Стр. 122
Артиллерийские генералы, удивлявшиеся тому, что им приходится стоять неподвижно, поспешили воспользоваться разрешением вступить в бой. Они расположили батареи на гребнях холмов. Восемьдесят пушек сразу разразились выстрелами. Русская кавалерия первая разбилась об эту несокрушимую стену и поспешила укрыться за пехоту.
Русская пехота продвигалась плотной массой, в которой наши выстрелы проделывали большие и широкие пробоины. Однако она не переставала приближаться до тех пор, пока наконец французские батареи не разгромили ее картечью. Целые взводы падали сразу. Видно было, как солдаты под этим ужасным огнем старались все-таки сплотить свои ряды. Они ежеминутно разлучались смертью и все-таки снова смыкали ряды, попирая смерть ногами.
Наконец они остановились, не решаясь идти дальше и не желая отступать — оттого ли, что они точно окаменели от ужаса среди такого страшного разрушения или от того, что в эту минуту был ранен Багратион[cxli]. Но, может быть, после того, как удалилась первая диспозиция, их генералы не сумели ее изменить, не обладая, как Наполеон, великим искусством передвигать одновременно большие массы в строгом единстве и порядке. И вот эти инертные массы предоставили истреблять себя в течение целых двух часов и единственным движением среди них было только падение тел. Это было ужасающее избиение, и наши доблестные артиллеристы не могли не восхищаться таким непоколебимым мужеством и слепой покорностью наших врагов!
Победители утомились первые. Медленность артиллерийского боя вызвала их нетерпение. Боевые припасы начали истощаться, и тогда они приняли решение. Ней продвигался, растягивая свой правый фланг, который он заставил быстро идти вперед, чтобы обогнуть левый фланг нового фронта, выдвинутого против него. Даву и Мюрат оказали ему содействие, и остатки армии Нея сделались победителями над остатками армии Багратиона[cxlii].
|
|
Битва прекратилась на равнине и сосредоточилась на
Стр. 124
оставшихся неприятельских высотах и против Большого редута[cxliii], который Барклай упорно отстаивал при помощи центра и правого фланга против принца Евгения. Итак, около середины дня все правое французское крыло, Ней, Даву и Мюрат, опрокинув Багратиона и половину русской боевой линии, обратились на приоткрытый боевой фланг остальной неприятельской армии, внутренность которой была им видна теперь вместе с ее резервами, оставленными без прикрытия тылом, вплоть до линии отступления.
Но чувствуя себя слишком ослабленными, чтобы бросаться в это пустое пространство, позади все еще грозной боевой линии, они стали громко взывать к гвардии:
— Пусть она издали следует за нами! Пусть она только покажется, заменит нас на этих высотах! Тогда мы в состоянии будем закончить!
Они послали Белльяра к императору, которому он заявил следующее:
— С Вашей позиции можно беспрепятственно видеть все, вплоть до дороги в Можайск, в тылу русской армии. Видна нестройная толпа беглецов, раненых и повозок на пути отступления. Овраг и небольшой редкий лесок еще отделяют их от нас — это правда, но русские генералы в своем замешательстве не подумали воспользоваться этим, и теперь достаточно одного приступа, чтобы решить судьбу неприятельской армии и всей войны!
Белльяр, удивленный, ушел, но очень быстро вернулся назад и сообщил, что враг начинает уже соображать и лесок окружается стрелками. Нельзя терять ни минуты времени, иначе будет упущен благоприятный случай и понадобится вторая битва, чтобы завершить первую!
|
|
Между тем вернулся Бессьер, который был послан Наполеоном на высоты высматривать поведение русских. Этот маршал объявил, что они далеко не находятся в беспорядке и уже удалились на вторую позицию, где, по-видимому, готовятся к новой атаке. Тогда император сказал Белльяру, что еще ничего не выяснилось и что преж-
Стр. 125
де чем дать свои резервы, он должен хорошо видеть расположение фигур на шахматной доске! Это выражение он повторил несколько раз, указывая, с одной стороны, на старомосковскую дорогу, которой Понятовский еще не мог завладеть, и с другой — на неприятельскую кавалерийскую атаку в тылу нашего левого крыла, а также на небольшой редут, который принц Евгений никак не мог захватить.
