1 февраля 1944.
1Вижу, как из крайне непритязательного домика выходит пара человек. С внешней лесенки спускается очень юная мать с ребенком на руках, завернутым в белую материю.
Узнаю в ней нашу Маму. Она все та же: бледная и светлая, стройная и очень изящная в каждом Своем движении. Она одета в белое и закутана в светло-голубой плащ. На голове белое покрывало. Она бережно несет Своего Младенца.
У основания лесенки Ее ждет Иосиф, рядом серый ослик. Иосиф весь одет в светло-коричневые тона: будь то туника, будь то плащ. Он глядит на Марию и улыбается. Когда Мария оказывается возле ослика, Иосиф перекладывает поводья в левую руку и на мгновение берет Младенца, который мирно спит, чтобы дать возможность Марии поудобней устроиться в седле. Затем отдает Иисуса, и они пускаются в путь.
Иосиф шествует сбоку от Марии, все время держа осла за поводок и обращая внимание, чтобы тот шел прямо и не спотыкался. Мария держит Иисуса на коленях и, словно из опасения, что Ему может быть холодно, плотно прикрывает Его краем Своего плаща. Оба супруга почти не разговаривают, но часто улыбаются друг другу.
Дорога, которую не назовешь образцовой, вьется между полями, которые оголила зима. Иногда им встречаются или их нагоняют какие-нибудь путники, но они редки.
2И вот показываются дома и вырастают стены: это город. Супруги входят в него через ворота и начинают передвигаться по городской (и очень неровной) брусчатке. Дорога становится намного более трудной: и из-за движения, заставляющего ослика то и дело останавливаться, и из-за того, что самого его постоянно трясет на камнях и впадинах, зияющих на месте недостающих камней, и это беспокоит Марию и Младенца.
Дорога неровная. Она, хотя и плавно, поднимается в гору. Она зажата меж высоких домов с низкими и узкими дверцами и редкими окнами, выходящими на улицу. Небо наверху выглядывает клочками лазури: между домом и домом, или скорее, между террасой и террасой[1]. Внизу на улице – толпа и гомон голосов; и пешие люди, или на ослах, или ведущие груженых ослов идут навстречу другим, которые следуют за громоздким караваном верблюдов. В какой-то момент мимо с громким шумом копыт и оружия проносится патруль римских легионеров и исчезает за аркой, перекинутой поверх очень узкой и каменистой улицы.
Иосиф берет левее и выходит на улицу, которая пошире и получше. В глубине ее я вижу уже знакомую мне зубчатую стену.
Мария слезает с ослика возле двери, где находится что-то вроде стойла для разных вьючных животных. Говорю «стойло», потому что это нечто вроде навеса, точнее, укрытия, где разбросана солома и есть колышки с кольцами, чтобы привязывать четвероногих. Иосиф дает несколько монет подоспевшему человечку и приобретает на них немного сена, а также зачерпывает ведро воды из примитивного колодца в углу, и дает это ослику. Затем присоединяется к Марии, и они оба вступают в Храмовую ограду.
3Сначала они направляются к галерее, где находятся те, кому Иисус потом задал хорошую порку[2]: продавцы горлиц и ягнят и обменщики денег. Иосиф покупает двух белых голубок. Денег он не меняет. Ясно, что у него уже есть то, что необходимо.
Иосиф и Мария идут к боковому входу, который имеет восемь ступеней, как, кажется, и все двери, так что куб Храма, получается, как бы приподнят над окружающим уровнем. У этого входа есть большой холл, как у главных ворот наших городских домов, чтобы дать представление, но более просторный и украшенный. В нем справа и слева находятся подобия алтарей, то есть, два прямоугольных сооружения, назначение которых вначале мне непонятно. Они напоминают низкие бассейны, поскольку внутренняя их часть ниже внешней кромки, которая возвышается на несколько сантиметров.
Появляется священник: не знаю, сам или на зов Иосифа. Мария протягивает двух несчастных голубей, и я, догадываясь об их участи, отвожу взгляд в сторону. Замечаю украшения массивного крыльца, потолка, холла. Тем не менее, краем глаза я, кажется, вижу, как священник окропляет Марию водой. Это, наверное, вода, потому что никаких пятен на Ее облачении не видно. Потом Мария, которая вместе с голубками дала священнику горсть монет (я забыла об этом сказать), входит с Иосифом, в сопровождении этого священника, уже в собственно здание Храма.
Я смотрю по сторонам. Место в высшей степени украшенное. На колоннах, на стенах и на потолке – скульптуры с головами ангелов, пальмы и орнаменты. Свет проникает через необычные, длинные и узкие окна, естественно, без стекол, вырезанные в стенах наискось. Предполагаю, это для того, чтобы ливень не попадал внутрь.
4Мария доходит до определенной точки. Потом останавливается. В нескольких метрах от Нее – другие ступени, а над ними – другое подобие алтаря, за которым находится еще одно сооружение.
