В Пакистане, близ границы с Афганистаном, начали создаваться лагеря афганских беженцев (Читрал, Чират, Кохат, Кветта, Наушери и др.). В этих лагерях начали подготовку группы боевиков из числа офицеров и солдат афганской армии, оставшихся преданными Дауду и перешедших в Пакистан.
Для сведения».
Документ (из переписки советского посла с МИД):
«Запись беседы с послом США в ДРА Адольфом Дабсом.
Августа 1978 г.
…В ходе состоявшейся беседы Дабс высказал недоумение по поводу напечатанной в газете “Правда” за 1 августа 1978 года статьи корреспондента ТАСС “Подрывная деятельность против народа Афганистана”, где говорится, что США оказывают финансовую помощь диверсионным группам, выступающим против правительства ДРА.
Дабс сказал, что позиция США в отношении ДРА базируется на принципе невмешательства во внутренние дела страны…
Я… заметил, что в американской печати была развязана шумная кампания пропаганды о том, что Апрельская революция в Афганистане явилась “делом рук русских”.
Дабс никак не отреагировал на это замечание.
Послом был задан вопрос, не заключал ли Советский Союз с ДРА соглашение о военном сотрудничестве. Ответил отрицательно.
Посол СССР в ДРА А. Пузанов».
Глава 9
ВЛАСТЬ ОБРЕЧЕНА НА КРИТИКУ. – Б. КАРМАЛЬ И Н.М. ТАРАКИ. – «ПАРЧАМ» НЕ МЕСТО В КАБУЛЕ. – «КАЖДЫЙ ДОЛЖЕН ПРИНЯТЬ ЛЮБУЮ СУДЬБУ».
Конец июня 1978 года. Кабул
Нет такой власти, которую бы не критиковали. Жесткую – за тиранию и диктаторство, слабую – за бесхребетность. Могут обвинять в милитаризме и тут же в недальновидности и подрыве обороноспособности страны. Ругают за зажим критики и тут же за потворство вседозволенности. За то, что одним повышают зарплату, а другим оставляют прежнюю.
Поэтому в государствах постоянно за что‑то борются. Там, где есть смертная казнь, – за ее отмену. Где нет – за введение. Поднимают свои знамена новые партии и сразу же те, кто требует их закрытия. Идут баталии за принятие какого‑то закона или его отмену. А если ни за то и ни за другое, то бесконечно за его уточнение и доработку.
Власть обречена на критику. Пока будет хоть какая‑то власть, всегда найдутся и те, кто ею недоволен. Слабая в этом случае рухнет быстрее, но зато безболезненнее для народа. Крах сильной власти несет в себе большие социальные потрясения, так как она способна сопротивляться.
Дольше же всех держится вязкая власть – власть, издавшая сотни законов о самой себе, власть, не запрещающая, но и не разрешающая. Власть кабинетов и согласований, грандиозных будущих проектов и славицы о вчерашних достижениях, но только не о сегодняшнем дне. Власть многочисленных подписей, власть, когда в случае ошибки виноваты все, но никто конкретно.
Потом ее, конечно, будут ругать, для этого даже найдут двух‑трех самых виноватых, и свора бывших соратников, очищаясь и оправдываясь, будет валить вину всей эпохи, просто вину обстоятельств, а заодно и свою собственную, на них. Хорошо выглядеть прозревшим, смелым, умным и деятельным!
Но страшно другое – если эти вечно праведные вновь окажутся у трона. Хотя, конечно же, самые опасные для народа правительства – это революционные. Мало того, что на гребень штормовой волны поднимается много пены и шелухи – карьеристы, сонмы обиженных предыдущей властью, проходимцы и подхалимы. Революционной власти еще всегда хочется и всей полноты правления. Без дележа с кем бы то ни было, даже с теми, с кем еще вчера, объединившись, шли на «последний и решительный». Редкая революция обошлась без раскола в стане победителей, потому что после победы всем группировкам кажется, что ее можно было бы добыть и без союза с остальными. Вот тут и начинается поиск и подсчет ошибок друг у друга, формируется оппозиция – где открыто, где тайно.
История человечества только и делает, что говорит и предупреждает об этом. Но, видимо, революции и разочарования их итогами неизбежны.
Первый заместитель премьер‑министра Афганистана Бабрак Кармаль почувствовал на себе это более, чем кто‑либо другой. Сброшенная ему с барского плеча халькистов должность ничего не решала и не значила в стране. Вернее, должность была первейшая, ничего не значил на ней именно он, Бабрак Кармаль, лидер «Парчам». Как и в прежние годы, вся власть, но теперь не только партийная, но и государственная, сосредоточилась в руках «Хальк». И Тараки первым открыто игнорирует заместителя‑парчамиста, сделав вторым лицом в партии и стране министра иностранных дел Хафизуллу Амина – человека, которого на последнем съезде партии не избрали даже в состав Политбюро, настолько все делегаты поняли его коварство, приспособленчество, хитрость и жестокость. Неужели Тараки слеп? Или ему выгоден такой человек, чтобы на контрасте с ним самому выглядеть более благородным? К чему в таком случае приведут страну сыновья скотоводов и, как стал в последнее время говорить о себе Амин, «выходцы из низших слоев среднего уровня»? Да, а вот он – сын генерал‑полковника Мухаммада Хусейн‑хана – получил образование, его избирали в парламент. Почему он должен стесняться этого и почему из‑за этого теперь всю жизнь обязан довольствоваться вторыми ролями? Да уже и не вторыми, при нынешней ситуации только слепой не видит, что он, Бабрак Кармаль, уже вообще ни на каких ролях. Его нет. Нет его, его партии, идей «Парчам» – все подмято, растоптано, выброшено за борт истории…
Распалясь однажды от такого внутреннего монолога, Бабрак Кармаль пришел в кабинет к Тараки. Нет, не так, здесь все решают детали. Перед тем как войти, его вначале остановили, попросили подождать и пошли докладывать. Какая низость! Какое пренебрежение! Не хватало еще, чтобы его не пустили или не приняли.
