За советом мы обратились к Светлане Озеровой, главному редактору волгоградской областной газеты «Молодой». Как уже ясно из названия — газета молодежная, а это значит, что к редактору еженедельно приходит огромное количество материалов от новичков в журналистике.
- Какие самые распространенные недостатки у таких материалов?
- Основной недостаток, встречающийся в текстах начинающих журналистов — слишком беллетристический стиль, размытие понятий «проза» и «эссеистика». Очень много наблюдений и нравоучений, но мало фактов. Возрастная психология делает главным героем материала журналистское «я» автора. Автор эгоцентричен, считает себя главным арбитром и вершителем оценок, а это, согласитесь, несколько смешно звучит в устах 16-17-летнего человека. Молодые журналисты не любят делить пьедестал с кем-то еще, поэтому мнения экспертов в их материалах, к сожалению, — редкость. В материалах наблюдается мелкотемье — чем живет сейчас молодой журналист — это и есть для него главное, он не выстраивает иерархию ценностей общества.
- Причина всех этих недостатков, похоже, кроется в сознании журналистов?
- Да, молодые авторы в большинстве случаев не по-журналистски мыслят вообще. Их интеллектуальный уровень плачевен. Чтобы избежать этого, нужно, прежде всего, самому много читать. Ну хотя бы газеты, напитываться оборотами, клише, ловить перлы мастеров, читать успешных и талантливых авторов, например, Соколова, Архангельского, Кононенко. Юные журналисты сегодня даже не знают этих имен.
- Создается впечатление, что из юных авторов вообще не могут получиться хорошие журналисты...
- Могут, но это очень сложно. Журналист должен обладать аналитическим сознанием, способным смотреть на вещи больше со стороны, а не изнутри себя, а это не совместимо с психологией молодых людей. Хочется надеяться, что родится человек, который в 16 лет сможет вести себя и писать как мастерский автор. Но сначала нужно научиться именно ремеслу. Овладеть инструментом, с помощью которого потом уже можно будет выражать свои мысли.
- А что скажете о моральных качествах начинающих авторов?
- Журналист, конечно, должен обладать не только талантом, но еще и обостренным чувством справедливости. Бывает, что юный журналист отдает материал, например, о своей учительнице, где в общем-то справедливо пишет о каких-либо недостатках, но потом его охватывает страх. После сдачи материала он прибегает и просит заменить имена, или снять его, потому что учительница может узнать саму себя. Удивительно наблюдать у подростков эту боязливость и чрезмерную осторожность. Также журналисту следует уяснить для себя кодекс чести. Говоря устами подростков, «не тырить что-то из чужих материалов интернета». Не лгать. Если какая-то особенная ситуация, где нельзя сказать правду, лучше ничего не говорить. Не проталкивать своих протеже (например, не писать постоянно о своем друге или школе). Журналист априори обязан быть человеком чутким на все свежее, интересное и цепляющее и уметь находить это в затертых вещах.
- Как Вы считаете, нужно ли журналисту получать профессиональное журналистское образование?
- Думаю что нет, если речь не идет о действительно сильном вузе, например, факультете МГУ, или журфаке в Воронеже, Казани, Санкт-Петербурге. Это дает не только полезные навыки, но и связи. Но одни из лучших журналистов, как показывает практика — это люди технических специальностей. У них развитый ум, они умеют структурировать, анализировать, а у гуманитариев, наоборот, наблюдается пренебрежение к деталям. Что касается журналистского образования — я считаю, будет достаточно каких-то курсов, или хорошей практики в изданиях.
- Что посоветуете начинающим журналистам для совершенствования навыков?
- Надо постоянно писать, в интернете, в голове, на бумаге. Что касается того, КАК писать материалы, то здесь лозунг дня — короче! Большие объемы текста не оправданы, если тема не большая и глубокая. А для большой темы лучше сделать крепкий классический очерк или информационный пакет. Толковая статья пишется от месяца до четырех, как показывает практика. Лучше «тренироваться на кошечках», то есть на небольших материалах. Писать коротко, но интересно.
- Каким же должен быть современный журналист?
- Сейчас ярко выражена тенденция превращения журналиста в универсального специалиста — и веб-дизайнера, и фотографа... Журналист должен быть менеджером самому себе и пиарщиком себя и своего издания, не бояться спрашивать как можно больше, больше уточнять, не бояться показаться профаном. Не бояться предлагать свои материалы различным изданиям, контактировать с крупными и зарубежными СМИ. Не упорствовать, если что-то из его материалов не подходит, а учитывать пожелания. Учиться чувствовать себя членом команды, даже если ты — фрилансер.
Урок 10. От Дмитрия Диброва.
