Play the Game
Автор: Keine Dort
Пэйринг: Йост/Билл
Рейтинг: NC-17
Жанр: Angst, POV Jost
Предупреждение: нецензурная лексика
| 1. PLAY - Блядь, я не понимаю. Пальцами - по сенсорной панели плеера. - Билл, да что такое? - Именно, что ничего. Он бросает плеер на диван и резко поднимается на ноги - и железные цацки на его шее со звоном ударяются друг о друга. Никто не спрашивает, куда он - какая на хрен разница, все равно не ответит, - но вряд ли это будет дальше, чем его номер в отеле. Потому что его и на другую сторону улицы без охраны не пустят. - Психованный, - Том устало вздыхает, подцепив плеер пальцами. - Совсем поехал. И я с ним согласен. Слава или ослепляет, или сводит с ума. Кажется, у нас запущен второй вариант - я смотрю, как задумчивость на лице Тома сменяется абсолютным непониманием, а потом он неприязненно, но как-то смешно морщится и снимает наушники. - Дэйв, ты знаешь, как это лечить? Он поднимается с дивана и вставляет iPod Билла в порт эппловской аудиосистемы, нажимает на воспроизведение, и из динамиков звучит такое старье, что сначала я не врубаюсь, что это вообще. Слышать это сейчас, спустя тридцать с лишним лет, просто дико, если только не для законченных меломанов. Но уж никак не для современных тинэйджеров. - Это… еще мюзикл такой был с их музыкой, да? - Том читает название группы с дисплея, и приподнимает бровь, взглянув на меня. - Недавно. Я киваю. Только вот каким образом попсовый альбом семидесятых годов умудрился оказаться в плеере Билла, известно одному ему - это после Нены-то, и еще десятка «тяжелых» исполнителей. - Кошмар какой, - заключает Том, вырубая музыку. - Пройдет, - я пожимаю плечами. - Может, ему надоело все остальное. Том отрицательно качает головой - и начинает читать названия альбомов, записанных на диск, и ничего, кроме треков одной и той же группы, там нет. Но на сорока гигабайтах места хватит еще хоть на шестьсот альбомов с любой дребеденью… - Так какого хрена? - удачно заканчивает мою мысль Том, значит, и сам думал о том же. - И чего он не понимает? Я ответил бы ему: знаешь, Том, клал я на вас обоих, если бы не деньги. По большему счету мне ведь все равно, чего не понимает твой брат - пока это не начнет вредить работе. Вы играете свои роли перед камерами, а я - перед вами. И если я заморачиваюсь на фигне вроде этой… Том, неужели ты думаешь, что мне это все действительно важно? …Но я молчу. Вы должны доверять мне. Это часть моей работы, и настраивать против себя своих подопечных не в моих интересах. - Спроси у него, - говорю я Тому. - А вообще, думаю, можно подождать пока. Думаю, можно ждать еще долго. В конце концов, не такая уж это проблема - ломка музыкальных вкусов, и беспокоиться стоит, только если Билл решит играть рок-н-ролл прошлого века. Впрочем… кто ему это позволит? Невольникам известности не так-то просто обойти людей, имена которых значатся мелким, нечитаемым шрифтом в under cover. - Не, я спрошу сейчас. Том выдергивает плеер из порта и, уходя, шутливо козыряет мне на прощанье. Я откидываюсь на диване, закрываю глаза, мать их, я так устал. С Георгом и Густавом проблем вообще не бывает - так с какого эти двое постоянно прибавляют мне ненужной работы? Если Билл начинает расклеиваться, Том бесится, если Билл впадает в гребаную депрессию, Том снова бесится, если Билл не приходит в норму за день, Том волнуется и - кто бы мог думать? - снова бесится! Только уже из-за того, что его младшенького все заебали. Если бы… …Ночью мы вылетаем. Я хочу спать, но мобильник разрывается от звонков, черт бы побрал тех, кто с первого раз не может понять требования. …Весь полет Билл не снимает наушники. Его профиль четко вычерчивается на фоне темного неба за иллюминатором, и на лице почти нет привычной краски. Бледный, усталый, тощий, с опущенными уголками обкусанных губ, покрытых бесцветной