Лоренца становится подругой графини де Ламотт.
Через некоторое время графиня приглашает кардинала в Версаль, где в десять часов вечера королева будет совершать моцион по аллее дворцового парка. За час до назначенного времени кардинал де Роган взволнованно мерил шагами главную аллею….
— Пойдемте, — проговорила неизвестно откуда появившаяся графиня. — Королева разрешает вам приблизиться.
Они поспешили навстречу стройной женщине в плаще с капюшоном. Кардинал низко поклонился ей и услышал следующее:
— Вы можете надеяться на то, что прошлое будет забыто.
Она тут же ушла, оставив в его руках розу.
В роли королевы выступала некая баронесса д'Олива, подготовленная Лоренцой, которая исполняла роль сопровождавшей ее фрейлины.
Кардинал безоговорочно поверил в подлинность действа, разыгранного тремя авантюристками, и с того знаменательного вечера авторитет графини де Ламотт стал для него непререкаемым.
А тут графиня узнает, что придворные ювелиры — Бемер и Бассаж — изготовили необычайной красоты ожерелье, которое оценивалось в 1 600 000 франков. Состояние королевской казны в ту пору было попросту плачевным, так что нечего было и говорить о покупке этого роскошного изделия.
И вот при очередной встрече с кардиналом де Роганом графиня показывает ему письмо королевы (естественно, фальшивое), в котором та поручает ему, как особо доверенному лицу, вступить в переговоры с ювелирами относительно покупки ожерелья в рассрочку.
Гордый оказанным ему доверием кардинал немедленно отправляется к ювелирам и договаривается с ними о выплате требуемой суммы в течение двух лет, о чем составляется соответствующий документ.
Кардинал передает договор графине де Ламотт с тем, чтобы та показала его королеве.
Через два дня графиня вернула де Рогану бумагу, где возле каждого пункта было написано (умелой рукой мужа мадам де Ламотт): «Одобряю», а внизу стояла подпись: «Мария-Антуанетта, королева Франции».
1 февраля 1785 года ювелиры пришли в дом кардинала де Рогана и в обмен на подписанный королевой договор вручили ему ожерелье.
В тот же день кардинал отправился в Версаль, желая лично вручить королеве ее драгоценность.
— Королева ждет, — сообщает ему графиня де Ламотт.
В ту же минуту распахивается дверь королевской приемной и оттуда выходит некий важный господин, который передает графине записку. Та пробежала ее глазами и передала кардиналу. Это был приказ передать ожерелье предъявителю записки.
Приказ был выполнен.
Ожерелье незамедлительно было переправлено в Лондон, где муж графини распродавал его по частям, пересылая определенные суммы жене и ее сообщникам.
Но когда первый платеж был безнадежно просрочен, ювелиры обратились непосредственно к королеве и все тайное сразу же стало явным.
Кардинал де Роган, графиня де Ламотт и граф Калиостро отправились в Бастилию. Состоявшийся вскоре суд вынес решение, согласно которому графиня была высечена розгами, заклеймена раскаленным железом на обоих плечах и отправлена в тюрьму на пожизненное заключение, а вот граф Калиостро и кардинал де Роган были оправданы как жертвы обмана.
Эта история была истолкована не в пользу королевы, которую почему-то народная молва сочла не «жертвой обмана», а его вдохновительницей. Увы, такова логика народного, вернее, простонародного восприятия действительности.
А положение королевской власти становилось все более и более критическим. Министры, эти глубокомысленные господа Тюрго, Неккер, Колонн, де Бриенн и другие, довели страну до полного банкротства. Апогей государственной агонии наступил 13 июля 1788 года, когда поля Франции были опустошены чудовищным градом и голодный народ стал ждать от короля решения возникшей проблемы, а он не нашел ничего лучшего, чем объявить благотворительную лотерею, которая, конечно же, не спасла положения.
И тогда начался один из самых омерзительных эпизодов Истории, но о нем попозже…
КСТАТИ:
«Из рук в руки власть переходила куда чаще, чем из головы в голову».