Дмитрий Дибров, давно избравший путь просветителя, любезно поделился с нами собственной новеллой, в которой описывает свое отношением к современной журналистике в том виде, как ему пришлось узнать ее за прошедшие пару лет.
"Именно для молодых журналистов этот текст и может оказаться полезен, - говорит Дмитрий Дибров. - Те, что уже сделали выбор, прекрасно осознают собственную прокаженность. Грустно, что у этой пакости до пятнадцати миллионов читателей. Как-то раз корреспондентка одной из этих... как и назвать-то, не знаю... сказала: "А вы приходите к нам в он-лайн и опровергните все, что мы написали. Наши читатели, а их пятнадцать миллионов, очень хотят вас слышать". „Читатели? - возмутился я. - Это у Достоевского читатели. А у вас - пятнадцать миллионов моральных разложенцев, желающих сквозь замочную скважину убедиться, что и весь остальной мир - сборище прохиндеев. Очень жаль, что суммарный тираж Гоголя и Чехова за весь прошлый год во всем русскоговорящем мире не достигнет и половины вашего ежедневного тиража. И это - страшное обвинение не кукарачам и скупердянцам, а скупщикам их продукции. Т.е. нам с вами“".
Дмитрий ДИБРОВ
КУКАРАЧА
Знаменитому певцу Александру Щеднову все еще было стыдно ездить в метро, когда на его голову одновременно свалились безденежье и лысина.
В свое время телекамера выхватила юного солистика из стройных рядов Александровского хора в самый нужный момент. Тогда ко Дню космонавтики неистощимый творческий дуэт-конвейер Каторыхин-Кацман (хотя по чести надо бы не в этой последовательности) приготовил новый непобедимый хит “Пламя земных сердец”. Но народный артист СССР Кириенко, по всему обреченный на его исполнение, накануне репетиции запил с внезапно нагрянувшим в Москву начальником золотодобывающей артели из города Бодайбо, от серого хемингуэевского свитера которого веяло мудростью и загулом.
- Да вот пусть хоть он споет! - до глубины души возмущенные Каторыхин-Кацман ткнули пальцем в телевизор, показывавший Председателю Гостелерадио отснятый накануне александровский номер “Калинка-малинка”. На экране в этот миг хор как раз отбомбил рефрен, оставив один на один с судьбой юного гнесинца, переодетого лейтенантом. Желейным голосом гнесинец умолял положить его спать под сосною.
- А кто это? - сощурился в очки Председатель Гостелерадио СССР.
- А неважно. Этот Кириенко до нас тоже был никто.
С экрана на Председателя смотрело добротно сработанное лицо юноши-скопца, выражавшее готовность за веру валить корабельные сосны, наполняя непроходимую тайгу звонкими русскими песнями, хоть бы при этом в рот лез гнус.
- Ну что ж, голос есть, лицо подходит, - сказал Председатель. - Рискнем.
Двадцать лет с тех пор, как наступал День космонавтики, наступала неделя Александра Щеднова. С утра до вечера по телевидению и радио со скопческой целеустремленностью он нес “сквозь холодные дали галактик пламя наших земных сердец”. Притом нес он их в записи, само физическое тело его несло в эти дни означенное пламя по восторженным дворцам культуры, эскадрильям, эскадрам и золотодобывающим артелям. И уже с ним отправлялся в запой мудрый и несгибаемый по неделям хемингуэевский свитер. И сияло над разметавшимися в весенней истоме девичьими общежитийными койками чистое мужское лицо Щеднова, вырезанное из журнала “Кругозор”.
Как вдруг все кончилось.
Председатель, Кацман-Каторыхин (хотя по чести надо бы не в этой последовательности), а с ними и все поколение тех лет ушли - сначала на пенсию, кто на какую. А чтобы увидеть конечную точку их извилистых судеб, надо только выйти на главную аллею Ваганьково и через триста шагов свернуть налево. С их уходом на телевидение пришли с Запада обезьянние ритмы, а с ними мелкотемье и безвкусица.
Этот момент Щеднов как-то просмотрел, что и было его роковой ошибкой.
За ним еще высились дюралевые крылья космических телерадиоконцертов, когда в останкинской курилке к нему подошел весь в черном лидер бит-группы “Расстрел”. Подошел то ли концепутально, то ли надеясь на этих-то самых крыльях подвзлететь малёха.
- Здравствуйте, - его учтивая улыбка не вязалась с черепом на шее, - Вы любимый певец моей мамы.
- Мамы? А вам самому что мешает меня любить? - оторвался от стайки экскурсанток по Останкино изрядно раздавшийся, но все еще совсем, как в телевизоре, Щеднов.
- Та ниче и не мешает, - акцент обладателя нашейного черепа вызывал в памяти знойный запах чабреца и полыни южнорусской степи.
- Чем же могу служить?
