Моя жизнь на театре
(рассказ из серии «мои коммуналки»)
Когда меня выгнала очередная жена, я долгое время жил в большущей коммунальной квартире. В отличие от описанной Высоцким квартиры, где «на сорок восемь комнаток всего одна уборная», в этой были всего двадцать две комнаты и целых два сортира. А еще имелась большущая кухня с тремя газовыми плитами и «нелегальная» ванная.
Дом располагался на набережной Мойки, буквально в ста метрах от Невского. При батюшке царе здесь была гостиница, в которой, между прочим, в 1811 году останавливался дядя с племянником. Дядя был известным в Москве поэтом, а племянник только начинал «марать бумагу». И по фамилии дядя с племянником были Пушкины.
А в той части дома, что располагалась во дворе, до революции были меблированные квартиры, в которых жили богатые аристократы. После революции аристократов «ликвидировали как класс», а квартиры, занимавшие по полэтажа, объединили и устроили общежитие коридорного типа для пролетарских студентов. После войны «ликвидировали» и общежитие, а студентов не ликвидировали (времена после смерти товарища Сталина были уже «вегетарианские»), а переселили в другое, более приспособленное здание, и восстановили прежние квартиры, только вселили в них не аристократов, а «разной твари по паре».
Я жил в квартире на третьем этаже, занимая маленькую комнатку – шкаф, как у Раскольникова, только с окном во двор. Вернее, окно выходило на крышу, потому что двор занимал Театр эстрады, «Театр Райкина», как – говорила Ульяна Зиновьевна, старушка-соседка. Она прожила в этой квартире 50 лет, родила и вырастила сына-алкоголика, который и по сей день жил при ней. «Так и помру в этой квартире. Всю жизнь ждала, что получу отдельную. Одно время Райкин хотел забрать под театр, да не успел. Помер! Царствие ему небесное. Хоть и иудей, а какая Богу разница!»
Короче, из окна моей комнатенки открывался вид на железную крышу, под сводами которой располагался зрительный зал театра. Крыша была ржавая (проживи Райкин еще десяток лет, обязательно починил бы), закидана бутылками и мусором, выбрасываемым несознательными жильцами из окон. Звуки от разбивающихся о крышу бутылок напоминали разрывы гранат. Канонаду разбавляли осколочные разрывы штукатурки, осыпающейся с обветшалых стен дома. По вечерам и утром выходного дня пол и стены моего жилища начинали дрожать, как при землетрясении, но я уже знал, что в театре начался очередной спектакль, и это «грянули» акустические установки.
Комнатка моя располагалась почти посредине квартиры, где был небольшой холл и стоял телефон, который день и ночь звонил. На время звонка все соседи становились глухими, и к телефону подходил я.
- Алле! Можно Таню к телефону?
- Да, пожалуйста!
Таня, жила в квартире вместе с родителями и дочкой. Она родилась и выросла здесь и другой жизни не знала. Звонили ей часто, по-видимому, потенциальные мужья. Таня в синеньком халатике усаживалась в кресло и заводила длинные разговоры. Мы с сыном так и прозвали ее – «синий халатик»!
Очередной звонок.
- Можно Макарова?
- Да, сейчас позову.
Леша Макаров -- бывший сантехник, но не пьяница. Уж лучше бы он пил. Хмурый и неуживчивый, еще не старый мужик, с увечной ногой, переваливаясь, как утка, шаркает к телефону. Я знаю, что ему звонит сестра. Она опекает своего младшенького, готовит, стирает и убирает за ним, получая в «благодарность» только его ворчание и недовольство. Ну, что с него возьмешь? Богом обиженный человек.
Долгие звонки.
- Сеню Каган можно?
- Сеня еще не пришел с работы, может Надю позвать?
- Нет, Надю не надо. Я позже позвоню!
Это -- Ростовцев, бывший актер, давнишний друг Каганов. Сеня, бывший настройщик роялей, в перестройку ушедший в снабженцы, ибо кому тогда нужны были рояли и их настройщики? Надя – любительница «пивасика». Початая полуторалитровая бутылка пива все время стояла у нее в кухонном шкафу.
-- Я прихожу с работы, - жаловался мне часто Сеня, - а она уже в ж… пьяная! Ну, ты уж поработай с ней!
«Поработать» стоило и с самим Сеней, ибо в выходные он «отрывался» по полной! Встретив меня в коридоре, он, уже хорошенький, зазывал к себе в комнату, за журнальный столик, уставленный закусками и бутылками, плюхался в свое кресло и включал видик. Пока он был относительно трезвым, мы говорили только о футболе и битлах. Приняв на грудь «полкило», он начинал ругаться, оскорблять и засыпал в своем кресле. Я пользовался моментом, чтобы потихоньку ретироваться. В следующие выходные все проходило по тому же сценарию.
