
– Состою. Работников просвещения.
– Партийный?
– Беспартийный. Под судом и следствием не состоял.
– Гражданин СССР?
– Да.
– Женат?
– Вдовец.
– Признаете себя виновным?
Профессор Вагнер неопределенно пожал плечами.
– Нет, не признаю.
– Но собак-то вы похищали?
– Разрешите дать объяснение после допроса свидетелей.
– Хорошо. Запишите, – обратился судья к секретарю:
– "Обвиняемый виновным себя не признал". Вызовите свидетеля, участкового милиционера Ситникова! Что вы можете показать по делу?
– В наше отделение милиции поступали заявления от граждан Бондарного переулка о пропаже собак. У гражданина Полякова пропал очень дорогой сеттер, у Юшкевич – мопс, а у Дерюгиных – даже персидский кот. Собаки исчезали бесследно. Их трупов не находили. Собак, очевидно, кто-то крал.
– Производили вы розыск?
– Пропала собака – дело не большое. Признаться, у нас не было времени по каждому случаю розыск делать. Но когда поступили жалобы гражданки Шмеман на гражданина Вагнера и заявление правления жилищного товарищества, мы стали наводить справки. Почти все потерпевшие указывали на профессора Вагнера. Он вообще чудной какой-то. Говорят, по ночам не спит. Или дома работает, или по улицам шатается. Дворник ихнего дома видел несколько раз, как Вагнер ночью возвращался домой с собачкой на аркане. В комнате его собаки лают, визжат. Улики были серьезные.
Поэтому, вследствие поступивших заявлений, мы решили произвести у профессора Вагнера обыск и выемку его бумаг. Обыск производил я в присутствии председателя правления жилищного товарищества, дворника и гражданки Шмеман.
В первой комнате обвиняемого ничего предосудительного найдено не было, кроме различных инструментов и машин неизвестного происхождения. Во второй комнате мы застали шесть собак различной породы, пола и возраста. Все они были привязаны к стене на коротких ремешках. У некоторых из них свисали головы, как бы околевали или устали очень. А на столе лежала белая собачка, лохматенькая, с пробитой в черепе дыркой, так что мозги видны были. Гражданка Шмеман опознала в трупе свою собачку, закричала и в обморок упала...
В зале суда послышались сдержанные рыдания Шмеман.
– Дэзи, Дэзи!.. – шептала она, всхлипывая.
– Забранные бумаги мною представлены в суд, – закончил милиционер.
– Распишитесь. Свидетель Жуков!
Жуков, председатель правления жилищного товарищества, подтвердил показания милиционера.
– Произвести обыск, – добавил он, – нас заставило еще то обстоятельство, что профессор Вагнер является очень непонятным жильцом. Жильцы думают, что он помешанный, и даже боятся детей выпускать. Во избежание паники и дезорганизации населения я просил бы подвергнуть Вагнера психиатрической экспертизе.
Может быть, он опасен, – почему-то смутившись, прибавил Жуков, – и его выселить надо.
Профессор Вагнер улыбнулся.
– Чем же он опасен? – спросил судья.
– Как вообще ненормальный! И соседи жалуются: шипит у него что-то в комнате, жужжит, а то взрывы вдруг... Еще дом взорвет!.. И собаки целую ночь воют... Неудобный жилец, одним словом.
– Гражданка Шмеман!
– Господин судья! – начала она дрожащим голосом, утирая платком слезы, и тотчас поправилась:
– Гражданин судья!.. Он – убийца! – Она указала на Вагнера пальцем с двумя обручальными кольцами. – Я вдова... У меня никого нет... Он убил моего лучшего друга... Моя Дэзи!.. – И Шмеман опять заплакала.
– Вы предъявляете гражданский иск?
– Какой иск? За что?
– За собачку... Вы об этом просите в вашем заявлении...
– Ничто не вознаградит меня за потерю!.. – трагически произнесла она. – Я не знаю, что там написано...
Остальные свидетели не внесли чего-нибудь нового. Дворник подробно рассказывал, как пропадали собаки на их дворе, как пропала и «остатняя» собачка Дэзи, как он видел Вагнера, приводившего в дом собак...
Один из свидетелей опознал свою собаку среди «жертв» профессора Вагнера. Собака была жива, но она выглядела необычайно утомленной и, приведенная домой, проспала трое суток непробудно.
