Старая ворона хорошо знала, где была знакомая корова…
В тот день, когда прибегал заяц Тишка, да так ничего и не рассказал, ворона отправилась сама к Круглому озеру.
Летела она над вершинами деревьев и то про себя, то громко на весь лес ругала Тишку: «Ишь, какой нежный! Слово ему не скажи! А что я такого сделала? Ну сказала: «Кошмар!», так не зря же… Каркнула, правда: «Марш отсюдова!», а он сразу бежать. Мог и подождать, пока я успокоюсь…»
Так она летела, покаркивая и поругивая Тишку, пока не заметила впереди стаю незнакомых ворон. Они кружились над одним местом, камнем падали вниз, потом опять взлетали и, конечно, орали во все горло.
Еще нельзя было разобрать, о чем они там кричат, но старая ворона догадалась, что стая делит какую-то добычу.
«Ага, подруженьки, сейчас я вам устрою переполох!» подумала она и замахала крыльями.
Сразу подлетать к чужой стае ворона не стала. У поляны, над которой кричали и суетились вороны, она уселась на сухую вершину высокого тополя, отдышалась и осмотрелась. Отсюда сверху хорошо было видно, что стая нашла какое-то погибшее животное и теперь готовилась к пиру.
«Ну, милые мои, держитесь! — обрадовалась ворона. — Теперь и вы узнаете, какой у меня характер!»
Есть у ворон несколько важных сигналов. Ну, например, «Большой сбор!» По этому сигналу все вороны собираются лететь на промысел, когда ранней весной мелеют озера и на отмелях остается много уснувшей рыбы. Есть еще один приятный сигнал — «Добыча!» Это значит, что какая-то ворона нашла много еды. Одной ей не справиться, и она, хотя и жалко, приглашает подруг. Сигнал «Тревога!» — похуже. Услышав его, какой бы вкусной ни была добыча, надо отлетать куда-нибудь в сторону и ждать…
Но самый неприятный и самый страшный сигнал: «Спасайся кто может!!!» Состоит он из трех вороньих слов: «Кар-р-р», с тремя «р», еще «Кар-р-р-р», но уже с четырьмя «р», а потом просто: «К-а-а!» Но это «Каа» надо так выкрикнуть, чтобы у тех, кто его услышит, перья поднялись дыбом. И означает этот сигнал: «Беги, спасайся, уноси ноги, а то все — пропала твоя воронья головушка!»
Всем этим сигналам воронята учатся с самого малого возраста. Знают они и строгий закон: ни один из этих очень важных сигналов нельзя подавать зря. А кто нарушит закон, будет сурово наказан или даже изгнан из стаи.
Старая ворона за свою жизнь побывала уже во многих стаях. Из всех стай ее с позором прогоняли. И каждый раз за одно и то же: она нарочно подавала сигнал: «Спасайся кто может!!!»
Ворону за ее провинность клевали, щипали, колотили крыльями. В том месте, где она пролетала, спасаясь от разгневанной стаи, еще долго потом кружились пух и перья. Но даже отсидевшись где-нибудь в чаще и придя в себя, ворона ни разу не решала, что больше так делать не будет. Уж очень ей нравилось наблюдать, как после сигнала вороны бросаются кто куда. Одни, выпучив глаза, мчатся над самой землею, чуть не налетая на деревья, другие взмывают в небо и носятся там то в одну, то в другую сторону. Третьи с перепугу залетают так далеко, что потом лишь через день, а то и через два находят свою стаю.
Да, посмотреть есть на что!
Рано или поздно нарушительницу закона разоблачали. Но, несмотря на синяки, царапины и потерянные перья, ворона вновь ожидала случая, чтобы подать сигнал: «Спасайся кто может!!!»
Вот и сейчас, чуть передохнув, старая ворона во весь дух заорала: «Кар-р-р! Кар-р-р-р! Каа!!!»
Ох, что тут началось! Какой поднялся крик, какой переполох! И вслед за другими воронами, бросившимися врассыпную, припустила и наша. А то ведь кто-нибудь мог догадаться, что это она подала сигнал, и тогда быть беде.
Торопясь как можно скорее улететь подальше, старая ворона еще долго слышала за собой испуганные крики. Ее даже обогнали две молодые вороны. «Ну уж эти-то, конечно, заблудятся, и не то что за день, а и за три не разыщут своих», — с радостью подумала ворона-обманщица. Наконец она совсем выбилась из сил, выбрала сучок и опустилась на него.
Старая ворона любила садиться на сухие сучки. С них лучше видно, скорее заметишь опасность, да и тебя могут принять за сучок и не станут зря беспокоить.
Где-то здесь неподалеку находилось Круглое озеро. Осмотревшись, ворона увидела, что чуть в стороне поблескивает под низким вечерним солнцем вода. Отдохнув, старая ворона направилась к озеру.
Неподалеку от берега, на зеленой полянке, она сразу увидела зайца Тишку. Он скакал с места на место и лакомился своей любимой заячьей капусткой.