Через окно моей комнаты можно было легко попасть на крышу театра. Я использовал ее как место для сушки белья и для загорания. Другие жильцы третьего этажа тоже загорали, сушили белье и протрезвлялись под проливным дождем.
Правда, из окон администрации театра периодически высовывалась голова и вещала:
-- Молодой человек! Немедленно уйдите с крыши, вы ее испортите, а она и так протекает! Сейчас милицию вызову!
-- А ваша музыка мешает спать ребенку! Продолжайте ходить, молодой человек, – раздается женский голос с пятого этажа.
--А у вас кто-то телевизéр ночью включает на всю катушку, – предъявляет претензии мужчина с четвертого этажа.
-- Это Лешка из 93-й комнаты. Он как напьется, так включает полный звук и спит, – дает справку бабля из соседней квартиры.
- Да заткнитесь вы все, надоели. Дурдом какой-то! - доносится крик с пятого этажа - Кипяток вылью, быстро разбежитесь!
Это уже серьезное предупреждение, и я, не дожидаясь исполнения угрозы, хватаю свой «загоральный» коврик и делаю спасительный шаг через подоконник. А за окном продолжается «мирный» диалог!
«Как я слушал Пласидо Доминго!»
Сейчас уже не припомню, в каком это было году, точно помню, что в последние годы «перестройки»! Кто-то мне сказал, что в Ленинград на гастроли приезжает Пласидо Доминго и будет петь в Мариинке. Хотя официально это был театр имени С.М. Кирова, ленинградская интеллигенция меж собой величала его «Мариинкой»!
Естественно, я решил пойти и послушать знаменитого тенора! До этого вечера я слышал его только в записи, и на слух вряд ли отличил бы его голос от голоса Паваротти или Карузо. Но очень уж хотелось услышать его«вживую»: когда еще появится такая возможность!
У меня -- характер авантюриста! Естественно, я даже не позаботился узнать, есть ли в продаже билеты, а стал действовать по своей старой, обкатанной еще в студенческие годы схеме. Купить билет на оперу или балет в Мариинку в советские времена было большой проблемой! Проще было попасть в Гонолулу, чем туда!
Заядлые театралы, о которых я расскажу позднее, часами простаивали в определенные дни у касс, чтобы приобрести «заветный билетик», а я, бедный студент, обычно билеты «стрелял»! Приходил за полчаса до представления и первым делом узнавал, нет ли билетов на «галерку», то есть на самый верхний ярус, куда едва доносились голоса оперных див. Попав на галерку, я во время первого акта присматривался, нет ли свободных мест на нижних ярусах, в ложах или партере и в антракте перебирался туда.
Но, если не удавалось попасть на галерку, приходилось билет «стрелять». Я обычно располагался на пути от остановки транспорта к театру и у всех подряд спрашивал: «Лишнего нет? Нет лишнего?» Слово «билет» произносить было незачем. Язык устанет, да и так понятно для того, кто приехал на представление в театр. Иногда удавалось купить билет и таким образом, причем порой на хорошие места! Дороговато, конечно, для студента, но, как говорится, «хочешь…! » Ну, вы поняли.
Еще одна стратегия заключалась в том, что я опрашивал всех, кто стоял у входа и ожидал партнера, нет ли «лишнего», и просил, что, если партнер или партнерша не придет, продать билет мне! Тоже иногда судьба улыбалась мне! Помню однажды молодая красивая девушка, нервно вглядывалась в темноту, в подходящих от остановки людей! Вряд ли она ждала подругу или родственницу! Тогда еще люди не знали, что такое «мобильная связь», поэтому она ждала и надеялась. А его все не было! Уже за пять минут до начала она подошла ко мне, протянула билет, а увидев мою попытку полезть в карман за деньгами, махнула рукой и с горькой улыбкой сказала:
- Я Вас умоляю! Оставьте!
Кажется, в тот вечер давали «Севильского цирюльника»! Всё представление мы сидели рядом, и я изредка поглядывал на ее печальный профиль! Она была увлечена музыкой и пением, и не обращала на меня внимания. В антракте я «сгонял» в буфет и купил ей шоколадку! Она ее приняла и впервые за вечер улыбнулась! Ближе познакомиться с ней я не решился.
О постоянных зрителях Мариинки, как, впрочем, и филармонии, стоит поговорить особо! Мне нравилось наблюдать, как пожилые люди, элегантно одетые, с красивыми прическами, в бархатных платьях, с маленькими дамскими сумочками, совершают неспешное движение, круг за кругом, в просторном фойе театра. Ковер под ногами шуршит, дамы, повернув голову к партнеру, мило болтают, с улыбкой раскланиваются со знакомыми! Какой там буфет, какие бутерброды с икрой! О чем вы говорите!.буфет будет позже, после представления! А сейчас -- праздник, бал!
Но, я сильно отвлекся. Тогда еще с Васильевского острова на Театральную площадь ходил тридцать шестой трамвай. Уже на повороте я про себя отметил, что театр облеплен людьми, как муравейник, а при выходе из трамвая нас засыпали вопросами о «лишнем билетике»!