– Среди бумаг, – сказал судья, когда допрос свидетелей был закончен, – у профессора Вагнера были взяты во время обыска журналы с различными записями, очевидно о производимых им опытах над животными. Я оглашу некоторые из них.
Вот, – начал судья, – записи профессора Вагнера об опытах:
«Опытное животное: Диана, сеттер, самка, вес двадцать два килограмма. Вязкость крови во время бодрствования – две целых восемьдесят девять сотых. Вязкость крови в период истощения бессонницей – одна и сорок шесть сотых».
Имеется и ряд таких таблиц:
"Криоскопическая точка: нормальное состояние – пятьдесят девять сотых градуса; состояние повелительной потребности сна – пятьдесят восемь сотых градуса.
Плотность: нормальное состояние – одна и шестьдесят четыре тысячных; состояние повелительной потребности сна – одна и пятьдесят семь тысячных.
Вязкость: нормальное состояние – две целых семьсот одиннадцать тысячных; состояние повелительной потребности сна – два".
Обвиняемый профессор Вагнер! Свидетельскими показаниями и оглашенными документами, я полагаю, вполне установлена ваша виновность. Почему же вы не признаете себя виновным? Объясните нам...
– Граждане судьи! Я не отрицаю факта похищения собак, но виновным себя не признал, и вот почему. Всякая кража предполагает корыстную цель. У меня такой цели не было. Вы сами огласили документы, из которых суд мог убедиться, что я преследовал исключительно научные цели. Я веду опыты, имеющие громадное значение для всего человечества. Та польза, которую должны принести эти опыты, несоизмерима с ничтожным вредом, который я причинил.
– Какие же это опыты?
После некоторого колебания профессор Вагнер сказал:
– Я работаю над проблемой усталости и сна. Победить усталость и уничтожить потребность сна – вот какую задачу поставил я себе.
– И вы успешно разрешили ее? Правда ли, что вы сами уже обходитесь без сна?
– Да, правда. Я больше не сплю и могу работать без утомления двадцать четыре часа в сутки.
В публике произошло движение. Послышались удивленные возгласы и перешептывание.
– Отчего же вы не опубликовали ваших достижений?
– Я продолжаю совершенствовать свои методы.
– Но не объясните ли вы, почему вы сочли нужным прибегать к таким странным и незаконным способам добывания собак для ваших опытов? Если опыты представляют ценность, правительство обеспечило бы вас всем необходимым для работы!
Профессор Вагнер замялся.
– Эти опыты слишком смелы. Они могли показаться даже фантастичными. В успех я верил, но на пути лежали неизбежные неудачи. Они могли погубить и дело и мою репутацию прежде, чем я достиг бы положительных результатов. И я решил производить их в тиши своего кабинета, на свой страх и риск. Но у меня было слишком мало личных средств на приобретение собак для опытов. Отказаться же от них, когда задача наполовину была разрешена, я не мог. И я был принужден...
– Красть собак? – с улыбкой добавил судья. Профессор Вагнер выпрямился и ответил тоном глубокого убеждения в своей правоте:
– Собачий век – каких-нибудь двадцать лет. Стоимость собаки – рубли, много – десятки рублей. Уничтожив же несколько собак, я удлиню жизнь человечества втрое, а вместе с тем утрою и ценность человеческой производительности. Если за это я заслуживаю наказания, судите меня! Мне больше нечего прибавить.
Судьи ушли совещаться. Публика зашумела, как встревоженный улей. Во всех углах образовались кучки спорящих о предстоящем приговоре. Слышались отдельные выкрики:
– Кража остается кражей!
– Но его опыты могут облагодетельствовать человечество!..
– Совсем не спать?.. – говорил какой-то улыбающийся толстяк. – Слуга покорный! Позвольте отказаться от этого благодеяния! Еще Тургенев сказал, что вся наша жизнь – сон и лучшее в жизни – опять-таки сон!..
– Может быть, он врет?
– Кто? Тургенев?
– Да нет, Вагнер, будто он совсем не спит. Не может человек обойтись без сна!..
– Суд идет!..
При напряженном внимании был выслушан приговор. Признавая факт кражи установленным, суд присуждал профессора Вагнера к месяцу лишения свободы без строгой изоляции. «Принимая же во внимание прежнюю несудимость обвиняемого и отсутствие корыстных целей, наказание применить условно, установив годовой срок испытания...»
