Наилучшей приманкой для него является свежая человечина, но если под рукой ее не оказалось, подойдет и крольчатина.
Аноним. «На ловлю птицы»
Не доезжая двадцати лиг до Тардера, Эгин свернул на дорогу, устами Лагхи обещавшую привести его к вилле «Три тюльпана».
Это было единственное место, где можно было найти госпожу Далирис, жену харренского сотинальма.
В последние десять лет она жила затворницей в «Трех тюльпанах», ссылаясь на лета, и страстно предавалась разведению хищных птиц. Так по крайней мере говорил Лагха, а не доверять ему у Эгина не было оснований.
– Вы думаете, госпожа Далирис меня примет? – с сомнением спросил Эгин, в очередной раз раскрыв Белый Цветок.
– Нет, не думаю. Более того, я совершенно уверен в обратном. Она вас не примет. Она вообще никого не принимает, кроме дочери, уже знакомой вам госпожи Ели, которая нечасто выбирается из своего манерного притона, чтобы навестить старуху. А также мужа, то есть сотинальма Фердара, который, к большому огорчению Далирис, погряз в интригах по самые уши и вдобавок завел себе юного фаворита Лая, с которым проводит все свое свободное время. Он успел пожаловать ему немало земель и имущества. Этим Лаем, кстати, сейчас усиленно занимается наше ведомство. Если, конечно, новый гнорр не прикрыл эту соблазнительную разработку. По моим прогнозам, года через три этот парнишка, если его, конечно, не отравят или не зарежут раньше, будет держать в своих руках множество важных ниточек. Впрочем, я отвлекся. Я лишь хотел сказать, что сотинальм Фердар тоже не донимает госпожу Далирис визитами. Она не встречается даже со своими сестрами и племянницами. И уж конечно, она не примет вас.
– А письмо? Если написать ей письмо? Подкупить челядь с тем, чтобы его передали ей? – предложил Эгин.
– Госпожа Далирис не читает писем. Это нам известно доподлинно. Она говорит, что слишком стара и с трудом разбирает чужие каракули. Но она, конечно, прибедняется. Старая ведьма переживет и сотинальма Фердара, который гораздо ее моложе.
– Ваши рассуждения, гнорр, завели меня в тупик. Если нет никакой возможности связаться с госпожой Далирис, зачем мы едем в «Три тюльпана»?
– Я не говорил вам, что не существует возможностей связаться с Далирис. Я просто хотел сказать, что обычные способы нужно выбросить из головы сразу. И приготовиться к тому, что придется попотеть.
– Я уже приготовился, – вздохнул Эгин. – Снова мастерить какой‑нибудь магический агрегат? Разыскивать перо птицы Юп и измененную воду? Спасать местную Итскую Деву?
– На этот раз мастерить ничего не надо. Достаточно будет купить прочную сеть из конского волоса с гирьками на концах. Такую сеть, чтобы стягивалась при помощи одной веревки в подобие мешка. Кроме этого, нам понадобится около десятка молодых, упитанных кроликов. Желательно также, чтобы кролики были черными, с белой звездочкой на лбу. Но можно и просто черных.
– Вы собираетесь заказать для меня жаркое?
– Нет, я собираюсь на охоту.
– На кого же мы будем охотиться? На волков? Сдается мне, что в этих лесах ничего, кроме серых, не водится.
– Нам не нужны леса. Нам нужны небеса. – Гнорр‑лилипут сделал торжественный жест своей крошкой‑рукой и добавил, понизив голос: – Мы будем ловить желтого онибрского грифа. Любимого грифа госпожи Далирис.
– Гм… Первый раз слышу про такую птицу, – признался Эгин.
– Когда офицер, ответственный за сбор информации о госпоже Далирис, сообщил мне о ней, я тоже подумал, что меня вышучивают. Гриф, да еще и какой‑то желтый… Говорят, его подарил госпоже Далирис князек одного дикого племени. В харренской столице даже пользуется популярностью история о том, что в этом диком племени воздают божеские почести мраморному рельефу, изображающему молодую Далирис. Как этот рельеф там очутился – история умалчивает. Но так или иначе, в Харрене рассказывают, что когда дикари узнали от купцов, которые скупают у них ароматную смолу и ценные шкурки, что их божество живет и здравствует в далекой северной стране, они передали Далирис этого грифа…
– Гм… трогательная история, – отозвался Эгин.
– Весьма. Я лично думаю, птица имеет более прозаическое происхождение. И все это – романтическое вранье от первого до последнего слова. Вранье, выдуманное Далирис со скуки. Не такие уж они дикие, эти так называемые дикари. Впрочем, важно одно: желтый гриф существует, и он очень дорог Далирис.
– Вы предлагаете поймать его и затем шантажировать супругу сотинальма при помощи ее любимца? – брезгливо поморщился Эгин. Этот план казался ему низким.