«Да, -- подумал я, -- ситуация сложная, но где наша не пропадала!» Как заводной обежал всю площадь, опросил всех ожидающих, пытался даже попасть в кассу, но там была уйма народа, не протолкнуться! А до начала оперы пятнадцать минут,.. десять, пять! Вокруг ожидающих -- двойное кольцо жаждущих! Если в последнюю минуту подходит партнер или партнерша, на них смотрят, как на заклятых врагов. Все – финиш! Осталось надеяться только на опоздавших, но их обычно единицы, а страждущих - немерено. Я побежал к служебному входу в надежде на то, что, может, как-нибудь удастся мимо вахтера «просочиться». Открываю дверь, смотрю, там народу полно: вахтеры грудью встали, никого не пускают; рядом -- менты, правда, без автоматов. Да, через служебный не прокатит. Бегу к Крюкову каналу! Вода черная, в ней свет фонарей отражается, как на картинах Ван-Гога, и никакой «заветной двери».
Я не один такой неуемный, мы уже сбились в стаю! Прошел слух, что есть ворота, через которые декорации подвозят. Небольшой толпой рванули туда, обежали театр вокруг, стоим у заветных ворот. Они, естественно, закрыты. А на что мы надеялись? Думали, что подойдем к воротам, скажем заветные слова типа «Сим-Сим, откройся!», и ворота сами распахнутся? Дудки, так сейчас никто не работает, только за бабки!
Однако, между воротами и аркой -- большой проем, верблюд пролезет. Я и еще несколько смельчаков ринулись на штурм ворот, как большевики в фильме Эйзенштейна на штурм Зимнего! Я перелез первым, за мной -- еще несколько «большевиков»! Двор просторный, вдалеке помещение сторожа, окно светится. Осторожно заглянул. Вижу -- вахтер с милиционером сидят за столом, водку пьют, закусывают. Услышали шум, вскочили, мент к двери. Я отскочил в сторону и укрылся в нишу так, что меня прикрыло распахнутой дверью. Мент погнался за убегающими «большевиками», те полезли обратно через ворота. Одного он успел схватить за ногу, но только башмак в руке остался. Со злости швырнул обратно хозяину, выругался, прогрозил и пошел назад, в сторожку. Ну, думаю, сейчас меня увидит! Нет, заходит в халупу, дверь за собой закрывает. Я только в фильмах такое видел! Не произошло бы это со мной, ни за что бы не поверил что так может быть! Видно, водка уже налита, а мы помешали. Физиолог Ухтомский прозвал это «доминантой»!
Да, думаю, на этот раз пронесло! Но что дальше делать? Осмотрелся маленько, осмелел. Двор слегка освещен окнами второго этажа. Смотрю, в углу -- пожарная лестница, но заканчивается высоковато от земли. Но нам, скалолазам, забраться не проблема, справился, поднялся до второго этажа. Вдоль всего этажа -- галерея. Некоторые окна светятся, другие темны. Догадался сразу, что это -- театральные гримерки. Там, где горит свет, – артисты, гримеры. Кто грим накладывает, кто причесывается, кто просто трындит и курит! Гляжу, в одной комнате без света форточка открыта! Дай, думаю, залезу и выйду через гримерную в коридор. Никому дела нет, кто тут ходит, мало ли, какой-нибудь осветитель или рабочий сцены. Тем более я не во фраке и не в костюме -- за осветителя сойду!
Форточка большая, расположена удобно. Влез вовнутрь, осмотрелся, глаза привыкли к темноте. Вижу, в щелку из под двери свет пробивается. Тихонечко подхожу, пытаюсь слегка приоткрыть. Закрыто! Ну, какого чорта гримерку на ключ закрывать? Кому нужны ваши старые парики?
А по коридору музыка льется, прямо как елей на мою душу! Увертюра ко второму акту! А счастье услышать было «так возможно, так близко» --, за какой-то сучковатой дверной филенкой!
Пришлось возвращаться. Вдоль остальных этажей галерей не оказалось. Осталось два варианта - либо на крышу, либо за «большевиками»! Да какие они большевики? Ренегаты несчастные! Каутский им в помощь! Настоящие большевики не отступают! И я полез на крышу, c крыши попал на чердак. Темень! Фонарика, естественно, нет. Тогда еще мобильников не было, все на ощупь. Нащупал дверь. Открываю и отчетливо слышу звуки оркестра и голоса певцов! Старая венткамера, мотор сняли, а шахта идет прямо на сцену! Воздуховод широкий, можно по нему съехать на сцену, прямо в объятия Кармен! Нет, думаю, либо разобьюсь насмерть, либо Хозе приревнует и саблей зарубит! В любом случае -- исход летальный! Хотя их-то на сцене еще нет, пошла увертюра к третьему акту! О! Как я обожаю «Кармен!» Нет, не цыганку, а музыку Бизе! Больше, конечно, люблю не оперу а, сюиту Щедрина. Как-то «запал» я на нее! В студенческие годы была у меня пластинка с записью, дирижёр – Федосеев. Я заслушал ее чуть не до «дыр»! Когда детишки мои подрастали, сломали, варвары! Я купил другую. Та же сюита, но в исполнении оркестра Спивакова! Ничего против Спивакова не имею, -- хороший музыкант, талантливый, наверное, в чем-то, но не понравилась мне сюита в исполнении его оркестра! Не легла на душу! Я привык к той трактовке, федосеевской!