Станислав Ежи Лец
Из более или менее позитивных героев исторического спектакля выделяется яркая личность короля Пруссии Фридриха II Великого (1712—1786 гг.), который не был идеалом человека и монарха, но, по крайней мере, не запятнал себя злодейскими деяниями личного характера, как подавляющее большинство его коллег по занимаемому положению.
Его детство прошло под жестоким давлением деспотичного отца, который заставлял сына ежедневно и до полного изнеможения заниматься маршировкой под барабан, стрельбой и верховой ездой, в то время как мальчика тянуло к чтению, музыке и одиноким прогулкам на лоне Природы.
С годами этот конфликт разросся, усилился и вылился в твердое решение наследника престола бежать за границу, чтобы там получить элементарное образование и зажить спокойной мирной жизнью.
Его побегу содействовало несколько придворных офицеров. Кто-то выдал их, потому что на самой границе была устроена засада, и беглецов ждал военный трибунал. Под давлением взбешенного короля все они были приговорены к смертной казни, в том числе, естественно, и наследник престола.
Королевская семья и министры приложили немало усилий, чтобы убедить короля заменить сыну смертную казнь заточением в крепость. Остальных беглецов казнили, а Фридрих оказался за решеткой, приговоренный к пожизненному заключению.
В 1740 году наконец-то отдал Богу свою не в меру суровую душу старый король, и на прусский престол вступил бывший заключенный под именем Фридриха Второго. Ему тогда уже исполнилось 28 лет. Все приближенные были уверены в том, что король, обретя свободу, начнет брать реванш за все прошлые принуждения, предавшись созерцательной жизни, однако, ко всеобщему удивлению, Фридрих с первых же дней своего правления всецело отдался делам государственного строительства. Он издал множество законов, направленных на улучшение жизни его подданных, ввел в Пруссии суд присяжных; запретил пытки подследственных, причем запретил по-настоящему, не так как это наблюдается в XXI веке, поспособствовал открытию целого ряда промышленных предприятий, построил множество школ и дорог.
Фридрих II Великий
Он был одним из очень немногих монархов, правящих без двойной моральной бухгалтерии, когда изданный закон является обязательным для одной части подданных и условным обозначением для другой. Это было предметом его гордости, можно сказать, даже определенного рода пунктиком, так что если бы Фридрих Второй жил в наше время и правил нами, то на красный сигнал светофора имели бы право ехать только пожарные машины и «Скорая помощь», а вот правительственные чиновники ждали бы, как и все прочие подданные, разрешающего зеленого сигнала во избежание жестокой порки кнутом за игнорирование закона. «Можно» и «нельзя» — понятия отнюдь не абстрактные.
А если по правде, то куда торопиться чиновнику? Разве что в целях имитации бурной деятельности…
Но в Историю Фридрих Второй вошел прежде всего как удачливый завоеватель чужих земель. Естественно, для этого нужно было быть талантливым полководцем. Он был таковым, побеждая далеко превосходящие силы противника и разрабатывая до гениальности простые, но блистательные военные операции.
Результатом его военной деятельности (Силезские войны, Семилетняя война 1756—1763 гг., раздел Польши в 1772 г.) было увеличение территории Пруссии почти вдвое. И при этом нужно заметить одну очень важную деталь: население завоеванных земель не испытывало традиционных тягот оккупации. Завоеватель не вмешивался во внутреннюю жизнь этих территорий, так что там оставались в прежнем виде и органы местного самоуправления, и налоги, и язык, и народная культура. Иное дело — высшая власть, но это ее проблемы, которые, если честно, не стоят того, чтобы за них умирали миллионы людей.
КСТАТИ:
«Когда предлагают пожертвовать счастьем ради прогресса, то не понимают того, что в счастье как раз и заключается смысл всякого прогресса».
Гилберт Кийт Честертон
Фридрих не жалел себя на войне, сражаясь в первых рядах и деля со своими солдатами и опасности, и голод, и холод, за что они боготворили его, как в свое время Юлия Цезаря.
