В массовом сознании наших современников укоренилось одно тяжкое и уродливое заблуждение. Оно состоит в том, что применение наркотиков стимулирует творческий процесс поэтов, композиторов и художников, и что употребление всякой «дури» непременно способствует созданию шедевров. Чем изломаннее, вычурней, а иногда и уродливей игра воображения - тем более сильный наркотик принимал "творец". Многие, конечно, вспоминают немедленно Карлоса Кастанеду - в первую очередь, а во вторую - множество фамилий от Генри Миллера и Маркеса до Пелевина
Любопытно, что многие нынешние постмодернисты стараются выказать свою причастность к наркокультуре (или хотя бы имитировать наркотическое "раскрепощение сознания"). Видимо считается, что это должно придать их произведениям налет некоего мистического флера или глубокой, запредельной таинственности. Особенно, когда глубоких художественных качеств не прослеживается в самом произведении, так пусть хоть некая изысканная порочность автора осеняет излучением драматической извращенности его души не такие уж высокие достоинства произведения. Хотя, конечно у высоких талантов есть совершенно поразительные творения на подобные темы.
В одном из самых знаменитых рассказов Хулио Кортасара - "Лента Мёбиуса" - формы состояний "посмертного существования" личности невинно убиенной героини изображены настолько необычно и ярко, что это дало повод многим, неискушенным в метафизической философии читателям и критикам пытаться найти истоки подобной невероятной «художественной правды» в неком опыте наркотических экспериментов самого писателя.
«Клейкое безмолвие обволокло ее, - что-то длилось, перестав быть, что-то было, но иначе, словно все продолжалось, но иначе, по ту сторону воспоминаний и чувств… Иначе, и, возможно, так было с самого начала, во всяком случае уже не здесь, она перенеслась в некую полупрозрачную, просвечивающую среду, где ничто не имело твердой оболочки и где то, чем была она, не определялось мыслями или предметами, где она была ветром, будучи Жанет, или Жанет, будучи ветром, или водой, или пространством, но неизменно ясным. Безмолвие было светом, а может быть, наоборот, или они были одно, но время светилось, и это значило быть Жанет, чем-то неуловимым, без тени воспоминаний, которые могли бы нарушить или остановить это струение времени внутри стеклянных бликов ипереливов, плавное движение пузырька в массе плексигласа, кружение прозрачной рыбки в необъятном световом аквариуме»Невозможно точно сказать, испытывал ли Хулио Кортасар действительно в своей жизни элементы посмертного существования или срисовал эти состояния «блуждания души» с впечатлений наркотических полетов, либо просто дар высокого таланта помог ему синтезировать подобные художественные тексты - пусть это останется тайной автора. "Лента Мёбиуса" - необыкновенно пронзительный и, безусловно, талантливый рассказ, он по праву записан в классику литературы двадцатого века.
Но есть и иная трактовка той же темы - "Божественная Комедия" Данте Алигьери. Возможно ли предположить, что Данте многие годы писавший свою поэму, для лицезрения картин рая и ада все это время находился в состоянии глубокого наркоопьянения? Уж его-то трудно обвинить как в наркозависимости, так и в бесталанности. Для общей информированности читателя напомню, что Данте жил в конце 13 века и наркотики тогда в Европе были практически не известны. А как быть с Францем Кафкой, Андре Жидом, наконец, с многими нашими великими литературными соотечественниками, чьи произведения пронизаны "литературным колдовством и словесной психоделией" и столь же далеки от классического реализма, сколь и от интенсивной и постоянной наркотической подпитки? И в то же время, почему так мало среди тысяч и тысяч наркоманов новых кастанед и картасаров и так много людей, балансирующих на грани жизни и смерти или давно переступивших грань отчаяния и живущих только по физиологической инерции? Ответ очевиден: при отсутствии Божьего дара, при отсутствии таланта, все попытки "проникнуть на небеса с чёрного хода" - бессмысленны и чреваты саморазрушением.
