Все разведчики, пытавшиеся пробраться через турецкий лагерь, перехватывались, а затем их головы выставлялись на остриях копий невдалеке от городских стен.
Комендант Вены обратился к горожанам с просьбой найти в своих рядах смельчака, который согласится предпринять очередную попытку, скорее всего последнюю, связаться с союзными войсками для согласования совместных действий, если к тому времени они сохранят свою актуальность.
На просьбу коменданта откликнулся украинец Юрий Кульчицкий, приехавший в Вену по торговым делам в начале лета и застигнутый там неожиданной осадой. Этот человек в юные годы, как оказалось, воевал в рядах казацкого воинства с турками и татарами, побывал в плену, где освоил турецкий язык и познакомился с мусульманскими обычаями, да и вообще был человеком опытным и смелым.
И вот он, одевшись турецким купцом, беспрепятственно пересекает вражеский лагерь и приходит в городок Штильфрид, где как раз остановились отряды украинских казаков под командованием полковника Данилы Апостола в ожидании приближающихся союзников.
Кульчицкий передал полковнику письмо коменданта Вены и отправился в обратный путь с устными указаниями осажденным и копией известного письма запорожцев турецкому султану Махмуду Четвертому. Эти копии во множестве ходили по рукам, но никто доподлинно не знает, был ли на самом деле оригинал, где едва ли не самым мягким было выражение: «И какой ты, к дьяволу, рыцарь, если голой ср…ой не убьешь ежа!» В данном случае это не имело решающего значения, однако свою роль в обороне Вены это письмо сыграло. Оно было срочно переведено на немецкий язык, размножено типографским способом, после чего роздано защитникам города для поддержания их боевого духа.
Когда 12 сентября 1683 года турки двинулись на генеральный штурм Вены, причем, двинулись неспешно, вальяжно, играючи, как кот, который приближается к полузамученной мыши, им в тыл неожиданно ударили союзные европейские войска, в первых рядах которых мчались на боевых конях украинские казаки и польские крылатые гусары…
Турецкое войско было разбито наголову.
Тогда-то и начался упадок мусульманского влияния на территории Европы.
Захваченное зеленое знамя турецкого войска Ян Собесский отправил Папе Римскому с сопроводительным текстом, авторство которого приписывали после Юлия Цезаря Карлу Пятому: «Пришел, увидел, а Господь победил». Вот только Цезарь о Боге ничего не говорил…
Впрочем, не в этом дело. Это была действительно великая победа и к тому же победа, одержанная в безусловно справедливой военной миссии, чем могут похвастать лишь очень немногие из боевых побед, запечатленных на скрижалях Истории человечества.
А Юрию Кульчицкому благодарные горожане присвоили звание Почетного гражданина Вены и отлили серебряную медаль в честь его подвига. Когда же ему предложили выбрать любой из дорогих трофеев, захваченных у турок, Кульчицкий, ко всеобщему удивлению, попросил несколько мешков с какими-то странными коричневыми зернами, которыми, как полагали венцы, турки кормили своих верблюдов.
Ему, конечно же, отдали все 300 мешков, найденных в турецком обозе, а кроме того, одарили значительной суммой денег и домом в лучшем районе города.
Через некоторое время Юрий Кульчицкий открыл там первую в Вене кофейню. Что и говорить, хороший след. Побольше бы таких, но… увы.
КСТАТИ:
«История — поистине учебник разочарования. В ней действуют или плуты, или честные дураки».
Эдмон Гонкур
А вот к какой категории отнести такую таинственную организацию, как франкмасонство? О масонах подчас много говорят, но никто толком не знает, что это за организация и какие цели она преследует. Бытует и такой термин, как «жидомасоны». Под ним подразумевается сионистская организация, то ли рвущаяся к мировому господству, то ли уже его осуществляющая. В отношении сионистов можно сказать, что этот вектор их устремлений едва ли может подлежать аргументированному сомнению, так как уж очень много неоспоримых фактов свидетельствуют в пользу существования именно таких устремлений этого национально-политического движения. Я считаю это бесспорным.