Правда, как-то в филармонии слушал «Кармен сюиту» вживую. Дирижировала Вероника Дударова! Потрясающий дирижер! Ей тогда уже было, наверное, за пятьдесят. Она вышла под аплодисменты зала, представила первую скрипку, оркестр. Все привычно, мило! Я умудрился попасть в первые ряды и хорошо ее разглядел.
Вот она повернулась к нам спиной, открыла партитуру, взмахнула палочкой, и волшебная музыка полилась. Как она дидрижировала! Божественно! Оркестр внимал ее движениям, словно она держала в руке «волшебную палочку»! Сколько энергии, сколько экспрессии и импульсивности! Про зал она забыла, казалось, она ничего не видит вокруг, только партитуру и свой оркестр! И вдруг она роняет палочку! Но волшебство продолжалось: оркестр играл, она дирижировала! Один из скрипачей, не занятый в это время, поднял палочку, подсунул поближе к ней! Продолжая дирижировать, она незаметно опустила руку вниз, быстро взяла протянутую ей палочку и через мгновение уже подавала ею знаки оркестру! Это получилось грациозно и просто. Я наблюдал за этой сценой, открыв рот!
Но, я опять отвлекся! Оркестр я слышу, но нахожусь на грязном и пыльном чердаке. Прикинул, где может располагаться чердачная лестница, стал пробираться в темноте в нужном направлении! Хотя и закрывался руками, но несколько раз стукнулся головой о стропила. Опять увидел впереди полоску света! Наверное, чердачная дверь? Точно - она! Толкаю – открыта! Лестница пустая, людей нет. Потихоньку спускаюсь вниз! Музыка все громче! Цель близка! Надо успеть, пока Кармен еще жива! Я уже у сцены, но как попасть в зал? Дверь на втором этаже, тоже не заперта! Открываю и едва не попадаю на сцену! Музыка гремит! Пласидо поет! Это -- какая-то ниша, одной стены нет, видна сцена.Вид как из ложи! Но не успел я обрадоваться, что цель достигнута, как Пласидо берет свое знаменитое верхнее «до» (а может «ля»), и зал взрывается овациями! Спектакль окончен, ожившая Кармен за руку с Доминго и другие артисты выходят на сцену, раскланиваются, благодарные зрители засыпают сцену цветами! Как жаль! Потратить столько сил и нервов, чтобы услышать это «до»! Но не совру, если буду говорить знакомым: «вчера был в опере, слушал Пласидо Доминго» в Мариинке, видел его совсем близко, как тебя! Да, голос у него приятный, но сам лысоват уже! »
Да, «увидел» и «послушал», -- но как теперь «птичке попасть на волю»? Снова выхожу на лестницу, слышу -- внизу движение. Рабочие несут со сцены какую-то хрень. Я быстро пристраиваюсь к ним, берусь за какой-то уголок и иду рядом. Вроде как с ними, помогаю, поддерживаю! Гляжу, влево проход в общий коридор, и очаровательные нарядные дамы не спеша выходят из лож, обмениваясь на ходу впечатлениями. Я спокойно направляюсь туда, смешиваюсь с взволнованной публикой и выхожу на ярко освещенную Театральную площадь!
Какая прекрасная опера, какие талантливые исполнители! Какая чудесная музыка Бизе! Браво! Брависсимо!
«Пожарник»
(рассказ из цикла «Неслучайные встречи»)
Я познакомился с Эрвином в начале двухтысячных, когда работал в приюте для безнадзорных детей! Его свел с нами партнер по бизнесу, Виктор Снесарь. Тогда еще можно было заниматься благотворительностью, не опасаясь того, что тебя запишут в иностранные агенты и Эрвин Пассарник привез из Австрии и подарил приюту несколько компьютеров. Постепенно он стал другом нашего подразделения, обособленного от основного приюта.
У меня только что закончился «счастливый» брак, и хотя свои дети были уже большие, и я часто и подолгу общался с ними, все равно ощущался какой-то вакуум. И тут моя бывшая однокурсница предложила мне поработать вместо нее в этом приюте. Вакуум сразу заполнился детьми самых разных возрастов.