Очень часто в разнообразных мнениях встречаемых в самых различных источниках можно встретить утверждение, что наркотическое либо алкогольное опьянение есть, чуть ли не обязательное условие творческого вдохновения. Что создание действительно возвышенных и прекрасных произведений искусства практически невозможно без ухода от скучной, серой и банальной повседневности окружающего мира, а это, в свою очередь, как раз и требует одурманивания мозга для перехода сознания в миры творческих озарений. Подчас в качестве примеров справедливости подобных утверждений приводится немалое количество имен различных поэтов, художников и музыкантов. Особенно много «поп идолов» и «рок звезд» регулярно одурманивавших себя и погибших от злоупотребления наркотиками было в 70-80 годах - во времена, последовавшие за психоделической революцией. Именно многочисленность подобных фактов позволяют некоторым сегодняшним защитникам «наркотической культуры» утверждать, что истинное творчество без наркотиков либо вообще невозможно, либо сам творческий акт в состоянии наркотического опьянения происходит значительно легче и активнее, а результаты появляются быстрее и оказываются значительно ярче и возвышеннее. Но так ли это на самом деле? Автор данной книги, как человек, выпустивший уже шесть книг, и занимающийся литературным трудом более двадцати лет, имеющий опыт в создании, как прозаических текстов самых различных стилей, так и поэтических произведений возьмет на себя труд исследовать этот аспект творческих состояний человеческого сознания. Я постараюсь доказать, что наркотики и искусство очень плохо сочетаемы, что употребление различных «духовных стимуляторов» и «эликсиров творческих озарений» всегда говорило скорее о художественном и личностном кризисе подобных людей, о начале их глубокого духовного падения, чем о непременном атрибуте и обязательном залоге всех их художественных достижений.
При тщательном исследовании многих творческих биографий, воспоминаний очевидцев, писем и дневниковых записей, относящихся к жизням многих известных людей, можно сделать совершенно четкий вывод. Наоборот, наперекор ожиданиям некоторых, наркотики только мешают творческому процессу, не давая сосредоточиться и начать методичную интеллектуальную работу. В результате регулярного употребления наркотиков прежде активная, интересующаяся миром, живая личность интеллектуально выдыхается, теряет энергию. Творческие интересы заменяются преимущественно заботами о ежедневной дозе «дури» и обеспечивающих такие потребности финансовых возможностях. А воображение рисует только очередную вожделённую дозу «кайфа» - и это на начальном этапе, в первый период «наркотического романтизма», а в дальнейшем вся психика человека сосредоточена исключительно на приеме наркотиков для предотвращения ужасов наркотических ломок.
Вот как высказывается на эту тему один из самых заметных немецких писателей двадцатого века Эрнст Юнгер. Прочтем фрагмент его письма, написанного в 1948 году Алберту Хофману - создателю психоделика ЛСД:
«Ваша посылка пришла вместе с книгой "Исповедь англичанина, употребляющего опиум", которая только что вышла в новом переводе. Переводчик написал мне, что он решился на эту работу, прочитав мою книгу "Смелое сердце".
Что касается меня, то мои практические опыты в этой сфере остались позади. Это такие эксперименты, в которых любой рано или поздно вступает на действительно опасный путь, и может радоваться, если ему удастся сбежать с одним только подбитым глазом. В этих веществах меня больше всего интересовала их взаимосвязь с продуктивностью творчества. Я на своем опыте убедился, что творческие достижения требуют подвижности сознания, а она катастрофически уменьшается под влиянием наркотиков».
Еще коротко добавлю, что автор настоящей работы является самым убежденным противником употребления наркотиков или любых психоактивных средств. Я практически никогда не курил даже табака – пара юношеских опытов не в счет, они принесли только недоумение, как людям может нравиться такое противоестественное и неприятное занятие. Лет пятнадцать назад я перестал нуждаться даже таких невинных стимуляторах как кофе или крепкий чай. С 1988 года не ем вообще никакого мяса (в это понятие входит так же птица, рыба, морепродукты и пр.), уже лет пять не знаю вообще никакого спиртного.