- Та я хотел, короче, спеть с вами песню.
- Кто автор?
- Та я.
- А вы, голубчик, собственно, кто?
- Так у меня ж группа своя.
- И?
- Так оно можно ж было б и спеть.
- Кому можно, кому нет. Как называется?
- Что - группа или песня?
- И то, и другое.
- Та группа “Расстрел”, короче, а песня “Не волнуйся, мама, ничего не будет хорошо”. Вставляить? - парень подмигнул
От такой наглости Щеднова передернуло.
- Слушайте, как вы попали в Останкино?! - только и смог проговорить он, как тут же принял самую доброжелательную позу.
Потому что в курилке появилась Алюся Свирь, десятилетиями она работала валькирией славы. В том смысле, что можно было месяцами пить чай из пакетиков в останкинской музыкалке, и все были одни разговоры, пока тебе не звонила Алюся Свирь. Она работала ассистенкой режиссера на всех телеконцертах, и только ее сладкий голос в телефоне означал: тебя включили в программу. Ты все еще в профессии. Щеднов приосанился: как и у всех, у Алюси и с ним что-то было.
- Вас хрен найдешь! - с ходу застрочила валькирия, - Вы где?
- Дык вот он я, - подразвел руками Щеднов, приготовившись к привычной подручке.
- Привет, Сашок! - кивнула Алюся, - Быстро в студию, мотор через минуту, - и с этими словами она, ловко обогнув оттопыренный локоть Щеднова, матерински обвила руками расстрельного лидера.
- Вот горе мое, уже прислонился где-то! - и с этими словами она потащила его из курилки по направлению к студиям, излишне вроде нежно для отряхивания гладя его спину и даже, кажется, некоторую часть боксерского задика. О, как знал Щеднов эту нежность!
- Что это было? - спросил он.
- Как, вы не знаете? - взвизгнули пэтэушницы, всю сцену наблюдавшие широко открытыми глазами. - Это же сам Жека Кошмар Варва! А вы не знаете, куда его повели?
- Знаю, девочки. В первую студию.
- Ой, извините, мы пойдем?
- Мгм.
- Спасибо за автограф, мама упадет! - и уже убегая по коридору к первой студии, они на ходу собирали подруг: - Ларка, че тормозишь, Кошмар с “Расстрелом” по ходу ща в первой, я в шоке!
Никто, конечно, не знал, что в это время на десятом этаже новый Председатель Гостелерадио распекал нового Главного редактора музыкального вещания.
- Вот вы, к примеру, знаете, что популярно сейчас у молодежи?
- Знаю.
- Что?
- Вот это, - и редактор ткнул пальцем в монитор Председателя, который показывал происходящее в студии.
С монитора смотрела щербатая пасть Жеки Кошмара Варвы с черепом на цепи вокруг шеи.
- Кошмар, - вырвалось у Председателя.
- Как, вы его знаете? - удивился редактор.
- Что вас удивляет? - вывернулся Председатель. - Что же по-вашему, я такой уж ретроград?
- Я этого не говорил.
- Но думали.
- И вам это нравится больше, чем Шуберт?
- Больше, чем Шуберт, мне нравится зритель, которого я должен поймать экраном, как простыней ловят летучих мышей, и как мышей же повести на выборы. Вы Шубертом в обнимку с Александром Щедновым намерены их поймать? Я достаточно циничен для того, чтобы вы поняли задачу?
- Достаточно. Отправляюсь ловить мышей.
Новый Председатель был назначен не зря. Кошмара разорвали на части по всем программам. И попали в точку. Уже через месяц песню “Не волнуйся, мама, ничего не будет хорошо!” распевали дворцы культуры, эскадрильи, эскадры и золотодобывающие артели - те самые, что еще лет пять назад носили на руках солнечного скопца Щеднова. Просто на людей в те дни обрушились собственные проблемы, большинство из которых было связано с безденежьем, и нести сквозь холодные галактики чудом остававшееся в земных сердцах дорогое тепло они уже не спешили. Так естественно место щедрого лица космического посланца над девичьми койками заняла пусть щербатая, зато честная пасть Жеки Кошмара Варвы из группы “Расстрел” с цепным черепом на шее.
- Я же ж вас звал, - много лет спустя Жека Кошмар Варва сказал Щеднову на каком-то фуршете. - Надо ж было соглашаться. Грех гордыни?
На Кошмаре еле сходился пиджак из белой парчи со стразами, поверх все еще висел череп, только теперь с двумя алмазами в глазницах.
- Встретимся на этом месте через десять лет? - ответил Щеднов и продолжил накладывать фуршетное канапе в пакетик. Уже несколько лет пища с приемов была его завтраком.
