Он вообще правильно запомнил адрес?
Дерьмо. Да, правильно.
Она не должна находиться здесь, в этом гнезде грязных людишек. Ради всего святого, она оставалась над землей весь день, и от солнца ее отделяли лишь занавески?
О чем она думала?
Пересекая улицу, Трез беспокоился, что это происходило не по доброй воле.
Добравшись до входа, он посмотрел через стеклянные панели с мелкой сеткой. Тяжело было что-либо разглядеть, потому что их не мыли лет десять-двадцать, но по ту сторону определенно находилось некое подобие "холла" с освещением в потолочных светильниках, ковер с таким коротким ворсом, что мог сойти за кафель, и стена с почтовыми ящиками, дверцы половины из них были сломаны и свешивались точно языки мертвых животных.
Это строительный эквивалент кишки... промозглое, лишенное окон помещение с коричневой грязью на стенах.
- Нужно внутрь?
Человеческий мужчина, пахнущий кислой выпивкой и сигаретами, протолкнулся мимо, открывая дверь картой и продолжая свой пьяный путь.
Раздумывая, входить или нет, Трез подумал, что и для него, и для Терезы будет лучше, если он просто отпустит это дерьмо. Отпустит ее.
Но он все равно вошел внутрь.
В дальнем углу торчала пара здоровяков, клевавших носом так, будто они только что укололись, их налитые кровью глаза проследили за ним с отсутствием энтузиазма, характерным для героиново-зависимых. Для них уже нет блаженства. Это случается только в радужном начале отношений с опиатами.
Лифт не работал, наскоро повешенная предупредительная лента в нескольких местах перегораживала закрытые двери, от руки написанное объявление криво лепилось к стене на лейкопластырь. Весь этот вид напомнил Трезу Отиса из "Теории большого взрыва" - и он готов был поспорить, что местный плохой мальчик был сломан намного дольше.
Здесь имелся лишь один узкий лестничный проем, и он вонял мочой. И пока Трез поднимался на третий этаж, до него доносились отнюдь не более оптимистичные и радужные звуки, чем все остальное на этой свалке: крики, кашель, громкая музыка из дерьмовых колонок, удары, будто кто-то раз за разом бьется головой о стену.
Иисус Христос.
На верхнем этаже Трез посмотрел направо и налево. Не стоило и ожидать таблички с именами, указывающей, в какой квартире кто проживал. О да... конечно же. Прямо перед ним, на уровне глаз, находилось проплешина в потрескавшейся краске на стене, откуда, видимо, сорвали табличку.
Потому что ее можно приспособить под что-нибудь. Под тарелку для ужина. Или как мерку для дозировки наркотиков.
Она остановилась в 309 номере, который быстро нашелся по левую сторону.
Проклятье, он возненавидел номер ее квартиры. Он не любил в числах тройки или девятки. 402 был отличным номером. 804. 224.
Он любил деление на два. Ему не нравились тройки, пятерки, девятки.
Семерка - неплохо, подумал он, останавливаясь перед ее дверью, но только потому, что две семерки дают четырнадцать.
Тринадцать - просто яд для его существования.
- Ищешь эту девчонку?
Трез развернулся. Прямо по коридору, привалившись к косяку так, будто владел этим местом, стоял весь исколотый татуировками парень в майке-алкоголичке, настоящий Король Отморозков. У него были длинные подкрученные усы, мешки под глазами размером с мешок картошки и вонь "крэка", который тот курил.
- Ты ее сутенер или че? - человек вытянул шею и почесал яремную вену. - Почем она? Свеженькая...
Трез сократил небольшое расстояние между ними, схватил парня за лицо и запихнул это дерьмо обратно в его логово саморазрушения.
Когда Трез захлопнул за ними дверь, Джон-который-ничего-не-получит принялся махать руками, словно пытаясь драться - и привет, сосед на диване.
Трез воспользовался свободной рукой, чтобы вытащить пистолет, и навел его на другого парня.
- Заткнись нахрен.
Наркоман просто поднял ладони и пожал плечами, как будто рукоприкладство и размахивание глоком было частью его повседневной рутины - и он не собирался вмешиваться в чье-то дерьмо.
Трез швырнул приставальщика к стене, удерживая ладонь на его лице.
