Череда похорон. Сбитые в бою товарищи. Погибшие во время катастроф друзья. Ушедшие навсегда ровесники, учителя, родители...
«Ну что, командир, на запуск?» – вернул в происходящее Афанасьича голос бортача. Зиновьев молча кивнул головой и, отметя в сторону все постороннее, привычно погрузился в череду манипуляций с тумблерами и переключателями, сопровождающими процесс оживления застоявшейся вертушки.
А в воздухе он почувствовал себя легко и свободно.
Утихла боль в позвоночнике, порожденная напастью под названием «остеохондроз», вечной спутницей вертолетчиков. Остались внизу, на земле, проблемы с устройством внука в детсад. Груз прожитых лет, пот, кровь и слезы остались за кабиной. Он снова почувствовал себя «вьюношей», свободным от всего.
Ну-ка, ручку влево и на себя, педалькой чуть придавить и.... пошли-и-и-и. Боевой разворот. Оп-п-п-а-а-а. Наверху. Ручку от себя. Прямо. Педали выровнять. Пикирование. Приборы? Начхать. Не глядим. И так все понятно. Потом глянем. Ручку вправо. Теперь на себя. Шаг вниз. Еще. Правую педаль засуропить до упора. Форсированный разворот. Что это, Ваня, щека у тебя задергалась? Не боись, не уроню, ни машину, ни тебя, бортача. Вот так. Скорость. Вот тут мы придержим, и никуда она не уйдет. О как! Ну что, правак, красиво? Учись, засранец, пока я жив, так тебе никто не покажет, чтобы все на местах было, как на полочках. А вот этого ты никогда больше не увидишь, воронка называется. Опа-па-па. Шо, ошалел? А вот хвостом наружу. Это тебе не на Яке спортивном, это только вертолет могёт. И даже может. А хвостом вперед ты на самолете пробовал? Вот то-то же.
А то списали с истребителей на вертушки и ты потух? Да нет, брат, у нас острых ощущений поболее будет. Ну-ка, где скорость больше ощущается, на высоте десяти тыщ, при девятистах по прибору, или на двадцати, с двести пятидесяти? Че ноги под сиденье вжал? Мы и на пяти в Чечне ходили. Очень потому что жить хотелось, а не от хулиганства. Опять же, истребитель, он, как снаряд, выпущенный из пушки, – заранее всегда предопределено, откуда взлетит и куда сядет. Мы же действительно подобны птицам, к аэродромам не привязаны, куда с высоты заприметим сесть, туда и сможем. Запросто.
Ну вот. Задание в зоне закончил, прошу вход в круг к третьему. Понял, разрешили...
Топаем домой. Тогда, в семьдесят третьем, заканчивая курсантские полеты, он так же возвращался после крайнего полета на аэродром на Ми-1, четко осознавая, что больше на этой милой маленькой машинке полетать не доведется. Знал, что впереди – другое время, другая техника, другие полеты...
С оттенком светлой грусти в душе он старался впитать в себя ощущения этого полета, старательно запоминая запахи, звуки, вибрации, виды, открывавшиеся из кабины, и сам образ чудесной красавицы-машины, остающейся навсегда в уже прошедшем времени, которому она принадлежала. Так и сейчас, стараясь по капле выпить до конца мгновения полета, отпущенные ему судьбой, он жадно поглощал, распахнув навстречу все свои чувства, теперь уже последние крохи счастья пребывания в небе...
Толчок. Земля... Ну вот и все...
Прощай, вертушка. Еще увидимся. Во сне. Говорят, после увольнения часто во сне летают... Или... Не знаю, есть ли у машин рай, куда их души попадают после разделки, но ты его точно заслужила...
Прощай!..
Виктор Афанасьевич Зиновьев умер через два года после увольнения в запас. Отказало сердце.
АВИАЦИОННЫЕ БАЙКИ
ВВЕДЕНИЕ
Будучи убеждённым, что большинство читателей, приступая сразу к основному блюду чтива, игнорируют раздел книги под названием «предисловие», автор решился на маленькую хитрость, заменив предисловие кратким введением.
А для чего, собственно? Ну, наверное, для того, чтобы рассказать, откуда взялось содержание этого повествования.