Огорченный, Белльяр вернулся к Мюрату и сообщил ему о невозможности добиться от Наполеона его резерва. По словам Белльяра, император оставался на том же месте: он сидел с унылым страдальческим выражением. Лицо его осунулось, взгляд сделался тусклым, и свои приказы он отдавал каким-то вялым голосом, среди ужасного грохота войны, которая казалась ему чуждой. Когда этот рассказ передали Нею, он вышел из себя и под влиянием своего пылкого, необузданного темперамента, воскликнул: «Разве мы для того пришли сюда в такую даль, чтобы удовольствоваться одним сражением? Что делает император в тылу армии? Там он слышит только о неудачах, а не об успехах нашей армии! Если он уже больше не руководит военными действиями, если он больше не генерал и хочет везде играть только роль императора, то пусть возвращается в Тюильри и предоставит нам быть генералами вместо него!»
|
|
Мюрат был спокойнее. Он вспомнил, что видел, как император объезжал накануне линию неприятельского фронта. Император несколько раз останавливался, слезал с лошади опершись лбом о свои пушки, оставался стоять в этой позе, выражавшей страдание. Он знал, какие беспокойные ночи проводил император, которому мешал спать сильный и частый кашель. Мюрат понимал, что утомление и вредное влияние равноденствия на здоровье[cxliv] пошатнули его физические силы, и в его ослабленном организме в критическую минуту деятельность духа была связана с его телом, изнемогающим под тройною тяжестью утомления, лихорадки и болезни, которая из всех причин, быть может, скорее всего действует уг-
Стр. 126
нетающим образом на физические и нравственные силы человека.
Между тем у императора не было недостатка в возбуждающих моментах. Тотчас же после Белльяра явился Дарю, подстрекаемый Дюма и в особенности Бертье, и сказал шепотом императору, что со всех сторон кричат: «Пора уже двигать гвардию! Момент наступил!» Однако Наполеон возразил на это: «А если завтра будет вторая битва, то с чем я буду вести ее?» Министр не настаивал больше, так как был очень удивлен тем, что император в первый раз сам откладывал на завтра и отсрочивал испытание своего счастья!
Однако Барклай вместе с правым флангом упорно боролся с принцем Евгением, который немедленно после взятия Бородина перешел через Колочу, напротив большого неприятельского редута. Там в особенности русские рассчитывали на крутые вершины, окруженные глубокими и грязными оврагами, на наше истощение, на свои траншеи, вооруженные большими орудиями и, наконец, на восемьдесят пушек, окаймлявших гребни холмов, сверкавшие сталью и огнем. Но эти грозные средства защиты, созданные искусством и природой, изменили им с первого же раза! Подвергшись первому натиску столь знаменитой французской атаки, они вдруг увидали солдат Морана около себя и, приведенные в замешательство, бежали.
Тысяча восемьсот человек 30-го полка, с генералом Бонами во главе, совершили этот великий подвиг.
Тогда-то отличился Фавье, адъютант. Мармона, только накануне приехавший Он ринулся впе-
Стр. 127
ред, как волонтер, пешком и стал во главе передового отряда стрелков. Он словно хотел, как представитель испанской армии среди Великой армии, воодушевленный соперничеством славы, которая создает героев, показать всем эту армию, стоявшую во главе и первую идущую навстречу опасности! Он упал раненый на этом знаменитом редуте.
Победа была недолгая. В атаке не было единства — оттого ли, что была слишком велика стремительность первых нападающих или вследствие медлительности тех, кто за ними следовал.
Надо было перейти овраг, глубина которого обеспечивала безопасность от неприятельских выстрелов. Уверяют, что многие из наших там остановились. Моран таким образом остался один перед русскими боевыми линиями. Было только десять часов. На правом фланге Фриан еще не атаковал Семеновское, а на левом — дивизии Жерара, Бруссье и итальянской гвардии еще не выстроились на боевых позициях.
Впрочем, эта атака не должна была носить такого стремительного характера. Имелоеь.в виду только удерживать и
занимать Барклая на этой стороне, так как битва должна была начаться с правого крыла и развернуться вокруг левого. Таков был план императора, и никому не известно, почему он вдруг нарушил его в самый момент исполнения, так как это он, при: первых же пушечных выстрелах, посылал к принцу Евгению одного офицера за другим, чтобы поторопить его с атакой.