– Шантажировать не нужно. Мы просто привяжем к ноге грифа записку и отпустим его невредимым восвояси. Уверен, в этом случае Далирис наверняка прочтет наше послание. Кажется, мне есть чем ее заинтересовать. Впрочем, не знаю, сработает ли мой расчет. Я уже говорил вам: Далирис – странная женщина.
– План кажется мне ненадежным, – честно признался Эгин.
– Мне тоже. Но поверьте, Эгин, я не зря провожу в Белом Цветке сутки в одиночестве и тишине. Единственное, чем я могу здесь заниматься, – это думать. Думать, считать, сравнивать способы собственного спасения. И пока что ни одного более надежного пути связаться с Далирис я не изобрел.
– Значит, придется покупать сеть и кроликов, – вздохнул Эгин. – Не исключено, пока мы будем искать черных кроликов с белой звездочкой во лбу, и мне придет в голову что‑то путное.
Но ничего путного в голову Эгину не пришло.
Кролики и сеть были куплены в ближайшей деревне. Не доезжая до «Трех тюльпанов», Эгин свернул в лес.
Они расположились на вершине песчаного холма, в сосновой роще. Лагха утверждал, что «Три тюльпана» совсем близко, чуть к северу. Но сколько ни всматривался Эгин, ни на севере, ни на северо‑востоке ничего похожего на шикарное человеческое жилье не было.
– «Три тюльпана» находятся в седловине, точнее, даже во впадине между пологими холмами. Поэтому вилла видна только с вершин этих холмов, но они бдительно охраняются. Жена харренского сотинальма любит уединение.
– Может, подъедем ближе? Интересно все‑таки знать, совпадают ли харренские представления о роскоши с варанскими? Хотя бы в общих чертах?
– Приближаться к вилле опасно – можно попасться на глаза конной охране. Вам будет трудно объяснить этим живодерам, зачем вы приделываете сеть на деревьях. В лучшем случае это будет стоить денег. В худшем – вам придется пустить в ход «облачный» клинок.
Эгин кивнул – спорить было не с чем. Кролики ожесточенно возились в мешке, притороченном к задней луке седла, и обреченно вякали, ожидая своей участи.
– По‑моему, вон та поляна достаточно велика для того, чтобы Король Лазури смог приметить добычу и не побрезговал сесть, – сообщил Лагха.
– Король Лазури? – переспросил Эгин, удивленно воззрившись на гнорра.
– Забыл вам сказать, Эгин. Нашего грифа зовут Королем Лазури.
– По‑моему, для птицы слишком помпезно.
– По‑моему, тоже. Но у Далирис всё так: манерно и чрезмерно.
Поляна действительно была удобной. Ветви сосен были крепки, сами сосны – не слишком высоки. Словом, обвязать нижние ветви веревками, вырезать и приладить колки и приспособить сеть так, чтобы она упала на грифа, когда он сядет на умерщвленного кролика, можно было без особых трудов.
– Короля Лазури выпускают полетать по утрам – об этом мне известно из специальных донесений по «Трем тюльпанам». Это значит, что мы начнем завтра на рассвете. Все следует подготовить безупречно. Потому что если мы не сможем поймать Короля Лазури с первой попытки, значит, мы не поймаем его никогда. И тут уже никакие мои заклинания не помогут. Гриф – умная птица. Два раза ее не провести на одной и той же мякине.
– Да тут хоть бы один раз получилось, – вздохнул Эгин. – Да с чего вы в конце концов взяли, Лагха, что птица полетит именно в эту сторону?
– Король Лазури вылупился из яйца в Онибрских горах, что от «Трех тюльпанов» на юго‑западе. Значит, и на прогулки Король Лазури будет летать в юго‑западном направлении. Такой уж нрав у грифов. Они всегда помнят о родине.
– Ну хорошо. Допустим. В грифах я не разбираюсь. Но даже из общих соображений понятно, что грифу будет трудно заметить кролика, лежащего на опушке леса.
– Об этом не беспокойтесь, – отмахнулся Лагха. – Он разглядит даже цвет глаз у кролика.
– А если он будет сыт? – не унимался Эгин.
– Ни один гриф, как бы он ни был сыт, не устоит перед черным кроликом с белой звездочкой во лбу, – заверил Эгина Лагха.
– Странная теория.
– Это не теория. Это самая что ни на есть практика.
– Разве Свод имеет отдельную разработку по ловле желтых грифов?
Лагха расхохотался.
– Нет. Свод не имеет. Но я знаю, как ловить грифов.
– Если не секрет, откуда?