Первой из жизни Щеднова исчезла Алюся Свирь. Следом куда-то растворились семьи с фотоаппаратами, до этого преследовавшие его повсюду. Потом одежда запахла холостяком - прислуга была уволена по безденежью, и в химчистку теперь приходилось ездить самому и в метро, а чаще раза в месяц на это испытание космический посланец был не готов. Ему казалось, что все в вагоне узнают его и презрительно хихикают над его падением с галактических высот.
- Простите, а можно с вами сфотографироваться? - однажды в метро раздался тоненький голосок, и жизнь Щеднова перевернулась.
Она вновь расцвела яркими красками.
Голосок этот принадлежал Тонечке Семушкиной, и была она родом из городка Камышин, где ее мама работала в бухгалтерии камвольно-суконного комбината. Хотя половина его давно стала вьетнамской ярмаркой, вторая еще пряла из последних сил.
Тонечка приехала поступать в институт геодезии и картографии, остановилась у маминых знакомых и - надо же! - в метро встретила человека, чьи фотографии окружали ее с детства, на чьи фотографии только что не молилась мама и трепетное обожание это передала дочери. Так как во всем городе не было других положительных мужских примеров, то - “Смотри, Александр Щеднов бы так не поступил!” - говорила она дочери, обнаружив незаштопанную пятку на колготках или подделку в дневнике.
И вот этот Щеднов не бумажный, а из мяса и кости стоит перед ней в метро. Точнее, это из мяса и кости стоит перед нею все ее нещедрое камышинское детство. Потом они сидели в Мак-Дональдс, потом ходили по смотровой, потом:
- Вы ведь не поступите со мной…
- Как?
- Как-нибудь, как другие?
- Не поступлю.
Но Щеднов так поступил, только не сразу, а под утро, притом очень-очень нежно. И все вышеперечисленное было в жизни Тонечки впервые.
Но и в жизни Щеднова впервые за долгие годы на кухне утром заворчала яичница.
Потом Щеднов говорил с Тониной мамой, и та радостно плакала в трубку.
Потом настал черед плакать Тоне, но по другой причине.
- Зачем мне все это показали? - размазывая слезы по щекам, икала она. - У вас такая жизнь, я вам не нужна. И Щеднов помимо воли засоответствовал.
- Слушай, - он позвонил по старой памяти администратору Москонцерта по фамилии Македонский, а по имени, естественно, Александр. - Нет ли где тусовки сегодня?
- Да такой, чтоб для тебя, вроде нет, - по-стариковски честно ответил Александр Македонский.
- А это не для меня.
- Ух ты! С возвращеньицем к жизни! Сколько лет?
- Да я как-то и не… Солнышко, а сколько тебе лет?…Семнадцать.
- Это не лет, а килограммов. Хорошо, ну вот сегодня в клубе “Блюберри” презентация клипа какого-то отсоска в драных штанах. То, что надо?
- Как зовут?
- Как-то так - Вензель-Крензель, Шпиндель-Шминдель…
- Шпиндель?
- Ди-джей Шпиндель!!! Ди-джей Шпиндель!!! Пожалуйста, Александр Викторович! Мой любимый ди-джей Шпиндель!!! В Камышине все умрут! - Тонька вылетела из ванной, в чем мать родила.
- А хочешь, спрошу, где сегодня группа “Расстрел”?
- Фу, да ну его на фиг, этого Кошмара Варву! - фыркнула Тоня.
- Почему?
- Старье и отстой!
- Вот как? Смотрите-ка, как быстро, - проборомотал под нос Щеднов. - А я по доброте давал ему десять лет… Алло, Македонский! Слушаешь? Мы идем на Шпинделя.
Клип никто не смотрел, ди-джея Шпинделя никто не слушал, чокались спонсорской кислятиной, сверкали стразы и колбасило сабвуфер. Странную пару тут же прозвали “дед Мазай и заяц”, кто-то под всеобщий гогот предложил Щеднову кокаин, но тот юмора не понял, так как был из другой эпохи, да толком ничего и не слышал: они с Тоней не сводили друг с друга глаз.
Кем из сотрудников редакции газеты “Жижа” предстоящий день будет прожит зря, на девяносто процентов решалось утром. Кому позволяет похмелье, уже в десять влетают в редакцию и в клочки раздирают папку, в которую редакционные фотографы сливают ночной урожай. Если повезет, и твой подопечный, в прайм-тайм вселяющий в миллионы сердец надежду на счастье с экрана или со сцены, ночью будет добыт объективом в роднящем его с этими миллионами виде - в семейных трусах и с пузиком или пьяненьким и с языком набекрень, а лучше бы все это, да вдобавок и дерущимся все равно, с кем - заработок на добрую неделю тебе обеспечен.