Русские, оправившись после первого испуга, сбежались со всех сторон, Кутайсов и Ермолов повели их сами. С храбростью, соответство-
Стр. 128
вавшей великому моменту, 30-й полк, один против армии, осмелился броситься в штыки. Но он был окружен, раздавлен и выброшен вон из редута, где оставил треть своих солдат и своего неустрашимого генерала[cxlv], пронизанного двенадцатью ранами. Русские ободренные этим успехом, не ограничились только защитой; они стали нападать. И тогда на одном этом пункте объединились все старания, искусство и свирепость, какие только могут заключаться в войне. Французы держались в течение четырех часов на склоне этого вулкана, под свинцом и железным дождем. Но для этого надо было обладать стойкостью и ловкостью принца Евгения. Для людей же, привыкших издавна побеждать, конечно, была невыносима мысль признать себя побежденными!
Каждая дивизия несколько раз переменила своих генералов. Вице-король несколько раз переходил от одной дивизии к другой, смешивая просьбу с упреками и напоминая о прежних победах. Он уведомил императора о своем критическом положении, но Наполеон отвечал, что ничего не может сделать. Это его дело — побеждать, и от этого зависит успех всего сражения! Принц соединил все свои силы, чтобы попытаться предпринять общую атаку, когда вдруг, со стороны левого фланга, раздались яростные крики, которые и отвлекли его внимание.
Уваров, два кавалерийских полка и несколько тысяч казаков обрушились на его резерв. Возник беспорядок. Вице-король бросился туда и с помощью генералов Дельзона и Орнано прогнал это более шумное, нежели опасное войско[cxlvi]. Но он тотчас же вернулся и стал во главе решительной атаки.
Как раз в этот момент Мюрат, вынужденный бездействовать на этой равнине, где он господствовал, в четвертый раз поскакал к Наполеону с жалобой на потери, которые терпит его кавалерия от русских, опирающихся на редуты, противостоящие принцу Евгению. Мюрат просил только помощи гвардии. Поддерживаемый ею, он сделал бы обход этих укрепленных высот и заставил их пасть вместе с армией, которая их защищает.
Стр. 129
Император, по-видимому, согласился. Он послал за Бессьером, начальником гвардейской кавалерии. К несчастью, маршала этого не нашли, так как он, по приказанию императора, отправился наблюдать битву с более близкого расстояния. Император ждал его около часа, не выражая никакого нетерпения и не возобновляя своего приказания. Когда же Бессьер наконец вернулся, то он встретил его с довольным видом, выслушал спокойно его донесение и позволил ему продвинуться вперед так далеко, как он это найдет нужным.
Но было уже поздно! Нечего было думать о том, чтобы захватить русскую армию, а может быть, даже и всю Россию — оставалось только завладеть полем битвы. Кутузову дали время осмотреться. Он укрепился на остававшихся у него малодоступных пунктах и покрыл равнину своей кавалерией.
Русские, таким образом, в третий раз перестроили свой левый фланг в виду Нея и Мюрата. Мюрат призвал кавалерию Монбрена. Но Монбрен был убит, и его заменил Коленкур. При виде адъютантов несчастного Монбрена, оплакивавших своего генерала, он закричал им: «Идите за мной! Не оплакивайте его, а отомстите за него!»
Мюрат показал ему на новый фланг неприятеля. Надо прорвать его до самого горла их большой батареи. Там же, в то же время как егерский полк станет извлекать выгоду из своего успеха, он, Коленкур, повернет внезапно налево со своими кирасирами, чтобы атаковать с тыла этот грозный редут, фронт которого продолжает сокрушать кавалерию Мюрата.
— Вы меня увидите там тотчас же, живого или мертвого! — воскликнул Коленкур. Он бросился туда, повергая на своем пути все, что сопротивлялось ему, затем быстро повернул налево со своими кирасирами[cxlvii], проник первый в окровавленный редут. Там его настигла пуля и уложила на месте[cxlviii]. Его победа стала его могилой!