- Ты не подойдешь к ней. А если подойдешь, я заберу все твои наркотики и смою их в толчок у тебя на глазах. А потом я похищу тебя и вышвырну рядом с районной больницей в центре, где тебя силой будут удерживать, пока суд не решит, в какой реабилитационный центр тебя направить. Ты меня слышал? Свяжешься с ней - и я засуну твою никчемную задницу в систему, и в следующий раз ты увидишь дозу через гребанных девяносто дней.
В конце концов, таким бесполезно угрожать пистолетом. Они уже нахрен мертвы.
Неет, их надо пытать угрозами вынужденной трезвости.
И нет, Трез не чувствовал себя обязанным помочь этим бесхвостым крысам. Убивать себя химикатами - право, дарованное Богом обоим видам, и он не заинтересован в том, чтобы вмешиваться в чью-то зависимость. Однако он был более чем счастлив использовать любую слабость ради своей выгоды.
Он посмотрел на Диванного Человечка, чтобы убедиться, что этот сукин сын тоже слушает.
- Я оснастил ее квартиру. Я знаю, где она проводит каждую секунду своего дня, - он натянуто улыбнулся, пряча клыки. - Если вы двое или кто-то другой к ней приблизитесь, я об этом узнаю.
Затем он сосредоточился на том, которого держал, сжимая его лицо так сильно, что тупые подкрученные усы сошлись с его бровями, как будто у актера перчаточной куклы случился спазм руки.
Когда Трез наконец его отпустил, лицо ублюдка превратилось в хэллоуинскую маску, опухшую и бесформенную, усы изогнулись точно пара сломанных очков.
Трез снова недвусмысленно посмотрел на диван.
- Ага. Не вопрос, - сказал парень, сидевший там. - Тебя услышали. Она ни для кого.
Рано или поздно, когда кто-то промышляет себе на жизнь кражами, однажды он украдет не у того человека. И Кор совершил эту ошибку на своем двадцать шестом году, в гуще лесов, в трехсот шестидесяти лохенах от коттеджа, который забросила сначала его кормилица, а потом, после нескольких уходов и возвращений, и он сам.
Это была работа судьбы в действии, позднее предположил он.
Изначально, когда он в одиночку передвигался в ночи, его внимание привлек запах говяжьего жаркого. Воистину, он долго искал пропитание, с таким умением и постоянством оставаясь в тени, что сам уже начал считать себя тенью. Так было лучше всего. Взгляды других глаз, упавшие на него, никогда не заканчивались хорошо.
По правде говоря, до перехода у него была надежда, что его дефект магическим образом исправится. Что каким-то образом изменение исправит расщелину в его верхней губе, как будто процессу его созревания требовался этот последний рывок, прежде чем все придет в норму. К сожалению, нет. Его губы остались прежними, свернувшимися. Испорченными.
Уродливыми.
Так что да, мудрее всего было оставаться в тени, и сейчас, скрываясь за толстым стволом дуба, он смотрел на свет огня вдалеке как на потенциальную пищу или источник припасов.
Вокруг потрескивающего пламени он видел людей - мужчин - и они пировали в подрагивающем оранжевом свете. Вдалеке были привязаны лошади.
Огонь был огромен. Они, очевидно, не беспокоились, что их обнаружат - и это наводило на мысль о том, что они воины, и скорее всего, вооружены до зубов. Они также принадлежали к его виду. Он улавливал их запахи в смеси ароматов дыма, лошадиной плоти, медовухи и женщин.
Планируя свое приближение, он благодарил плотный покров облаков, скрывавший луну и сгущавший тени до кромешной тьмы. Следя за тем, чтобы держаться не на свету, он с таким же успехом мог носить плащ-невидимку.
Когда он приблизился, пламя напомнило ему о коттедже, в котором он оставался первые двадцать лет своей жизни. Он покинул то место после того, как кормилица оставила его, нашел приют, о котором говорил лакей. Но он не сумел остаться там надолго, возможное возвращение отца заставляло его вновь и вновь возвращаться к той постройке. За эти годы он периодически оставлял это место, обычно в зимние месяцы, когда волки были голодны, однако всегда возвращался.
Его отец так и не пришел.