Я догадываюсь, что я только думала, что нахожусь в Храме, а была, на самом деле, в той части, что опоясывает Храм, то есть, Святилище, внутрь которого, кажется, никто, кроме священников, входить не может. Следовательно, то, что я считала Храмом, это не что иное, как крытый притвор, который с трех сторон окружает Храм, где заключена Скиния[3]. Не знаю, хорошо ли я объяснила. Но я не архитектор, и не инженер.
Мария передает Младенца – который проснулся и вращает вокруг Свои невинные глазки с изумленным взглядом малыша нескольких дней – священнику. Тот берет Его на руки, а затем поднимает на вытянутых руках, лицом к Храму, стоя напротив подобия алтаря, находящегося на тех ступенях. Обряд совершен. Младенец возвращен Маме, и священник уходит.
5За всем этим с интересом наблюдает некоторое количество людей. Между ними проталкивается какой-то согнутый, хромой старичок, опирающийся на палку. Он, видимо, очень стар, я бы сказала, за восемьдесят лет. Он приближается к Марии и просит Ее дать ему на минутку Малыша. Мария, улыбаясь, удовлетворяет его просьбу.
Симеон, которого я всегда считала принадлежащим к священническому сословию и который, напротив, оказался простым верующим, по крайней мере судя по одежде, берет Его и целует Его. Иисус улыбается ему с неуверенным выраженьицем грудничка. Похоже, Он разглядывает его с любопытством, потому что старичок начинает одновременно плакать и смеяться, и слезы образуют целый сверкающий узор, просачиваясь среди морщин и усеивая длинную белую бороду, к которой Иисус тянет ручки. Это Иисус, но Он, все-таки, ребенок, и все, что перед Ним движется, привлекает Его внимание, вызывая у Него робкую попытку схватить это, чтобы лучше понять, что это такое. Мария с Иосифом улыбаются так же, как и присутствующие, которые восхваляют этого славного Малыша.
Я слышу слова святого старца[4] и вижу изумленный взгляд Иосифа, взволнованный взор Марии, а также взгляды этой кучки людей, частью удивленных и взволнованных, а частью потешающихся над словами старика. Среди них есть бородатые и напыщенные члены Синедриона, которые качают головами, глядя на Симеона с насмешливым снисхождением. Видимо, думают, что тот от старости выжил из ума.
6Улыбка Марии тает, обращаясь в сильнейшую бледность, когда Симеон возвещает[5] Ей скорбь. Несмотря на то, что Она знает, это слово пронзает Ей душу. Мария сильней придвигается к Иосифу, как бы ища поддержки, с чувством прижимает Младенца к Своей груди и, словно мучаясь от жажды, впитывает слова Анны[6], которая, будучи женщиной, сжалилась над Ее страданием и обещает Ей, что Предвечный смягчит Ее скорбный час, придав Ей сверхъестественной силы. «Женщина, Тому, кто даровал Спасителя Своему народу, достанет могущества даровать и Своего ангела, чтобы утешить Твои слезы. Господь никогда не скупился на помощь великим женам Израиля, а Ты – много больше Юдифи и Иаили[7]. Бог наш даст Тебе сердце из чистейшего золота, чтобы противостоять морю скорби, из-за которой Ты станешь величайшей Женщиной вселенной, ее Матерью. И Ты, Младенец, не забудь обо мне в час Своего призвания».
И тут мое видение прекращается.
2 февраля 1944.
7 Иисус говорит:
«Из описания, данного тебе, вытекают два наставления для всех.
Первое: не священнику, погруженному в ритуалы, но с отсутствующим духом, а скорее, простому верующему открывается истина. Священник, постоянно соприкасаясь с Божественным, обращенный к попечению о том, что имеет отношение к Богу, посвященный во все то, что выше плоти, сразу должен был бы догадаться, ктó был Младенец, которого принесли ко Храму в то утро. Однако, чтобы суметь догадаться, необходимо было иметь живой дух. А не только одежду, скрывающую если не мертвый, то глубоко уснувший дух. Дух Божий может, если пожелает, подобно молнии и землетрясению, потрясти и разбудить даже самый неподатливый дух. Может. Но, как правило, поскольку это Дух сообразности, как и Бог – это Бог сообразности во всех Своих Лицах и в образе действия, Он изливается и говорит: не скажу, что в тех, кто вполне достоин принять Его излияние – тогда Он изливался бы крайне редко, и ты тоже бы не познала Его света, – но там, где видит «благое произволение» удостоиться Его излияния.
В чем проявляет себя это благое произволение?
В жизни, всецело отданной, насколько это возможно, Богу. В вере, в послушании, в чистоте, в милосердии, в великодушии. В молитве. Не в правилах[8], а в молитве. Между ночью и днем меньше разницы, нежели между правилом и молитвой. Последняя – это общение духа с Богом, из которого вы выходите укрепленными и с решимостью все больше становиться Божьими. Первая же – это нечто привычное, совершаемое из разных, но всегда эгоистичных, побуждений, нечто, оставляющее вас такими, какие вы есть, а то и отягощающее вас грехом лжи и нерадения.