Императору тотчас же донесли об этой потере. Обер-шталмейстер Арман де Коленкур, брат несчастного генерала, слышал это. Сначала он был сражен горем, но по-
Стр. 130
том поборол себя, и если бы не слезы, которые тихо стекали по его лицу, то можно было бы подумать, что он отнесся к этому безучастно. Император сказал ему: «Вы слышали? Хотите уйти?» — при этом у него вырвалось восклицание глубокого огорчения. Но в этот момент мы уже двигались на врага. Обер-шталмейстер ничего не ответил императору, но не ушел, а только чуть-чуть приподнял шляпу в знак благодарности и отказа.
Пока происходила эта решительная атака кавалерии, Евгений Богарне уже почти настиг со своей пехотой жерло этого вулкана. И вдруг огонь его погас, дым рассеялся, и вершина его засверкала двигающимися и блестящими медными доспехами наших кирасиров. Наконец-то эти высоты, до тех пор находившиеся в руках русских, перешли в руки французов! Вице-король поспешил довершить победу, и укрепиться в этой позиции[cxlix].
Но русские все же не отказались от нее. Они продолжали упорствовать и сражались ожесточенно, смыкаясь перед нашими рядами с большой настойчивостью. Побежденные, они снова возвращались, приводимые обратно своими генералами, и умирали у подножья воздвигнутых ими укреплений,
К счастью, их атакующая колонна явилась к Семеновскому и Большому редуту без артиллерии. По всей вероятности, ее задержали в дороге овраги. Белльяр имел только время собрать тридцать пушек против этой пехоты, и когда она подошла к ним, то пушки разгромили ее так быстро, что она даже не успела развернуться и в сильном замешательстве тотчас же отступила. Мюрат и Белльяр говорили, что если бы у них в этот момент были 10 тысяч пехотинцев резерва, то их победа была бы решительной, но, вынужденные ограничиваться действиями только своей кавалерии, они почли себя счастливыми, что сохранили поле битвы.
Со своей стороны и Груши своими многократными кровопролитными атаками на левый фланг Большого редута утвердил победу и очистил равнину. Но он не мог преследовать остатка русских. Новые овраги, а за ними воору-
Стр. 132
женные редуты прикрывали их отступление. Они яростно защищались до наступления темноты, прикрывая таким образом,дорогу в Москву, их священный город, где находились магазины, склады и который был их убежищем.
С этих вторых высот, занимаемых ими, они сокрушили своим огнем первые высоты, которые они нам отдали. Богарне вынужден был спрятать свое запыхавшееся, измученное и сильно поредевшее войско в углублениях почвы и позади наполовину разрушенных траншей. Солдатам приходилось стоять на коленях, согнувшись за этими бесформенными брустверами. Они несколько часов оставались в таком трудном положении, удерживаемые в нем неприятелем.
Только около трех с половиной часов была одержана, наконец, эта последняя победа. В этот же день было несколько таких побед. Каждый корпус последовательно одолевал сопротивление русских, не извлекая пользы из своего успеха для решения судьбы битвы, потому что, не получая вовремя поддержки, останавливался, истощив свои силы. Но, наконец, все первоначальные препятствия
рушились. Шум выстрелов ослабевал и удалялся от императора. Офицеры прибывали со всех сторон. Понятовский и Себастиани, после упорной борьбы, тоже победили. Неприятель остановился и укрепился в новой позиции. День уже склонялся к вечеру, наши боевые припасы были истощены, и битва была окончена.
Тогда Белльяр в третий раз вернулся к императору. Страдания Наполеона, по-видимому, усились. Он с трудом сел на лошадь и
Стр. 134
медленно направился к высотам Семеновского. Там он нашел поле битвы, не совсем еще отнятое у неприятеля, оспаривавшего его и засыпавшего своими ядрами и пулями.
Но даже среди этих боевых звуков, в присутствии Мюрата и Нея, воинственный пыл которых еще не успел остыть, Наполеон оставался таким же, голос у него был слабый и поступь вялая. Однако все же вид русских, •свист пуль и ядер воодушевил его. Он подошел ближе к их последней позиции и захотел ее вырвать у них. Но Мюрат, указав ему на войска, почти истребленные, сказал, что для этого нужна гвардия. На это Бессьер возразил, не упуская при этом случая подчеркнуть, как он это делал всегда, значение этого отборного войска, что расстояние, отделяющее от подкреплений велико и что между Наполеоном и Францией находится Европа — поэтому необходимо сохранить по крайней мере эту горсть солдат, которые одни только отвечают за нее! А так как уже было около пяти часов, то Бертье прибавил, что уже слишком поздно. Неприятель укрепляется в своей последней позиции, и поэтому пришлось бы только пожертвовать несколькими тысячами человек без достаточных результатов!