– Слушается дело по иску жилищного товарищества... Публика хлынула из зала, обсуждая приговор, который, видимо, удовлетворил большинство: формально Вагнер наказан, фактически остался на свободе.
Только некоторые критиковали приговор.
– Значит, можно безнаказанно красть и убивать? – демонстративно громко спрашивала Шмеман, ища глазами поддержки.
– Если нет корысти, то нет и кражи! Вагнеру надо подать кассацию! – говорили другие.
Под перекрестными взглядами доктор Вагнер пробирался по коридору суда. Но он не обращал ни на кого внимания. Его озабочивала мысль:
«Откуда же я возьму теперь необходимых для опыта собак?..»
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕ СПИТ
Судебный процесс имел для профессора Вагнера неожиданные последствия: к нему пришла известность, быть может, раньше, чем он этого хотел. На судебном заседании случайно оказался корреспондент одной небольшой московской газеты. Через несколько дней в отделе судебной хроники появилась заметка с интригующим названием «Человек, который не спит». В заметке описывался судебный процесс доктора Вагнера и сообщалось о том, что профессор «победил сон»: он совершенно не спит и может работать без устали двадцать четыре часа в сутки.
Результатом этой заметки было то, что через несколько дней экономка доложила Вагнеру о приходе корреспондента «Известий». Вагнер недовольно поморщился: он привык оберегать тайну своих работ. Но, подумав немного, профессор решил использовать посещение представителя прессы: если нельзя больше ловить по ночам собак, остается прибегнуть к правительственной помощи. Продолжать опыты втайне больше не представлялось возможным, да в этом не было и большой нужды: с тем, чего он достиг, уже можно было выступать публично. Корреспондент был принят.
Пробираясь через нагроможденные машины и аппараты, корреспондент Горев увидал профессора Вагнера и в изумлении остановился. Вагнер стоял у высокой конторки. Из носа профессора шли две резиновые трубки, выходящие сквозь отверстие оконной рамы наружу. Эти трубки как бы органически связывали профессора с окружающими его машинами, будто и он сам наполовину превратился в машину. И еще одно поразило Горева: левым глазом Вагнер просматривал какую-то книгу и делал из нее левой же рукой выписки, а правый глаз он устремил на посетителя и протянул ему правую руку.
– Прошу садиться! – любезно сказал Вагнер, не прекращая работать левой рукой.
Горев, видавший виды, как всякий опытный корреспондент, был так поражен, что забыл все обычные подходы журналиста и молча, с полным недоумением смотрел то на бегающий по книге и рукописи левый глаз профессора, то на трубки в его носу.
Профессор заметил этот недоуменный вид посетителя и улыбнулся.
– Вас удивляют эти трубки? – любезно начал он. – Но это так просто: я слишком дорожу своим временем, чтобы ходить гулять. Между тем чистый воздух необходим для здоровья тела и ясности мысли. И вот я сделал маленькое приспособление: я вывел наружу, над крышей, две трубки, концы которых с особым приспособлением вставляются в нос. При вдыхании воздуха открывается один клапан, при выдыхании этот клапан давлением воздуха закрывается, а открывается другой, который выпускает отработанный легкими воздух. Это маленькое приспособление дает мне возможность все время дышать свежим воздухом, и видите, какие у меня румяные щеки! Пустяковое изобретение, но оно может принести большую пользу. Представьте больных, которых нельзя выносить из комнаты. Да и современная вентиляция оставляет желать много лучшего. При помощи же этого прибора все больные могут дышать чистым воздухом. Я предвижу большее: если еще древние римляне умели проводить воду за сотни километров, создав свои монументальные акведуки, то почему бы нам не создать «аэродуки»? Можно было бы по трубам доставлять, например, горный или морской воздух. В конце концов это было бы дешевле, чем посылать больных ради воздуха за сотни и тысячи километров. Центральные трубы с особым нагнетателем будут подавать воздух в наши города, и там он будет распределяться. Горный, морской, степной или напоенный хвоей воздух будет доступен всем...
Профессор Вагнер говорил быстро, не переставая писать левой рукой. Правым глазом он продолжал смотреть на посетителя.
Горев, наконец, обрел дар слова.