А затем наступило время его перехода. В деревне имелась шлюха, регулярно услуживавшая мужчинам его вида, но из-за своего уродства ему пришлось обменять коттедж и все в нем взамен на ее вену.
Когда следующим вечером он покинул это место с его ненавистными колючими кустами малины и вторгающимся туда лесом с волками, Кор бросил прощальный взгляд через плечо. Его кормилица никогда не возвращалась, чтобы проверить его, но он и не ожидал увидеть ее вновь. И давно пора было перестать притворяться, что отец может начать искать его.
Отказываясь от одного убежища ради другого, Кор воистину затерялся в этом мире.
Он взял с собой лишь одну вещь: ошейник, который носил на шее, пока с помощью топорика не разорвал его хватку. Ему пришлось часами трудиться над кожей, его тогда еще тонким рукам недоставало силы, чтобы хорошо сделать работу. Но кормилица оставила после себя лишь воду и очень мало еды, так что ему пришлось высвободиться.
К счастью, навыки охоты и убийства пришли к нему естественным путем.
Как и воровство.
Поначалу он это ненавидел. Но он никогда не брал больше необходимого, будь то еда, одежда или вещи для убежища. Удивительно, скольким можно пожертвовать в плане морали, когда речь заходит о выживании. Не менее невероятно, насколько можно научиться избегать солнца в лесу, опережать диких животных... и находить способы платить за вены шлюх.
Леса Старого Света стали его убежищем, его домом, и он оставался в них, прячась ото всех. Это означало, что он сторонился лессеров, бродивших меж сосен и пещер, и избегал вампирских воинов, искавших их, вступавших с ними в контакт и убивавших их. Он также держался в стороне от военного лагеря.
Туда никому не стоило соваться. Даже он, избегавший всех и каждого, слышал обрывки сведений о царившей там порочности, и о жестокости воина, управлявшего лагерем.
Собравшись, он закрыл глаза... и дематериализовался вверх, на толстые ветки дерева. Затем перенесся на соседнее, все так же держась высоко над землей как мартышка.
Когда кто-то полагается лишь на самого себя и помощи ждать неоткуда, он привыкает заботиться о безопасности. А вампиры и люди одинаково больше беспокоятся о том, что на уровне их глаз, нежели о том, что над ними.
Немного продвинувшись вперед, он оценил временный лагерь с выгодной наблюдательной позиции на расстоянии считанных десяти ярдов - и на такой же высоте. Вампиры действительно были воинами, хорошо вооруженными, с крепкими плечами, но они были пьяны и передавали меж собой человеческую женщину, точно кружку общего пользования. Женщина не возражала, смеялась, подставляя себя каждому по очереди, и Кор попытался представить, что участвует в подобном распутстве.
Нет.
Ему не было дела до секса, по крайней мере, до такого. Воистину, он оставался девственником, и за то, что находилось меж их бедер, шлюхи всегда требовали намного большую цену, чем он мог заплатить - и кроме того, он не интересовался настолько перепаханными полями.
Посмотрев на лошадей, он подумал, да, он вторгся бы сюда. Он не взял бы коней, какими бы ценными они ни были на рынке, поскольку не хотел нести ответственность за другое живое существо. Ему хватало проблем с тем, чтобы выжить и прокормиться самому. Однако оружию он нашел бы применение. С собой у него было три кинжала и ружье, которым он не пользовался. Оно было громоздким, да и проблемно было снабжать его пулями. Цель также была небольшой - он мог метнуть нож с большей точностью. И все же казалось разумным иметь при себе хотя бы одно ружье.
Возможно, он сумеет найти еще один хороший кинжал, острее своего тупого? Немного мяса? Флягу воды?
Да, это пошло бы на пользу.
Кор дематериализовался на землю, скорчившись за еще одной сосной. Их кони находились на границе освещенного огнем пространства, головы скакунов лениво покачивались, седельные мешки заполнены самым необходимым и другим имуществом.
Он не издал ни звука, передвигаясь по подлеску, вторая кожа его мокасинов смягчала шаги и маскировала шум.
Лошади навострили уши и вытянули мощные шеи, заметив его присутствие, одна тихо и настороженно заржала. Он не беспокоился. Он давно научился растворяться во тьме, даже во времена заточения, и тем более воины в любом случае были заняты.