Бабрак намерился идти к председателю Ревсовета самостоятельно, не дожидаясь разрешения, но вовремя вышел порученец и пригласил в кабинет.
Еще одна неловкость при встречах с Тараки, может быть даже самая большая, – это то, что Кармаль так и не решил, как же ему называть главу государства, как обращаться к нему. По имени – но не так близки они для этого да и не так он воспитан, чтобы фамильярничать со старшим по возрасту. В традиционном же слове «товарищ» Бабрак видел и чтил первоначальный его смысл и не мог позволить себе поступиться принципами. До этого как‑то обходились вообще без обращений друг к другу: вопрос – ответ, и до свидания. А теперь и встречи уже стали происходить все реже и реже, вернее, только на заседаниях.
Обойтись бы и напоследок без обращений. Да, напоследок, потому что есть гордость и совесть, чтобы отвергнуть должность пустого места. Он будет просить освободить его от обязанностей заместителя премьер‑министра. Он готов даже уехать из Кабула, перейти на дипломатическую работу, лишь бы быть подальше от восторженных, занятых самими собой халькистов, не видеть их здравиц друг другу, не чувствовать пренебрежительности по отношению к своим сторонникам.
– Я слушаю, – поднял голову из‑за бумаг Тараки, лишь только он вошел.
О, эта усмешка из‑под усов! Нет‑нет, надо иметь гордость, надо проявить твердость и уехать отсюда. Пусть ухмыляется кому угодно – Амину, готовому лизать пятки, Гулябзою, Ватанджару. А для него, Бабрака Кармаля, это в последний раз. В последний!
– Я пришел, чтобы сказать: я чувствую, что работать в правительстве на своем посту с полной отдачей не могу, – остановившись посреди кабинета, решительно начал Бабрак. Вновь удалось избежать обращения, никак не назвать Тараки – ничего, переживет. Он не Амин, чтобы рассыпаться насчет «великого учителя», это тому надо, чтобы сохранить титул «ученика». Он же будет краток. – Я считаю, что в данный момент я мог бы более плодотворно работать где‑нибудь послом за границей. Это будет лучше и для партии.
Надеялся где‑то в глубине души Бабрак, хотел верить, что Тараки замашет рукой, станет хотя бы ради приличия отговаривать, вспомнит его заслуги перед партией, революцией и страной. Напрягся, но… усмешка, опять усмешка.
– Хорошо, я подумаю над этим предложением, – ответил после некоторого молчания Тараки. Бабрак вдруг подметил, что Генеральный секретарь тоже никак не называет его. – Это только ваше решение или ваши товарищи думают точно так же?
Тараки наносил удар, и Бабрак Кармаль вспылил:
– Я говорю от себя, но мои товарищи по партии думают так же.
– Хорошо, – столь же выдержанно отозвался Тараки. И тут впервые Бабраку подумалось, что он делает ошибку, отдавая Тараки, халькистам свой пост. До этого он хоть как‑то, но влиял на политику, ограниченно, но был в курсе основных дел. А теперь? Тараки неспроста спросил про товарищей, он может отправить из страны не только его, но и других руководителей «Парчам». Зря, зря он это сделал, поддавшись эмоциям. В политике побеждает только твердый расчет. Забрать свои слова обратно?
Тараки продолжал с улыбкой смотреть на него, и Бабрак, не попрощавшись, повернулся и вышел. Ладно, хуже все равно не будет. А борьба еще не проиграна, она только начинается.
…Через несколько минут после ухода премьер‑министра к Тараки прибыл Амин. Вошел без доклада, поприветствовал учителя.
– Бабрак попросился на дипломатическую работу, найдется ему где‑нибудь местечко? – с улыбкой спросил Тараки своего министра иностранных дел.
– Бабраку? Конечно, найдется. И для других, кто его поддерживает, тоже бы нашлось, – хитро глянул, все понимая, Амин.
Необходимое послесловие. Через неделю в афганском руководстве произойдут изменения. Лидеры «Парчам» оставят свои посты в правительстве и будут назначены послами: Бабрак Кармаль – в Прагу, Н.А. Нур – в Вашингтон, Вакиль – в Лондон, Анахита – в Белград, Наджиб – в Тегеран и Бариалай – в Пакистан. За Кадыром, Кештмандом, Рафи и другими активистами «Парчам», оставшимися в Кабуле, установят слежку.
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану):
«(Дата и номер неразборчиво).