– Скажите, как вы это можете?.. – И он посмотрел на скошенные глаза профессора и его левую руку.
– Писать левой рукой, управлять каждым глазом отдельно, работать и одновременно беседовать с вами? Дело в том, что у меня оба мозговых полушария действуют совершенно самостоятельно и почти независимо друг от друга.
Но я должен вам пояснить, так сказать, мою отправную точку. Как вам известно, официально я профессор биологии. Не менее вам, надеюсь, известно и то, что современные научные дисциплины чрезвычайно быстро распадаются на самостоятельные части. На наших глазах вырастает биологическая химия. Каждое новое научное ответвление, вроде атомной теории, быстро вырастает в самостоятельную научную дисциплину. Нужны годы, чтобы постигнуть каждую из этих отдельных научных областей.
А между тем для того чтобы идти вперед, надо знать и смежные науки: биология и физиология, химия и электричество, даже геология и астрономия – все они переплетаются, взаимно влияют друг на друга. Нужен какой-то всеобъемлющий ум, чтобы охватить всю эту массу знаний. А жизнь человеческая так коротка! Мне за пятьдесят. Еще десяток-другой лет, и конец. Передо мной колоссальные задачи, которые я хочу разрешить. Значит, первое, что я должен был сделать для своей цели, это так или иначе удлинить жизнь. Сначала я думал об опытах омоложения. То, что уже достигнуто, помогло мне: я выгляжу моложе своих лет. Может быть, я и вернусь к этим опытам. Но пока я остановился на том, что было мне больше знакомо по своим работам над мозгом.
Первое, что мне пришло на мысль, это выработать способность работать отдельно каждым мозговым полушарием. К сожалению, я не могу подробно остановиться на этих работах: это заняло бы слишком много времени. Скажу лишь, что здесь главную роль играет тренировка. Вам, может быть, приходилось видеть ритмическую гимнастику Далькроза? Детишки быстро овладевают способностью управлять асимметрическими движениями: правой рукой они могут отбивать три такта, левой – два, притом в различных темпах, одновременно проделывая различные движения и ногами. Нечто подобное проделывал и я, кстати сказать, к полному недоумению моей экономки.
Труднее оказалось овладеть аппаратом глаз. У нас каждый глаз имеет самостоятельную систему управления, но в силу того, что мы лучше видим, фиксируя оба глаза на одной точке, у нас выработалась привычка согласовывать движения глаз. Наследственность этих навыков осложняла борьбу за «автономность» в движении глаз. Однако такая независимость движения каждого глаза вполне возможна. Примером этому может служить хамелеон. Я занялся упражнениями. Результаты вы видите. Научиться писать и работать левой рукой не представляло труда. Осталось перейти к последнему: научиться одновременно производить две умственные работы, например писать обеими руками сразу два научных исследования на разные темы. На это ушло у меня несколько лет. Я добился своего. Таким образом я удвоил свою мозговую продукцию.
Но мне и этого казалось мало. Восемь часов сна! Треть человеческой жизни мы теряем на то беспомощное, полумертвое состояние. Вот что возмущало меня. Освободить человечество от сонной повинности. Какие необычайные перспективы, какие возможности!.. Сколько великих произведений дали бы нам еще великие мыслители, если бы им подарить все ночи для творчества! Сколько неоконченных великих произведений было бы закончено! Как двинулся бы прогресс! Рабочий, отработав положенные часы у станка, проводил бы ночь за книгой или общественной работой. У нас не было бы неграмотных. Больше того, все получили бы возможность стать вполне образованными людьми. Какими бы гигантскими шагами двинулся прогресс! Вот о чем думал я...
Профессор Вагнер одушевился. Его правый глаз горел энтузиазмом. По-видимому, волнение передалось и другой половине мозга: левый глаз также вспыхивал и левая рука стала писать прерывисто.
Но Вагнер заметил это, и левый глаз как будто погас, углубившись в работу, левая рука методично застрочила, в то время как правый глаз продолжал гореть воодушевлением и правая рука обводила широкие круги.
– И теперь это возможно! – сказал профессор. – Сон – совсем не нормальное явление, а болезнь, являющаяся результатом отравления гипнотоксинами: это особые яды, которые выделяет мозг при своей работе. Отравленный этими ядами, человек засыпает, то есть заболевает.