Надо было не спугнуть его и хорошенько расспросить. Ворона опустилась на кочку, потихоньку откашлялась и как можно ласковее произнесла: — Пр-ривет!
Вы, конечно, знаете, что голоса у ворон не самые приятные. Как ни старалась ворона говорить помягче и поласковее, заяц все равно, услышав вороний голос, подскочил. Тишка, конечно, тут же дал бы стрекача, да ворона его просто поразила.
— Как здоровье? — спросила она.
— Здоровье? — даже сел от удивления Тишка. — Чье здоровье?
Еле-еле сдержала старая ворона свой характер. Чуть-чуть не крикнула: «Кошмар-р!» Но ведь надо было узнать, что здесь случилось, и она сказала:
— Твое, разумеется. Я спрашиваю, как твое здоровье, заяц?
Никто никогда не интересовался Тишкиным здоровьем. Собаки на него лаяли, вороны каркали, сороки стрекотали. А тут вдруг та самая ворона, которая его недавно прогнала, спрашивает…
«Какое же у меня здоровье? — подумал Тишка. — Ноги не болят. Уши ветром не надуло. Насморка пока нет. Значит, хорошее». Так он и сказал вороне.
— Прекрасно, — сделала вид, что обрадовалась, ворона. — Береги себя, заяц, не болей, пожалуйста.
— Ладно, — пообещал Тишка.
— А теперь, скажи-ка мне, заяц, где этот твой большой, а совсем маленький?
— Ушастик-то? А вон там в кустах, — показал Тишка.
— Что он там делает? — с опаской спросила ворона и приготовилась в случае чего тут же взлететь.
— Лежит, — вздохнул Тишка. — Он же маленький, а мама у него потерялась.
— Так ты же говорил: «большой».
— Эта он ростом только большой, а на самом деле совсем маленький, — объяснил Тишка. — Он еще травку щипать не умеет… Да ты, тетка ворона, сама посмотри.
— Да уж посмотрю, — сказала ворона и перелетела к тем самым кустам, где притаился кто-то и большой, и маленький.
И там она увидела неуклюжего рыжего лосенка. Был он длинноногий и длинноухий. Недаром Тишка назвал его Ушастиком. А если бы он встал на свои тонкие ноги, то, конечно, был бы намного выше зайца.
— А ну-ка, заяц, притащи ему капустки! — приказала ворона.
— Я уже давал, а он не ест.
— Неси, неси, ишь какой жадина!
Тишка перепугался и кинулся на полянку. Он принес капустки, положил ее перед горбатым носом лосенка, но тот на нее даже не посмотрел.
«Плохо дело, — подумала ворона. — Однако сейчас я покормлю его чем-нибудь повкусней…» Она перелетела на берег озера, походила там у самой воды, нашла дохлого пескаря и притащила его лосенку. Но и дохлого пескаря Ушастик не стал есть.
«Кошмар, — произнесла про себя ворона, — ишь какой привередливый».
Пескаря она тут же склевала сама и отправилась пешком в заросли тальника. Там ей повезло — она поймала большую пушистую аппетитную гусеницу.
— На, — сказала она лосенку. — Уж если эта отличная гусеница тебе не понравится, тогда я просто не знаю, чем тебя кормить.
Однако и на гусеницу лосенок не обратил никакого внимания.
Он еще, наверное, и говорить не умел и только шевелил своими рыжими ушами.
«Пропадет, — решила ворона. — Ему же, дурачку, молока надо, а лосиха потерялась. Не над ней ли кружилась стая, которую я недавно напугала?..»
Эти мысли вороны прервал заяц Тишка.
— Не ест, — сказал он. — Молочка бы ему дать.
— Сама знаю, — рассердилась ворона. — Может быть, ты думаешь, что у меня есть собственная лосиха или корова?
И тут вороне пришла в голову интересная мысль. А точнее, это был даже план, как помочь беспомощному лосенку.
Солнце уже опускалось за лес. От озера потянуло прохладой. Ворона нахохлилась, ей захотелось в свое гнездо. Ведь она уже много лет была старой и любила тепло, а не прохладу. Да и план надо было хорошенько обдумать, и завтра же утром выполнить. А думается лучше всего дома в своем гнезде.
— Ну, я полетела, — сказала ворона зайцу. — Покеда!
— А как же Ушастик? — забеспокоился Тишка.
— Поможем, — пообещала ворона. — Только и ты прибегай к нам на опушку. Завтра чтобы чуть свет был!
На том они и расстались. А скоро и солнышко закатилось.
Путешествие воробья
«Дал слово — выполни!» — подумал рано утром воробей. Он вскочил, встряхнулся и выглянул из скворечника.
Перед самым рассветом прошел веселый дождь, и сейчас казалось, что и двор, и поленницу дров, и крылечко кто-то помыл.