Кор быстро и уверенно обшарил седло чалой лошади, которая достигала шестнадцати с половиной ладоней в холке, поднимая тяжелые кожаные клапаны, забираясь в мешки и сумки. Он нашел одежду, зерно, копченое мясо. Он забрал мясо, убрав его в свой плащ, и двинулся к следующему скакуну. Оружия не было, но в одном из мешков нашлась дамская одежда, от которой пахло кровью.
Он гадал, переживет ли женщина это групповое спаривание. Он подумал, что наверное нет...
Без лишних предисловий возле огня завязалась драка, двое мужчин внезапно просто вскочили и накинулись друг на друга, стискивая руками горло, тела их танцевали по кругу, пытаясь силой принудить соперника к подчинению. А затем что-то загорелось, кусок верхнего плаща поймал язычок открытого пламени и взорвался желто-оранжевым жаром.
Воину было все равно, как и его противнику. Однако лошади забеспокоились, и та, которую обшаривал Кор, заартачилась, его рука застряла в седельном мешке, затянувшиеся завязки и давление поймали его в ловушку.
Так что когда развернулся скакун, развернулся и сам Кор.
Прямо у них на виду.
Перемены в лагере были мгновенными - женщина отброшена в сторону, спор между товарищами забыт, нарушитель спокойствия стал всеобщей целью. А Кор все еще был привязан к топчущейся лошади, уворачиваясь от острых копыт и пытаясь вырвать руку.
Воины решили за него эту проблему.
Кор подлетел в воздух, и этого оказалось достаточно, чтобы высвободить его запястье. Его рука внезапно вновь принадлежала ему, и как раз вовремя. На его лицо обрушился кулак размером с валун, но по крайней мере это отбросило его в сторону от взбунтовавшейся лошади.
К сожалению, он прилетел прямиком к остальным воинам, и Кор знал, что ему нужно быстро заполучить преимущество, иначе над ним возьмут верх. Однако шансы были невелики - эти мужчины были экспертами в конфликтах, удары и пинки прилетали ему слишком быстро, чтобы увернуться или защититься, воздух то и дело раз за разом вышибали из его легких.
Правда, он и ранее сталкивался с кулачными боями. Но то были люди и гражданские вампиры. Теперь он столкнулся с совершенно иным врагом.
Удары продолжали дождем литься на его голову и живот, быстрее, чем он успевал их парировать, сильнее, чем он мог вынести, и его передавали друг другу совсем как ту женщину, кидая от одного воина к другому. Кровь лилась из его рта и носа, в глазах помутилось, пока он крутился, пытаясь защитить жизненно важные органы и череп.
- Гребаный вор!
- Ублюдок!
Удар кулака пришелся сбоку, и Кору показалось, будто он ощутил, как внутри что-то взорвалось. В этот самый момент колени подкосились, и он приземлился в грязь и листья.
- Зарезать его!
- Еще не закончили, - донесся рык.
Ботинок ударил его под ребра, и Кор, кувыркаясь, пролетел до самого огня. Падение настолько оглушило его, что он рухнул на спину, неспособный собраться с силами даже для того, чтобы прикрыть лицо или свернуться клубочком для защиты.
Дражайшая Дева Летописеца, он умрет. И скорее всего в пламени, которое уже подпаливало его плечо, руку и бедро даже через одежду.
Один из воинов, который имел густую бороду и вонял дохлой козой, склонился над ним и улыбнулся, обнажая огромные клыки.
- Ты думал, что можешь украсть у нас. У нас?
Он схватился за перед плаща Кора и рывком поднял его торс с земли.
- У нас!
Воин ударил его раскрытой ладонью так сильно, что пощечина напомнила удар деревянной доской.
- Ты знаешь, как мы поступаем с врагами?
Остальные образовали полукруг, и Кор подумал о волках в лесу, где он жил со своей кормилицей. Стая смертельных хищников, вот кем являлись этим мужчины. Ужасная сила, которая может поймать тебя и поиграть. Быстрый путь в Забвение.
- Знаешь? - воин тряхнул его как тряпичную куклу и отшвырнул на землю. - Позволь мне просветить тебя. Сначала мы отрежем тебе руки, а потом мы...
Кор не смел отвернуться от нависавшего над ни лица. Но боковым зрением он заметил полено, которое наполовину торчало из пламени.