Написав первую книгу, повествующую в основном «о боях, товарищах», автор задумался о том, что жизнь состоит не только из войн и перемежающихся периодов подготовки к ним. В ней хватает места и для других эпохальных событий и великих свершений, а также для будничных, незаметных для окружающих, дел и делишек, серых, похожих друг на друга, дней, и, порой изматывающей своей нудятиной, повседневной суеты.
На этой великой сцене ежедневно разыгрываются то трагедии, то комедии, водевили сменяются драмой, фарс перемежается с пасторалью, и т.д.
Наверное, всё это характерно, в том числе, и для жизни в авиации. Просто в ней, в этой особой сфере человеческой деятельности, события протекают более стремительно, эмоции гораздо насыщеннее, а уж по части перемежающихся событий, наверное, нигде так не намешаны ситуации, связанные то с юмором, то с трагедиями.
На протяжении более тридцати лет активной деятель-ности в авиации автору довелось участвовать во многих таких событиях самому, и поэтому он готов ручаться за полную их достоверность. Другие, приводимые в дальнейшем тексте «случАи», были почерпнуты из рассказов коллег при совместном вынужденном ожидании вылета на промежуточных аэродро-мах, на дружеских посиделках, в курилках, и других местах, где есть хотя бы пара лётчиков, готовых поделиться пережитым, увиденным и услышанным со своими товарищами. За докумен-тальное соответствие действительности в их изложении трудно было бы голову на плаху положить, но разве желающих услышать занятную историю это когда-нибудь смущало?
Профессиональный юмор, имеется в виду юмор в конкретной профессии, имеет, конечно, везде свои особенности. Есть свои нюансы и в авиационном юморе. Но, думается, что они будут понятны широкому кругу читателей, ведь все мы когда-нибудь летали, ну, хотя бы во сне. Да и небеса над нами для всех - одни…
ЧУДЕСА В НЕБЕСАХ
Этот случай происходил ещё в советские времена, когда военная авиация нашей великой и могучей страны нуждалась во множестве лётчиков для укомплектования своих многочисленных полков и эскадрилий. Огромная, хорошо отлаженная машина системы подготовки кадров безостановочно работала над тем, чтобы из вчерашних безусых юнцов сделать полноценных пилотов боевых кораблей.
Ежегодно крылья обретали тысячи молодых романтиков неба. Желающих приобщиться к семейству «небожителей» было ещё больше, причём намного, так что выбирать тогда было из кого. Поэтому и критерии отбора были жёсткими, да и в процессе становления на крыло достаточно было тени сомнения по любому поводу в кандидате, чтобы безжалостно с ним расстаться, иногда в полшаге от исполнения его заветной мечты. Что делать, такова была диалектика этого периода, когда брали и числом, и умением. Считалось, что экономичнее расстаться со случайными в авиации людьми как можно раньше, нежели потом, когда затрачены огромные средства на подготовку их до необходимого уровня.
Так вот, в составе этой огромной системы, на одном из учебных аэродромов, под названием Ханкала (тогда это название ещё не ассоциировалось с последующими чеченскими событиями) в благословенные мирные времена, происходили обычные УТП (учебно-тренировочные полёты).
Летали в этом учебном полку Краснодарского училища на L-39, изящном двухместном самолёте чехословацкого производства. Один из курсантов выполнял на этот прекрасном аппарате самостоятельный полёт в зону, то есть во второй кабине никого не было.
Ранняя осень. Погода прекрасная, солнце, силясь протиснуться сквозь слоистую облачность, изредка мажет своими лучами по щеке. Движок поёт ровную песню, мелодично присвистывая, и вместе с движком у курсанта душа тоже поёт. Настроение у курсанта изумительное. Скоро выпускной госэкзамен, а там - лейтенантские погоны, и жизнь военного лётчика, полная восторгов и приключений. И всё то у него складно так получается: и машина послушна, и как раз после посадки на старт вкусный обед привезут, а вечером в клубе - танцы, куда одна девушка должна прийти, и вообще- жизнь прекрасна и удивительна!
А надо сказать, что погода в тот день, несмотря на внешне невинное состояние, имела некоторые особенности. Не часто так бывает, но, тем не менее, именно в тот день состояние атмосферы характеризовалось наличием в ней повышенной электризации. Ну, так бывает. Не вдаваясь в подробности авиационной метеорологии, чтобы не наскучить непосвящённым, скажем только, что при таких условиях на самолёте на выступающих частях образуются заряды статического электричества, которые, накопившись, естественным образом стремятся разрядиться.