После этого император ни о чем другом уже не думал, а рекомендовал победителям соблюдать осторожность. Затем он поехал назад, все время шагом, к своим палаткам, разбитым позади батареи, взятой два дня тому назад, возле которой он с утра оставался почти неподвижным свидетелем всех превратностей этого ужасного дня.
Стр. 135
Он направился туда и позвал Мортье, которому приказал, наконец, выдвинуть Молодую гвардию, но ни в каком случае не переходить нового оврага, отделявшего его от неприятеля. Наполеон прибавил, что он поручает ему сохранить поле битвы, — это все, что он от него требует. Пусть он сделает для этого все, что нужно, но не больше! Но вскоре Наполеон опять,призвал его, чтобы спросить, хорошо ли он слышал, и в особенности не рекомендовал ему не начинать никакого дела и только сохранить поле битвы. Через час он снова повторил свое приказание, чтобы он не двигался вперед и не отступал, что бы ни случилось.
Когда Наполеон, наконец, пришел в свою палатку, то к его физическому упадку присоединилась еще и глубокая печаль. Он видел поле битвы, и оно говорило красноречивее, чем люди! Эта победа, к которой он так стремился и которая была куплена такой дорогой ценой, осталась неполной! Он ли это, всегда доводивший свои успехи до последнего предела? Почему он оставался теперь равнодушным и бездеятельным — как раз тогда, когда судьба в последний раз оказала ему свое покровительство?
Стр. 136
В самом деле, потери были громадны и не соответствовали результатам[cl]. Все вокруг него оплакивали смерть кого-нибудь из близких — друга, родственника, брата. Роковой жребий в этой битве пал на самых значительных лиц. Сорок три генерала были убиты или ранены! В какой траур должен был одеться весь Париж! Какое торжество для его врагов! Какой опасный предмет для размышлений в Германии! И как в армии, так и в своей палатке Наполеон оставался один на один со своей победой, безмолвной и мрачной, даже не вызывавшей мести!
Те, кого он позвал к себе — Дюма, Дарю, — слушали его молча. Но их поза, их опущенные взоры, их молчание были достаточно красноречивы!
Было десять часов вечера. Мюрат, пыл которого не смогли угасить двенадцать часов непрерывной битвы, еще раз пришел к нему просить, чтобы он дал гвардейскую кавалерию. Неприятельская армия, по его словам, поспешно и в беспорядке переходила реку Москву. Он хочет захватить ее врасплох и нанести ей последний удар! Однако император отверг такой порыв неумеренного рвения и продиктовал бюллетень этого дня.
Те, кто не покидал его в страшный день, видели ясно, что этот победитель стольких наций был сражен жгучей лихорадкой и роковым возвратом мучительной болезни, которая возобновлялась у него после каждого слишком резкого движения и слишком долгих и сильных волнений. Они вспоминали слова, написанные им самим пятнадцать лет до этого в Италии: «Здоровье необходимо для войны и не может быть заменено ничем!», а также его восклицание на полях Аустерлица, носившее, к несчастью, пророческий характер. Император вскричал тогда:
— Орденер одряхлел. Для войны есть свои годы. Меня хватит еще лет на шесть, а затем придется кончить и мне!
В течение ночи русские давали знать о ceoetf присутствии докучливыми криками. Утром тревога произошла почти у самой императорской палатки. Стара» гвардия должна была схватится за оружие, что показалось оскорбительным после победы. Армия оставалась неподвижной
Стр. 137
.до полудня. Вернее, впрочем, тут больше не было армии, а только один авангард. Остаток ее рассеялся по полю битвы, чтобы поднимать раненых, которых было 20 тысяч. Их относили за две мили назад, в Колочский монастырь.
Главный хирург Ларрей собрал помощников во всех полках. Прибыли и походные лазареты. Но всего этого было недостаточно. Впоследствии он жаловался в печатной реляции, что ему не оставили ни одного отряда, при помощи которого он мог бы потребовать в соседних деревнях предметы первой необходимости.