Медленно пододвигая руку, он взялся за полено и выждал удобный момент, когда мужчина глянул на своих спутников со злобной усмешкой.
С быстротой молнии Кор взмахнул поленом, ударяя воина по голове и заставляя его рухнуть набок без сознания.
На мгновение все присутствующие потрясенно застыли, и Кор знал, что надо действовать быстро. Держа свое оружие, он вытащил один из кинжалов, пристегнутых к груди жертвы, и вскочил на ноги.
Вот теперь он напал.
Из его рта не вырвалось никакого боевого клича. Ни кряхтенья. Ни рычания. Ни одного воспоминания о том, что именно он сделал. Все, что он знал, что он осознавал - это то, как что-то внутри него сорвалось с поводка. Чем бы это ни было, он и ранее замечал проблески этой неведомой энергии, непохожей на ярость, непохожей на страх, но дающей его телу и разуму силу. И когда эта энергия взревела в нем, его конечности вдруг взяли верх над разумом, функционируя независимо, лучше его сознания зная, куда целиться, что делать, как двигаться. Его органы чувств тоже отделились от мозга, обостряясь до высочайшего уровня точности - услышать, как кто-то прыгает на него сзади, увидеть и заметить, как еще один заходит слева, учуять обонянием еще одного нападавшего справа.
Посреди всего этого его разум совершенно отключился. И в то же время мог делать выводы и тем самым совершенствовать его действо.
Однако он все равно проиграет. Слишком много воинов, которые были слишком обучены. Хоть он и сбивал их с ног, они быстро поднимались, и легко было подсчитать, что его стойкость проиграет их количеству.
Разрешение этого неравенства подвернулось так же внезапно, как и то полено.
Поначалу он не понял, что мелькнуло и тем самым привлекло его взгляд. Но потом он увидел по ту сторону костра что-то вроде огромного кинжала... оружие крупнее любого, что он когда-либо видел, прислоненное к массивному камню.
Как раз когда один из мужчин метнулся к нему, Кор взял разбег и перепрыгнул прямо через пламя, сальто в воздухе уберегло его от жара, приземление было столь же скоординированным, как и прыжок.
Подбежав к этому массивному изогнутому лезвию, он схватился за прикрепленную к нему рукоять и...
Это была коса. Распространенный инструмент для работы в поле, лезвие его крепилось к деревянному черенку кожаным шнуром, столь же крепко, как кость облегает костный мозг.
Перехватив косу и взявшись за направляющую рукоятку, он...
Нацелился на каждого из них.
Поначалу они смеялись и издевались над ним. Но после того, как он разрубил первого почти пополам, тактика изменилась. Появились пистолеты, пули полетели с оглушительным шумом и невысокой точностью, свинцовые шарики пролетали мимо него. Затем среди воинов случилась вспышка согласованности, которая позволила им слаженно атаковать.
Это не помогло. Он убил их одного за другим, лишая рук или ног, кишок, паха, кровь лилась в темной ночи, покрывая их как вторая кожа.
Пока не остался последний воин - оказавшийся тем самым бородатым, которого он ударил по голове поленом. И как только мужчина осознал, что вся его братия умерла или близка к смерти, он отступил в леса, убежав так быстро, как только мог.
Мокасины Кора не издавали ни звука, пока он по пятам следовал за истекающим кровью воином, он и раненый мужчина ломились через заросли и деревья, сворачивая туда-сюда, пока воин пытался добраться до лошадей. Кор также был ранен и истекал кровью, но по какой-то причине не чувствовал своих потерь. Он был одновременно оцепенелым и полным энергии.
А потом все закончилось.
Мужчина выбежал к скале, на которую не мог забраться и которую не мог обежать кругом из-за крутого склона.
Кор знал, что должен закончить работу.
И это причиняло ему боль.
- Бери что хочешь, - сказал воин, задыхаясь и сплевывая в сторону. - Просто бери, что хочешь. У меня есть боеприпасы. Те лошади стоят довольно дорого. Оставь меня, и я оставлю тебя.
Кору хотелось бы, что все между ними могло закончиться так. Однако он понимал, что если оставит воина в живых, то поставит на себе метку. Это свидетель, которого нужно уничтожить, чтобы этот воин не нашел подкрепление и не пришел за тем, кто выкосил его товарищей.