У летней кухни бабушка кормила кур. Обычно это делала Галя, но недавно она уехала в лагерь отдыха. Отъезд ее запомнился всему двору. Галя на прощание насыпала курицам больше, чем всегда, зерна. Люкс получил миску вкусной похлебки, Черныш — очень хорошую кость. Не забыла Галя и воробья — и ему досталась горстка зерна.
Потом со стороны школы донесся звук горна. Ох, как он радостно созывал ребят! Так звал, что козе Марте, псу Чернышу и даже старому Люксу — всем захотелось в детский лагерь. И деду захотелось, потому что он вышел на крылечко и даже выпрямился, как солдат в строю. Но как известно, дедушек, а тем более коз, в лагерь не принимают… Поэтому к школе, где стоял автобус, поджидая малышей, ушли только Галя с бабушкой.
Тогда отправлялась в дальнюю дорогу Галя, а вот сегодня улетал в неведомые края воробей. Бабушка, конечно, не знала об этом, а то она, может быть, насыпала бы для него отдельную кучку зерна. Насыпала бы, а курицам пригрозила пальцем: «Не трогайте — это воробышку!» Но и вместе с курицами можно было неплохо позавтракать. И воробей кинулся прямо под их длинные ноги.
Вдоволь наклевавшись, он вспорхнул на поленницу, почистил клюв и чирикнул:
— Ну, ребята, не поминайте лихом!
— Счастливого пути, воробей! — откликнулся Люкс.
— Городских собак не дразни, — посоветовал Черныш.
— А письмо! — мекнула с улицы Марта. Она только что вышла на зарядку, но, услышав разговор, остановилась.
— Письмо? — гавкнул Черныш. — Какое письмо?
— Я думаю, — объяснила Марта, — что нам следует отправить с воробьем письмо коту Егору. Так принято в хорошем обществе.
— Кто же его напишет, письмо-то? — уставился на Марту и даже приподнял от удивления ухо Черныш.
— Неужели ни один из нас не сможет написать письмо? — спросила Марта.
На этот вопрос козы никто не ответил. Куры сделали вид, что ищут жучков и червяков, и стали рыться в сырой после дождя земле. Люкс прикрыл глаза, будто он дремлет. Петух Петя, подскакивая, пытался поймать мотылька, залетевшего из огорода. Пес Черныш сердито смотрел на козу и думал: «Вот погонять бы тебя как следует, чтобы ты не спрашивала что попало! Жаль только, что нельзя, все-таки — соседка».
И тогда Марта сказала:
— А почему бы тебе, Черныш, не написать письмо? Ты ведь один раз был в школе и даже сидел у Андрюшки в парте.
— Мне?! — встряхнул лохматой головой пес. — Я бы, конечно, попробовал, но не знаю — получится у меня или нет. А вот прочитать могу. Все, что вы напишете…
И чтобы никто не сомневался в том, что он умеет отлично читать, Черныш пробежался по двору, что-то понюхал, пофыркал и стал рассказывать.
— Вот здесь Пеструшка ела червяка…
— Это я ей принес из огорода, — смущенно признался петух Петя.
— Верно, — подтвердил Черныш. — Бабка ругается, когда ты в огород бегаешь, поэтому ты пробираешься через дырку в ограде. Вот здесь у забора об этом написано.
Петух обиделся, что весь двор узнал его секрет, и отошел в сторону.
— А тут, — сообщил Черныш, — Люкс после дождя ходил. Подошел к калитке в огород, потоптался и назад пошел. Куда же он пошел? — продолжал читать Черныш все, что лапами написали на сырой земле обитатели двора, и воскликнул: — В конуру пошел!
— Было такое, — подтвердил Люкс. — Мне показалось, что кто-то чужой по огороду ходит, а это Андрюшка редиску искал…
Коза Марта в этом месте рассказа грамотея Черныша вздрогнула. А вдруг он прочитает, что она как-то рано утром забиралась в бабкин огород…
— А вот здесь воробей завтракал, — продолжал читать следы Черныш. — Сначала под ногами у Хохлатки три зерна склюнул, потом у Пеструшки тоже три. А когда Петя за жуком погнался — вот здесь жук полз, — воробей на Петином месте стал клевать.
— Скажите пожалуйста, — удивилась Марта. — А я и не представляла, что ты так хорошо читаешь! А кто у нас лучше всех пишет?
— Воробей! — объявил молодой пес. — Его лапки лучше других отпечатываются.
— Тогда воробей пусть и напишет письмо, — заявила Марта.
— А зачем ему писать, — заметил Люкс. — Он же сам летит.
Все с этим согласились и опять стали прощаться с путешественником и давать ему разные умные советы.
— А вы, ребята, поглядывайте, чтобы скворцы тут мой дом не заняли, — попросил, взлетая, воробей.
— Не беспокойся! — кукарекнул ему вслед Петя.
— Ме-ме-между прочим… — хотела что-то сказать коза, но воробей уже был далеко.
Знакомой дорогой, сначала над огородами, потом над переулком, дальше опять над огородами и садами, добрался воробей до сельмага. Здесь он отдохнул вместе с приятелями воробьями.