Но масоны… Тут все обстоит гораздо сложнее. Или — проще. Если бы кто-нибудь мог пролить свет на эту загадку, только со знанием дела. Но дела толком никто не знает…
По одной версии, масоны — преемники разгромленного ордена Тамплиеров, по другой — эти «вольные каменщики» являются подпольным филиалом средневекового цеха, давно прекратившего свое существование как цех, но совершившего своеобразную реинкарнацию… Есть и третья, и четвертая, и двадцатая, а толку-то…
Эта организация надежно засекречена, и эта самая засекреченность зачастую работает против нее, давая повод недоброжелателям строить самые мрачные предположения, переходящие в прямые обвинения… ну хотя бы в том, что масоны оказывают поддержку друг другу в ущерб всем прочим. Но почему «в ущерб всем прочим»? Ведь каждый человек волен оказывать поддержку тому, кому сочтет нужным, так что претензии в этом плане попросту несостоятельны.
Масонство обвиняют в активном антифеминизме и только лишь на том основании, что в его ряды закрыт доступ для женщин. Но в таком случае следует обвинить в том же «грехе» и Запорожскую Сечь, и вообще любой рыцарский орден, и любую уважающую себя армию, и любой морской экипаж, и любой научный… ладно, достаточно и этих примеров.
КСТАТИ:
«Женщина для нас, мужчин, поистине сама жизнь. Например, она источник всех зол».
Акутагава Рюноске
Франкмасоны при этом никогда не провозглашали женоненавистнических идей, зато, вопреки расхожим обвинениям, всегда заявляли о своем неприятии атеизма, о религиозной терпимости и стремлении к благотворительности. По крайней мере, во внешних проявлениях они строго придерживались этих деклараций, а там — кто знает…
В эпоху Просвещения франкмасонство развивалось невиданными ранее темпами. Его ряды пополнили многие из британских аристократов, ничуть не смущенных соседством с шотландскими политэмигрантами, затем масонские ложи образовались в Париже, Варшаве, Вене, Санкт-Петербурге и т.д.
Во Франции масонство сыграло негативную, на мой взгляд, роль в активизации процесса брожения умов в предреволюционный период, а в XIX веке оно заметно активизировало европейский либерализм, который тоже привел к неоднозначным последствиям, что и говорить…
Католическая Церковь решительно осуждала масонство как скрытое от глаз людских, нечестивое и антибожеское движение, управляемое Сатаной.
Тоталитарные режимы XX столетия не ограничивались формальным осуждением масонства и отправляли его апологетов в концлагеря и в расстрельные яры, так что во многих странах Европы масонство возродилось лишь после падения гитлеровской Германии и Советского Союза, до 90-х годов контролировавшего всю Восточную Европу.
Почему так? Почему «фармазоны» (так на простонародном русском называли франкмасонов в начале XX века) в массовом сознании отождествлялись с мошенниками, а то и с разбойниками? Кого они ограбили? Убили? Привлекли к участию в работе какой-нибудь финансовой «пирамиды»? Вопросы без ответов, да, пожалуй, и без надежды на их получение.
Таков стереотип.
Но кто же они, все-таки? Известно лишь то, что в их списках значились: Фридрих II Великий, Станислав Август Понятовский, Павел I, Свифт, Вольтер, Монтескье, Гете, Бернс, Гайдн, Моцарт, Кутузов, Суворов, Талейран, Пушкин, Лист, Гарибальди, Эйфель, Тирпиц, Керенский, Черчилль и целый ряд британских королей…
Неплохая компания, что тут сказать…
КСТАТИ:
«И многие, кто отвернулись от жизни, отвернулись только от отребья: они не захотели делить с отребьем ни источника, ни пламени, ни плода».
Фридрих Ницше
А жизнь била ключом. Россия продолжала торопливый захват соседних территорий. На западе она оприходовала Финляндию и часть Швеции, затем — большую часть Польши; на востоке — Аляску; на юге — все черноморские провинции Османской империи, включая татарский Крым, далее — Кавказ и Среднюю Азию.