- Просто бери...
- Прости меня за то, что я должен сделать.
С этими словами Кор опустился на пятки, метнулся вперед и махнул оружием по кругу, отрубая руку, которую мужчина поднял, чтобы защититься, и чисто рассекая шею.
Остаток своих ночей Кор будет помнить, как голова, кувыркаясь, полетела с тела, и красная как вино кровь брызнула из открытых вен на горле.
С порывом ветра тело упало как неодушевленный объект, которым теперь и являлось, и внезапно коса стала слишком тяжелой для Кора. Сельскохозяйственный инструмент, который он превратил в оружие, рухнул у его ног, с лезвия закапала кровь.
Кор попытался вдохнуть воздух в горящие легкие, и когда он посмотрел на небеса, его храбрость и целеустремленность подвели его - и горячие слезы полились из уголков глаз.
О, как запах пролитой им крови смешивался с землистым запахом травы, мха и лишайника...
Он не знал, что его ударило. В один момент он предавался печали из-за сотворенного им. В следующий он оказался распластан на спине...
... пригвожден к месту самым ужасающим вампиром, которого он видел в своей жизни.
Огромными, его плечи были такими огромными, что Кор больше не видел неба. Лицо его было невыразимо злобным, черты лица сложились в коварную улыбку, обещавшую сначала страдания, потом смерть. А глаза... бездушные, полные холодного ума и пылающей ненависти.
Это вожак волчьей стаи, подумал Кор. Совсем как тот, что пришел к открытой двери его коттеджа много ночей назад.
- Так, так, так, - раздался голос раскатистее грома, острее тысячи кинжалов. - И меня еще называют Бладлеттером [39], подумать только...
Кор резко сел, хватая ртом воздух. Долю секунды он не понимал, где находится, и в панике осмотрелся по сторонам.
Исчезли стены пещеры, ряды сосудов, каталка и охранники из числа Братьев. На их место пришел... огромный экран телевизора, который сейчас был черным как дыра в галактике.
Покачав головой, он вспомнил все... как Вишес внезапно передумал, Лейла вернулась к ним в лес, щедрый дар вены Избранной. Затем та ужасная поездка через сосны к ровной дороге, которая привела их прямиком в этот пригородный район, в этот пригородный дом.
Лейла была сверху. Он слышал ее шаги над головой. И сложилось впечатление, что Вишес ушел.
Опустив ноги с кожаных подушек дивана, он посмотрел на грязный след, который остался после него и вел от лестниц по бледно-серому ковру до места его приземления. Сосновые иголки и грязь виднелись и на диване... и по всему белому халату Лейлы, который висел на спинке стула.
Одежда, украшавшая ее, теперь оказалась испорчена, заляпана кровью и грязью.
Прямо вся суть ее жизни, не так ли.
Стиснув зубы, он встал и посмотрел в короткий коридор. Там было две открытых двери, и заглянув в них, Кор увидел две спальни. Он выбрал ту, что не пахла Лейлой, и с помощью света, лившегося из коридорного светильника, добрался мимо огромной кровати в ванную...
О... пол с подогревом. Мраморный пол с подогревом.
После стольких страданий, сначала от травмы головы и инсультов, потом от студеных суток в лесу, Кор замер, ощущая блаженное тепло, согревавшее голые ступни его ног.
Закрыв глаза, он пошатнулся в темноте, каждый его инстинкт кричал о том, чтобы лечь на мрамор и просто отдохнуть. Но потом он подумал обо всем том беспорядке, что принес в этот дом, всей этой грязи и нечистотах.
Переключаясь в реальность, он хлопнул по выключателю света у двери ванной - и тут же выругался, заслоняя лицо предплечьем. Когда сетчатка адаптировалась к свету, он предпочел бы не смотреть на себя в зеркало над раковинами, но как только он опустил руку, это было неизбежно.
- Дражайшее Забвение, - прошептал он.
Мужчину, смотревшего на него, было почти не узнать. Изможденное, бледное, бородатое лицо, выступающие ребра и ввалившийся живот, обвисшая кожа, болтающаяся под подбородком, на груди и руках. Волосы спутались, отросли причудливыми паклями, и каждая пора кожи на всем теле, казалось, была покрыта кровью и грязью.