Когда человек спит, мозг не вырабатывает новых токсинов; за это же время организм уничтожает токсины, накопившиеся за рабочий день.
Таким образом, поспав, человек выздоравливает, но – увы! – чтобы опять заболеть к вечеру, и он опять принужден ложиться в кровать. Разве это не ужасно?!
Если хотите, сон заразителен. Я делал такой опыт: заставлял собаку не спать.
Когда ее организм был отравлен гипнотоксинами, я извлекал их и впрыскивал хорошо выспавшейся и только что проснувшейся собаке. Она тотчас засыпала.
Вся задача была в том, чтобы найти «противоядие» – антигипнотоксины. И мне удалось разрешить задачу шире, чем я предполагал: найденный мной антягипнотоксин убивает не только токсины сна, но и другие. Следовательно, он оздоровляет весь организм. Было немало препятствий, но они побеждены. Я поборол сон. Я выбросил кровать – этот символ больницы. Я больше не сплю и работаю почти круглые сутки. Антигипнотоксин я принимаю вместе с пищей. На прием пищи уходит у меня час-два в сутки.
Все это было так необычайно, что Горев продолжал сидеть молча, внимательно слушая профессора.
– Но как вы чувствовали себя первое время? – наконец спросил он.
– Да, мне пришлось немного повозиться с привычкой спать. Спать мне совершенно не хотелось. Но этот беспрерывный, бесконечный рабочий день – то с солнцем за окном, то с темной завесой ночи – действовал как-то странно. К этому я, однако, скоро привык. Зато как хорошо работается в тиши ночи! Не скрою одну эгоистичную мысль: я боюсь, что, когда все люди начнут вести бессонный образ жизни, не будет так тихо по ночам.
– А вам не кажется, что не всем может понравиться перспектива жизни без сна?
– Я уверен даже в этом, – и профессор улыбнулся. – Я предложил как-то зимой, в глухой деревне, одному крестьянскому парню, удивлявшемуся, что я не сплю, испробовать на себе мое средство. Он согласился. Наутро я его спрашиваю, как он себя чувствует. «Будь оно неладно! – говорит парень. – С тоски чуть не помер! Вся деревня спит. Одни собаки лают. Ходил, ходил – тощища! На печь залез – сна ни в одном глазу. Думал, ночи этой и конца не будет!»
Освободите людей от привычного труда, – продолжал профессор, – они тоже заскучают. Но все это лишь на низших ступенях культуры. Сама же эта культура быстро поднимается при рациональном использовании «бессонных ночей».
– Еще один вопрос. Вы говорите, что вы не спите почти все двадцать четыре часа. Но как же вы не устаете?
– Очень просто. Усталость – это тоже болезненное явление. Работающий мозг выделяет гипнотоксины, работающие же мускулы выделяют кенотоксины – яды, которые вызывают чувство усталости. Я ввожу противоядие – ретардин, и усталости как не бывало. Мой ретардин так же прерывает течение болезни, именуемой усталостью, как прерывают теперь возвратный тиф, введя в организм диоксидиаминоарсенобензолдихлоргидрат, – скороговоркой проговорил Вагнер.
У Горева дух захватило от этого длинного слова. Он попросил профессора повторить по слогам диковинное название и записал в блокнот. «Такие слова придают статье научный вес», – подумал он.
– И вот теперь подсчитайте, – сказал профессор Вагнер. – Работая двумя половинками мозга, я удваиваю свою продукцию. Работая двадцать четыре часа вместо восьми, я утраиваю рабочее время. Значит, я работаю за шестерых, притом без всякого вреда для здоровья. Следовательно, за тридцать лет рабочей жизни человек в состоянии будет произвести работу ста восьмидесяти лет. Еще иначе говоря, за каждое полстолетие человечество будет двигаться вперед по пути прогресса сразу на три столетия.
Как вы полагаете, стоит этого пяток обывательских собак?.. – с улыбкой закончил профессор.
ДИКТАТОР»
Вместительная гостиная банкира Гольдзака, купившего недавно баронский титул, была отделана с тяжеловесным великолепием. На стенах, отделанных резной дубовой панелью, красовались рога оленей и гербы новоявленного барона. В углу помещался рыцарь в латах и с мечом XIII века – сомнительный «предок» барона. На окнах с узкими решетками цветные стекла изображали тот же баронский герб: на желтом щите согнутая в локте рука, закованная в латы, сжимала железной перчаткой меч. Над рукой – пять темно-синих звезд.