Мы занимались профилактикой безнадзорности и работали с окрестными школами. Дети приходили к нам после занятий, обедали, делали домашнее задание под надзором педагога, ужинали и вечером расходились по домам. Естественно, занимались с ними лепкой, пением, спортом, устраивали различные конкурсы! Пока Эрвин не одарил нас компьютерами, дети рвали друг у друга из рук мой старенький ноутбук.
Мужчина высокого роста, с длинными волосами и бородой, он сразу занимал все пространство наших небольших помещений. Как выяснилось позже, у него были русские корни, а фамилия Пассарник, это -- передаланое на немецкий лад русское слово «пожарник». Не знаю, кто из его русских предков был пожарником, но водку Эрвин пил не как пожарник, а «как сапожник»! Правда, при такой массе тела, как у него, он почти не пьянел после выпитого.
«Хозяйкой» нашего помещения была Лариса Викторовна – педагог-организатор, сухая как снаружи, так и внутри. Она была шоколадно ласкова с детьми, но те интуитивно чувствовали, что она может «укусить», и безропотно подчинялись ее требованиям! Что касается организации мероприятий и отчетности, то ей в этом не было равных. Конечно же, и стенгазету регулярно выпускали под названием: «А скучать нам некогда!»
Еще одним педагогом была Анна Юрьевна, или «Анурьевна», как ловко сократил ее имя один из наших подопечных, Коля Касимов. Хороший был мальчуган, старательный, послушный, но не слишком развитой. Он слегка заикался, и это придавало дополнительный колорит его речи, а он часто «выдавал на гора» такие перлы, что мы от хохота лежали вповалку. Помню, Анурьевна пыталась ему объяснить, что такое «местоимение».
-- Коля, вот как ты скажешь, что утром делал зарядку?
-- А-а, я, Ан-нурьевна, н-не делаю п-па утрам за-зарядку. У н-нас комната м-маленькая, одна к-кровать, да стол. Мне и р-раразвернуться н-негде!
-- Ну, хорошо, не зарядку, ну уроки делаешь!
-- Т-так я, Ан-нурьевна, уроки зд-десь д-делаю, с В-вами!
Анурьевна от его тугоумия начинает немного уставать, но пытается все-таки сохранять спокойствие.
- Ну, Коля, как ты мне скажешь, что ты сделал задание?
Коля пытается сказать, что он еще их не сделал, но Анурьевна вовремя его останавливает:
- Ну, Коля, когда ты их выполнишь, ты скажешь, что не Коля сделал задание, а я сделал задание. Вот здесь «я» употребляется вместо имени «Коля», значит, это местоимение! Понял?
-- П-понял Ан-нурьевна!
- Так вот, «я» -- это первое лицо единственного числа. Первое, значит, главное! Значит, кто здесь самый главный?
- Л-лариса В-викторовна!
И я, и Анурьевна, и Лариса Викторовна от души расхохотались. Глядя на нас, и Коля начал смеяться, не поняв, правда, почему этот его ответ вызвал такую реакцию.
Вместе с эрвиновскими компьютерами, в приложение к ним, появился у нас и программист – Сережа Югов. Он назначил Колю «системным администратором»! Коля, с бейджиком на шее, гордо обходил помещение, подходил к каждому столу и, наклонив голову, как сова, следил за работающими.
-- П-па к-клавиатуре т-так не н-надо, н-наверное, с-стучать!
-- Да пошел ты, -- огрызается Вика Архарова, еще та девочка, -- Щас как дам в ухо!
Да, Вика могла и дать! Она полностью оправдывала свою фамилию!
Коля, «семимильными шагами» бежит к Сереже и жалуется:
-- В-вика, с-совсем да-дастала! К-клавиатуру л-ломает, д-да еще и п-пасылает!
Когда Эрвин приходил к нам в гости, дети повисали на нем, как гроздья винограда, а он раскручивал свое массивное тело, и они сыпались на мягкий ковер, но быстро забирались обратно.
-- Аллес, аллес, - начинал умолять их Эрвин, но те не унимались, пока не вмешивалась Лариса Викторовна!
-- Ну, что вы себе позволяете! Вы что, в деревне живете? Быстро прекратите!
Спустя несколько дней после открытия компьютерного класса Виктор устроил всем нам фуршет! Дети разошлись по домам, мы уселись за столы, и он раскрыл свой бездонный портфель.
Эрвин хорошо говорил по- английски, но ему сподручнее было общаться на немецком.
-- Ну, давай, Петрович, переводи, -- сразу же стала руководить Лариса Викторовна.
-- А что тут переводить -- вмешался Виктор, -- «дринк» он и в Африке «дринк», --и вытащил из портфеля бутылку «Шампанского», две бутылки «Охты», одноразовую посуду и разные вкусности!
-- А не много ли будет, две бутылки? -- испугалась Лариса Викторовна?
-- Да вы на него посмотрите, шкаф такой! Как бы за пятой не пришлось бежать!
-- Ну, -- вставил я свои «пять копеек», -- тут, действительно, перевод простой: тринкен вир и зай гезунд!