При этом возникают фантастические по красоте всполохи, которые ещё называют «огнями святого Эльма».
Вот и наш курсант, завидев на крыльях сине-белые жгуты электрических разрядов, отвесил вначале челюсть от удивления при созерцании невиданного доселе чудесного явления. Через какое-то время, взяв себя в руки, будучи дисциплинированным пилотом, решился доложить РП[8]1 об увиденном. При этом, по причине неординарности ситуации и отсутствия посему стандартной фразеологии, облекая доклад в весьма своеобразную форму: «Я 324, нахожусь в пятой зоне. У меня тут по крылу как будто черти бегают!...»
На вышке управления полётами, именуемую в авиации КДП (командно-диспетчерский пункт) возникла напряжённая пауза.
РП, пожилой, видавший всякие виды майор, судорожно шевелил мозгами, пытаясь вникнуть в суть происходящего. Наконец, сглотнув слюну, и пытаясь придать голосу по возможности ласковые интонации, отчего его речь приобрела странный иезуитский оттенок, произнёс в «соску» (микрофон) вполне адекватную команду: «Я понял, сынок. 324, заканчивай задание в зоне, подходи по касательной к третьему развороту круга». Ну и далее, как положено: «Так, так, молодец, выпускай шасси, закрылки не забудь, повнимательнее в створ полосы заходи. Вот так, вот так, попридержи ручку, чуть на себя, теперь тихонько тормози. По второй рулёжке заруливай на заправочную. Ага, выключай там…».
И не успел курсант открыть фонарь кабины, как к самолёту, визжа тормозами, стремительно подкатила «санитарка», в которую два дюжих санитара впихнули не успевшего даже опомниться бедолагу.
Вжик. И санитарка доставила его в госпиталь. Вжик. И ошалелого от всего происходящего курсача отстранили от полётов. Вжик. И отчислили его из училища по нелётной статье в двух шагах от счастья. На всякий случай. Мало ли что ему ещё когда-нибудь привидится. Курсантов у нас много. Желающих- ещё больше…
Примерно через неделю после этого случАя в том же полку, на том же аэродроме снова происходили курсантские полёты. Впрочем, что ж тут удивительного.
Ведь тогда в училищах летали по 5-6 дней в неделю, и небо каждодневно привычно гудело от множества голосов реактивных двигателей учебных машин.
Вот и в этот день шли рутинные полёты. По кругу. В зону. По маршруту.
В воздухе – до полусотни машин. На кругу только штук шесть. Погода? Да ничего погода, нормальная. Осадков нет. Видимость - «миллион на миллион». Облачность ровная, как обрезанная снизу на высоте 600 метров.
И высота полётов по кругу установлена тоже на 600 метров, так что в этот день чуть-чуть килями вертикального оперения самолёты облачка не достают. Нормально, болтанки нет, не жарко, не холодно. В общем, летать в эту полётную смену было довольно комфортно.
Вот и летят в одной из машин курсант с инструктором, выполняя самый элементарный полёт по кругу. Первый разворот. Второй. Третий.
Инструктору жарко. Инструктору скучно. Ему смертельно хочется в отпуск. Туда, на море, где белый песок и крики чаек, ласковая волна и прохладное пиво. Где нет выматывающих душу к концу сезона ежедневных тренажей и осточертевших кругов вокруг аэродрома с тупыми курсантами в передней кабине. А ещё лучше - принять предложение друга и отправиться с ним на рыбалку в Карелию, дней так на пять-шесть. А-х-х-х-х-х-х!
И тут минутную мечтательность инструктора прервал голос курсанта из передней кабины, докладывающего по СПУ[9] бодрым голосом: «Выполняю четвёртый разворот. Наблюдаю, что к третьему развороту летит трактор, по-моему «Беларусь». Доложить РП?».
Инструктор мгновенно стряхнул с себя остатки расслабухи и на рефлексе прорычал в ответ: «Я те доложу! Что, хочешь, чтобы тебя тоже списали?»
Впечатления от предыдущего случая были ещё у всех свежи.
Однако, повернув голову вправо, инструктор обомлел: действительно, к третьему развороту летел трактор «Беларусь»!