— Ну, молодец, не забываешь нас, навещаешь, — сказал ему старый воробей, тот самый, который однажды пил водицу из корытца.
— А я, братцы, в город направился! — объявил наш воробей.
— За покупками!.. — загалдели воробьи. — Пшена купить… Интересно, а почем там овес?
Но воробей их разочаровал, он сказал, что летит вовсе не за покупками.
— За че-чем же? За че-чем же?! — обступили его приятели.
— Кота проведать…
После этих слов воробья будто ветер прошумел возле сельмага. Услышав про кота, воробьи с глумом разлетелись в разные стороны. И даже наш не отстал от других. Вместе со старым воробьем он оказался на трубе сельмага.
— Ох, брат, ну, брат… — не мог никак отдышаться старый воробей. — Ну, ты, оказывается, шутник. «Кота проведать!» Ой, держите меня, а то я в трубу свалюсь!
«Шир! Шир! Шир!» — это другие воробьи слетелись на крышу и уселись вокруг трубы. Они чирикали, не слушая друг друга. Они орали так, как орут зимой, когда после морозов и метелей вдруг наступает оттепель. Но как они ни галдели, а когда путешественник подтвердил, что действительно направился в город, в гости к своему другу коту Егору, воробьи это услышали и вновь бросились — кого куда понесли крылышки.
Да, сразу вот так, без подготовки, упоминать кота в компании воробьев просто нельзя. Не переносят они такое слово, и путешественник это понял. Когда перепуганная стая опять слетелась, но уже на забор, он спросил у старого воробья, не знает ли тот дорогу в город.
— Везде я бывал, — признался старый воробей, — и на конюшне, и к тебе на пир прошлым летом летал, и даже, страшно подумать, в самый конец нашей улицы как-то залетел… а в городе не был. Поговаривают, что по этой вот дороге автобус в город бегает. Но точно я тебе не скажу. Темное это дело…
«А, где наша не пропадала! — решился воробей. — Тогда и я по той же дороге отправлюсь».
За сельмагом начинались совсем уже незнакомые места.
После одноэтажных домов, таких, какие стояли и на его улице, вдруг показались огромные — двухэтажные. «Вот это да! — обрадовался воробей. — Уж это, конечно, и есть город! Быстро добрался».
От радости у путешественника и сил прибавилось. Он долетел до первого большого дома, сел на балкон и увидел почти целый медовый пряник. Правда, этот пряник с краев кто-то обкусал, но подкрепиться еще было чем, и воробей принялся за работу.
Но не успел он клюнуть и с десяток раз, как от того же пряника начал отщипывать крошки неизвестно откуда взявшийся совершенно незнакомый воробей.
Тут уж непременно надо было драться!
Путешественник взъерошил перья и наскочил на соседа.
— Ты чи-чи-чиво! — чирикнул тот и толкнул нашего воробья.
— А ты чи-чи-во?!
Конечно же, на крик стали слетаться другие воробьи и принялись советовать:
— Дай ему, дай!
— Ишь какой, прилетел на наш балкон да еще и дерется! А два драчуна наскакивали друг на друга, и неизвестно, чем бы кончилось дело, да скрипнула балконная дверь, а из-за нее показался совсем еще маленький человечек. Он кое-как переступил порог и потянулся к прянику.
Все воробьи, и наш в том числе, вспорхнули с балкона и уселись на телеграфный столб. Они тут же забыли про драку и начали хвалиться друг перед другом, как ловко спаслись от неминуемой беды.
— Он ка-ак протянет руку, а я ка-ак взовьюсь вверх! — говорил один.
— А меня он чуть за хвост не схватил! — хвалился другой.
— А я, а я!.. А он, а он! — чирикали остальные.
— Парни! — перебил их воробей-путешественник. — А где здесь кот Егор живет?
Забыл он, что нельзя при воробьях произносить слово «кот». Услышав про этого страшного зверя, новые знакомые воробья тут же пустились наутек. Еле-еле наш путешественник догнал воробья, с которым дрался на балконе, и начал разговор по-другому:
— Скажи, пожалуйста, это уже город?
— Какой город? Никакой это не город! — ответил тот.
— А где же город?
— Че-че-чепуха! — воскликнул тот. — Никакого города нигде нет!
— Как нет? — даже испугался воробей.
— Так и нет. Придумали его, и все!
— А что же есть?
— Наши дома есть. За ними огороды есть. За огородами болото и кочки. Сколько ни лети — все болото и кочки. Да и чего туда лететь?
— А говорят… — начал, подлетев к ним, другой воробей.
— Мало ли что говорят. А ты там был?
— Не был, но ведь говорят же…
— Вот я тебе сейчас покажу, что говорят… Не будешь спорить!
И воробьи начали сердито скакать друг перед другом. Не дожидаясь, когда они окончательно подерутся, наш путешественник полетел дальше вдоль дороги. Он был уверен, что город где-то есть. Иначе куда бы ездила бабка?! Откуда бы приезжал кот Егор?! И куда, наконец, летит он сам?! Конечно, в город!