Ежедневные физические и психоэнергетические тренинги занимают у меня не менее двух часов, включая регулярные утренние пятикилометровые пробежки в любую погоду и в любое время года. Именно поэтому все мои художественные достижения никак не связаны ни с алкоголем, ни с, тем более, наркотиками. Да и вообще, с какими – либо биохимическими стимуляторами.
* * *
Прежде всего, рассмотрим, что же собой представляет творческий акт? Как, и в результате каких процессов в сознании возникает некая отвлеченная от окружающей действительности картина, или последовательность неких умозрительных впечатлений, которые затем и материализуются в самые разнообразные произведения искусства.
Автор с полной уверенностью утверждает, что самым главным в творческом процессе является возможность, гибкая способность человека искусства сфокусировать всю мощь своего сознания на некоем первоначально возникшем еще пока туманном, а порой и просто зачаточном замысле, изначальной идее или мимолетном впечатлении. При достаточно четкой концентрации на этих изначальных «творческих зародышах» развитое сознание практически автоматически начнет развивать их подробности, наращивать их духовное содержание, разворачивать вокруг первоидеи цепочки художественных ассоциаций и развивать логические конструкции творческого образа. Конечно, здесь еще кроме самой возможности сильной и продолжительной концентрации на отвлеченном, умозрительном творческом образе, важное значение будут иметь еще и редакторские самооценки человека – творца, и его чисто техническое мастерство. Но все же определяющим все равно будет изначальная возможность четко сконцентрироваться на первично не существующем в объективной реальности зачатке художественного замысла.
Именно такая способность, которая и дает возможность возникнуть и зажить самостоятельной жизнью еще небывалому прежде художественному образу, которая позволит ему устойчиво и продолжительно заполнить собой весь объем мышления такого автора и называется вдохновением. Содержание процесса вдохновения можно разделить четко на две части, на работу двух последовательных механизмов.
Первое – это сама способность рождать в сознании зародыши, эмбрионы будущих творческих идей.
Второе – это иметь возможность уверенно и длительно концентрироваться на этих «ментальных эмбрионах», чтобы они активно развились в яркие образы и вдохновенные идеи и начали самостоятельную жизнь в сознании автора. В этом состоянии, при автоматическом запуске подобного процесса человеку останется только описывать все происходящее в его внутреннем мире, проявляя при этом соответствующие технические способности.
Для реализации первого этапа творческого процесса очень важной будет общая духовная эрудированность автора, его понимание священных целей существования человека и осознание возвышенного смысла положенного Богом в каждый элемент своего творения – в каждый атом материи, в каждое живое существо всей огромной Вселенной. Ведь без присутствия такого духовного смысла даже хорошо технически исполненные произведения будут лишь достаточно добротными ремесленническими созданиями – однодневками, которые не могут подняться выше отражения бытового опыта банальной повседневности, а то и тиражировать и смаковать самые примитивные проявления приземленной человеческой натуры. Именно подобные произведения массовой культуры мы обнаруживаем ежедневно и ежечасно, когда с экрана телевизоров, со страниц книг и журналов и многого прочего на нас мутным потоком обрушивается вал серой посредственности масскультуры. В «художественном размножении» подобных творений и напрягаться - то особо не надо. Нужно только по ремесленнически деловито и производительно использовать принцип древних восточных акынов - что вокруг вижу, о том и пою. Вот и обрушивается на нас отовсюду бесконечные серии злобных и кровавых детективных сериалов, либо бестолковых слезливо-сентиментальных семейно-бытовых мелодрам. Либо вереницы песенок на основе уголовно-блатного фольклора и пр. и др. Но оставим критику подобных произведений, ибо это не входит в задачи настоящей работы.
Для реализации задач второго этапа творческого процесса особо важной будет способность и возможность человека концентрироваться на вереницах роящихся в его мозгу первичных образов-эмбрионов. Хотя подобная способность будет крайне важной и для обеспечения работоспособности и первого механизма.