-- А это еще что за ругательства? – еще больше всполошилась Лариса Викторовна.
-- Выпьем и будь здоров по- русски, – ответил я, - Все культурно и гигиенично!
Да, посидели мы в тот вечер хорошо! За пятой не бегали, а за третьей Виктор сгонял. Конечно, после второй мы все расслабились, деловой разговор перешел в дружеский, наконец, заговорили о женщинах! Поскольку мы все говорили по-русски, Эрвин только мотал головой, переводя взляд на говорящего и улыбался.
-- Слушай, Петрович, - разоткровенничался Виктор, -- Эрвин хочет познакомиться с русской девушкой! Найди ты ему подругу, может она его и русскому языку научит?
-- Что значит, найди? Я что, сваха, что ли? Хотя есть у меня на примете хорошая девушка, молодая, симпатичная. Янка, соседка по коммуналке! Я могу, конечно, их познакомить, но за успех не ручаюсь!
Я в то время жил в большущей коммунальной квартире, часто сталкивался с Янкой на кухне. Вот и теперь, подловив ее, предложил познакомить с австрияком. Она сначала заупиралась, особенно, когда я сказал, что он большой и тяжелый.
Саш! Че ты меня под каждого мужика хочешь уложить?
-- Да не хочу я тебя ни под кого укладывать! Просто я устраиваю со своим хорошим знакомым вечеринку и приглашаю тебя составить нам компанию. Посидим, пообщаемся: не обязательно же все должно закончиться постелью! Он, кстати, симпатичный мужик, не старик, да и личность творческая. В Грац с ним съездишь! И, вообще, не хочешь, -- я не настаиваю. Напиться и подраться мы и сами сможем!
-- А Ленка твоя будет?
-- Конечно! Посидим вчетвером, все будет «кулюторно!»
И, действительно, все получилось культурно, красиво и приятно!
Эрвин ли покорил Янку, или, наоборот, но он пропал в недрах нашей квартиры на несколько дней!
Виктор забеспокоился, куда пропал иностранец? Тогда еще мобильные телефоны были не у каждого, звонил на стационарный. Я его успокоил, сказал, что Эрвина не видел, но есть признаки его присутствия в квартире. Спустя неделю он сам появился у нас в приюте. Не знаю, как со всем остальным, но в русском он не продвинулся!
Когда Эрвин уезжал в свой Грац, он устроил «отвальную» на квартире у Виктора, и попросил меня обеспечить Янкино присутствие. Она сидела рядом с Эрвином и на пальцах объясняла ему премудрости русского языка. Наши «дамы» увидели ее впервые!
-- Петрович, -- с любопытством спросила у меня Лариса Викторовна, -- Она что, учительница?
-- Да нет, -- ответил я, -- Она просто неравнодушна к пожарникам!
Иванов дузьем
(рассказ из серии «Неслучайные встречи»)
Я познакомился с Сашей Ивановым в университетском общежитии №8, или, как называли его студенты, - «восьмерке» У меня в то время была любовь с Людкой Федоровой, и мы жили с ней поочередно то у меня в общаге, то у нее. Мы с ней учились на «рабфаке», а летом работали в стройотряде с югославскими студентами из Загреба.
Вот, после очередной нашей с Людкой «рокировки», мне и представили Сашу как соседа по койке, потому что койки были двухярусными, как в армии! Как я узнал позже, он был большим мастером по женской части и, видимо, счел меня тоже опытным «сердцеедом». А Людка, между прочим, была у меня первой в жизни женщиной! Помню, мы целовались с ней на автобусной остановке у химфака. Это было в средине семидесятых, и тогда дружинники уже не следили за нравственностью, но и общественного одобрения такое откровенное поведение не имело. О, ужас! Сумерки, город на Неве, культурная столица, а эти двое откровенно целуются! Какое-то змеиное шипение мы слышали вокруг, но не обращали на это внимания.
Да, забыл сказать, что факультет, где мы учились, назывался длинно - прикладной математики процессов управления (ПМПУ). На студенческом сленге мы обзывались «приматами», биологи – «биолухами», ну, а филологи с психологи, сами догадываетесь, как! Кстати, «приматом» был и знаменитый наш рок-музыкант Борис Борисович! Правда, я знал его, когда он был еще просто Борей! Он учился на три курса старше нас, но мы были ровесниками: просто и я и Саща к тому времени успели отслужить в армии.
Мы учились с Сашей в разных группах, но встречались на занятиях по французскому. Я, хоть и не был мелкопоместным дворянином, но всегда мечтал «выучиться по-французски», и вот такая возможность представилась! На курсе организовывалась группа французского, и обучение начиналось с нуля. Нас записалось туда человек пятнадцать, причем трое оказались Ивановыми. Наша «училка», очаровательная молодая девушка, только закончившая филфак, чтобы не путаться, пронумеровала их на француский манер – Иванофф-прамьер, дузьем и труазьем. Саша был Иванов-дузьем, т.е. второй! С тех пор он так для меня и остался дузьемом!