– В моем положении неприлично иметь от вас секреты, – растянул свои призрачные губы в улыбке Лагха. – Вы знаете обо мне так много, что сколько я ни добавляй, положение к худшему не изменится. Так вот: когда я был маленьким мальчиком, меня звали Дайл. Я помогал старшим братьям охотиться на этих своевольных и опасных птиц.
– Но в Варане не водятся грифы!
– А я и не говорил, что дело было в Варане. Тогда я жил в Багряном Порту. До сих пор я могу говорить с южанами на их родном языке, потому что это и мой родной язык тоже. Правда, охотился я на грифов не в Онибрских горах, а на бурых кряжах Гэраяна. Но сути дела это не меняет.
Эгин едва не выронил лотос из рук от неожиданности. Из сказанного гнорром следовали как минимум две странные вещи.
Во‑первых, что он не варанец по рождению, хотя говорит на варанском безукоризненно. Во‑вторых, что он помнит не только свое настоящее имя, но и свою настоящую семью. Вдобавок выходит, что Лагха прожил с ней достаточно долго. Вряд ли грудной младенец способен оказывать действенную помощь старшим братьям в охоте на птиц! До этой минуты Эгин был уверен, что некогда на Медовом Берегу он узнал от своего друга и учителя Авелира полную или почти полную историю гнорра Лагхи Коалары.
Из этой истории следовало, что наставником Лагхи, научившим его основным действенным магическим приемам, был темный маг‑эверонот по имени Ибалар.
В частности, он подготовил Лагху к тому, чтобы пройти устрашающую Комнату Шепота и Дуновений и выйти живым из прочих испытаний, уготовленных смельчаку, который дерзнет претендовать на то, чтобы стать главой Свода.
Именно Ибалар подсказал Лагхе, как победить здравствовавшего на тот момент гнорра Карувва. Все эти науки Ибалар вдалбливал в него с одной целью: чтобы после того как Лагха убьет Карувва, использовать его в своих магических и в некотором роде политических целях. Однако почему‑то Эгин был уверен, что Ибалар взял для своих нужд маленького варанца‑сироту или, может быть, даже мальчика, учащегося в одном из номерных поместий Свода!
– Так вы южанин? – промолвил ошарашенный Эгин.
– Ну да, Эгин. Я мог бы и не говорить вам об этом. Если бы не заметил, что вы серьезно сомневаетесь в моем авторитете по части охоты, – с нескрываемой иронией сказал Лагха.
– Раз так, объясните мне тогда, зачем нам шесть кроликов. Вы ведь сами сказали, что мы можем сделать только одну попытку?
– Для того чтобы Король Лазури заинтересовался нашей наживкой, кролик должен быть очень свежим и еще теплым. Это значит, что нам придется убивать по кролику каждые два часа, уносить старого подальше и снова ждать…
– Соблазнительная перспектива. Ну хорошо. А если вместо Короля Лазури на кролика спустится какая‑то другая птица?
– Об этом тоже придется позаботиться вам, Эгин. В этом деле нет ничего лучше заклинаний. Заклинаниям я вас научу.
Ночь Эгин провел в бедном местечке – в том самом, откуда родом были назначенные на заклание кролики.
Но поспать толком ему так и не удалось. Его грызли изголодавшиеся по благородным гиазирам клопы, на языке вертелись южные заклинания, завлекающие грифов. Тем не менее к рассвету Эгин уже был на той поляне, что загодя отметил Лагха.
Эгин задушил первого кролика, вспорол ему живот, как учил Лагха, и разбросал внутренности неподалеку от тушки лежащего на боку зверька.
Затем он тщательно развесил сеть в ветвях двух сосен и вывел длинную веревку в шалаш из сосновых ветвей, который соорудил еще вчера.
Потом Эгин долго тренировался в приведении сложного механизма из веревок в действие. Наконец, он тщательно подмел опушку и разбросал всюду свежую хвою. Оставалось затаиться в шалаше и ждать.
Ненадежное зимнее солнце ненадолго выскочило из‑за туч и вскоре снова пропало. Лес стал пасмурным и неприютным. Эгин занимал себя воспоминаниями. Больше всего он боялся заснуть. А в сон его клонило непреодолимо.
Лучи солнца не проникали сквозь серую облачную плеву, а значит, определить время более или менее точно было сложно. Когда, по расчетам Эгина, наступил полдень, он живо покинул свое убежище, забрал похолодевшую тушку зверька, зарыл ее неподалеку и положил на старое место нового кролика. Король Лазури все не появлялся.
От непрерывного смотрения в одну точку у Эгина затекла шея и начали слезиться глаза. Он сменил позу, но от этого его шансы задремать, казалось, лишь удвоились.
Эгину пришлось признать, что охотник из него никудышный. И неудивительно – всю свою жизнь он считал охоту чем‑то средним между блажью и свинством. И надо же, именно сейчас эти презренные охотничьи навыки – терпение, алчность и тупая собранность – оказались ему нужнее всего!