Тут и дома кончились, и начался луг. Шоссейная дорога тянулась через этот луг все дальше и дальше. Вдоль дороги кто-то наставил столбов, натянул от одного к другому провода. Может быть, ожидали, что воробей полетит в гости к городскому коту Егору именно здесь — вот и поставили столбы, чтобы было где ему отдыхать. Так путешественник и летел — от столба к столбу, от столба к столбу. Сядет, посидит, отдохнет, какую-нибудь козявку склюнет — и дальше.
По шоссе проносились машины, даже автобус пробежал. Давно бы пора показаться городу, а его все не было. Надо бы спросить у кого-нибудь, далеко ли город. А у кого спросишь? Как только скрылись последние дома поселка, воробьи больше не встречались.
Сначала радовался этому путешественник: вот, мол, какой я отважный, вон куда залетел! Здесь, пожалуй, еще ни один воробей не бывал… А потом загрустил он и стал подумывать — не вернуться ли домой.
Другие птицы, правда, попадались, но все такие птицы, что с ними и не заговоришь. Высоко в небе проплыли две цапли. Так высоко, что до них и не дочирикнешь. Потом повстречалась стая скворцов. Они обогнали воробья и уселись на черемуху неподалеку от шоссе. Расспрашивать у скворцов про дорогу воробей не стал. А вдруг они знают, что он уже второй год живет в чужом скворечнике!
Нет, лучше с ними не связываться. И воробей пропорхал мимо.
Подальше, там, где дорога пересекала березовую рощу, увидел он иволгу. Это была очень красивая птица. Вся золотисто-желтая, а крылья черные. В общем, такая красавица, что и заговаривать с ней было боязно. И воробей не стал бы с ней связываться, если бы не слышал однажды такой разговор…
Как-то иволга села на березу за бабкиным огородом, а Галя сказала брату Андрюшке:
— Андрюша, посмотри, к нам прилетел попугайчик!
— Сама ты попугайчик, — ответил Андрей. — Это иволга, и если хочешь знать, родственница нашему воробью, потому что она из отряда воробьиных.
Тогда воробей не поверил Андрюшке. А сейчас подумал: а вдруг и правда родственница. Подлетев поближе, он по-свойски спросил у иволги, не знает ли она дорогу в город.
— Фиу-ти-лиу! — ответила ему иволга.
— Че, че? — не понял воробей.
— Фиу-ти-лиу, — опять пропела желтая птица, а потом добавила: — Разве ты не знаешь, что я говорю только по-индийски. Я ведь прилетела к вам из Индии.
— А это дальше, чем город? — спросил воробей.
Но иволга уже взлетела, сверкнула в чаще берез своими золотыми перышками, и оттуда донесся ее голос:
— Спа-сибо! Спа-сибо!
Воробей не понял, за что благодарит его такая важная птица. Он обиделся на нее, но переживать не стал и полетел дальше искать город.
За березовой рощей шоссе пересекала неширокая речка. Через нее был построен мост. Здесь, под мостом, воробей решил напиться. Он опустился на песчаный берег, нашел возле самой речки маленькую лужицу и только начал пить, как услышал разговор:
— Миша, Миша, посмотри — домовый воробей!
— Придумала, откуда тут может взяться домовый воробей!
— А какой, а какой? Скажешь, луговой?
— Конечно, луговой!
Воробей пригляделся и увидел, что на другом берегу речки сидят мальчик и девочка и, как он правильно сообразил, спорят о нем.
— Миша, — продолжала девочка, — видишь, какой он большой, а луговые воробьи поменьше.
— Домовые воробьи должны жить в домах, — не соглашался Миша, — а где здесь дома?
— Все равно — домовый, видишь, у него черное пятно на горле и на грудке, а у луговых…
— Ну и что! — перебил Миша.
— У домовых темной скобочки нет на щеках. Как ты про это не знаешь, а еще юннат!
— Я юннат по жукам и бабочкам, — важно объяснил Миша.
— Вот видишь, а споришь! Значит, сдаешься?
— Ладно, сдаюсь.
«Наверно, все-таки я не домовый, — стал раздумывать воробей, — а скворечный. Потому что живу в скворечнике». Но тут издали, с той стороны, откуда текла речка, протрубил горн.
— Побежали! — соскочил юннат по жукам и бабочкам Миша. — А то на обед опоздаем.
— Подожди, я еще за воробьем понаблюдаю. Интересно мне, зачем домовый воробей к нам в лагерь залетел.
Но воробей не хотел, чтобы за ним наблюдали. Его ожидала дорога, и он взлетел на мост.
— Воробей, воробей, вы потеряли перышко. Вернитесь, пожалуйста! — кричала вслед ему девочка.
Но зачем воробью потерянное перышко. Назад в крыло или в хвост его никак не вставишь. И он уселся на перила моста и стал осматриваться. И в той стороне, куда побежали дети, он увидел разноцветные флаги, голубые дома, высокие качели и другие неизвестные сооружения.