Факультет располагался рядом со Смольным, и мы, чтобы не тратить время на дорогу, устроились на работу дворниками в ближайший ЖЭК, получив служебную комнату в полуподвале. Её окно находились на уровне мостовой, и все, кто приходил к нам в гости, заходили прямо в окно, минуя недовольных жильцов коммуналки.
Жили мы весело до первой сессии. На лекции и семинары практически не ходили, посещали только занятия по французскому, да и то только из-за нашей преподавательницы. Правда, и туда мы вскоре перестали ходить. Наша «любовь» быстренько ушла в декрет, и в последний перед сессией месяц вместо нее появилась какая-то «мымра», но интерес к францускому не угас.
Саша раскритиковал всех лекторов и преподавателей и выработал свой план обучения, ну, а я, как случайно попавший на факультет и не дороживший им, к нему присоединился. Начали мы с того, что скупили в «Букинисте» все старые учебники математики.
-- Ньютон (Саша произносил его имя с ударение на «ю») украл идею бесконечно малых у Лейбница! Надо начинать изучать пределы с Лейбница!
Книг Лейбница мы в «букинисте» не нашли, но «откапали» книгу Пуссена. Полностью она называлась «Курс анализа бесконечно малых», издание 1933 года. Саше очень нравилось произносить вслух полное имя автора -- Шарль Жан Этьен Густав Николя де ля Валле-Пуссен. Еще ему нравилось имя русского математика Чебышева.
-- Как утверждал Пафнутий Львович Чебышов… -- напевно, с придыханием произносил он, ставя ударение на букву «о».
Куплен был и трехтомник Фихтенгольца, но все эти книги не помогли нам сдать первую же сессию. Наш однокурсник, грек Юра Марантиди, который в отличие от нас, посещал все лекции и семинары, вывел, глядя на Сашу, закон, что уровень знания математики обратно пропорционален количеству учебных пособий! Я назвал это «первым законом Марантиди».и вывел из него следствие, что и знание иностранного языка обратно пропорционально количеству учебников и пластинок.
Мы с Сашей во время занятий математикой ставили учебные пластинки французского языка польской фирмы «Полиглот». Называлось это «пассивным прослушиванием», что, тот же Марантиди, побывавший у нас в гостях, прозвал «пассивным неслушаньем».
Саша одолел-таки теорию пределов, дошел самостоятельно до производных, но на интегралах застрял. Я ушел с факультета сам, не дожидаясь, пока меня отчислят за «академку», занялся йогой и летом поступил уже туда, куда душа просилась, а Саша дождался-таки, что его отчислили. Ни Чебышов, ни Пуссен ему не помогли сдать сессию. Осенью, правда, он поступил в Политехнический, но и там проучился до первой сессии. Потом был физфак университета, но уже-вечернее отделение. Затем он снизил планку и поступил в архетиктурный техникум. Я уже закончил университет, а Саша все еще не мог дотянуть до второго курса. По-видимому, наша «француженка» неспроста присвоила ему второй номер, чтобы у него была перспектива перейти когда-нибудь на второй курс.
Но неудачи (хотя это трудно назвать неудачами) Саши в учебе с лихвой компенсировались его победами на «женском фронте». Он буквально «лип» к каждой красивой женщине, причем везде – на улице, в транспорте, в магазине. Его по большей части сразу «отшивали, но он брал, не умением, как учил Суворов, а числом, точнее, как у спортсменов, количеством подходов или подкатов. «Подкатив» к красавице боком, он семенил рядом глядя на нее снизу вверх и болтал всякий вздор! Если ему говорили:
-- Что за глупые вопросы?-- он парировал:
-- На глупые вопросы ждут умные ответы!
Или спрашивал девушек:
-- А вы любите анемоны?
Он и сам не имел представления, как выглядит этот цветок, но собеседницы тоже не знали, и он производил на них впечатление знатока цветов.
Правда, иногда его метода не срабатывала.
-- Вы знаете, как называется этот цветок? - спросила его очередная пассия.
-- Анемоны! -- на автомате ответил Саша!
-- Нет! У анемона лепестки другие и сердцевинка!
-- Значит это гортензия – выложил он последний козырь.
-- Ну что вы! Гортензия цветет шапочкой, и стебелек у нее короткий.
Не знаю уж, как он в тот раз выкрутился, но знания свои о цветах он не приумножил.
Едешь, бывало с ним в трамвае, он «прилипнет» к женщине, сойдет с ней на ее остановке, и «пиши пропало»: все совместные планы летят к чертям. Только к вечеру прибежит запыхавшийся, как кобель, спущенный с привязи.
-- Ах, какая женщина, какая женщина! Чудо! Чудо!