Итак, возможность концентрации на некоторых отвлеченных, умозрительных объектах порождаемых нашим во многом абстрактным мышлением и будет характеризоваться творческая способность человека создавать произведения искусства. Художественная сила его сознания. Именно состояние творческого вдохновения, состояние некоего окрыленного и всепроникающего внутреннего видения прозревающего сюжеты, фабулы или образы еще отсутствующих на материальных носителях произведений и есть тот творческий полет одухотворенной фантазии, которого всегда так ждут, на который всегда так надеются поэты, художники и композиторы. Ведь, чтобы создать то, чего еще никогда и нигде не было, это надо вначале увидеть у себя внутри в состоянии некоего воистину мистического озарения.
Но для того, чтобы в глубине тебя ожил этот внутренний, умозрительный и пока еще нереальный в материальном смысле мир фантазий, видений и мимолетных впечатлений, нужно его очень внимательно рассмотреть и прочувствовать, вжиться в него, а затем начать расширять, развивать и облагораживать в мирах своих глубинных уровней сознания. Это большая душевная работа, требующая очень напряженной и тщательной деятельности интеллекта и длительного умения концентрироваться на этом процессе. При этом необходимо практически полностью отключаться от впечатлений всей окружающей материальной реальности, как и всех бытовых уровней сознания, которые в повседневности занимают практически весь объем нашего мышления. Именно эти очень навязчивые и крайне инерционно активные уровни обыденного мышления больше всего и мешают человеку сосредоточиться на любых умозрительных и достаточно абстрактных идеях, будь то сложные логические категории научного поиска или духовные идеи будущих возвышенных образов искусства. Все это крайне выпяченное, тяжеловесно грубо материальное и очень жестко громыхающее в своем круговращении по привычным орбитам повседневного мышления, состояние обремененности бытовыми заботами и сиюминутными надобностями, заполняет по привычке прежнего существования весь объем мышления человека. В этом случае для элементов творческих состояний в объеме мышления просто не остается места. Даже ненадолго мелькнувшие божественной искрой в творческом воображении прекрасные образы и сияющие тени очень быстро затем подавляются привычной круговертью повседневных мыслей и околобытовых забот, телесных вожделений и плотских потребностей. Ценной невероятных усилий страдающий художник отгоняет от себя этот алчный рой суетливо-повседневных мыслей и опять возвращается к созерцанию сияющих неземных сфер и верениц восхитительных фантомов. Но рассматривать и дополнять за счет напряженной и филигранной работы своего ума тонкие подробности и постоянно движущиеся детали умозрительных творческих картин - всегда тяжелая работа для сознания. Это происходит именно потому, что чуть столкнувшись с подобной серьезной трудностью, с сопротивлением творческого материала, сознание активно стремиться вернуться к прежнему легкому, простому и понятному стилю и уровню своей работы – и оно при первой же возможности возвращается к бесконечному перелистыванию очень привычных мыслей о повседневности, при этом безвозвратно теряя из виду сияющие творческие сферы. В подобной неустойчивой ситуации отсутствия возможности и умения надежно, устойчиво сосредоточиться на процессе творчества и порождаемых им художественных образах, сознание человека будет заполнено лишь неким «художественным бултыханием и бульканьем», лишь бесконечным малопроизводительным брожением мыслей. Естественно, при этом творческая личность будет несказанно мучиться, жаловаться на непостоянство вдохновения и капризы ветреной музы. Будет метаться в поисках надежного ключа к волшебным дверям в восхитительный мир вдохновения и среди некоторого набора вариантов этих ключей наиболее понятными, подходящими и быстродействующими покажутся алкоголь и наркотики.
Но все дело здесь будет не в капризах мифической музы или в отсутствии некоего алхимического вещества вдохновения. Все дело будет в простом неумении человека тонко владеть, управлять процессами обмена информации в своем сознании. В отсутствии понимания работы подобных механизмов, в элементарном отсутствии хорошо натренированного умения переносить точку фокусировки своего сознания, его центр тяжести на необходимый в данный момент уровень мышления, воображения и творческой интуиции, либо духовного зрения. В отсутствии способности отключаться мышлением от всех посторонних идей и впечатлений, и эффективно концентрировать всю мощь своего сознания исключительно на творческом процессе обработки художественных образов и поэтических видений.