«Может быть, Король Лазури уже прилетал, но, заметив, как я меняю мертвого зверька на свежего, сообразил, что происходит, и отправился восвояси? Ведь говорил же гнорр, что грифы – очень умные птицы?» – спросил себя Эгин.
Чтобы как‑то развлечься, он отпер Белый Цветок и поделился своими опасениями с гнорром.
– Если птица уже прилетала, она никогда не вернется вновь. Поэтому об этом лучше не думать. Лучше полагать, что, наверное, сегодня госпожа Далирис отменила прогулку своего любимца…
– …Или что пока мы с вами наслаждались чудесами Ита, госпожа Далирис подрезала ему крылья. Чтобы не потерялся, – процедил Эгин.
– Это вряд ли, – отвечал гнорр. – Далирис может выдергивать ноздри лакеям за то, что они храпят в своих каморках, и сечь батогами крестьян, когда ей кажется, что они нарочно не моются, дабы оскорбить ее эстетические чувства. Но она никогда не причинит вреда птице. Такая уж она женщина.
– Скоро солнце зайдет, – мрачно сообщил Эгин. – Кстати, а по ночам грифы летают?
– Нет. По ночам – нет. На Севере – никогда. Северная ночь кажется им самим небытием.
– По крайней мере ждать осталось недолго, – утешился Эгин.
Ветра не было, лес казался нарисованным акварелью на свитке величиной с полнеба. Заходящее солнце подмигнуло Эгину сквозь узкую щель между горизонтом и нижним краем сырой облачной простыни. Стволы дальних сосен сверкнули живой медью и на секунду стали похожи на волосы Овель. Чудесные, каштановые волосы с медными отсветами, какими однажды видел их Эгин.
Тогда Овель была в платье из золотой парчи, шлейф которого, изукрашенный жемчугом и стразами, был таким тяжелым, что Овель едва передвигалась… Тяжело ступая, она шла по аллее пиннаринских Публичных Садов, нервно обмахиваясь элегантным шелковым веером. Овель высокомерно глядела по сторонам, высматривая среди гуляющих молодого аррума Опоры Вещей Эгина…
В своем золотом платье с шлейфом, драгоценностей на котором было больше, чем в ином провинциальном казначействе, она была похожа и на куклу, и на богиню одновременно. Эгин нарочно замешкался, чтобы продлить радость сопричастности этому чудесному шествию.
Внезапно из кустов самшита на аллею выскочила курочка павлина. Она стремительно пересекла дорогу прямо перед рассеянно глядящей вдаль Овель. Та испуганно ойкнула, остановилась и закрыла лицо широким златотканым рукавом… Это движение – вспышка золота, смазавшая свечение медно‑каштанового шелка волос, – врезалось в память Эгину так отчетливо и так мучительно, что на глаза его невольно навернулись нежданные слезы.
На мгновение Эгину показалось, что его сморил сон. Эгин встрепенулся всем телом – но нет, глаза его были открыты, если он и грезил, то грезил наяву. Эгин снова переключил свое внимание на поляну, где лежал кролик, но там не было ничего, кроме уже знакомого золотого всплеска, то и дело закрывавшего медно‑каштановое сияние сосновых стволов. «О Шилол Изменчиворукий, да это же Король Лазури!»
Огромная золотая птица с мощной, опушенной серебром и длинной, словно туловище тропической змеи шеей садилась на поляну.
«Почему этот гриф зовется желтым? Да он же золотой!» – пронеслось в голове у Эгина.
Он замер в немом ликовании. Король Лазури имел воистину королевский размах крыльев и королевскую повадку.
Величественно спустившись на опушку, гриф вонзил когти в тушку черного зверька и уже готов был взмыть в небо, а Эгин все смотрел на него, словно зачарованный похотью юноша на предмет своих воздыханий. Он был готов поклясться: перед ним не живая птица, нет – колдовское наваждение!
Он задумчиво наблюдал за тем, как Король Лазури с трудом отрывается от земли. Вдруг все внутри Эгина перевернулось вверх дном и он с печальной, звонкой ясностью осознал, что еще секунда – и золотое наваждение взмоет в свинцовеющие небеса!
В этот переломный момент руки Эгина оказались куда более сообразительными, чем его голова. Он машинально дернул за веревку.
Сеть с развешенными по краям бронзовыми грузиками рухнула на птицу и прижала ее к земле. Внезапно неожиданная бодрость наполнила все члены Эгинова тела, он рванулся прочь из шалаша, попросту развалив его, выскочил на поляну и, бросившись на сеть сверху, прижал птицу к земле со всей возможной бережностью – ведь сломать грифу крыло означало бы то же самое, что не поймать его совсем.