Этот процесс даже при самом жгучем желании не назовешь «собиранием исконных земель». Земли-то, конечно, исконные, только вот чьи? И если из бездумного патриотизма настаивать на том, что раз на пользу, значит, все правильно, то можно развить подобную логику до «присоединения» Франции, Англии, Египта… да и Китай был бы не лишним.
Ну это уже компетенция психиатра… А специалисты в других областях знаний, анализируя ситуацию с патологическим территориальным аппетитом России, сходятся на том, что все это порождено двумя факторами: комплексом неполноценности власти и милитаризмом. Ну со вторым все ясно, а вот первый порожден крайней неэффективностью власти, которая не способна была осуществлять управление такими огромными пространствами и таким количеством подданных, и эту явную неспособность она компенсировала новыми захватами. Порочный круг.
КСТАТИ:
«Любовь к родине не знает границ».
Станислав Ежи Лец
А народ тут ни при чем. Ему это вот хвастливо-ущербное «от океана до океана» как-то, попросту говоря, «по барабану». Хотя — нет. На таких пространствах только погранично-таможенная служба сжирает столько, что при оглашении цифр психиатры настораживаются, как собаки, почуявшие объект охоты.
А Польша претерпела три раздела своей многострадальной территории, совершенные под самыми благовидными предлогами, лицемерно выдвинутыми тремя ее палачами: Россией, Австрией и Пруссией. Аргументация этого разбоя была настолько нелепой, что весь остальной мир стыдливо опустил глаза, исходя из подлого принципа «Моя хата с краю», но забывая о том, что всегда первыми горят именно крайние хаты…
Самой крайней «хатой» мира стали английские колонии в Америке, которых охватило пламя сепаратизма.
Конечно же, искра, из которой возгорелось это пламя, возникла в какой-нибудь уютной гостиной, где прилично одетые джентльмены, сидя в мягких креслах у пылающего камина, задались простым, как мычание, вопросом: «Зачем?» Зачем нам быть каким-то второсортным придатком страны, которая так много берет у нас, ничего не давая взамен? Зачем нам, свободным людям, терпеть тиранию короля Георга Третьего? Зачем нам платить налоги фактически чужой державе? Зачем, зачем, зачем…
В. Гисланди. Знатный господин в сером
А действительно, какого дьявола?
Они, конечно, лукавили. Никто у них не отбирал «так много», никто их не тиранил, никто их не душил непосильными налогами, никто не посягал на их гражданские свободы, по крайней мере, в том объеме, о котором можно было бы говорить серьезно, просто они стали мучиться честолюбивыми мечтами об управлении собственным государством, своим, со своей армией, казной, со своим гимном, гербом, флагом, прочими державными атрибутами… Обычный ход мыслей всех сепаратистов. Этот ход заметно ускоряется при наличии каких-либо ценных природных ресурсов, к примеру нефти, за счет которой можно вообще лежать и плевать в потолок. Возникает благородная ярость, которая заставляет защищать «свое, родное» от посягательств тиранов…
Так или иначе, но американские джентльмены приняли твердое решение обрести независимость, освободившись от власти английского короля.
В 1776 году с дипломатической миссией во Францию отправляется безмерно всеми уважаемый Бенджамин Франклин. Он идет на очень рискованный шаг, посвящая французов в дерзкие планы американских джентльменов, но его расчет оказался как нельзя более верен: ослепленные извечной ненавистью к Британии как к сопернице мирового масштаба и крайне обеспокоенные перспективой захвата ею их «родных» колоний, французы выказали готовность всеми возможными способами поддержать амбиции американских джентльменов, дабы хоть таким образом дать по морде этим зарвавшимся британцам.
Они, французы, даже не взяли на себя труд подумать, что же будет дальше и не обойдется ли слишком дорого удовольствие дать по морде Британии. Будь Людовик XVI хоть немного более предусмотрительным человеком, он бы живо представил себе все последствия создаваемого с его помощью прецедента. Ведь сам он никогда не потерпел бы подобных шагов со стороны французских колонистов, шагов, направленных на разрушение всех основ такого государственного строя, как монархия. Есть ведь те или иные основополагающие принципы, общие для всех, если кто-то где-то вдруг пренебрег ими и ему за это ничего не было, то почему бы не попробовать и другим?