В первый день пятихатка по-любасу: “Кумир сердец пьет, как драгаль” - заметку с таким заголовком не выдаст в свет только сумасшедший.
На второй день ты тоже на полосе - разборка с милицией, и даже если разборки не произошло, с сообщением об этом ты опять-таки в шоколаде.
На третий день герой скорее всего очнется и начнет гневно качать права - ты опять на полосе. Заголовок “Обида на старые дрожжи”. Конечно, не пятихатка, как вначале, но пару сотен в день имеешь.
Хуже, конечно, если герой так качать ничего и не станет, как если бы “Жижи” ни в Сети, ни на бумаге и вовсе не было.
Тогда на третий день придется сочинять самому, чтобы уж добить неделю по заработкам: “Жена кумира рассказала корреспонденту “ЗД”, что все годы скрывала побои от пьяных дебошей, но после нашей публикации она, наконец, отправляется в прокуратуру.” Конечно, это вранье от слова и до слова, а за вранье даже в “Жиже” много не дают, от силы сотенную.
Но тут все от смелости вруна, а вернее, от глубины финансовой задницы, в которую попал корреспондент.
Если припрет - например, квартирная хозяйка потребует плату за все четыре месяца под угрозой выселения, а в “Жиже” все приезжие и снимают жилье безо всяких перспектив, - можно оторваться и вовсе высоко: “Дочь кумира: я не скажу вам, что в таком виде однажды сделал со мной отец”. Тут уже можно попробовать владельца газеты с говорящей фамилией Скупердянц и на тысячу уболтать.
Но это крайность. Учитывая риск судебной перпективы, легче уболтать квартирную хозяйку.
В общем, многое можно сделать, если папка, куда сливают содержимое своих флэшек ночные папарацци, принесет тебе твоего подопечного. Но вот что делать, если не принесет, да и вряд ли когда принесет в будущем, как у Раечки Крачковской по прозвищу Кукарача?
Везет, например, Тарарыкиной: ее подопечные - супруги-актеры Крыловские. Они мало того, что оба пьют каждый в своей компании, а значит, материал хлещет из двух шлангов, так встретившись поутру, вдобавок и лупят друг друга почем зря, притом в общественных местах. На их потасовках Тарарыкина уже справила совсем еще свеженькую пятилетнюю тойотку.
Впрочем, у Тарарыкиной и кличка-то “Вымя редакции”. Нетрудно понять, за какие-такие таланты завотделом светской хроники с не менее красноречивой фамилией Полазник (как будто в газете “Жижа” есть еще какие-нибудь отделы) при распределении звезд дал ей такую сладость, как Крыловские.
Что же прикажете делать Кукараче, которая талантлива и выросла на Тарковском и Иоселиани (что в родном Ейске было отнюдь непросто), но рассматривать эти достоинства никто не станет, поскольку единственные выпуклости на теле Кукарачи - это колени? И лицо ее состоит из всего остренького, будто злится на жизнь: губки рейсфедером, глазки как циркульные иголочки, скулки транспортиром, носик врезан, как угломер. Не лицо, а готовальня.
Как результат, приходится сидеть в этой помойке “Жиже” - здесь-то хоть платят! - и ждать, что где-нибудь когда-нибудь потребуется истинный талант и вкус, а не редакционное вымя.
Пока же один облом: при рапределении подопечных звезд и без того злобную Кукарачу и вовсе опустили - дали пяток доходяг из народных артистов еще СССР, и вертись, как хочешь. Вот Кукарача и не спешит на работу спозаранку, как румяное и сияющее трудолюбием Вымя. С ее-то богадельней не то, что до тойотки - до синенького китайского пуховичка на синтепоне, что Кукарача каждый день обхаживает в одной палатке по дороге домой, как Вымени до Иоселиани.
А уже не май-месяц…
Вот и сегодня ничто не обещало изменить бесплодную возню ума, наполнявшую редакционные будни Кукарачи. Уже на входе она поцапалась с охранником, узкий лифт пришлось ждать три очереди, пришлось бы и четвертую, но тут Кукарача жестко сработала локтями, спиной прослушав все, что думали о ней оттиснутые сотрудники. Так что к компьютеру она подсела, какая нужно.
Скорее для проформы Кукарача разбирала ночной урожай.
Вот телеведущий Чернов получил по физиономии в ночном клубе - Игорю Пальцеву, за кем он закреплен, светит зимняя резина.
Вот наконец-то умер народный артист Светоржицкий, прославившийся исполнением роли Фердыщенко в “Идиоте”.
Рак у него обнаружили с полгода назад. Виктория Морзавицкая, томная кустодиевская женщина по кличке Бомбовозка, под эту смерть уже успела наделать долгов, а Свенторжицкий как-то задержался, даже месяц назад в Швейцарии пошел было на поправку. Легко представить этот ужас: она взяла в кредит стиралку и даже съездила с сыном во “все включено”, а тут - на ж тебе, поправка.