8У Симеона это благое произволение было. Жизнь не пожалела для него тревог и испытаний. Но он не утратил своего благого произволения. Годы и превратности не затронули и не поколебали его веры в Господа, в Его обещания, а его благая воля не уставала становиться все более и более достойной Бога. И Бог, прежде чем глаза этого верного раба не закрылись для солнечного света в ожидании Божьего Солнца, сияющего с Небес, открывшихся навстречу Моему вознесению после Мученичества, направил на него луч Духа, что привел его в Храм, дабы увидеть Свет, пришедший в мир.
„Движимый Святым Духом“, – говорит Евангелие[9]. О, если бы люди знали, каким превосходным Другом является Святой Дух, каким Руководителем, каким Наставником! Если бы они любили и призывали Его, эту Любовь Пресвятой Троицы, этот Свет от Света, это Пламя от Пламени, этот Ум, эту Мудрость! Насколько больше бы они знали о том, о чем необходимо знать!
Смотри, Мария; посмотрите, чада. Симеон ждал всю свою долгую жизнь, чтобы „увидеть Свет“, чтобы узнать, что обещание Божие исполнилось. Но никогда не усомнился. Никогда не говорил себе: „Бесполезно мне упорствовать в надежде и в молитве“. Он упорствовал. И сподобился „увидеть“ то, чего не увидели ни священник, ни члены Синедриона, полные гордыни и помутнения: Сына Божия, Мессию, Спасителя в той самой младенческой плоти, что одарила его теплом и улыбками. Он получил Божью улыбку, главную награду своей честной и набожной жизни, из Моих младенческих губ.
9Второй урок: слова Анны. И она, пророчица, тоже увидела во Мне, новорожденном, Мессию. И это естественно, учитывая ее пророческий дар. Однако послушай, послушайте, чтó она, побуждаемая верой и человеколюбием, говорит Моей Матери. И претворите в свет для своей души, трепещущей в эту эпоху тьмы, в эти выходные дни Света. „Тому, кто даровал Спасителя, достанет могущества даровать и Своего ангела, чтобы утешить Твои, ваши слезы“.
Подумайте: Бог отдал Сам Себя, чтобы уничтожить в душах действие Сатаны. И не сможет победить теперь тех противников[10], что мучают вас?! Не сможет высушить ваши слезы, смяв этих противников и опять ниспослав Свой мир, Христов мир? Почему вы не попросите Его, с верой? С подлинной верой, непреодолимой, верой, перед лицом которой непреклонность Бога, возмущенного множеством ваших грехов, с улыбкой растает, и придет прощение, а значит поддержка, и придет Его благословение – как радуга над этой землей, погруженной в кровавый потоп, вызванный вами самими.
Подумайте: Отец, после того, как наказал людей потопом, сказал[11] Сам Себе и Своим патриархам: „ Не буду Я больше проклинать землю из-за людей, ибо чувства и помыслы человеческого сердца склонны ко злу с самого отрочества; так что не поражу больше все живущее, как Я сделал“. И Он оставался верен Своему слову. Больше не насылал потоп. Вы же: сколько раз вы говорили сами себе и Богу: „Если мы спасемся на этот раз, если Ты спасешь нас, мы никогда больше не будем воевать, никогда“, а потом все равно развязывали еще более ужасные войны? Сколько раз, о лицемеры, не обращающие внимания ни на Господа, ни на собственные слова? И все же Бог поможет вам еще раз, если немалое число христиан[12] попросит его с верой и неудержимой любовью.
Положите – о все вы, которые, будучи слишком малочисленными, чтобы уравновесить тех многих, что побуждают Бога быть непреклонным, тем не менее, остаетесь преданными Ему, несмотря на ту страшную пору, что нависает и нарастает с каждой минутой, – положите ваши заботы к ногам Божьим. Он сумеет направить к вам Своего ангела, как направил в мир Спасителя. Не бойтесь. Припадите к Кресту. Он всегда побеждал козни дьявола, действующего через людскую жестокость и печали житейские, старающегося склонить к отчаянию, то есть, к отделению от Бога, те сердца, которыми он не в состоянии овладеть иначе».
[1] Имеются в виду плоские крыши, на которые можно было выйти
[2] (Ин. 2:13-17)
[3] Скиния – переносное святилище, в котором со времен Моисея Бог пребывал среди Своего народа. Ее функции унаследовал Храм. Здесь это слово может обозначать Святое святых, сокровенную часть Храма
[4] (Лк.2:29-32)
[5] (Лк.2:35)
[6] Анны-пророчицы, дочери Фануила (Лк. 2:36)
[7] Иаиль (евр. Яэль) хитростью убила ханаанского военачальника Сисеру (Суд. 4:18-22), а Юдифь (Иудит), также с помощью хитрости, отрубила голову ассирийскому полководцу Олоферну (Юд. 12-13)
[8] Имеется в виду молитвенное правило, т.е. некий свод внешних предписаний относительно молитв, положенных в разных случаях
[9] (Лк. 2:27), в русских переводах: по вдохновению, по внушению от Духа, побуждаемый Духом
[10] В оригинале стоит сатана во множественном числе. Т.е., это последователи Сатаны, противники Христа
[11] (Быт. 8:21) и далее
[12] В оригинале: верных