Простая, вроде бы, логика, да где там…
КСТАТИ:
«Ум всегда в дураках у сердца».
Франсуа де Ларошфуко
Война за американскую независимость (1776—1783), конечно, дала возможность амбициозным джентльменам получить все желаемое, из чего их помощники, прежде всего Франция, не только не извлекли никакой выгоды, но и совершенно сознательно подпилили и без того не слишком надежный сук, на котором сидели.
Действительно, если американцы взбунтовались из-за почти символической пошлины на чай, то что тогда нужно делать другим, изнывающим под гнетом совсем не символических налогов? Если совершенно индифферентный к колониальным проблемам король Георг III преподносится миру как жестокий деспот, власть которого ну просто невыносима, то что же тогда говорить всем другим, кто в самом деле «изнывает»?
4 июля 1776 года была провозглашена Декларация независимости английских колоний в Америке. Текст ее, написанный очень крупными буквами, чтобы Георг III не сказал потом, что чего-то не разобрал в написанном, был отправлен в Лондон.
Затем была написана американская Конституция, семь статей которой содержали в себе квинтэссенцию идеалов европейского Просвещения. Любопытно то, что если такой из ее авторов, как Бенджамин Франклин, был философом демократического направления, то Джордж Вашингтон (1732—1799) и Томас Джефферсон (1743—1826) были типичными, классическими рабовладельцами, и надо же… Конституция равенства, по крайней мере равенства возможностей всех и каждого. «Мы, народ Соединенных Штатов…» Такого еще не было.
А инаугурация первого американского президента Джорджа Вашингтона состоялась 29 апреля 1789 года, можно сказать, в канун мировой трагедии, называемой французской революцией…
Принято говорить о действенном влиянии Франции на американские события, о чем со всей наглядностью свидетельствует подаренная ею роскошная Статуя Свободы, но вот обратная связь почему-то не берется во внимание, по крайней мере — должное внимание, хотя эта связь явно существовала. Мир представляет собой систему сообщающихся сосудов, так что взаимное влияние — непреложный закон бытия.
Бал Сатаны
По-другому трудно определить то, что произошло во Франции в середине лета 1789 года. Беззаконие было всеобъемлющим, тотальным. Его проявляли власти всех возможных уровней, его проявляли все, кому не лень. Казалось, что сломалась не только система государственной власти, но и система мирового устройства, столько веков и даже тысячелетий создаваемая на основе вселенских законов.
Все пошло прахом в одночасье, как при всемирном потопе.
Конечно, не бывает беспричинных событий, и то, что произошло во Франции жарким летом 1789 года, имело достаточно серьезные основания, которым посвящены пухлые тома многочисленных исследований проблемы освоения такого гимнастического упражнения, как «подъем переворотом».
Заманчиво, что и говорить.
Да, среди этих оснований присутствуют и неурожай 1788 года, и фантастической силы град, и массовое обнищание населения, вызванное бездумной внутренней политикой высшей власти, и дикие, какие-то гипертрофированно-феодальные отношения между крестьянами и помещиками, приносящие лишь убытки и тем, и другим, и утрата Канады в соперничестве с Великобританией, и неудача в Индии, где взяли верх все те же британцы, и безумное расточительство королевской власти, кроме всего прочего содержащей за счет обедневших французов 15 тысяч человек придворного штата, и коррупция среди чиновничества, но во всем перечисленном нет ничего уникального, такого, что было бы присуще только этой стране в это самое время, нет, как ни пытайся его выискать.
Были основания и более общего характера. Третье сословие, куда входили не только крестьяне, ремесленники и наемные рабочие, но и купцы, промышленники, банкиры, устало жить по правилам, явно отставшим от истинного положения вещей, и более всех эту усталость ощущали, наверное, купцы, банкиры и промышленники, мыслящие более сложными категориями, чем крестьяне, которые были бы вполне удовлетворены, скажем, снижением налогов и введением оброка вместо барщины, сильно отдающей крепостничеством.