Посредине комнаты вокруг большого круглого стола из черного дуба на дубовых креслах с высокими резными спинками заседали члены центрального комитета немецкой политической организации «Диктатор». На кресле с более высокой спинкой, с резным германским государственным орлом на ее вершине сидел председатель собрания – старый генерал, один из «героев» империалистической войны, друг кайзера. Грубое лицо генерала, будто высеченное топором из куска дерева, плотно сжатые губы под приподнятыми кверху усами говорили о большой силе воли. Из-под нависших седых бровей выглядывали пытливые, редко мигающие глаза. На его форменном сюртуке красовался только «железный крест».
По правую сторону от председателя помещался хозяин дома – барон Гольдзак, в черном фраке, с совершенно лысой головой, бритый, с моноклем в глазу. Далее в строгом порядке, по рангу, помещались члены комитета. Генерал с узким лбом, глубоко посаженными глазами и выдающимся подбородком. Что-то жестокое, звериное было в этой голове. Еще генерал... Чиновники министерств, депутаты... Крупные фабриканты и банкиры замыкали круг.
Моложавый человек во фраке, с лицом и манерами дипломата – секретарь комитета – делал доклад. На столе около него лежал номер «Известий» со статьей Горева «Победа над сном и усталостью профессора Вагнера». Здесь же перевод статьи на немецкий язык.
– Мы еще не проверили до конца достоверность приведенных в статье данных, но, по имеющимся уже у нас сведениям, по-видимому, она отвечает действительности.
Мне не приходится говорить о значении этого научного открытия. Если оно будет использовано Советской Россией, соотношение сил между нею и другими государствами мира значительно изменится. В какие-нибудь пять лет мощь большевизма необычайно вырастет.
Одновременная работа обоими мозговыми полушариями, к счастью, требует времени и тренировки и поэтому не совсем доступна массам. Но одна победа над сном и усталостью уже утраивает физические и интеллектуальные силы наших политических противников, а вместе с тем и их материальные ресурсы. Их научные силы и квалифицированные работники будут работать втрое и даже в шесть раз больше. Продукция промышленности возрастет. Через несколько лет они будут иметь новые кадры хорошо подготовленных специалистов во всех областях техники. Словом, их мощь будет расти безостановочно Они будут работать, когда весь мир будет спать. Они будут работать, когда мы принуждены будем отдыхать после трудового дня.
– Ну, рост промышленности произойдет не так уж скоро, – сказал фабрикант. – Положим, все их заводы и фабрики будут работать круглые сутки. Но дальше?.. Достать кредиты для постройки новых фабрик и заводов им будет не так-то легко. Ведь вы, барон, не предоставите им кредита? – с улыбкой обратился он к Гольдзаку.
Барон ответил такой же улыбкой и пустил колечко дыма.
– Но есть другая опасность, – послышался хриплый голос генерала. – Я говорю о военной мощи Красной Армии. Что, если только восемь из шестнадцати «добавочных» часов в сутки будет использовано ими для военной подготовки рабочих и крестьян? Это равносильно созданию многомиллионной армии. Далее, во время войны они будут иметь бойцов, которые не нуждаются в отдыхе. Им не придется сменять солдат в окопах. Они всегда будут зорки, бдительны, свежи, в то время как у нас две трети солдат временно выходят из строя для сна и отдыха. Их летчики, не знающие устали, в состоянии будут производить дальние полеты... Их командный состав, их штабы смогут руководить операциями, не выпуская нитей управления ни на одну минуту для отдыха и сна. Возможно, что средство профессора Вагнера они используют и над лошадьми Их обозы, их кавалерия не будут знать усталости. Все это слишком серьезно!..
Речь старого генерала произвела большое впечатление на собрание, в особенности на военных. Генералы хмурились, нервно барабанили пальцами, глубже затягивались сигарами...