«Конечно — это город», — решил воробей.
Через несколько минут он добрался до первого дома и уселся на крышу.
Внизу бегали, скакали, кричали мальчики и девочки. «Значит, в этом городе живут одни дети», — решил путешественник и начал приглядываться, не бродит ли где-нибудь неподалеку в поисках мышей кот Егор.
Кота на посыпанных песком дорожках он не заметил и перелетел к следующему дому. К нему со всех сторон строем шли и шли дети. Из дома доносилось позвякивание кастрюлек и чашек. Вот так же бабка на летней кухне стучала и звенела чашками, когда готовила еду. И воробей понял, что в городе наступил обед, поэтому и идут в этот дом все его жители. Тогда он перелетел на столб и стал ожидать, когда вместе с каким-нибудь строем прошагает на обед кот Егор. А может быть, городские коты ходят обедать своей колонной и вот-вот они покажутся.
Однако сколько воробей ни присматривался, видел только мальчишек и девчонок. Ни Егор, ни другие коты в дом не заходили.
«Ну, что же, — решил путешественник, — сегодня Егор наловил мышей, наелся и сейчас спит где-нибудь на солнышке. Поэтому он и обедать не пошел…»
Раз так, надо было его искать. И воробей полетел к следующему дому. Но ни у соседнего дома, ни у других Егора он не обнаружил. И вообще воробей не увидел ни одного кота. Собака, правда, в этом городе жила. Большая лохматая собака. Когда путешественник вернулся к столовой, она прыгала возле крыльца и с радостным визгом встречала выходящих мальчишек. А те почему-то называли ее каждый по-своему: кто Шариком, кто Трезоркой, а кто Дружком. И на все эти клички собака отзывалась.
«А вдруг и это не город», — загрустил воробей. И как тут было не грустить, прошла уже половина дня, а до города он не долетел.
— Миша, Миша! Смотри, еще один домовый воробей! — закричала та самая девочка, которая сидела с мальчиком у речки.
— Лучше бы ты показала майского жука, — равнодушно ответил Миша и побежал становиться в строй.
— Послушайте, воробышек, может быть, вам пригодится перышко? Я подобрала его у моста. Оно совсем новое, — сказала девочка.
Но воробья перышко не интересовало, и он полетел вдоль широкой, посыпанной песком дорожки.
Был бы рядом родной скворечник, воробей забрался бы в него и в тишине спокойно обдумал, как ему быть дальше. Но скворечник и двор с друзьями находились отсюда очень далеко, и посоветоваться здесь не с кем. Что же делать? Лететь дальше, но где этот город? Возвращаться назад? А что он скажет Люксу, Чернышу, петуху Пете, козе Марте, козлу Козлу?
Раздумывая так, воробей неожиданно увидел… Кого бы вы думали? Он увидел Галю! Да, Галю из своего двора. Она сидела на скамейке и болтала ногами.
Обрадованный воробей опустился совсем рядом, почти у ее ног, и принялся скакать, чтобы обратить на себя внимание. Но Галя, та самая Галя, которая дома часто угощала его пшеном, на этот раз воробья просто не узнала. И даже когда девочка-юннат, пробегая мимо со своим товарищем, крикнула: «Миша! А вот еще один домовый воробей!», — даже после этих слов Галя не обратила на воробья внимание.
Воробей очень обиделся, но тут же подумал, что во всем виновата девочка, которая назвала его домовым. А ведь он жил в скворечнике, значит, был не домовым, а скворечным воробьем. И воробей принялся чирикать: «Это же я! я!»
Но тут просигналил горн, и все дети побежали в корпуса. Скрылась за дверью и Галя. И когда путешественник уселся на форточку и заглянул внутрь дома, Галя уже лежала в постели — наступил час отдыха.
Теперь воробей догадался, что прилетел не в город, а в лагерь отдыха. Он же провожал Галю, когда она сюда уезжала.
Обида на Галю не проходила, и он сначала решил, что когда она вернется домой и будет угощать его зерном, он гордо отвернется и не станет есть. Но потом воробей передумал. «Ладно, — сказал он сам себе, — только чуть-чуть поклюю, и только самые лучшие зернышки».
Под скамейкой, на которой сидела Галя, после утреннего дождя земля еще не просохла. На ней хорошо отпечатались воробьиные следы. И он решил написать Гале письмо. Воробей попрыгал туда-сюда по этой земле, ковырнул ее клювом. И получилось вот что: «Здесь был я — скворечный воробей. Скакал под скамейкой, а потом улетел!»
Теперь, если Галя сядет на эту скамейку поболтать ногами, то увидит его письмо. Прочитает и очень удивится, и, конечно, будет жалеть, что не узнала воробья из своего родного двора. А может быть, сюда забредет кот Егор и тоже прочитает письмо. Уж Егор-то поймет, зачем прилетал воробей…
Письмо написано — можно со спокойной совестью возвращаться домой. Наш путешественник чирикнул и отправился в обратный путь.