При этом он был совершенно непреклонен в борьбе с мародерами, отмечая при этом, что мародеры не имеют ни национальности, ни подданства. Они — враги человечества, и потому должны быть ликвидированы. Без суда и следствия, если, конечно, захвачены с поличным.
Не менее сурово наказывались солдаты и офицеры, проявившие комплекс «человека с ружьем» в ходе общения с местным населением. Фридрих строго придерживался принципа: «Армия воюет только с армией», поэтому у него в тылу никогда не возникало партизанских движений.
Конечно, жестокость оккупантов — далеко не единственная причина партизанских действий, но перед ней блекнут общегосударственный патриотизм, и желание поддержать правительство (зачастую повинное в начавшейся войне), и естественная ксенофобия, и многое другое.
Жестокость всегда дорого обходится в соответствии с Законом сохранения и превращения энергии, так что ее сомнительные удовольствия в итоге обходятся непомерно дорого.
Фридрих, прозванный Великим за свои военные и государственные деяния, был одним из очень и очень немногих монархов, не идентифицирующих себя с государством, для которого, если оно действительно государство, а не большой скотный двор, императором должен быть закон, а не император — законом.
Во время строительства нового королевского дворца, названного «Сан-Суси», архитекторы заявили королю, что стоящая неподалеку мельница нарушает гармонию пейзажа, который открывается из окон кабинета, и не мешало бы эту мельницу снести.
Понятно, как поступили бы в этом случае многие монархи, президенты, секретари обкомов (горкомов, райкомов и т.п.) а также современные главы департаментов, генералы, налоговики и прочие. Фридрих же вызвал к себе мельника и предложил ему продать его мельницу, причем на самых выгодных условиях. Мельник категорически оказался принять предложение короля.
— Да знаешь ли ты, — вскипел Фридрих, — что я могу взять твою паршивую мельницу и задаром?!
— Знаю, — невозмутимо ответил мельник, — но у нас в Берлине на то есть суд.
Это непоколебимое доверие к государству покорило Фридриха, и он отпустил мельника не только с миром, но и с богатыми подарками.
Красивый жест? Возможно. Но учитывая то, что лишь ничтожное количество власть имущих на такое способно, ценность этого жеста едва ли можно преувеличить.
Фридрих утверждал, что монарх, да и любой представитель власти, не имеет права быть добрым или, напротив, злым, мстительным или отходчивым, подозрительным или благодушным, как все прочие люди. Монарх обязан исходить из единственного дозволенного ему чувства — справедливости. И никаких исключений из этого правила.
А все прочие моральные правила — это уж как придется.
К примеру, такой эпизод походной жизни: один кавалерист был застигнут во время полового акта с кобылой. Стереотипно мыслящий начальник, исходя из библейских законоположений и собственной закомплексованности, отдал бы кавалериста под суд со всеми вытекающими в военных условиях последствиями. Фридрих Великий вынес по поводу сложившейся ситуации такой вердикт: «Парень вел себя как свинья — отправить его в пехоту!» Простое и справедливое решение проблемы.
Да, кто-то содрогнется от омерзения, услышав о подобной проблеме, но омерзение не имеет права быть аргументом при отправлении правосудия, как и всякого рода фобии вкупе с политическими пристрастиями…
КСТАТИ:
«Из проблем права: до скольких трупов можно ошибаться?»
Станислав Ежи Лец
Тем не менее, Фридрих отнюдь не был человеком-машиной, имея пристрастия эстетического характера, увлекаясь литературой и музыкой. Его всегда окружали ученые и философы, среди которых он особенно выделял, — да что там выделял, — боготворил Вольтера. Одна из его знаменитых фраз: «Я родился слишком рано, зато я видел Вольтера!»
Он увлекался игрой на флейте. Не думаю, что настолько, насколько это представлено в многочисленных романах и фильмах, но все же существуют многочисленные свидетельства его современников, подтверждающие это хобби.
Упоминается далее такой факт: в своей походной палатке Фридрих увлеченно играл на флейте, когда ординарец доложил о приближающихся крупных силах неприятеля. Следом за ординарцем вошло несколько генералов, сильно встревоженных этой ситуацией. Фридрих, не поворачивая головы, досадливо проговорил:
— Подождите, дайте же мне закончить пьесу!