Сложности с управлением подобными процессами в своем сознании испытывали даже гении, а что уж говорить о простых людях искусства не самого высокого уровня творческой одаренности. Вспомните строки Пушкина:
Не часто к нам приходит вдохновенье
И краткий миг для нас оно горит.
Но этот миг избранник муз ценит,
Как мученик с землею разлученье.
Сколько творческих драм или даже просто человеческих трагедий разыгрывалось тогда, когда вполне одаренные люди не знали, как управлять своими сознаниями и пускались в самые разнузданные авантюры в поисках гарантированных и надежных рычагов воздействия на капризное вдохновение. В большинстве случаев такие люди искали выхода из творческих затруднений в алкоголе и наркотиках и тому подобных человеческих пороках типа угара азартных игр или в запредельной сексуальной разнузданности. Хотя возможны были и другие варианты вроде ухода от мира в религиозную аскезу в дальний монастырь или в иное уединение, либо практики длительных голоданий, смирения и умиротворения плоти. Или даже резкая смена социальной и бытовой обстановки в виде длительных странствий на краю света всегда резко встряхивали творческие способности. Наиболее же четкие и надежные результаты в этом отношении дают системы поэтапного и тонкого овладения возможностями разных уровней человеческого сознания типа психотехник индусской йоги или китайского даосизма. Но эти способы всегда оказывались слишком трудны для большинства искателей творческого вдохновения и требовали значительных затрат времени, длительного развития и кропотливого взращивания основных физических и душевных сил человека. А вот алкоголь, гашиш или морфий всегда казались надежным пропуском к быстрому достижению такого желанного мира творческих видений и возвышенных фантазий, эдаким скоростным лифтом в райские сферы.
Вот очень характерное мнение по этому поводу можно обнаружить у Иоганна Гете в прологе к поэме «Фауст»:
К чему такие затрудненья?
Что вдохновенья долго ждать?
Поэт – властитель вдохновенья:
Он должен им повелевать!
Что нужно нам – мы с вами знаем.
Напиток крепкий мы считаем
За лучший – дайте ж нам его!
Здесь еще будет очень уместным привести фразу из одного интервью английскому радио экс – битлза Пола Маккартни: " Ты целый день мучаешься в поисках одной музыкальной фразы, и точно знаешь, что под рукой есть средство, с помощью которого она найдется сразу. Средство, которое откроет всегда закрытую дверь ". Великий музыкант современности имел в виду наркотик.
Гурманы из богемы описывали целые иерархии различных «творческих эликсиров». Любопытно найти подразделения творческих состояний якобы соответствующие различным «стимулирующим средствам».
Читаем в тексте «Вино и гашиш» Бодлера:
«Открываю Kreislerian y божественного Гофмана и читаю там любопытное наставление. "Добросовестный музыкант, чтобы сочинить оперетку, должен пить шампанское, в нем найдет он игривую и легкую веселость, нужную для этого жанра. Религиозная музыка требует рейнвейна или юрансонского вина. Как в основе всех глубоких мыслей, в них есть опьяняющая горечь, но при создании героической музыки нельзя обойтись без бургундского. В нем настоящий пыл и патриотическое увлечение".
Но с другой стороны, вот очень обоснованный голос в ряд очень обоснованных свидетельств о совершенной невозможности длительно возводить возвышенных храм творческих состояний на зыбком фундаменте наркотического одурманивания сознания. Станислав Виткацкий, удивительный польский романист, драматург и художник начала двадцатого века, не один год своей жизни отдавший весьма тесным отношениям с различными наркотиками, так пишет в предисловии своего «трактатца» «Наркотики»: «Я хочу привлечь внимание к психическим последствиям этих ядов, к последствиям, которые даже любой, даже тот, кто едва начал, может в миниатюре наблюдать на себе задолго до того, как порок им полностью овладеет.