Птица сопротивлялась с почти человеческим ожесточением. Она расклевала левую ладонь Эгина в нескольких местах до кости и разодрала сеть когтями сразу в нескольких местах. Она шипела, клекотала и издавала страшные, какие‑то не птичьи звуки. Глаза ее, казалось, были готовы испепелить охотника, столь много злобы и воли к свободе было в них.
И все‑таки после яростной возни ему удалось связать кожистые ноги Короля Лазури и обездвижить птицу, красивее которой, и в этом Эгин тоже готов был поклясться, он не видел никогда в жизни.
Теперь оставалось только привязать к ноге грифа записку, которую он написал еще ночью под диктовку гнорра, и снова пожаловать ему вольную волю. Как хотелось Эгину снова увидеть Короля Лазури в полете!
Глава 5
«Три тюльпана»
Вокруг госпожи Далирис всегда царила атмосфера веселого праздника.
Сорго окс Вая. «Что видел и слышал»
– Кто здесь Эгин окс Сур, чиновник Иноземного Дома? – спросил немолодой бородатый мужчина, обладатель вкрадчивого голоса и широченных плеч.
– Я в вашем распоряжении, – отвечал Эгин, вставая с лавки.
Он поклонился, тая ликование. «Эгином окс Суром», то есть выдуманным специально для этого случая неблагозвучным именем, его могли назвать только с подачи Далирис. Хотя ответа от нее и пришлось дожидаться на деревенском постоялом дворе два нудных дня, он все‑таки пришел. Этот широкоплечий мордоворот с замашками мажордома и есть ответ! Король Лазури выполнил свою миссию. И госпожа Далирис готова по крайней мере обсудить предложение, которое изложил Эгин в своей записке.
– С вами желает побеседовать одна благородная госпожа, – продолжал гость. – Она приглашает вас посетить ее дом.
Эгин нетерпеливо кивнул.
– Я очень рад этому известию.
– В таком разе извольте собраться побыстрее. Госпожа не любит ждать.
«А сама два дня тянула кота за хвост», – хмыкнул Эгин про себя. И вежливо оскалился.
– Велите седлать! – крикнул Эгин хозяину постоялого двора. И, обращаясь к пришельцу, добавил: – Подождите меня у коновязи.
Когда он вышел во двор, оказалось, что помимо широкоплечего бородача его дожидаются еще четверо вооруженных конников.
Хотя бородач и называл Далирис просто «госпожой», а «Три тюльпана» – «домом госпожи», ввести крестьян в заблуждение такими простенькими умолчаниями было невозможно.
Не только Эгину, но и всей деревне было ясно, что за «госпожа» прислала сюда своих людей. Множество любопытных глаз украдкой смотрело на отряд и на Эгина. Смотрело со страхом и благоговением.
Эгин поправил на груди сумку с лотосом и наподдал жеребцу по бокам. Он знал – начинается самая ответственная часть плана.
Не успели они отъехать от деревни, как бородач и его спутники остановились.
– Госпожа поставила одно условие. Предупреждаю сразу: если вы не примете его, вам придется вернуться.
– Что за условие? – с нарочитой беспечностью осведомился Эгин.
Бородач щелкнул пальцами. Один из всадников эскорта протянул ему глухой колпак из черного бархата – ни прорези для носа, ни прорезей для глаз.
– Вот оно – условие.
Эгин понял, что должен надеть этот колпак и проехать в нем весь путь до «Трех тюльпанов». А может, и до самой гостиной жены харренского сотинальма. Чтобы, значит, варанец не смог приметить расположение охраны или просто не болтал лишнего после стакана гортело.
Эгин всегда был невысокого мнения об этом способе скрывать явное – все равно те, кто представляет опасность для таких дам, как Далирис, и так знают все, что нужно: от расположения нужников до имен горничных. Те же, кто опасности не представляет, могут глазеть на расположение постов охраны хоть до позеленения – что они потом будут делать со своими ценными впечатлениями? На засахаренные орехи обменивать?
Но выхода не было.
– Я принимаю ваше условие. – Эгин передал поводья своей лошади бородачу и надел колпак.
Дышать под колпаком было трудно, да и темп езды заметно снизился. Когда Эгин и его свита наконец‑то добрались до «Трех тюльпанов», уже вечерело.
Эгину помогли спешиться и, словно слепого, провели через двор, помогли подняться по лестнице. За лестницей были комнаты, где витали запахи душицы и ладана, потом – комнаты без запахов. Все это время его конвоиры не говорили ни слова. Наконец они остановились. «Неужели пришли?» Говорить, кстати, Эгину тоже не разрешалось.
Где‑то справа от себя Эгин услышал необычный лай. Вроде бы лаяла собака. Но в то же время он был готов поручиться, что собаки лают совершенно не так. В пяти шагах от него зашуршало женское платье.