И только доиграв до конца мелодию, он вышел из палатки.
Вторым его хобби после флейты были собаки, постоянно окружавшие короля, причем, в большом количестве. Особым его расположением пользовались три великолепные гончие, непременно спавшие в одной с ним комнате, и, как говорят, маленькая и довольно жалкая с виду левретка по имени Бише.
Злые языки утверждали, что Фридрих держал при себе это вечно дрожащее животное из желания подражать Юлию Цезарю, у которого также была любимая левретка, подаренная царицей Клеопатрой, однако один исторический факт убедительно доказал искреннюю привязанность Фридриха к своей четвероногой любимице.
Это произошло в июле 1757 года во время осады Праги прусскими войсками.
В ходе ожесточенного сражения прусская пехота была смята и обращена в беспорядочное бегство, грозившее лишить Фридриха лавров великого полководца, но стремительная атака гусар прославленного генерала Цитена решила исход сражения в пользу прусских войск.
— Победа, Ваше Величество! — крикнул еще издали генерал Цитен, подъезжая к королю. — Что с вами, государь? — озабоченно спросил он, увидев, что Фридрих смертельно бледен и едва держится в седле. — Вы ранены?!
— Бише, — проговорил дрожащими губами Фридрих Великий. — Они ворвались в мою палатку и похитили Бише!
Генерал отвел глаза, отнюдь не горевшие сочувствием искреннему горю своего повелителя…
А когда Прага была взята штурмом, состоялось торжественное Подписание мирного договора с австрийской императрицей Марией-Терезией, согласно условиям которого к Пруссии отошла большая часть Силезии, а лично Фридриху Великому была возвращена Бише, томившаяся во вражеском плену.
После смерти левретки Фридрих воздвиг ей памятник из белого мрамора.
Кто-то скажет: «Собаке — памятник?!» Это, конечно, царапает коллективное самолюбие, но, с другой стороны, если непредвзято, то много ли людей могут успешно соперничать с собаками в плане верности, преданности и элементарной надежности? То-то…
А вот женщины никогда не были его хобби, но это вовсе не означает, что Фридрих Великий был женоненавистником, как его пытаются представить многие хронисты. Нет, он вовсе не был женоненавистником, но при этом никогда, как и подобает разумному человеку, не путал такие понятия как «цель» и «средство».
Он женился еще в молодом возрасте на принцессе Елизавете Христине Брауншвей-Бевернской — спокойной, уравновешенной и напрочь лишенной всего того, то принято называть шармом. Этот брак был всецело подчинен государственным интересам, и Фридрих отлично понимал это, не строя иллюзий относительно супружниной страсти, но, тем не менее, не мог освободиться от чувства жгучей досады по поводу подневольного секса.
Он построил в Берлине оперный театр и уделял ему немало времени, вникая во все подробности театральной жизни, не исключая, конечно, сексуальных. Серьезных увлечений у него на этой ниве, однако, не было ввиду всеобщей вульгарности представительниц мира искусств, но одна из них все же прочертила достаточно заметный штрих в биографии Фридриха Великого.
Это была знаменитая в те времена танцовщица Барбарина Кампанини, венецианка. Она долго и решительно отказывалась от берлинских гастролей, пока Фридрих, заинтригованный этим непонятным сопротивлением, приказал своему посланнику в Венеции уладить проблему любой ценой.
Н. Рушева. Балерина
Посланнику удалось в конце концов уломать строптивую звезду, заключив с ней контракт на поистине астрономическую сумму гонорара.
Однако подписание контракта не помешало балерине в последнюю минуту перед отъездом в Берлин заявить об изменении своих планов ввиду предложения некоего лорда Стюарта Мэкензи стать его законной женой и уехать с ним в Лондон. Кажется, все-таки последовательность была иной: сначала уехать с ним в Лондон, а потом уже превратиться в леди, что гораздо более соответствует принципам контактов английских лордов с актрисками, желающими стать леди.