«Ну всё, долетался»,- подумал инструктор. «Господи, ну почему это всё мне досталось! По двадцать два круга в день с курсантами, шесть дней в неделю. Затрахали, гады!». Увидев, что курсант тоже норовит присмотреться к чуду, летящему в небе, инструктор снова прикрикнул на него: - «Не отвлекаться! Всё внимание заходу на посадку! Выдерживай обороты! Высота! Скорость!» А сам снова повернул голову, изо всех сил желая, чтобы наваждение пропало. Но нет. Картиночка не исчезла. Ему даже показалось, что трактор издевательски помахал ему колёсами и покивал носом! Инструктор попробовал ущипнуть себя за ляжку. Больно. Но это не изменило ситуацию. Трактор упорно не хотел уходить с небесного экрана.
«Так. Спокойно. Вот сейчас сядем, бог даст ежели, и спишусь к едрёной фене! Два года до пенсии осталось, думал, дотяну. Нет, не вышло. Ну да, с этими-то дуболомами дотянешь, как же! Дадут они тебе… Вот и у нас, наверное, тоже, на здоровье мозгов сказывается такая работа!»
Такие вот невесёлые мысли бродили в голове у человека, продолжавшего, несмотря ни на что, привычно между делом контролировать полёт, осматривать воздушное пространство, отмечать машинально ошибки курсанта в пилотировании, чтобы потом, на разборе вспомнить о них…
А взгляд непроизвольно всё чаще обращался туда, в эту загадочную область небесного свода, где творилось «то, чего вообще не может быть»…
Вдруг, на кругу, после третьего разворота, как раз над аномалией, всё более явственно стали проступать контуры огромного исполина-красавца вертолёта Ми-6, выныри-вающего на снижении из облаков. Он тускло поблёскивал в мутном, рассеянном облачностью свете своими крутыми боками и под ним виднелось устройство внешней подвески с длинным тросом. А вот уж на конце этого троса-то и болтался, вульгарно вихляясь из стороны в сторону трактор «Беларусь»! Оказалось, что сам-то вертолёт-гигант тоже на 600 метров в облаках шёл, а его подвеска была настолько длинной, что трактор оказался под нижней кромкой облачности!
КАК МЫЛЕТАЕМ
Аэродром Моздок в начале первой (1994-1996 г.г.) чеченской кампании постсоветского периода представлял собой настоящее вавилонское столпотворение. Вокруг взлётной полосы понапихано огромное количество разнообразнейшей авиационной техники всех силовых ведомств. Тут тебе и огромные транспортники, и шустрые штурмовики, и элегантные фронтовые бомбёры, и вертушки всех мастей и назначений, притулившиеся кто, где смог.
По перрону и рулёжным дорожкам сновали грузовики и санитарки, командирские уазики и начальственные «Волги», что совершенно немыслимо на нормальном аэродроме в мирное время, так что заруливающим на свои места экипажам приходилось держать ухо востро.
Группе руководства полётами приходилось ежеминутно обеспечивать взлёт и посадку, невзирая на погоду, прилетающих и улетающих в разных направлениях бортов. Воздух над аэродромом, раскалённый от гула множества одновременно работающих двигателей, гудел до глубокой ночи, да и за полночь частенько оглашался звуком запоздавшего борта, или приблудившейся вертушки.
Шла война. Летали тоже по-боевому, не всегда скрупулёзно соблюдая укоренившиеся авиационные правила.
Только что освободили Грозный. Аэропорт столицы Чечни ещё сохранял следы великой битвы за город и его окрестности. Здание аэровокзала напоминало о картинах кинохроники времён Сталинградской битвы, то есть от него остался только остов с битыми стёклами вокруг. На перроне валялись скелеты сожжённой техники аэродромного обеспечения. Чуть поодаль торчали хвосты разбитых дудаевских самолётов. На полосе и рулёжках- полуметровый слой грязи, натасканной танками и бронемашинами наших доблестных войск. В общем- вид классической разрухи…
И надо ж такому случиться, что именно в этот период приспичило чиновниками из ОБСЕ срочно посетить освобождённый город, чтобы удостовериться, не забижает ли кто чеченцев при ведении федералами России боевых действий. Ну и для полёта комиссия зафрахтовала гражданский самолёт Ту-134 с гражданским, соответственно, экипажем славной авиакомпании «Аэрофлот».