– Это он? – спросили по‑харренски. Голос был скрипучим, но не лишенным приятности.
– Так точно, Эгин окс Сур, – подтвердил бородач и добавил со значением: – Он вооружен магическим мечом Белого Кузнеца.
– Я же сказала, он может оставить его при себе, – с легким раздражением сказала дама. – Человек, отпустивший на волю Короля Лазури, никогда не позарится на бабкины бриллианты.
Вслед за этими словами раздался тихий старушечий хохот, больше похожий на хриплое кудахтанье.
– Так точно, – натужно подтвердил бородач.
Эгин услышал, как удаляются шаги его конвоиров.
– Да снимите наконец эту дурацкую… шапку!
Эгин не сразу сообразил, что на сей раз слова Далирис обращены к нему.
– Я получила вашу записку, – важно начала Далирис. – Мне кажется, здесь есть о чем поговорить.
Жена харренского сотинальма вела беседу, почесывая за ухом шута, изображавшего собаку. Шут стоял на четвереньках, вилял задом, к которому был прикручен хвост, напоминающий собачий, и время от времени лаял и поскуливал. Его нос был вымазан черной краской, штаны и куртка обшиты мехом. Шут был немолод и одышлив. Словом, тошнотворное зрелище.
Эгин согласно кивнул. Он знал – в его положении лучше придержать язык до поры до времени. Пусть сначала Далирис выскажет все, что сочтет нужным.
– Мне нравится ваше предложение, хотя, говоря откровенно, я не верю в то, что вам удастся найти Королю Лазури пару. Малыш очень тоскует в одиночестве! Я снарядила уже четыре экспедиции в Онибрские горы. Две из них вообще не вернулись. А две вернулись ни с чем. Но может, хоть вам повезет?
– Я был в тех местах. И я имею некоторый опыт в общении с этими птицами, – заявил Эгин.
В соответствии с планом, который они загодя составили с Лагхой, он должен был изображать перед Далирис заядлого птицелова. Но при этом птицелова, не забывающего о том, что он дворянин.
– Согласитесь, милостивый гиазир, не будь у вас этого проклятого опыта, вы едва ли словили бы моего малыша. В первый момент, когда я только прочла вашу записку, на меня нахлынуло искушение тут же послать за вами убийц. – Морщинистое лицо Далирис скривилось в светской улыбке.
– Вот как?
– Да‑да. Настолько удручила меня ваша выходка. Потом, выходит, что если моего малыша смогли споймать вы, пусть даже умелый птицелов, значит, его может споймать и кто‑нибудь другой! Моя мечта – чтобы все ваши братья‑птицеловы провалились сквозь землю. И я думала начать осуществление своей мечты с вас…
«Кажется, древний род госпожи Далирис происходит не из Харрены. Что это за „споймать“, „словить“? Она что – таркитка? Владеет харренским почти безупречно, акцент не слышен, но время от времени – какой‑то подозрительный проблеск просторечия. Старческий распад внешних покровов семени души?»
– Это очень мило с вашей стороны, – галантно поклонился Эгин, который все еще стоял, поскольку приглашения сесть пока не получил.
– Но я преодолела свое искушение. Все‑таки вы, гиазир окс Сур, благородный человек! Ведь вы могли бы шантажом выменять у меня Короля Лазури чуть ли не на главарь… флаг… флагман харренского флота! Но вы этого не сделали. Вы отпустили бедняжку домой. И я решила пощадить вас.
– Благодарю вас, госпожа.
– И я вас пощадила, – самодовольно заключила Далирис.
«Кажется, старуха немного чокнутая», – догадался Эгин. Между тем он слушал эти запоздалые, неуместные угрозы вполуха.
Он уже успел привыкнуть к тому, что обладающие властью женщины упиваются ею еще более невоздержанно, чем мужчины. Ему оставалось только упражняться в учтивости.
– Прошу меня простить, госпожа Далирис. Но поймать Короля Лазури для меня означало единственную возможность привлечь ваше внимание к моему предложению.
– Все правильно. На вашего брата у меня обычно нет времени. Так что в некоторой сообразительности вам не откажешь.
Шут‑собака, потявкивая, подошел к Эгину, по‑собачьи поднял ножку и… горячая струйка нежданно оросила штаны Эгина. «Тьфу, Шилол!» – Эгин отступил на два шага. Он не решился пнуть «пса» ногой и растерянно переводил взгляд с него на Далирис.
Далирис залилась хохотом, словно стала свидетельницей чего‑то воистину сногсшибательного.
– Прекрасно, вы не находите? – спросила она, отсмеявшись.
– К сожалению, не нахожу.
– У вас неуживчивый характер, – вдруг заключила Далирис.
– Охотно допускаю, – сказал Эгин и замолчал, твердо глядя Далирис прямо в глаза.