Император объехал тогда поле битвы. Никогда еще ни одно поле сражения не имело такого ужасного вида! Все способствовало угнетающему впечатлению: угрюмое небо, холодный дождь, сильный ветер, обгорелые жилища, разрытая равнина, усеянная развалинами и обломками, а на горизонте унылая и темная зелень северных деревьев. Везде виднелись солдаты, бродившие между трупами и искавшие какого-нибудь пропитания даже в ранцах своих убитых товарищей. Ужасные раны — русские пули были толще наших, — молчаливые бивуаки, нигде ни песен, ни рассказов, унылое безмолвие, царившее кругом, — вот что представляло это поле!
Около штандартов еще стояли уцелевшие офицеры и унтер-офицеры да несколько солдат — едва столько, сколько нужно для защиты знамени. Одежда этих людей была изодрана в остервенении битвы, лица, испачканные кровью, почернели от порохового дыма, и все же среди окружающего их бедствия и разрушения они сохраняли прежний горделивый вид и при виде императора даже раздались крики торжества. Но крики эти были редкими и возбужденными, так как в этой армии, способной одновременно и к анализу и к Энтузиазму, каждый судил о положении всех.
Французские солдаты не обманывались. Они изумлялись тому, что так много врагов было перебито, так много было раненых — и так мало пленных! Не было даже восьмисот! А только по числу пленных и судили о победе.
Стр. 138
Убитые же скорее доказывали мужество побежденных, нежели победу. Если остальные могли отступить в таком порядке, гордые и не упавшие духом, то какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках? В такой обширной стране, как эта, может ли не хватать русским земли, чтобы сражаться?
Среди этой массы трупов, по которым приходилось ехать, чтобы следовать за Наполеоном, нога одной из лошадей наступила на раненого и вырвала у него крик, последний признак жизни или страдания. Император, остававшийся до сих пор безмолвным, как и его победа, и подавленный видом такого количества жертв, не выдержал на этот раз. Он несколько облегчил свою душу возгласами возмущения и теми заботами, которые были оказаны этому несчастному. Кто-то, чтоб успокоить его заметил, что это русский солдат. Но император с живостью возразил, что после победы нет врагов, а есть только люди! Затем он разогнал офицеров, сопровождавших его, приказал им оказать помощь всем тем, чьи крики раздавались в разных концах поля.
В особенности много раненых было найдено в глу-
Стр. 139
бине рвов, куда оказались сброшенными большинство наших и куда многие дотащились сами, ища защиты от врага и от урагана. Некоторые со стонами произносили имя своей родины или звали свою мать. Это были самые молодые. Старые же воины ожидали свою смерть с равнодушным или злобным видом, не произнося ни жалоб, ни просьб. Другие, впрочем, умоляли, чтобы их прикончили сразу. Но мольбы этих несчастных оставались без внимания, и мимо них быстро проходили, так как ни у кого не хватало духу прикончить их и никто не чувствовал бесполезного сострадания, чтобы оказать им помощь!
Впрочем, один из этих несчастных, самый изувеченный (у него оставалось только туловище и одна рука), казался таким воодушевленным, полным надежды и даже веселости, что решено было попробовать его спасти. Когда его перенесли, то обратили внимание, что он жалуется на боль в членах, которых у него уже не было. Это часто наблюдается у калек и, по-видимому, служит еще одним доказательством целостности души, которая одна только может чувствовать, а не тело, не способное ни чувствовать, ни страдать.
Можно было заметить раненых русских, которые тащились к таким местам, где груды мертвых тел могли дать им какое-нибудь убежище. Многие уверяют, что один их этих несчастных прожил несколько дней в трупе лошади, разорванной гранатой, внутренности которой он глодал. Некоторые из раненых выпрямляли свои раздробленные ноги, крепко привязывая их к какой-нибудь древесной ветви, и пользовались другой ветвью вместо палки, чтобы дотащиться таким образом до ближайшей деревни. И они тоже не издавали ни единого стона!
Возможно, что вдали от своих они не рассчитывали на сострадание, но верно и то, что они более стойко переносили боль, нежели французы. И это не потому, что они мужественнее переносили страдание, но они действительно страдали меньше, менее чувственные, как в физическом, так и в умственном отношении, что зави-
Стр. 140
сит от менее развитой цивилизации и от организма, закаленного суровым климатом.