Самолёт с миссией благополучно приземлился в Моздоке, и командир экипажа, как положено, направился на КДП (командно-диспетчерский пункт), чтобы получить «добро» и условия для полёта по дальнейшему маршруту в аэропорт Грозный, а также взять метеосводку и подписать полётный лист. Продираясь сквозь толпы непонятного вида людей в лётных комбинезонах, с трудом нашёл он в закутке весёлого вида прапорщика, позиционировавшего себя, как «диспетчер». Надо сказать, что в военной авиации понятие «диспетчер» существенно отличается от этого термина в гражданском воздушном флоте. На предложение командира корабля подписать полётный лист и довести ему условия дальнейшего полёта, прапор коротко, и, с некоторой долей недоумения, ответствовал ему:
«Ну и лети себе на здоровье».
У вальяжного командира, избороздившего все просторы нашей страны на комфортабельном, престижном воздушном судне, привыкшем к строжайшей регламентации каждого движения на воздушных трассах, такая лаконичность вызвала шок. «А как же вы здесь на Грозный-то летаете?», - снова начал допытываться неугомонный воздушный праведник. «Да ты выйди на крыльцо, и спроси у любого лётчика, как они летают сейчас на этот самый Грозный, и будет тебе счастье», - пробурчал прапор и быстро скрылся в своей каморке. Вконец опупевший командор на ватных ногах выплыл на крыльцо и точно, завидел чуть в стороне от ступенек, судя по лётной кожанке, в которую тот был облачён, летуна, задумчиво мусолившего сигарету.
Вся привычная, десятилетиями взрощенная системой, спесь, в момент слетела с гражданского авиабосса и он, как-то даже пришаркивая, подошёл, подобострастно заглядывая в глаза, спросил у военного:
- Простите, вы лётчик?
- Да, а что?
- А на Грозный Вы летали?
-Да, только что прилетел.
- А как Вы туда летаете?
- А, ну очень просто.
Пилотяга ловким щелчком запулил окурок подальше, отследил его траекторию и продолжил.
- Ну, значит, так. Взлетаем с основным курсом на запад, независимо от ветра. С восточным - небезопасно, на том конце аэродрома пехота стрельбище развернула. Потом падаем на ПМВ[10] и выходим на русло реки Терек. Вот эту деревню, и эту, и эту обходим стороной, там, говорят, зенитки видели, не добили ещё. Доходим до села Толстой Юрт и лезем на Терский хребет. Туда - по длинной автомобильной дороге, которая влево петляет, обратно- по короткой, которая прямо с горы напрямую идёт. Сваливаемся в долину, а там и полоса уже видна. Вот и всё!
У отвесившего челюсть командира лайнера дар речи восстановился примерно к концу второй сигареты, которую военный ас не преминул раскурить, всё так же задумчиво вглядываясь в «дальнейшее пространство».
- «А РСБН, ПРМГ, ДПРМ, БПРМ[11] какие там, частоты знаешь?», - только и смог прохрипеть гражданский воздушный кучер.
- Да ты чё? Там только один ближний привод сохранился, и тот на перроне под охраной стоит.
На этом диалог закончился, так как военный пилотяга, мгновенно утратив вид придурковатой задумчивости, сорвался с места и стремительно исчез в направлении стоянок. А тем временем руководство авиационной группировки военной авиации, проникшись важностью задачи по обеспечению миссии, ломало голову, как, прежде всего, обеспечить безопасность захода лайнера с импортными наблюдателями в неспокойном ещё во всех отношениях районе подходов к аэродрому Грозный. Было решено для прикрытия глиссады снижения литерного борта, на самых опасных участках, выделить два звена боевых вертолётов Ми-24 с самыми опытными экипажами. В назначенное время оба звена, каждое на своём участке, начали нарезать в ожидании прилёта литера круги, выстроив в кольцо ощеренные подвесками вооружения вертушки. Экипажи зорко всматривались в воздушное пространство, пытаясь разглядеть в мутном зимнем небе контуры лайнера. Время шло, горючее вертушек неумолимо уменьшалось, приближая момент покидания назначенной для патрулирования зоны, а борта всё не было.
Все восемь экипажей, задрав головы, тщательно обшаривали взглядами серые облака, из которых должна была вынырнуть «тушка», так в обиходе пилоты называют данный тип самолёта.