Как ни странно, эта мера оказалась действенной. Далирис посерьезнела и прикрикнула на «пса». Тот поджал свой «хвост» рукой и послушно спрятался за диван, обитый розовым сукном, на котором сидела Далирис.
– Хорошо, – сказала она. – Так что же вы хотите за то, чтобы доставить мне женицу… самку онибрского грифа?
– Сущий пустяк. Я хочу, чтобы вы научили меня, как сделать глиняного человека.
В воздухе зала повисла пауза, угрюмая, как ночь перед ураганом, и длинная, словно зима.
– Глиняного человека?
– Именно, – подтвердил Эгин, не отводя глаз от Далирис.
– А кто вам сказал, что я это умею?
– Я знаю магию. Узнать об этом мне было нелегко, и я дорого заплатил за это знание…
– Вы хоть понимаете, любезный Эгин окс Сур, на какие меры вы меня вынуждаете? – Рот Далирис скривился в неприятной гримасе.
– Да. Я снова «вынуждаю» вас на то, чтобы покуситься на мою жизнь, – спокойно ответил Эгин. Такой поворот разговора они с Лагхой тоже просчитывали. – То есть убить меня, как вы убили тех глупцов, что помогали вам делать прекрасную госпожу Елю.
– Для покойника вы очень болтливы. – Далирис в ярости треснула веером по ладони левой руки.
– Вы не первая и не последняя, кто называет меня покойником, – с нажимом сказал Эгин. – А я все еще жив. Хотите знать почему? Потому что болтливость, равно как шантаж ради быстрого обогащения, мне чужды. В противном случае я обменял бы Короля Лазури на флагман харренского флота. Меня интересует только рецепт глиняного человека. И более ничего.
Эгин буквально топил жену харренского сотинальма в колдовском омуте своих расширившихся зрачков. И был вынужден признать, что Далирис не из тех, чьим мнением легко манипулировать.
– Скажите, знает ли о глиняных людях Еля? – спросила Далирис шепотом.
– Нет. Ни Еля, ни кто иной не знают об этом. Но если вы решитесь убить меня, о глиняных людях узнают все – от гнорра Свода Равновесия до актеров Волшебного театра Ита.
С черными, крашеными космами, уложенными в неряшливую прическу, в своем черном платье с высоким кружевным воротником, семидесятилетняя Далирис была похожа на самку паука‑пустынника, принявшую человеческое обличье.
– Вы хотите, чтобы я расплатилась с вами за желтого грифа тем, что я знаю?
– Да.
– Хорошо. Когда вы принесете мне птицу, я расскажу вам все.
– Мне нравится ваша рассудительность, госпожа Далирис. Но я хотел бы получить аванс.
– Аванс?
– Именно так. Скажите мне, как вы сделали Елю, и я принесу вам грифа в ближайшие четыре месяца.
– Что за вздор? Вы предлагаете мне расплатиться за товар, который я еще не держала в руках! – возмущенно воскликнула Далирис.
– Нет. Я предлагаю вам поверить мне. Вы должны войти в мое положение. У меня не будет причин идти на риск ради желтого грифа, поскольку я знаю наверняка: когда я принесу его вам, вместо платы я получу отравленную стрелу в спину.
– Вы проницательны, милостивый Эгин окс Сур. Пожалуй, я так и сделала бы, ведь это очень разумно.
– Это не очень разумно и вдобавок подло. Поэтому, если вы хотите самку для Короля Лазури, вы должны открыть мне свой секрет сейчас. Обещаю вам, я принесу птицу.
– А где гарантии?
– Никаких гарантий нет. И быть не может.
– Хорошо. Мое земное время истекает, я скоро умру, – вдруг сказала Далирис, ее лицо стало похоже на бронзовую маску из древнего могильника. – Пожалуй, это единственное, что заставляет меня поступать так, а не иначе. Дайте мне клятву – клятву на крови, что вы не обманете меня, и вы получите свой аванс.
Эгину стало немного страшно – «клятв на крови» он не давал никогда в жизни, хотя и знал, что в безумной Харрене каждая вторая сделка скрепляется именно так. Что‑то в этой клятве было жутковато‑архаическое, правдивое, злое.
Но отступать было некуда – он и так вел торги на грани блефа. Эгин вынул «облачный» клинок из ножен и надрезал себе мизинец. Кровяная капель застучала о мраморные плиты зала.
– Да обернутся моя кровь огнем, мои глаза – гноем, а мои кости – известью, если я нарушу клятву, данную госпоже Далирис, – медленно произнес Эгин.
За занавешенными окнами прогрохотал немыслимый зимой гром. Далирис обернулась к окну и удовлетворенно причмокнула.