Но нет, есть бог на свете - Свенторжицкий сегодня на рассвете благополучно преставился в Берне, Бомбовозка в углу строчит комментарий с приличествующим случаю лицом, но все понимают, что у нее на душе: два дня скорбных причитаний коллег по полтинничку за каждое, затем встреча тела из Швейцарии дает верные две сотни, а с ночным дежурством в Ша-2 и вовсе триста, следом идет панихида с похоронами (даст бог, удастся протащить их двумя разными публикациями), затем девять дней, сорок дней… Короче, стиралку, глядишь, Бомбовозка покроет досрочно.
- Ну что там, Кукарача? - спросил Полазник. - Опять облом?
- Как говорили у нас в Ейске, - вздохнула Кукарача, - К чужому берегу корабли да барки, а к нашему - говно да палки.
- Тогда в бар?
- А какой у меня выбор?
Как тут…Предчувствие удачи обожгло Кукараче внутренности. Постойте-ка с баром - на фото с презентации нового клипа Ди-Джея Шпинделя ее подопечный Александр Щеднов, до того всегда тихий и потому маломедийный, стоял в обнимку с совсем молоденькой девочкой.
На другой снимке они уже целовались.
- У меня будет материал в номер! - завопила Кукарача, и вся редакция разразилась бурными овациями. Хоть Раечку Крачковскую никто здесь на дух не переносил, но, как говорится, “всюду жизнь”, и какая-никакая солидарность была даже в “Жиже”.
Через полчаса перед Полазником лежала заметка.
“ Юные любители ар-эн-бишной музыки, пришедшие вчера на презентацию нового клипа ди-джея Шпинделя, - писала Кукарача, - Были удивлены встретить здесь героя юности их родителей - певца Александра Щеднова. Оказалось, “космический посланец”не только не прочь послушать новомодную музыку, но даже вполне может претендовать на самое горячее внимание к себе со стороны молодежи, о чем свидетельствуют снимки нашего фотокорреспондента”.
- Это что такое? - поднял голову Полазник.
- Текст, - пролепетала Кукарача.
- Это не текст, а касторка. Ты для кого работаешь, Кукарача? Для обитателей Переделкинского пансионата ветеранов партии?
- Нет, для читателей.
- Повторяю сотый раз, Кукарача: современный читатель читать это не будет, у него от патоки залипнет задница. Так, Тарарыкина! Чем занята?
- Да особенно ничем, - честно призналось Вымя.
- Отредактируйте материал, гонорар пополам.
“Сволочь”, - подумала Кукарача.
И через полчаса на монитор Полазника вплыл следующий текст, уже за двумя подписями. “ Стареющий галактический посланец вовсе не спешит смириться со столь естественным для его возраста дряхлением. Напротив: вчера он лихо отплясывал на презентации нового клипа модного ди-джея Шпинделя, нисколько не смущаясь под удивленными взглядами молодежи. Секрет прост: смущение седому ловеласу помогает преодолеть семнадцатилетняя провинциалка. Видимо, остатки славы и светских знакомств бывшей звезды голубых экранов для девушки - достаточная плата за нехитрый процесс согревания остывающих костей”. Подпись к одному снимку гласила: “Старый конь борозды не испортит…” Подпись же ко второму завершала пословицу: “…но и глубоко не вспашет”.
- Другое дело, - похвалил Полазник. - А как зовут нашу красотку?
- Не знаю, - ответила Кукарача.
- Это не ответ. Через пять минут фамилия и род занятий у меня на столе.
Уже, считай, вечер, а Щеднов с Тоней не встают с постели.
Притом лежат на разных ее краях и то и дело подтягивают одеяло повыше к подбородкам.
Притом называют друг на “вы”.
Уже несколько раз за день вручены верительные грамоты, уже рассказаны детства и юности, уже рассказаны закулисные истории всех щедновских концертов и передач, которые Тоня, оказывается, знает назубок, ведь это эмоциональные обои ее детства.
И вдруг:
- Я чувствую себя Кинг-Конгом, Тоня, - признается Щеднов.
- Который сильнее всего Нью-Йорка?
- Который уродливое чудище, а на ладони его хрупкая девочка, и зачем это все, непонятно, но без нее уже не жить. Впрочем, понятно, зачем.
- Зачем?
- Понимаете, Тоня, вы – чаевые напоследок от вечно голодного демона славы, которому я скормил всю свою жизнь. Ни семьи, ни детей - все ушло в его ненасытную утробу.
- Как это?