Тайна знакомой коровы
Ах, как хотели Люкс, Черныш, коза Марта и петух Петя узнать, почему так поздно вернулись с пастбища знакомая корова и ее сынок. Люкс и Черныш думали об этом ночью, когда, проснувшись от лая Пустобрешки, прислушивались не подкрадывается ли к курятнику разбойник хорек. Петух Петя вспомнил о корове перед рассветом, вспомнил и начал кукарекать. Марта любила поспать в своей сараюшке, но в эту ночь и ей не спалось. Козу одолевало любопытство: где же все-таки бродила ее соседка?
Но вот пришло утро, и корова, как будто вчера ничего не произошло, отправилась на луга. На этот раз она шла одна, без теленочка.
Люкс как всегда с ней поздоровался. Но странное дело, корова не остановилась. А ведь всегда она задерживалась у калитки, чтобы о чем-нибудь потолковать со старым псом. Сейчас же корова промычала: «Доброе утро!» — и направилась к переулку.
— Ме-между прочим, а где это ты вчера пропадала? — бросила ей вслед Марта.
Но знакомая корова или не расслышала вопроса, или сделала вид, что не слышит, и еще быстрее зашагала дальше.
— Куд-куда она так торопится? — удивился петух Петя. — Всегда на луга шла не спеша, а сегодня несется, будто она не корова, а коза.
— Позвольте, позвольте, — сразу обиделась Марта. — Я не понимаю, при чем тут коза? Разве это я вернулась вчера в глухую полночь?
Черныш тут же вмешался и разъяснил Марте, что петух имеет в виду не ее, Марту, а вообще козу. Это еще больше рассердило Марту.
— Удивляюсь, — заявила она, — почему, когда надо привести плохой пример, всегда называют козу.
Дело шло к большому спору, и мудрый Люкс решил перевести разговор на другое. Он как бы про себя проговорил, что, мол, интересно, долетел уже воробей до сельмага или не долетел.
Остальные тут же забыли про спор и начали гадать, где сейчас воробей. А Люкс, слушая приятелей, думал про знакомую корову. Он был очень удивлен, что она ничего ему не рассказала про вчерашний день. «Наверное, случилось что-то такое, о чем нельзя говорить при всех», — решил он.
А знакомая корова в это время уже вышла на Луковую поляну. Здесь она обычно начинала пастись. Потихоньку пощипывая травку, она к полудню доходила до опушки и паслась до вечера.
Но сегодня корова не стала задерживаться на лугу. Она, на ходу хватая траву, сразу направилась к лесной опушке.
В лесу у знакомой коровы было очень важное и секретное дело…
И вчера корова почти не паслась на лугу. Только они с теленочком вышли на зеленое приволье, только он, взбрыкнув копытцами, начал носиться по траве-мураве, как к ней подлетела старая ворона.
— Пр-ривет, кума! — сказала она. — А у меня к тебе просьба.
— Му-у! — удивилась корова.
— Вот и хорошо, что ты согласна, — заторопилась ворона. — Летим скорее на опушку, там я тебе все расскажу.
Коровы, как известно, не летают. Поэтому к старому дубу она отправилась пешком. Ворона летела впереди и все время оглядывалась. Ей казалось, что корова и ее теленочек идут очень медленно, а надо было торопиться. Вот-вот на опушку должен был прискакать Тишка. А зайцы, как считала ворона, народ несерьезный — увидит, что вороны нет, и убежит назад в лес.
Но заяц Тишка был не такой. Если уж он давал слово, то непременно его выполнял.
Когда ворона опустилась на дуб, заяц как раз завтракал.
Неподалеку от дуба под осиною он нашел гриб подосиновик и с аппетитом грыз его шляпку.
— Привела! — сообщила ему ворона. — Вон они идут…
— Кто они? — испугался Тишка. — Собаки?!
— Какие собаки! — рассердилась ворона. — Вот я тебя как…
Ворона хотела сказать: «Как клюну!» — да вовремя остановилась. Она решила быть с зайцем ласковой, а то он удерет в лес и потом его до будущего лета не разыщешь.
— Да… Так что я тебе хотела сказать? — переменила ворона разговор. — Про корову я тебе, заяц, хотела сказать. Корову я привела. Теперь ее надо уговорить, чтобы она пошла и напоила молочком этого твоего Ушастика-лосенка. Это, брат, я сама придумала…
Тишка обрадовался и помчался навстречу корове и теленочку. Он обежал вокруг них и поскакал к опушке. Заяц сразу понравился теленочку, он решил с ним поиграть и, задрав хвостик, запрыгал следом. Так все они добрались до опушки и углубились в лес.
«Вот и хорошо, — подумала ворона, — не надо никому ничего объяснять, не надо корову уговаривать», — и тоже полетела в лес.