Купцы и банкиры, как ни странно на первый взгляд, более всего мучились проблемой смысла жизни. Их плебейское материальное мышление никак не могло примириться с тем status quo, когда деньги — цель, суть, фундамент их бытия, не давали им ничего, кроме дорогой крыши над головой, добротной пищи, богатой одежды, собственно всего того, о чем каждый из них мечтал, начиная свой бизнес. Но когда все это пришло, захотелось большего — власти, почета, осознания себя элитой общества, а вот это-то и было им недоступно при существующем государственном строе, когда любой самый бедный дворянин мог совершенно безнаказанно избить тростью любого самого богатого купчину.
Если честно, то, наверное, в таком положении есть рациональное зерно. Деньги не должны быть эквивалентом власти или элитности, иначе обществом будут управлять те, которые, как писал Роберт Бернс, «хлев мести должны…», но сообразили, где стянуть то, что плохо лежит.
Мы на такое насмотрелись в первое десятилетие после развала Советского Союза. Не дай Бог…
Но это все рассуждения, а вот деньги обладают силой, могущество которой растет по мере разложения государственной власти, которая обязана поддерживать баланс между материальной и духовной сторонами жизнедеятельности вверенной ее попечению страны.
В тогдашней Франции деньги обрели то могущество, которое, подобно пару в перегретом котле, стало способно разорвать его стальные стенки. В каждом нормальном паровом котле существует аварийный клапан для снижения критического давления. Был такой клапан и у французской власти, но мало его иметь, надо еще вовремя им воспользоваться, и вот тут власть проявила ту безмозглость и ту безответственность, которые являются преступлением, за которым должно следовать наказание.
И еще одна черта. Государственный переворот — дело обычное и хорошо отработанное к тому времени хотя бы в той же России. Четкий и быстрый вариант: группа офицеров входит в комнату, где расположилось первое лицо государства, убивает его и затем объявляет о назначении нового первого лица. Третье сословие сочло подобный вариант и слишком дорогим, и ненадежным в том плане, что новое первое лицо, став у руля власти, может оставить без изменений, по крайний мере кардинальных, существующее социальное положение, и тогда — деньги на ветер что ли?
Купчины избрали другой путь, может быть, более хлопотный, но зато и более надежный. Они решили изменить в корне государственную систему, развалить, подорвать ее, отрубив при этом верхушку социальной пирамиды и прочно став на ее место. И при всей грандиозности такого плана воплощение его обходится сравнительно недорого, если основным инструментом сделать тех, кто жаждет только дармовой водки и куска вареной колбасы, при этом люто ненавидя всех, кто не похож на них своими привычками, одеждой, манерами и т.п. Они люто ненавидят всякий установившийся порядок. Это дети хаоса, тот самый осадок, который присутствует в любом обществе, но никакое общество не должно позволять ему подниматься со дна и проникать в другие свои слои.
Этой категории людей нельзя позволять концентрироваться, потому что, общаясь с массой себе подобных, они освобождаются от всех без исключения запретительных барьеров психики, испытывая жгучую потребность в реализации бьющей через край агрессивности.
При этом они испытывают потребность собираться группами, Желательно большими, то есть толпами, где ощущение коллективной силы и безнаказанности напрочь отшибает инстинкт самосохранения, растаптывает те слабые ростки разума, которые могли присутствовать в сознании, открывает ту заслонку, которая препятствует высвобождению из глубин подсознания самых темных, самых разрушительных сил.
КСТАТИ:
«Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой».