– Ваша клятва принята, любезный окс Сур. А теперь слушайте. Я не могу сделать глиняного человека сама. И я не могу научить вас этому, поскольку сама не умею. Елю, мое весеннее солнышко, сделал для меня странствующий маг, имя которого я буду вспоминать добрым словом и на смертном одре – Адагар. Где его найти, я не знаю. Но чтобы не показаться вам обманщицей, скажу: мне известно, что он жив и что отыскать его возможно. О том, где сейчас Адагар, знает любой из странствующих магов Круга Земель. Вам достаточно найти такого странника и спросить его об Адагаре.
– Но где искать этих странников?
– Смешно слышать такой вопрос от человека, знающего магию, – фыркнула Далирис. – Для этого вам нужно оказаться в Тардере. Выйдите на площадь Мясников в ночь на следующее новолуние. Присмотритесь хорошенько. И вы узнаете странствующего мага.
– Но как? Как я его узнаю? На нем что, будет черный плащ до земли, колпак звездочета и посох, изогнутый пьяной змеей? – Эгин откровенно иронизировал. Он знал – если настоящий, матерый маг не хочет быть узнанным, его не то что отличить от обычного человека, но и увидеть‑то практически невозможно.
– Узнать странника как стакан воды выпить. Уверена, тот, кого вы встретите в Тардере на площади Мясников, окажется вашим старым знакомцем…
И Далирис снова рассмеялась своим резким, кашляющим старушечьим смехом. Ее «пес» выразил сорадование хозяйке заливистым воем из‑за дивана.
Вечерело, но Тардер, казалось, не замечал смены времени суток. Народу на улицах меньше не стало – по крайней мере так показалось Эгину.
Пятиугольная площадь или, как назвала ее Далирис, площадь Мясников в этом смысле не представляла собою исключения.
Она располагалась в самом центре харренской столицы и была окружена плотным кольцом лавок, из которых лишь одна пятая имела отношение к торговле мясом. Остальные сбывали что попало – от сукна до лекарств и бакалеи.
Вывески и гербы лавок, подсвеченные масляными фонарями, выглядели довольно привлекательно. И покупатели, которые приходили на площадь не столько чтобы купить, сколько чтобы развлечься перед сном, позволяли себя привлечь – насмотревшись на шелка и кружевные воротники, они усаживались на крыльцо лавки продавца амулетов и, отдохнув, шли прицениваться к ювелиру…
Да и на самой площади даже в сумерках шла торговля – торговали сладостями и подогретым вином, женщинами, вялеными фруктами и первыми цветами – бело‑зелеными подснежниками, привезенными с юга, мальчиками, сыром, который в Харрене заведено подавать к вечерней дружеской трапезе, и даже дым‑глиной.
Эгин впервые видел дым‑глину, так сказать, «в свободной продаже». В Варане распространение этого дымотворного зелья, которое представляло собой смесь растертых в пыль минералов и экстракта из водорослей и грибов, обладающих дурманящим действием, каралось смертью. Уличенного в торговле дым‑глиной преступника бросали в подвал с гадюками – редкий случай, когда власти находили уместным разводить такую дорогостоящую канитель ради наказания ослушника, которого можно было бы и просто повесить. Значит, по мнению вдохновляемых Сводом Равновесия законодателей Варана, в дым‑глине было нечто выходящее из ряда вон, сверхопасное.
Эгин подозвал торговца. Он долго ощупывал крошащийся катышек серо‑зеленого цвета, который был величиной с каштан. Потом не удержался – и купил. Уж очень ему хотелось взглянуть на этот крамольный сильнодействующий дурман при свете дня. Пробовать дым‑глину в намерения Эгина не входило.
Торговец сразу догадался, что имеет дело с новичком, и, подозревал Эгин, не упустил случая подсунуть ему подделку. Эгин расплатился и спрятал кулечек в сарнод – в конце концов ему было плевать, – ему нужно было всего лишь чем‑то себя занять, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Мало ли, сколь долго ему придется дожидаться странствующего мага на этой площади. Возможно – до рассвета. Не исключено даже, что Далирис обманула его. И тогда вся эта затея – полная бессмыслица.
Гнетущий колосс башни Оно, о которой виршей было сложено не меньше, чем об Элиене Звезднорожденном, был виден в Тардере отовсюду. В том числе и с площади Мясников. Эгин так долго пялился на эту трижды священную постройку, ошиваясь вдоль прилавков, что у него началось легкое головокружение.
Он снова принялся разглядывать покупателей и торговцев – ни одного знакомого лица. Ничего, что намекало бы на принадлежность человека к клану странствующих магов.
Конечно, ожидать, что вдруг появится некто с деревянной табличкой, на которой вырезано что‑то вроде «Я – странствующий маг», со стороны Эгина было наивно. Но он все‑таки не терял надежды на то, что Пестрый Путь каким‑то чудом вынесет е