И вдруг внимание одного из лётчиков группы прикрытия, случайно посмотревшего влево, привлекло нечто, стремительно перемещавшееся вдоль русла реки.
Приглядевшись, он увидел, как над Тереком, на высоте в два десятка метров, тщательно повторяя извивы реки, несётся на огромной скорости сорокатонная махина! Зрелище было настолько фантастическим, что вертолётчик не сразу поверил глазам своим! Тонкий, изящный фюзеляж машины, казалось, пронзал расступающееся перед ним пространство. Стреловидные, вольно откинутые назад крылья, интенсивно махали вверх-вниз, как у лебедя в полёте. От летящего с огромной скоростью на немыслимой для такого самолёта высоте, позади него поднимались буруны волн, взметнувшиеся над водной гладью реки, не видевшей на своём веку ничего подобного.
С драконьим рёвом, покрывшем всё пространство вокруг, лайнер выскочил на окраину села Толстый Юрт, подняв всех кур за собой в воздух, и стал карабкаться вдоль «дальней» дороги вверх по склону Терского хребта буквально на высоте шапки велосипедиста! Достигнув вершины хребта, самолёт с воем ухнул вниз, проваливаясь в долину, и хищно поводя носом, стал вынюхивать направление на полосу приземления аэропорта.
Завидев её в мутной пелене, аппарат чуть сбавил прыть, однако, выполняя завершающий доворот, заложил такой крен, что чуть не задел крылом за чахлые деревца. Проскочив начало полосы и сектор точного приземления, с размаху шмякнулся лапами шасси о загаженный бетон, и, разбрызгивая волны грязи, истерично взвыв реверсом, пронзительно скрипя тормозами, неудержимо понёсся к концу аэродрома. Каким-то чудом, не иначе с помощью молитвы, хором исполняемой в экстриме пассажирами и экипажем, лайнер таки успел остановить своей бег на самом конце полосы, и тут над аэродромом нависла тишина…
У оторопевших военных, наблюдавших такую посадочку, челюсти встали на свои места только в тот момент, когда, наконец, через долгое-долгое время входной люк супераппарата распахнулся, и из него начали выпускать лестницу-стремянку. Подкатившие грузовики поглотили комиссионеров и увезли их в город, еще дымящийся после недавних боёв. Недолго они там пробыли. Часа два. Но первое, что потребовали изнеженные европейцы, едва ступив на земную твердь, это чтобы в обратный путь их отправили на чём угодно, хоть на ослах, танках, бронепоездах, только не на этом самолёте.
Смилостившись, командование отправило страдальцев назад уже на вертушках…
Когда стали разбираться в случившемся, то пилотяга военный был тут же вычислен и подвергнут допросу с пристрастием.
- Ты, такой-сякой, какого же хрена так насоветовал лететь командиру корабля?
- А он меня спросил, как МЫЛЕТАЕМ. Я ему и рассказал.
- Так какого же ты не сказал ему, что ты вертолётчик, и, стало быть, на ВЕРТОЛЁТЕ так на Грозный летаешь?
- А он не спросил, на чём Я ЛЕТАЮ, и мне не сказал, на чём ОН ЛЕТАЕТ.
Ну и что тут с него спросишь! Вот и взятки гладки!
МЕДОСМОТР
Так уж в авиации заведено, что в ней медицинскому состоянию лётного состава уделяется повышенное внимание. И это вполне объяснимо. Ну, представьте себе, что в полёте что-нибудь стрясётся с пилотом. Управлять воздушным судном можно только в «твёрдом уме и здравой памяти». Очень уж специфическая, особенно в опреде-лённые моменты, деятельность человеческая. И на обочину, опять-таки, не свернешь, чтобы покемарить, придти в себя, таблеточку сглотнуть и немного расслабиться.
Поэтому перед каждыми полётами пилоты проходят обязательный медосмотр, на предмет выявления болезнен-ного состояния. И медики тут, как правило, неумолимы. Ну, кому ж охота в тюрьму садиться в случае чего.
Пилоты поэтому медиков побаиваются и уважают. Имеющие за собой «грешки» - стараются с врачами «дружить». В общем, проявляют почтительность, так сказать. Но в жизни бывают разные ситуации, особенно, когда касается такой её составляющей, как служебные командировки.