Несколько раз она хотела закаркать на Тишку, потому что скакал он не прямо к озеру, а огибал то болотце, то густые заросли. Но, поразмыслив, ворона решила, что заяц поступает правильно. В болоте корова и теленок могут завязнуть, через густой кустарник им не пройти. А Тишкина дорога, хоть и длинней, но верней.
Поняв это, ворона совсем загордилась. А гордиться, как она считала, ей было чем. Во-первых, в ее гнезде хранились несметные богатства: копейка, крючок, осколок стакана, пуговица и кусочек зеркала. Во-вторых, она походила на коршуна. В-третьих, была очень ловкой. Вчера, например, перепугала целую стаю чужих ворон, и ей за это ничего не было. И, наконец, последнее: ни заяц, ни корова, ни ее теленок не умели летать, а она умела!
«Ух, ты! Эх, ты!..» — замахала она крыльями и тут же ойкнула и чуть кубарем не свалилась вниз. Ворона совсем забыла, что ей очень много лет, что надо беречь себя. Где-то в спине у нее больно кольнуло, в правом крыле что-то скрипнуло, а левое заныло.
— Присяду-ка, полюбуюсь природой! — громко каркнула она и огляделась.
Произнесла ворона эти слова на всякий случай. А вдруг кто-нибудь видит ее. Так пусть не думает, что эта птица, похожая на коршуна, устала, что у нее заломило спину. Пусть считает, что она села полюбоваться окрестностями.
Вцепившись обеими лапами в ветку, ворона долго приходила в себя. Но вот боль в спине затихла, можно было лететь дальше, догонять зайца и корову. И тут она услышала, как неподалеку перекаркиваются две вороны.
— Ка-кажется, это все-таки она… — сказала одна.
— Едва ли, — возразила ей вторая. — Та ворона не стала бы вертеться возле нашей стаи. А эта, видишь, сидит спокойно.
Старая ворона догадалась, что речь идет о ней, и эти две вороны спорят, не она ли вчера подала сигнал. Теперь надо было спокойно и равнодушно пролететь мимо, чтобы у них не осталось никаких подозрений. И ворона не спеша, будто она совершает прогулку, проплыла над деревом, на котором сидели две вороны.
— Видишь, — сказала ей вслед вторая ворона. — Если бы она чувствовала вину, она шарахнулась бы от нас, как глупая сорока шарахается от пугала!
И они принялись смеяться над сороками, которые и каркать-то не умеют, а, смешно сказать, стрекочут, и перья-то у них лишь наполовину черные. Какие-то еще недостатки находили вороны у сорок, но старая ворона больше их не слушала. Некогда было.
Зайца Тишку, корову и ее теленочка она нагнала почти у самого Круглого озера. «Жив ли там лосенок?» — забеспокоилась ворона и полетела прямо к тем кустам, где вчера видела Ушастика.
Лосенок лежал с закрытыми глазами. Ворона села рядом. Покрутила головой, рассматривая его, но так и не поняла — дремлет он или уже не дышит.
— Спит! — сказал, подбежав, Тишка.
— А это мы сейчас проверим, — заявила ворона и громко каркнула прямо в ухо лосенку.
Лосенок вздрогнул и открыл глаза.
— Вот видишь, — обрадовался заяц.
— Да уж вижу, — отскочила в сторону ворона и объяснила подошедшей корове: — Мамку-лосиху он потерял. Второй день ничего не ест.
— Я ему заячьей капустки давал, — сообщил Тишка, а он не берет!
— А я его ракушками и гусеницами угощала — не ест. Попоила бы ты его молочком, кума.
Корова подошла к лосенку, обнюхала его, повздыхала и смущенно сказала:
— Не могу! Запах у него не тот, надо, чтобы он моим теленочком пахнул…
— Кош-мар! — обиделась ворона. — Тут дитенок погибает, а тебе, кума, запах какой-то нужен. А ты не нюхай, а просто дай ему молока.
— Ахти, горюшко-то какое, — опять вздохнула корова. — Да я бы рада. Мне его, бедненького, тоже жалко, да не пойдет молочко. От него же лесом дремучим, дикими зверями пахнет.
— Лесом, зверями… — передразнила ворона. — Да говорят же тебе — не нюхай. Пропадет лосенок.
Может быть, и правда пропал бы Ушастик, да подскочил к нему теленочек. Он уставился на лосенка своими круглыми глазами, лизнул его. Отскочил в сторону. И, решив с лосенком поиграть, подпрыгнул к нему и легонько боднул.
Лосенка тоже потянуло к теленочку. Он зашевелился, оперся на передние ножки и стал подниматься.
— Гляди-ка, встал! — удивился заяц Тишка. — Вчера целый день лежал, сегодня лежал, а тут поднялся.
Лосенок стоял, расставив дрожащие ноги, а сынок знакомой коровы опять подскочил к нему, лизнул и потерся о него своим боком.
Корова нагнулась к лосенку, опять обнюхала его и обрадовалась. Теперь лосенок пахнул не только лесом и дикими зверями,