Барбарина Кампанини не взяла на себя труд сообразить, с кем имеет дело. Когда она отказалась ехать в Берлин, Фридрих Великий обратился к правительству Венеции с требованием выдать ему нарушительницу контракта. В противном случае он угрожал Венеции различными санкциями, включая и военное вторжение. Правительство после некоторых колебаний решило выполнить требование прусского короля, который писал своему посланнику: «Следует принять все надлежащие меры, чтобы доставить эту тварь на место».
Ее везли в закрытой карете, да еще и в сопровождении многочисленного кавалерийского конвоя, а лорд со своими приятелями ехал следом, то пытаясь подкупить конвой, то напасть на него, чтобы освободить свою плененную «птичку».
Так они добрались до Берлина. Через несколько дней состоялось выступление звезды балета, затем восхищенный король сделал ее своей фавориткой, чему она, надо сказать, отнюдь не противилась, как-то враз позабыв о своем лорде, который после нескольких отчаянных попыток ее похитить был попросту выслан из столицы. Вот, как говорится, и вся любовь…
КСТАТИ:
«Женщина — это воплощение торжествующей над духом материи».
Оскар Уайльд
Да, но, как правило, торжество материи над духом очень кратковременно и заканчивается довольно-таки бесславно. Так закончилось и это торжество.
Фридрих стал тяготиться взбалмошной балеринкой, которая часто путала сцену и реальную жизнь, так что когда она попросила отпустить ее в Лондон, он с готовностью выполнил эту просьбу.
Через несколько месяцев, как и следовало, впрочем, ожидать, она вернулась в Берлин, так и не став английской леди. Зато вскоре после приезда Барбарина тайно обвенчалась с сыном канцлера Кочеи. Разумеется, семья почтенного канцлера впала в долговременный транс по поводу экстравагантной выходки младшего Кочеи. Фридрих выразил соболезнование канцлеру и заверил в своей поддержке в борьбе с «соблазнительницей-тварью».
Но Барбарина не смирилась с этими обстоятельствами. Она обратилась к королю с просьбой не разрушать ее брак, уже освященный предстоящим рождением нового «прусского подданного». Какие еще аргументы она выдвигала, никто толком не знает, но король мгновенно сменил гнев на милость. Молодой Кочеи был освобожден из-под стражи и вскоре воссоединился со своей балериной.
А в Берлинском и Потсдамском дворах Фридриха Великого еще долгое время висели на стенах большие портреты Барбарины Кампанини…
Но это все лирика, а суть образа Фридриха Великого выражена его же известной фразой: «Все, что дарит мне Аполлон, я приношу в жертву Марсу». Да, его суть ярче всего проявлялась на полях сражений, на этих липких от крови алтарях грозного бога войны, который был так милостив к своему любимцу…
КСТАТИ:
«Если вспомнить, что Фридрих Великий противостоял противнику, обладающему двенадцатикратным превосходством в силах, то кажешься самому себе просто засранцем…».
Адольф Гитлер. Из застольных бесед
Под этими словами могли бы подписаться многие военные и государственные деятели. Если бы, конечно, нашли в себе мужество признать очевидное.
В то же время, не следует идеализировать Фридриха Великого, и прежде всего потому, что увеличение территории страны за счет своих соседей — деяние объективно неблаговидное, потому что, как я не раз говорил, нельзя героически ограбить банк, нельзя и все тут, какими бы соображениями всеобщего блага не прикрывался агрессор.
КСТАТИ:
«Вдали от собственного дома победы выглядят преступлениями».
Булат Окуджава
Поэтому военный гений Фридриха можно оценивать лишь в аспекте профессионального мастерства полководца, но не в общем плане картины его монаршей деятельности, иначе эта картина сильно поблекнет.
Точно так же можно скептически относиться к военному гению Александра Васильевича Суворова (1730—1800 гг.), совершившего великое множество побед на чужих территориях (в том числе и побед в ходе карательных акций, как, например, в Варшаве или при подавлении мятежа Пугачева), но если рассматривать его победы как образцы боевого искусства, то ими можно лишь восхищаться. И оправдать в какой-то мере Суворова тем, что он — исполнитель чужой воли, профессионал на службе, а вот Фридрих сам принимал завоевательного характера решения, и это уже иная мера ответственности.