Я хочу показать вам те мелкие психические сдвиги, которые в своем окончательном развитии являют картину личности совершенно иной, нежели в исходной точке. Личности духовно деформированной, лишенной всякого так называемого высокого творческого духа, творческой силы и того разбега в неведомое, для которого необходимы отвага и игривость ума, систематически убиваемые отвратительным пороком».
Конечно, кроме капризности вдохновения, был еще один очень характерный для многих творческих людей мотив искать свой «объем художественного мышления» именно в мирах алкогольного и наркотического дурмана. Это для многих практически невыносимая физически враждебность окружающего бытового и социального бытия их утонченному восприятию мироздания и их способу духовно-интеллектуального существования. Настройкам их сознания на очень уязвимые и ранимые формы духовного и поэтического существования. Человеку возвышенных и утонченного мировосприятия необходим поистине огромный запас внутренней энергичности, чтобы без труда и особого вреда для поэтического дара иметь возможность при необходимости опускаться в клокотание материально-бытовой реальности, а потом, ежедневно побеждая, усмиряя и подчиняя себе эту суетливую и непокорную реальность, также легко и непринужденно вновь уносится восприятием в высшие миры творческих озарений. Но такой стиль существования всегда был доступен только единицам из талантливых людей. Поэтому все остальные и уходили в алкоголь и наркотики, чтобы как-то изолироваться, спрятаться, убежать от агрессивной и жестокой реальности, разрушающей все самое ценное и тонкое в душах таких людей. Но такой выход из нелегкого положения художника и творца во враждебном ему обществе всегда был очень временным, зыбким и крайне опасным. Ибо очень скоро вместо одной недружественной прагматически - материальной реальности несчастный поэт или живописец попадал в объятия иной и гораздо более жестокой и опасной реальности. В формы существования подавленного, помраченного алкоголем и наркотиками сознания втиснутого в страдающее, отравленное и быстроразрушающееся тело.
Вспомним многие десятки действительно высокоодаренных людей, чья творческая и личностная судьба была либо серьезно искалечена, либо вообще раздавлена применением «стимуляторов поэтических озарений». Ведь творчество большинства этих поэтов и писателей окрашено неизбывной трагичностью взгляда на окружающий мир и видением только угрюмых и мрачных сторон человеческого бытия.
Можно долго спорить, что явилось причиной, а что следствием подобного взлета черной романтики и столь убедительно опоэтизированного трагизма существования человеческого существа. Был ли первичен природный, неизбывный пессимизм их душ и наркотики лишь усилили и развили это природное чувство. Либо наркотики изначально породили это чувство вселенской тоски и греховной безысходности мирского бытия. Но в любом случае, это были крайне одаренные и чувствительные люди, склонности которых к творческим состояниям вполне возможно было развить и укрепить, не прибегая к услугам «синтетических протезов вдохновения на пути возвышенных озарений», к подпоркам этих «духовных костылей» в помощь их природным крыльям вдохновения.
Например, Томас де Куинси, английский литератор начала девятнадцатого века, так описывает «психическую конституцию» творческого человека нуждающегося в наркотиках для стимуляции творческого процесса:
«Наполовину нервный, наполовину желчный темперамент - вот что служит особенно благоприятной почвой для ярких проявлений такого опьянения. Прибавим к этому развитой ум, воспитанный на изучении форм и красок, нежное сердце, истомленное горем, но не утратившее способность молодеть. Представим себе, кроме того, если угодно, ряд ошибок, совершенных в прошлом, и все, что связано с этим для легко возбудимой натуры: если не прямые угрызения совести, то, во всяком случае, скорбь, скорбь о низменно прожитом, плохо растраченном времени. Склонность к метафизике, знакомство с философскими гипотезами относительно человеческого предназначения - тоже, конечно, не будут бесполезными дополнениями, точно так же, как и любовь к отвлеченной добродетели, стоического или мистического характера, о которой говорится во всех книгах, составляющих пищу современных детей, как о высочайшей вершине, достижимой для возвышенной души».