Фридрих Ницше
Толпу охватывает то состояние, которое психологи называют социальным заражением. Оно обладает огромной гипнотической силой. Своеобразным «ключом зажигания» в таких случаях служит эмоциональный раздражитель. Им может быть гол, пропущенный в свои ворота любимой футбольной командой, призыв о помощи, исходящий от «своего» человека, то есть представителя черни, внешние проявления слабости и нерешительности официальных стражей порядка и т.п. В любом случае толпой управляют сильные эмоции, вызванные простым и естественным раздражителем, эмоции, более присущие женскому, чем мужскому началу, хотя, как правило, толпа состоит по преимуществу из мужчин. Это женское начало коллективной агрессии достаточно ярко отражено на полотне Эжена Делакруа (1798—1863 гг.) «Свобода, ведущая народ», где во главе вооруженной и охваченной жаждой мести (неважно кому) толпы широко шагает полуголая рослая красавица с потрясающим бюстом (особенно, если учесть совершенно неоспоримый факт отсутствия в те времена силикона).
Эжен Делакруа. Свобода, ведущая народ
И еще одно замечание по проблеме толпы. Как говорится, воробьи сбиваются в стаи, орлы летают в одиночку. Толпу образуют, как правило, люди с неразвитым личностным началом и весьма невысокой социальной ценностью. Кто-то сказал бы: «Ну и что? Все равно ведь это люди!» В ответ я бы посоветовал просмотреть видеоматериалы о событиях, происшедших 9 июня 2002 года на Манежной площади Москвы, когда толпа футбольных фанатов громила все и всех, кто попадал в поле ее коллективного зрения, когда там царил хаос в наиболее жутком его проявлении, что у любого нормального человека могло бы вызвать только одно желание: пригласить на Манежную площадь Терминатора с его лазерным пулеметом…
Достойные люди толпами не ходят.
Невозможно представить себе толпу Достоевских или Моцартов. Исключено. Да чего там великие, толпу кузнецов можно себе представить? А толпу хлебопеков? Учителей? А вот толпу всякой не занятой никаким полезным делом мрази — проще простого.
Совершая государственный переворот, нормальные, самодостаточные люди выбирают в сообщники только себе подобных, тех, которые сознательно разделяют их взгляды, сообразно этому оценивают сложившуюся обстановку и осознают свою ответственность перед обществом. Люди иного склада, не обладающие должным уровнем самодостаточности, страдающие различными комплексами, прежде всего — комплексом неполноценности, люди неудавшиеся, несостоявшиеся как заметные члены общества (хотя бы так) прибегают к средствам, которые во все времена считались недозволенными, недостойными и губительными для общества в целом: к помощи толпы.
В своем безумном стремлении отхватить у судьбы лакомый кусок, эти люди с полнейшим безразличием относятся к обществу, которое неизбежно бывает отравлено поднявшимся со дна губительным осадком.
Осадок этот поднимается со дна в считанные часы, но вот возвращается на свое законное место иногда годами, как во Франции, а иногда и десятилетиями, как в России, впрочем, возвращение это весьма и весьма условно.
Сатанинское это дело — аргумент толпы, такое же сатанинское, как отравление колодцев или бактериологическое оружие.
КСТАТИ:
«Вещь непостыдная становится постыдной, когда ее прославляет толпа».
Марк Тулий Цицерон
Великим праздником парижской толпы стал день 14 июля 1789 года, когда ничего такого уж эпохального не произошло на улицах взбудораженной французской столицы, однако, согласно дежурному мифу, именно в этот день состоялся штурм Бастилии, этой «цитадели деспотизма», как любят выражаться и списывать друг у друга авторы учебников, именно в этот самый день и началась французская революция, которую кое-кто упорно называет еще и «Великой».
Ну, «великой» ни одна революция быть не может, потому что, как правило, главным ее мотивом является совершенно низменное и банальное желание одной группы людей оттеснить от государственной кормушки другую группу, которая вовсю из нее хлебает и при этом не хочет делиться с другими жаждущими… А вот «справедливость», «равенство», «братство» и даже такая сладкая приманка, как «власть», — всего лишь камуфляж, за которым прячется вот то пошлейшее стремление…
Только-то и всего. А штурма Бастилии никогда не было, так что 14 июля, когда французы бурно радуются, поют, пляшут и устраивают пышные парады, имеет не более оснований для подобных проявлений, чем, скажем, 15 октября или 1 апреля. Последняя дата, пожалуй, предпочтительнее: она хоть что-то означает.
Но начнем, по порядку.