Впрочем, какая там ответственность у королей?
Но, все-таки, Фридрих — один из самых положительных представителей этой правящей братии, если, конечно, сравнивать с большинством…
КСТАТИ:
«Если принимать каждого по заслугам, то кто избежит кнута?»
Уильям Шекспир
Да, все относительно, и то, что представляется злодейством одним людям, воспевается как величайшая доблесть другими. Например, такое популярное в ту эпоху явление, как дворцовый переворот. Кто сможет дать ему объективную оценку? Он ведь кому-то выгоден, кому-то нет, а что касается историков, то они — всего лишь люди, а не электронные весы…
Петр Великий еще не испустил свой последний вздох на смертном одре, а его супруга уже была провозглашена императрицей Екатериной Первой, так что его последняя воля, окажись она отличной от официально объявленной, уже не имела бы никакого значения.
Дальше — больше. Петр Второй (правил с 1727 по 1730 гг.) стал во главе государства согласно фальшивому завещанию, приписанному Екатерине Первой, хотя он как внук Петра Великого имел достаточно веские основания претендовать на эту роль.
Императрица Анна Иоанновна (правила с 1730 по 1740 гг.), племянница Петра Великого, герцогиня Курляндская, вспрыгнула на трон благодаря секретной операции Тайного совета, сделавшего на нее свою политическую ставку.
Император Иван VI (правил с 1740 по 1741 гг.), сын племянницы Анны Иоанновны, стал таковым исключительно благодаря интригам Бирона, герцога Курляндского.
А вот родная дочь Петра Великого, Елизавета Петровна (1709—1762 гг.), была коронована лишь в 1741 году, причем при помощи всего одной роты гренадеров Преображенского полка, когда в ночь с 24 на 25 ноября был арестован малолетний Иван VI, его родители и группа приближенных.
На российский престол взошла тридцатидвухлетняя красавица, жизнерадостная, дерзкая, стремительная, необычайно кокетливая и чувственная, что было вполне естественно при таких родителях как Петр Великий и Екатерина Первая.
Эта чувственность послужила фундаментом для одного события, вернее, факта, который имел место в 1731 году, за десять лет до коронации Елизаветы, факта, самого по себе не такого уж знаменательного, если бы не далеко идущие последствия…
Полковник Вишневский, возвращаясь из Венгрии, куда он ездил по делам придворной службы, остановился со своим обозом неподалеку от украинского хутора, расположенного между Черниговом и Киевом.
Среди местных молодых казаков он приметил высокого чернобрового красавца, обладавшего дивным, поистине ангельским голосом. Звали его Алексеем Розумом.
Сочтя, что этот самородок украсит и своим голосом, и своей впечатляющей внешностью дворцовую певческую капеллу, Вишневский привозит красавца-казака в Петербург.
Здесь Розум начинает пользоваться огромным успехом у придворных дам, и прежде всего — у Анастасии Нарышкиной, подруги цесаревны Елизаветы.
Нарышкина, решительно оттеснив соперниц, делает украинского певца своим постоянным любовником. Видимо, его сексуальная потенция была так же превосходна, как и внешние данные, потому что подруга цесаревны, возвращаясь со свиданий с ним, едва волочила ноги от усталости.
Это обстоятельство пробудило любопытство Елизаветы, и она отнимает у подруги ее игрушку так же стремительно, как Петр Первый отнял ее мать у Меншикова.
И не жалеет об этом. Казак проявил себя не только великолепным любовником, но и скромным, достойным человеком, доказавшим на деле свою преданность.
Елизавета назначает его на придуманную ею должность «придворного бандуриста», а затем он становится «гоф-интендантом» и превращается из Розума в Разумовского. Естественно, главным местом его службы остается постель Елизаветы.
Как отмечали современники, в этой постели побывало достаточно много мужчин разного звания, но приоритет все же оставался за непревзойденным Разумовским.