Мойры, когда кто-то относительно чист, можно привести себя в порядок с помощью полотенца для рук, висевшего у раковины, и достаточного количества мыла. В его нынешнем состоянии? Ему требовалась автомойка. Возможно, брандспойт.
Мысль о том, что Лейла видела его в таком состоянии, заставила его содрогнуться, и Кор тут же отвернулся от своего отражения, включая душ за стеклянной перегородкой. Мгновенно полилась горячая вода, но прежде чем встать под ее струи, он проверил шкафы и ящики. Обнаруженные им зубная щетка и паста пришлись очень кстати, как и мыло, шампунь и кондиционер.
Он также взял с собой новую бритву и крем для бритья.
Такое простое действие как чистка зубов едва не довело его до слез. Так много времени прошло с тех пор, как в его рту ощущалась свежесть. А потом бритье... избавление от грубой поросли на щеках, челюсти и подбородке вызвало чувство благодарности в адрес компании-производителя бритвы. А потом шампунь. Он воспользовался им дважды и оставил на волосах кондиционер, пока отмывал с мылом все остальное тело.
Помыть спину полностью не получалось, но он сделал что мог.
Когда он наконец вышел, на зеркале образовался конденсат толщиной с шерстяное одеяло. Вот уж воистину преимущество, учитывая, как он ненавидел свое отражение. Вытеревшись, он задался вопросом, где можно найти одежду - и действительно, в шкафу ванной он нашел достаточно длинные для его ног черные нейлоновые штаны на резинке, которая гарантировала, что они подойдут даже для его усохшей талии и бедер. Черная футболка была впору на костях плеч, но болталась на остальной части торса. Толстовка с какой-то надписью на груди.
Он не нашел обуви, но и без того нашел больше, чем надеялся.
Выйдя из спальни, он собирался подняться наверх.
Путь этот оказался без надобности. Избранная Лейла сидела в мягком кресле у дивана, на низком столике перед телевизором стоял поднос с дымящимся супом, миской крекеров и стаканом холодного чая.
Ее взгляд метнулся к нему, но не задержался надолго. Он спустился ниже по его телу, как будто она удивилась, что ему хватило силы принять душ и одеться.
- Я принесла тебе еду, - тихо сказала она. - Ты, должно быть, очень голоден.
- Да.
И все же он понял, что неспособен двинуться. По правде говоря, он намеревался попрощаться с ней вверху, на кухне.
Он не мог оставаться здесь с ней. Как бы ему этого ни хотелось.
- Садись, - она указала на то место, где он лежал ранее. И конечно же, она убрала весь беспорядок, оставшаяся после него грязь была вычищена какой-то губкой или бумажными салфетками. - Тебе нужно поесть.
- Мне нужно идти.
Лейла склонила голову, и при этом в ее светлых волосах заиграли отблески от светильника под потолком.
- Я знаю. Но... перед уходом.
В голове он услышал ее голос, говорящий: Займись со мной любовью.
- Пожалуйста, съешь это, - прошептала она.
Вернувшись в особняк Братства, Вишес пребывал в охрененно дерьмовом настроении, и по большей части хотел просто пойти в Яму и открыть бутылку Грей Гуза. Или шесть. Может, двенадцать.
Но когда он обрел форму во дворе, стоя на холодном ветру у осушенного и укрытого на зиму брезентом фонтана, он знал, что как бы ему ни хотелось сбежать от ситуации, в которую он сам себя и поставил по доброй воле, он не мог забить на устроенный им кавардак.
Зашагав вперед, он поднялся по каменным ступеням к главному входу в особняк и посмотрел на горгулий, взгромоздившихся там, высоко, на краю крыши. Он отдал бы что угодно за то, чтобы превратиться в одного из этих неодушевленных ублюдков - ни о чем не волноваться, просто сидеть там и время от времени получать голубиное дерьмо на голову.
Вообще-то, это наверное отстой.
Но какая разница.
Дернув за дверную ручку, он вошел в вестибюль и показал свою морду камерам безопасности. Когда Фритц открыл и выдал свое обычное радостное приветствие, Вишес сумел лишь кое-как сдержаться, чтобы не сорваться на бедном доджене.
Вверх по главной лестнице. Через три ступеньки.