Он часто влюблялся, и устраивал для меня смотрины избранницы: я должен был их оценить. Очередную свою любовь называл по имени, прибавляя суффикс «чк» -- Танечка, Людочка, Ларочка! И еще с придыханием: «Ох, какая Верочка умница! А Людочка – талант! Такие картины маслом пишет!»
Но после того, как «любовь угасала» он начинал называть их по имени и отчеству, держать их за последних дур.
-- Саша, - спрашивал я его, -- тебя твоя Верочка не ревнует к другим женщинам?
-- Нет, она мне доверяет! Вот Татьяна Васильевна, та да …
-- Ну, так у Татьяны Васильевны были основания, -- говорю ему я, -- Она же видела, что ты ни одной юбки мимо не пропустишь!
Правда, были и исключения. Людочку он, впоследствии, стал называть «соседкой».
-- Был у «Соседки», кран чинил. Ужас! Краски по всей квартире, разбросаны, мазня по углам пылится!
Перед окончательным разрывом он часто изводил своих жен. Видно, переносил на них свой армейский опыт. Помню, он рассказывал, как изводил своего сержанта. Сержанты в армии, тип особенный. Попадаются, конечно, нормальные ребята, но редко. Мне, например, со своим сержантом повезло. Культурный, образованный парень, он не требовал от меня подойти строевым шагом к выключателю и спросить у него:
-- Товарищ выключатель! Разрешите вас выключить!
А есть такие, которые закатывают глаза и кричат на молоденького солдатика так, что тому впору и обмочиться. Такой, по-видимому, был и у Саши, только он его не боялся.
-- Иванов! Ты где был? - покраснев от гнева и брызгая слюной, орет сержант.
- Пописать ходил, товарищ сержант! -- с наигранным страхом отвечает Саша!
Ну, что после этого скажет «грозный» сержант! Только плюнет в сторону!
Как-то Татьяна Васильевна сдала его в «психушку»! Саша ее изводил, шутил, хохотал, издевался. Она и вызови «скорую». Приехала специальная бригада, он и над ними стал подшучивать. Те вежливо: мол, давай, парень, поехали с нами! Сашу, как Жириновского, понесло. Поехал сдуру, а, как говорится, «коготок увяз, птичке пропасть!» Месяц потом просидел в «Скворечнике», еле-еле его оттуда выковыряли.
Как и женщинами, он всегда был «обвешан» работами. И бегал с одной на другую, везде появляясь на часок и исчезая. Кто видел фильм Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд», тот может представить, как бегал Саша. Трудовых книжек у него было не сосчитать, и по всем он умудрялся куда-нибудь устроиться. Он одновременно работал дворником, электриком, сантехником, черт его знает кем ещё! И везде у него были конфликты, разборки, увольнения! В пятьдесят он все-таки закончил какой-то институт, стал инженером по телекоммуникационным системам, но работать по специальности так и не смог.
Перевалив шестидесятилетний рубеж он, заметно успокоился, остепенился,. погрузнел, движения стали медленными. По количеству браков мы с ним уже сравнялись.
-- Саша, ты как, по женщинам еще похаживаешь? - Подначиваю я его при встречах.
-- Да нет, мне моей Ларочки хватает!
-- Да что-то верится с трудом! Я помню, какой ты был ходок!
-- Ну, что делать, «укатали Сивку крутые горки», -- Со вздохом отвечает он.
И мне, глядя на него, не верится, что это -- все тот же Иванофф -- дузьем!
Отрывок из повести «Бабушкины сказки»
Придя домой, я сразу же разделся и лег в постель. Мама звала пить чай, но я сказал, что напился у Светы, и улыбнулся. Мурашки пробежали по моему телу. Смакуя мельчайшие подробности наших «занятий», я стал восстанавливать в памяти её образ: он то четко вырисовывался, то рассыпался. За этим занятием меня и сморил Морфей.
Не слишком рано утром меня разбудила мама, у которой сегодня был отгул за прогул, и сообщила:
- Звонила Света! Сказала, что у них заболела какая-то сотрудница и пропадает билет в филармонию на сегодняшний вечер. Там выступает какой-то знаменитый тенор «с разворотом». Если тебе интересно, приходи к Большому залу филармонии к половине восьмого. Она будет тебя там ждать! Света обещала перезвонить. Что ей сказать? Пойдешь?
Я даже подскочил на постели от такой новости. Хотел завопить во всю глотку – ДАААА!!!, но вовремя опомнился, выдержал паузу и, как можно равнодушнее, сказал:
- Ну, наверное, не «с разворотом», а Паваротти (я где-то слышал, что он приехал на гастроли и выступает в филармонии, но не знал, что сегодня). Скажи Свете, что я приду, и погладь мне, пожалуйста, мои черные брюки и белую рубашку. Все-таки не на рынок собираюсь, а в «храм искуств!»
- Может, и Развароти: такая фамилия, и не выговоришь сразу…, не русская, -- пробурчала мамаша, удаляясь вглубь квартиры.
Да, Светик, словно мысли м