А после того как в ночь с 24 на 25 ноября 1741 года произошел организованный ею дворцовый переворот, цесаревна была повенчана на царствие, а вскоре после этой церемонии обвенчалась с Алексеем Разумовским в небольшой церквушке подмосковного села Перово.
В первые же месяцы своего царствования Елизавета подписала указ о производстве Михаила Ломоносова в адъюнкты Академии наук. Это случилось сразу же после того, как глава Синода, Феофан Прокопович, перед своей кончиной поведал ей тайну Петра Первого относительно рождения ее сводного брата.
В 1745 году она подписала указ о присвоении Ломоносову звания профессора, а в 1753 году ему были дарованы права дворянства, 9000 десятин земли и 212 душ крепостных.
Он был довольно неуживчив и вообще тяжел в общении. Однажды ему даже пригрозили отставкой, на что Ломоносов возразил: «Отставить меня от Академии? Это невозможно. Разве что Академию наук отставить от меня».
Елизавета провозгласила курс на возврат к наследию Петра Первого, преобразования которого, как выявилось на поверку, затрагивали лишь внешнюю сторону проблем российского государства, то есть были по сути впечатляющими фасадами прежних трущоб. Можно обрить бороды подданных, можно заставить их носить кургузые голландские камзолы, но что все это будет значить без модернизации мышления, производства, экономических отношений и т.д.? Одной из объективных заслуг Елизаветы были ее решительные шаги по модернизации самой сущности русской жизни.
При ней были отменены внутренние таможни, которые были серьезнейшим препятствием на пути развития отечественной экономики, основаны первые русские банки — Дворянский, Купеческий и Медный, проведена реформа налогообложения, позволившая заметно улучшить финансовое положение страны, и ряд других новшеств под знаком плюс.
Что бы и кто бы там чего ни говорил о взбалмошности натуры Елизаветы, но в державном уме и чувстве долга ей отказать невозможно. Елизавета-женщина была настолько ослепительной, что Елизавета-государыня попросту терялась на ее фоне, только и всего.
Елизавета была большой любительницей застолий и торжеств, маскарадов и театральных представлений, мистификаций и сексуальных эксцессов. Она была не слишком образованной, поэтому, например, всерьез полагала, что Англия располагается на материке, но никак не на островах. Впрочем, какое это имело значение, если женщина очаровательна, остроумна, оптимистична и добра? Не следует путать интеллект и эрудицию. Я знаю такое множество эрудированных идиотов, что к простой сумме знаний отношусь без всякого почтения, а зубрил просто не терплю и никогда не упускал случая усложнить им жизнь на экзаменах. Высшее образование при отсутствии интеллекта — то же самое, что компьютер без программного обеспечения.
А слово «интеллект» имеет тот же корень, что «интеллигентность» — крайне необходимое качество для вершителей человеческих судеб — качество, никак не зависящее от уровня образованности.
КСТАТИ:
«А голая женщина бывает интеллигентной?»
Станислав Ежи Лец
Елизавета, несомненно, была.
Кроме Алексея Разумовского, ее законного супруга, у нее были бурные романы, но, нужно отдать ей должное, они не являлись простыми актами удовлетворения похотливого томления, как это зачастую имело место у Екатерины Великой. В качестве характерных примеров можно привести ее многолетнюю связь с Иваном Шуваловым, известным русским просветителем, и Никитой Бекетовым, блестящим офицером и заядлым театралом, внесшим весомый вклад в создание русского драматического театра. Но Бекетов был как бы облачком при переменчивом ветре, а вот Шувалов прошел через ее жизнь если не красной нитью, как Разумовский, то, по крайней мере, жирным пунктиром. Друг Ломоносова, он активно содействовал учреждению Академии художеств и Московского университета, целого ряда школ, гимназий и кадетских корпусов.
КСТАТИ:
Указ об учреждении Московского университета был подписан Елизаветой 12 января 1755 года, в день именин матери Шувалова — Татьяны Семеновны.
С тех пор этот Татьянин день (по новому стилю — 25 января) особо отмечается в Московском университете, да и не только в нем.