Во время этого печального осмотра император тщетно старался создать себе какую-нибудь успокоительную иллюзию, заставляя пересчитывать оставшихся пленных и поднять несколько свалившихся пушек. От семисот до восьмисот пленных да около двадцати разбитых пушек — вот были единственные трофеи этой неполной победы!
Между тем Мюрат продолжал гнать русский арьергард до самого Можайска. Дорога, открытая этим арьергардом, оказалась совершенно чистой без малейшего остатка людей или каких-либо обломков, остатков одежды или повозок. Все убитые были погребены русскими, питающими религиозное почтение к мертвым.
Мюрат, завидя Можайск, счел уже себя господином этого места и послал сказать императору, что он может приехать туда ночевать. Но русский арьергард занял позицию под стенами этого города, за которыми можно было видеть остаток русской армии на высотах, прикрывавший таким образом дороги в Москву и Калугу.
Поведение этого войска было твердое и внушительное, как перед битвой. Мюрат, со своей обычной необузданностью, захотел тотчас же ринуться в бой.
Завязавшаяся битва была достаточно жаркой и еще увеличила потери, понесенные накануне. Белльяр был ранен. Эта потеря была чувствительна для Мюрата, так как Белльяр занимался разведкой левого фланга вражеской позиции. Именно с той стороны она была наиболее доступной, и атаку надо было направить туда. Но Мюрат всегда бросался только на то, что было перед ним.
Император прибыл на поле битвы только к ночи и с недостаточными силами. Он двинулся к Можайску еще более Медленным шагом, чем накануне, и ничего не слышал — ни шума битвы, ни свиста ядер, долетавших до него.
Кто-то остановил его, указав на неприятельский арьергард, находившийся между ним и городом, и огни неприятельской армии в 50 тысяч человек. Это зрелище
Стр. 141
подтверждало недостаточность его победы и отсутствие уныния у неприятеля. Но Наполеон, казалось, остался нечувствительным к этому. Он выслушал донесения с изможденным видом и предоставлял делать, как хотят. Потом он вернулся и переночевал в ближайшей деревне, находившейся на расстоянии неприятельских выстрелов.
Русская осень взяла над ним верх! Без этого, быть может, вся Россия склонилась бы перед нашим оружием на московском поле. Преждевременная суровость погоды явилась удивительно кстати для русских на помощь их империи. Ураган возвестил о приближении осени. Наполеон охвачен был леденящим холодом. Уже в ночь, предшествовавшую великой битве, все заметили, что его снедала лихорадка, которая подавляла его дух и истощала его силы во время битвы; это страдание, присоединившееся к другому, еще более сильному, задерживало его движения и сковало его гений в течение пяти последующих дней. Оно-то и спасло Кутузова от полного поражения при Бородине и дало ему время собрать остатки своей армии и ускользнуть от нашего преследования.
Девятого сентября Можайск был открыт перед нами. Но за ним неприятельский арьергард занимал еще высоты, господствующие над городом, которые накануне занимала армия. Когда же вступили в город - одни, чтобы пройти через него и преследовать врага, другие — чтобы грабить и найти для себя помещение, то не нашли там ни жителей, ни припасов, а только мертвых, которых приходилось выбрасывать из окон, чтобы иметь кров, и умирающих, которых собрали в одно место.
Последних было везде так много,Что русские не решились поджечь их жилища. Во всяком случае их гуманность, не всегда отличавшаяся большой щепетильностью, не помешала им стрелять в первых французов, вошедших в город, и притом стрелять гранатами, которыми они подожгли деревянный город, и часть несчастных раненых, которых они там покинули, погибла в огне.
В то время как их старались спасать из огня, пятьдесят стрелков 33-го полка взбиралась на высоты, занимае-
Стр. 142
мые кавалерией и артиллерией неприятеля. Французская армия, еще стоявшая у стен Можайска, с удивлением смотрела на горсть этих людей, разбросанных на открытых склонах и беспокоящих своими выстрелами тысячи русских кавалеристов. И вдруг произошло то, что уже можно было предвидеть. Несколько русских эскадронов двинулись и в одно мгновение окружили этих смельчаков, которые быстро сомкнулись и лицом к лицу с неприятелем со всех сторон осыпали его выстрелами. Но их было так мало среди этой обширной равнины и множества лошадей, что они скоро исчезли.из глаз!