- Например, когда все вокруг заняты тем, что положить под елку жене и детям, я думаю только о том, в каких передачах и на каких шефаках я появлюсь, и не меньше ли это будет, чем в прошлом году или, по-крайней мере, чем у соперника по тенору. Ну, конечно, Тоня, женщины влюблялись в меня, некоторые даже, кажется, искренне, некоторые даже нравились и мне. Но вот штука: когда влюбляются просто потому, что влюбляются, я прикидываю, понравится ли эта женщина вовсе не мне, а угрюмому и капризному демону моей славы. Когда меня спрашивают о чем-нибудь, я отвечаю не то, что хочу ответить я, а то, что понравится чопорному и лживому демону моей славы. И вот теперь, когда он изжевал и проглотил всю мою жизнь в один присест, не запивая, и взять с меня уже нечего, он просто ушел из-за стола, не расплатившись. Только напоследок оставил чаевые. Эти чаевые – вы, Тоня.
- Негусто.
- Нет-нет, как раз напротив. Они слишком щедрые. Не по-демонски. Вот я и боюсь, что где-то подвох.
- Чего боитесь – вы же в расчете?
- Это я так думаю. Но вот впервые я живу не для него. Он этого так не оставит.
- А для кого вы живете?
- Вот уже несколько дней я занят тем, что из последних сил тку сказку для одной отдельно взятой маленькой девочки, и мне совершенно наплевать, по вкусу ли эта девочка привередливо шамкающему демоническому старику. Он прожевал бы что угодно, только не пренебрежение к себе.
- И он придет взять свое обратно?
- Именно. Да уж он почти и протиснулся, раз мы так долго говорим о нем. Идите ко мне, Тоня, хлопнем дверью перед его хамским носом.
Как тут зазвонил тетефон.
- Алло? Александр Николаевич?
- Да.
- Вас беспокоит корреспондент газеты “Известия” Луиза Оболенская.
- Простите, какой газеты?
- “Известия”.
Такое вранье было в порядке вещей, поскольку жижники не раз сталкивались с обидным обстоятельстом: стоило им сказать правду о том, где они работают, как на другом конце немедленно вешали трубку. Чтобы не рисковать, Кукарача выбрала такую газету, чтобы Щеднов знал наверняка.
А имя с фамилией и выбирать не пришлось, все в отделе – и Тарарыкина, а уж особенно Морзавицкая, - называли себя по телефону только Оболенскими.
- Тонечка, притуши телевизор, пожалуйста. “Известия” звонят, - прикрыв трубку рукой, похвастался Щеднов. “Ага, Тонечка, значит,” - услышала и записала Кукарача. Первая часть задания была выполнена.
- Чем обязан?
- Наши читатели очарованы вашей юной спутницей, с которой вы вчера появились на презентации у ди-джея Шпинделя.
- Спасибо, очень тронут. А… где и как могли нас видеть ваши читатели?
- Снимки уже в интернете.
- Правда? Так быстро? Хотя неудивительно, Тоня ведь действительно тонка и грациозна. Передайте вашим читателям, я их прекрасно понимаю.
- Охотно передам. Не могли бы вы рассказать нам о ней?
- Вы ставите меня в неловкое положение. Я могу только рассказать о том, как очарован и впервые за многие годы счастлив, но вряд ли это стоит делать принародно…
- Тогда не могли бы вы передать трубку Тоне, мы расспросим ее сами. То ли застигнутый напором Кукарачи врасплох, то ли тронутый некогда постоянным и даже назойливым, а сейчас таким редким и оттого таким ценным вниманием прессы, Щеднов протянул трубку Тоне.
Через полчаса Полазник довольно потирал перед монитором крохотные и сухие, как у ящерки, ладошки.
- Так, мама, значит, бухгалтер из Камышина. Девочка росла без отца, и фотографии Щеднова были самым дорогим мужским лицом в доме. Офигеть! Рыгай на бумагу, Кукарача, в пять закрываем номер!
“Рыгать на бумагу” было его любимым выражением. Он переделал его из строки белорусского поэта Леся Качана, которого проходил по программе родной речи в городе Гродно, откуда был родом. На певучей мове это звучало здорово, в уродливом русском переводе Якова Словуцкого же пассаж певучесть терял и выглядел так: “Не патоку страсти - горькую ревности желчь Я изрыгнул на бумагу.”
Поскольку за многие годы единственным настоящим выменем, разглядевшим в гривастом и пузатеньком гномике Полазнике сексуальный объект, была Тарарыкина, и та не без некоторого аутотренинга, эти стихи он особенно любил.
В пол-пятого того, что настрочила Кукарача, для современного читателя оказалось все-таки маловато.
- Думай, что бы еще подрыгнуть, Кукарача, думай! - потрясал маленьким кулачком Полазник.
И тут Раечку осенило.