Весной 1789 года Франция вплотную подошла к той грани, с которой вступает в силу понятие «государственное банкротство». Людовик XVI не придумывает ничего лучшего в этой ситуации, как организовать лотерею в пользу неимущих. Эта жалкая затея, как и следовало ожидать, проваливается, едва заявив о себе. В народе усиливается брожение, унятъ которое попросту нечем. И тогда король решает созвать Генеральные штаты — высший представительский орган, который последний раз созывался в 1614 году.
Цель созыва — выкачать деньги из тех, кто и так содержит все и вся, из третьего сословия. Духовенство и дворянство от налогов были освобождены, хотя расходы на их содержание уже превышали все допустимые здравым смыслом проценты от всех затрат государства.
Все ведь должно иметь допустимую меру, иначе начинаются совершенно неуправляемые процессы. Но пока что дело до такого не дошло, все можно было еще спасти, мобилизовав серые клетки головного мозга и решившись на хотя бы частичную ломку сложившихся стереотипов. Да где там…
5 мая 1789 года в Версале (подальше от уже бурлящего Парижа) король в торжественной обстановке открывает Генеральные штаты. Большой зал, трон, перед троном восседают на скамьях делегаты от духовенства и дворянства — по 300 от каждого из этих сословий, а позади трона смиренно стоят 600 делегатов от третьего сословия.
А. Бос. Парижское купечество перед королем.
Ну какие мозги нужно было иметь, чтобы допустить вот такую мизансцену, которая изначально означает полный провал акции? Да разумней было бы заточить в Бастилии всех несогласных с иной планировкой, но кормильцев страны не ставить в такое положение, когда даже корова отказалась бы дать молока, не то что банкиры — денег.
И они, конечно, ничего не дали.
Министр финансов Жак Неккер (1732—1804 гг.), который обеспечил парижан хлебом в голодную зиму 1788—1789 годов (не бесплатно, правда, а посредством ссуды под пять процентов), выступил с речью, из которой явствовало, что все обстоит очень плохо и что надо что-то делать. Что именно надо бы делать, Неккер так и не сказал…
Король поспешил закрыть заседание, причем без каких-либо пояснений или предложений. Это было его ошибкой, которую вполне можно было бы признать роковой: беременность не рассасывается, так что игнорирование этого факта всегда чревато серьезными последствиями…
Инициативу перехватило третье сословие. 17 июня 1789 года его депутаты провозгласили себя Национальным собранием, то есть единственным полномочным представителем нации. Это был очень серьезный шаг. Национальное собрание ставило себя, по сути, выше королевской власти. Граф Мирабо, один из депутатов, приложил немало усилий, чтобы предотвратить такое решение, но представители третьего сословия упорно стояли на своем, и Мирабо счел за лучшее возглавить это движение, если уж никак нельзя было ему противостоять…
Впрочем, от него уже мало что зависело. 20 июня депутаты Национального собрания обнаружили зал заседаний запертым (король не придумал ничего лучшего для выхода из кризиса) и тогда перешли в соседний зал для игры в мяч, где поклялись не расходиться до тех пор, пока у Франции не будет конституции. К ним присоединилась определенная часть дворянства и духовенства, скорее всего исключительно из желания досадить королю, не подумав, во что это может вылиться.
Король, тоже не вникнув в глубинную суть происходящего, признал полномочия Национального собрания, тем самым фактически заявив о своем отречении от престола монарха, по крайней мере, абсолютного. Но он еще мог занять место на престоле монарха конституционного. Мог, но не сделал ни одного шага в этом направлении.
Он открыто игнорировал заседания Национального собрания, занимаясь охотой и устраивая иные развлечения, имевшие целью продемонстрировать его полнейшее равнодушие к «высшей власти» и ее законотворческой деятельности.
Но и это само по себе не так уж страшно было бы, если бы Людовик XVI со свойственной ему неуклюжестью не стал бы стягивать к Версалю, где проходили заседания Национального собрания, воинские подразделения. Депутаты, узнав об этом, подняли большой шум, заявляя о том, что король готовит государственный переворот (!). Поистине депутатская наглость.