Ведь что такое командировка? Иногда - это способ развеяться от наскучившей повседневности, от опостылевшего уклада гарнизонной жизни, нудной череды повторяющихся изо дня в день регламентированных уставом событий. А так же – возможность хоть на короткое время вывернуться из-под пристального ока командиров, замполитов, жён и любопытствующих подчинённых, у кого они есть. Ну и «подывыться» на новые города, достопримечательности которых, прежде всего в виде ресторанов, влекут и манят военных с медвежьих углов.
На Дальнем Востоке таких таёжных, расположенных вдали от цивилизации авиационных гарнизонов, было предостаточно. Поэтому Хабаровск, столица края, со своими «злачными» заведениями, манил к себе, как земля обетованная.
А ещё вкруг этого славного города понастроили множество аэродромов различного назначения, на одном из которых располагался в своё время АРЗ (авиаремонтный завод), где осуществлялся капитальный ремонт такого замечательного самолёта, как Ту-16. Был в своё время такой реактивный первенец Дальней авиации.
Однажды, пользуясь подвернувшимся случаем (как раз на военный совет вызвали, да и самолёт из АРЗ необходимо было перегнать), командир одной из частей дальнебомбар-дировочной авиации прибыл в командировочку в краевой стольный град Хабаровск. Отсидев, как положено, на заседании военного совета воздушной армии, он прибыл с вызванным из полка экипажем на завод, чтобы принять после выполненного ремонта бомбардировщик.
Аппарат благополучно приняли, облетали, и подготовили к перелёту на родной аэродром. А дело было весной. Погода в тех краях в это время года капризная, малопредсказуемая, характерна резкими сменами своего настроения. Вот и тут что-то не заладилось с погодой. Не дают «добра» никак. Но! Нет худа без добра! Тут кто-то из членов экипажа вспомнил, что у него именно сегодня день рождения. Это сообщение вызвало заметное оживление в рядах команды, и, под многозначительные поглядывания друг на друга, родилась вполне ожидаемая в данных обстоятельствах коллективная мысль о том, что неплохо бы посетить ближайший ресторан, чтобы достойно отметить это событие. Сказано-сделано. Командир философски заметил, что если пьянку нельзя предотвратить, то её надо возглавить и повёл личный состав прямиком в кабак. В ресторане дым висел коромыслом. Народу - битком. Много наблюдалось авиаторов, среди которых обнаружились несколько общих знакомых, что ещё больше прибавило веселья и куражу проводимому мероприятию. Сделав заказ, лётчики провели дополнительное визуальное сканирование зала и обнаружили несколько весьма интересных особ женского пола, которые тут же оказались у них за столиком. Вечер сулил быть томным. В тот самый момент застолья, когда, вкусив несколько первых чарок, наши персонажи только начали ощущать удовольствие от уже проделанного пути и предвкушать ещё большее наслаждение от дальнейшей перспективы, в зале ресторана показался посыльный с аэродрома. Обозрев пространство зала, он прямиком направился к столику экипажа бомбардировщика. Его сообщение прозвучало, как тема судьбы из пятой симфонии Бетховена. Оказывается, за это непродолжительное, по понятиям гулявших пилотов время, и погода распогодилась и добро на перелёт получено, а также - командующий лично начал интересоваться через КП о причинах задержки с вылетом доблестного экипажа из гвардейской части, возглавляемым командиром полка.
В воздухе явственно запахло большим скандалом. Возникала самая стандартная для перелётчиков ситуация. «Господи, как же это всё пОшло», - успел подумать командир, но делать нечего, необходимо было как-то выворачиваться. Проводя экстренную эвакуацию, экипаж скоренько метнулся на аэродром, благо он был неподалёку.
Наземная техническая команда уже топталась возле подготовленного к вылету самолёта-красавца. Оставалась одна закавыка. Необходимо было пройти медосмотр перед вылетом. И тут выяснилось, что больше всех успел принять на грудь именно командир. Уж и лавровый лист пожевал, и кофейные зёрна похрумкал, но - нет. Запах спиртного упорно пробивался сквозь хилый заслон подручных средств, применённых в качестве дезодоранта. А доктор на этом аэродроме имел самую зловещую репутацию, славясь своей лютостью и неподкупностью.