- А не был ли Щеднов на гастролях в Камышине восемнадцать лет назад? - глядя прямо в глаза Полазнику, проговорила она.
- Я всегда знал, что ты гений, Кукарача! - от восхищения пузатенький гномик стукнул по столу крохотным кулачком.
- “…плата за нехитрый процесс согревания остывающих костей…Прихватить девочку дряхлеющему плейбою было нетрудно - его портреты с детства окружали камышинскую брошенку”, - читала на следующий день скромный бухгалтер из города Камышина Инна Павловна Семушкина свежий номер газеты “Жижа”. Строчки плыли из-за слез. Инна Павловна чувствовала себя подопытным кроликом под внимательными взглядами сослуживиц. Они-то с самым сочувствующим видом и принесли утром газету. И ждали, когда Инна Павловна дойдет до главного момента.
Вот! Глаза круглые, губы дрожат, дыхания нет - дошла!
- “…Как стало известно корреспонденту “Жижи”, восемнадцать лет назад Щеднов был в Камышине проездом в составе участников праздничного концерта… Как призналась корреспонденту “Жижи” сама мама Тони Инна Павловна Семушкина…” Я ни в чем не признавалась никакому корреспонденту! - закричала Инна Павловна на всю крохотную бухгалтерию. И уже падая в обморок, успела добавить, - Мне не в чем признаваться!
Но было уже поздно.
“Как стало известно компетентным московским репортерам, символ советской морали Александр Щеднов совершил инцест с собственной незаконорожденной дочерью…” - это корреспонденту киевской газеты “Уси зирки” по имени Егорик Яцунок предстояло заменить карбюратор на “Ямахе”.
Потому что Егорик оставил на зиму бак полупустым, полагая, что и так сойдет, а хрен сошло, потому что топливо кругом поганое, и все сопли попали в карбюратор, и мембрана с иглой и пружиной полетели к чертовой матери, а установились ясные дни, и надо со всеми начинать выезжать в концерт-бар “Гараж”… Короче, как всегда, выехать удалось на Москве - “Жижа”, этот вечный источник запчастей и выпивки, не подкачал и на этот раз.
Конечно, честь изобретения щедновского инцеста целиком и полностью принадлежало Кукараче, но было подано как-то так по-москальски, витиевато – мол, был, проезжал, считайте, мол, сами. Егорик же, получив из “Жижи” голевой пас, забил его в голову читателю ясно и точно. По-киевски, без обиняков. Что и принесло ему аж четыре сотни, чего вполне хватило и на карбюратор, и на новые “Дольчики” для Лильки, и подъезд к концерт-бару совершился самым громким образом, и длиннобутылая Лилька выставила свои ходули, - не так ходули, как “Дольчики”, ясное дело, - и было все чики-чики.
“Наши читатели уже знают об отвратительном поступке некогда галактического посланца советской эпохи, теперь превратившегося в омерзительную пародию на самого себя. Вся Москва сейчас обсуждает новый поворот, который случился в этой бразильской мыльной опере: незаконнорожденная дочь Александра Щеднова уже в интересном положении. Что действительно интересно в положении юной Тони Семушкиной, это как ее ребенок будет назвать Щеднова - еще “папа” или уже сразу “дедушка”? “ Конечно, никакого такого поворота не случилось нигде, кроме обесцвеченной пергидролью девятнадцатилетней головки корреспондентки газеты “Тайны бомонда - Барнаул” Катюхи Шишиты.
Как и Егорик Яцунок, Шишита получила голевой пас из Москвы, но в собственном творчестве пошла дальше киевского собрата. Придумав тонину беременность, барнаульская Катюха пошла гулять по бедному Щеднову так, как журналисты старой школы не позволяли себе писать даже о Чикатило.
Но, благо, старая школа потому и старая, что давно ушла в обнимку со всем своим окуджаво-вознесенским грузиловом.
Нынче же никаких самозапретов. Скрупулезно воссоздавая представления о жизни и этике зеленщиц с “Крытого рынка”, что в центре Барнаула, Шишита тем самым удовлетворяла потребность современной читательской аудитории, которой и были эти-то самые зеленщицы с “Крытого рынка”, что в центре Барнаула.
У нее было святое алиби: она зарабатывала маме на по-настоящему дорогой подарок ко дню рождения - часики “Своч” на красном ремешке. Мама ведь их давно заслужила, а Катюха никогда не переставала относиться к маме трепетно, даже несмотря на то, что та устроила прошлым летом из-за аборта, выставив Севу Сливко взашей, так и не допетрив, что это была real love, - yeah, baby! - the one you’ll never ever find (дальше идет рефрен и второй куплет с проигрышем).
Неделю Катюха Шишита билась в истерике, даже накупила снотворного и принялась за посмертную записку, во все