– Но самое опасное, – поднялся вновь секретарь, – заключается в политическом значении факта. Уже сейчас большевизм потрясает мир, держит в постоянном нервном напряжении правительства всех стран мира. Средство Вагнера утраивает, а может, даже ушестеряет число большевиков. Здесь, в своем кругу, мы можем быть откровенными Мы не знаем, как справиться с одним вождем Коммунистического Интернационала. Что будет, если этот вождь получит возможность работать в шесть раз больше? Мы будет иметь шесть таких вождей, в шесть раз увеличенный Коминтерн, миллионы русских большевиков, не знающих устали, пропагандирующих и разлагающих массы день и ночь, день и ночь, по двадцать четыре часа в сутки!!
Эти доводы произвели потрясающее впечатление. Дрожали руки собравшихся, платки отирали на лбах и лысинах холодный пот...
– Это ужасно!..
– Кошмар! – слышались взволнованные голоса.
Наступило жуткое молчание. Казалось, страшные призраки проникли вдруг в этот кабинет и наполнили его леденящим дыханием смерти.
Наконец председатель собрания тряхнул головой и стукнул волосатым кулаком по столу.
– Этого нельзя допустить! – хрипло крикнул он. – Во что бы то ни стало мы должны устранить угрожающую опасность! Прежде чем изобретение профессора Вагнера станет достоянием большевиков, мы должны овладеть секретом профессора Вагнера!
И, побуждаемое страхом и ненавистью, собрание перешло к обсуждению вопроса о том, как это сделать.
Один барон Гольдзак не принимал участия в совещании. Ему рисовались уже грандиозные планы. Он думал о том, сколько выгоды можно извлечь из открытия профессора Вагнера, если секрет этого открытия окажется в его руках.
ЛЮБИТЕЛЬ НАУК»
После судебного процесса весь распорядок занятий профессора Вагнера был нарушен. К нему являлись корреспонденты газет и журналов, профессора, студенты и просто любопытствующая публика, желающая испробовать «порошок от сна». Профессор Вагнер уже привык к этим посещениям и потому не удивился, когда услышал, как за дверью кто-то с немецким акцентом попросил разрешения войти.
Когда дверь открылась, профессор увидал молодого человека с пухлым, розовым лицом и короткими вьющимися светлыми волосами. Большие «модные» черепаховые очки как-то не шли к этому юному лицу. Безукоризненный костюм придавал незнакомцу европейский вид.
– Позвольте представиться, уважаемый господин профессор!.. Герман Таубе, член Берлинского общества любителей естествознания. От этого общества я и прибыл к вам... Ваше открытие чрезвычайно заинтересовало нас. И общество обращается к вам с покорнейшей просьбой: не могли бы вы прочитать в нашем кругу несколько лекций о ваших работах?
– К сожалению, я не располагаю временем.
– О, это не займет много времени! – засуетился молодой человек. Его женский голос поднялся до самых высоких нот, глаза смотрели просительно сквозь черепаховые обручи очков. Он даже склонил голову набок и сжал руки. – Только бы вы согласились!.. Только бы согласились! Для нас это будет такой праздник! Я сам не ученый, но страстный любитель науки. Отец мой богат.., очень богат... Если бы вы пожелали, вы нашли бы у нас все необходимое для ваших работ... Мы оборудовали бы вам прекрасную лабораторию.., десятки, сотни собак были бы в вашем распоряжении!..
Вагнер улыбнулся.
– Вы очень любезны, но, к сожалению, я должен отклонить ваше предложение. Я не собираюсь покидать Россию.
– Как жалко!.. О, как жалко! Мне казалось, что здесь работать... что там работать... Но вы не откажетесь прочитать у нас несколько лекций! Это займет всего несколько дней. Мы отправимся воздушным путем, на пассажирском аэроплане новой компании воздушных сообщений «Уэншетлих унд Бэквемхейт» – «Безопасность и удобство». Вполне оправдывает название... Успешно конкурирует с «Дерулуфтом»... Я беру на себя все хлопоты по визированию паспортов. О расходах и гонораре говорить не будем... Мы, конечно, все берем на себя...
– Я мог бы потратить на это дело не более трех-четырех часов. Я слишком дорожу временем. Не забудьте, что у меня шестикратная производительность. Если я истрачу только двое суток, то для меня они будут равны потере двенадцати. Нет, я не могу принять вашего предложения!
– Я крайне огорчен. А еще больше будет огорчен руководитель нашей лаборатории профессор Брауде. Он работает в той же области, что и вы. Но его метод несколько иной...
Профессор Вагнер оживился.
– Вот как! В чем же его метод?