гигиенической помадой. Волосы лежат на плечах, челка закрывает глаза. И это называется парень. Не знай я этого, думал бы, что они - брат и сестра Каулитц. Том пытается растормошить его каких-то пять минут, но Билл только хмурится, и я вижу, как его наманикюренные пальцы давят на увеличение громкости. Том бросает на меня через проход угрюмый взгляд, но разве я могу что-то сделать? Разве я хочу этого? Я поднимаюсь с кресла, подхожу к близнецам и бесцеремонно сдираю с головы Билла наушники. - Том, ты охре… Он осекается на полуслове, увидев меня. Мне хватает пары секунд, чтобы, поднеся правый наушник к своей голове, узнать музыку. - Дэвид, отдай, - мрачно произносит Билл. - Ты оглохнешь, - я отключаю наушники от плеера, который он сжимает в руке, и сматываю провод. - Не лучшая участь перед концертом, согласись. - А что мне делать? - огрызается он. Избалованный маменькин сынок. - Ничего. Отдохни. Том исподтишка показывает мне «класс» на пальцах со своего места, но Билл все-таки замечает - боковым зрением, что ли? - и старший Каулитц получает по козырьку бесйсболки. - Дэвид, пожалуйста, - Билл делает акцент на просьбе. - Отдай. - Нет, Билл. У него взгляд, как у наркомана, которому нужна доза. Я сажусь на свое место, а он вскакивает на ноги, швыряет плеер на сиденье и быстро уходит глубину салона, хмурый и злой. Ребята провожают его удивленными взглядами. …Перед посадкой я решаю проверить, как там наша звезда рок-н-ролла. Это мог бы с успехом сделать Том, но засранец уснул. …Билл сидит в самом последнем ряду перед тяжелой занавеской, за которой располагается часть салона для технического персонала. - Мы скоро приземлимся? - спрашивает он с ходу. - Да, - я сажусь рядом с ним и отдаю ему наушники. - Не терпится по уши утонуть в фанатках? Он не успевает ответить, а я не успеваю среагировать. Объявляют предупреждение о посадке, и Билл вцепляется пальцами в мою руку, лежащую на подлокотнике между креслами. Отпущенные наушники соскальзывают с его колен и падают под сиденье. Я вспоминаю его интервью в журнале, он сказал, что боится летать. Типа у него сердце замирает. Я был стопроцентно уверен, что он специально преувеличил, но поди ж ты! К нам подходит стюардесса, а Билл даже не думает отпускать мою руку. - Пристегнитесь, пожалуйста, - эта дрянь в синей юбке и белой рубашке улыбается, хрен знает, что она там себе подумала. - Билл, ты слышал? - я поворачиваю к нему голову, а он недвижно сидит, закрыв глаза и прикусив нижнюю губу. - Убери руку, нужно пристегнуться. - Я не могу, - едва слышно произносит он. - Тогда открой глаза и помоги мне, - блин, я ведь не нанимался ему нянькой. - Где Том? - чуть ли не по-детски жалобно спрашивает Билл, стискивая мою руку, самолет сейчас пойдет на снижение, а этот идиот… Ему хочется ответить в рифму. Где, где. В кресле сидит, и ему не нужно терпеть звезданутого мальчишку с фобией. - Билл, нам нужно пристегнуться, - еще раз повторяю я, поборов желание силой отцепить его от себя. - Ты слышишь? Он кивает, еще крепче сжимая мое запястье. Неужели он вправду так напуган? - Ты отпустишь мою руку, и сможешь пристегнуться, - твою мать, какой идиотизм, это еще тупее, чем в фильмах-катастрофах. - Хорошо? - Да. Да, хорошо. Билл разжимает пальцы и дергает хвосты ремня, пытаясь сцепить их, но у него дрожат руки, и ничего путного не выходит. Вот он, наша звезда. Летать боится, мать его. Это же лечить надо. Мне приходится помочь ему, он немного успокаивается, но когда самолет начинает заметно тянуть вниз, Билл закрывает глаза, вжимается в спинку кресла и его пальцы слепо натыкаются на мои. Черт бы его побрал. Я позволяю ему сжать мою ладонь, он переплетает наши пальцы, он что, не въезжает, что я не Том? Его ногти впиваются в тыльную сторону моей кисти. Я смотрю, как размеренно поднимается его грудь, он дышит ровно и глубоко, а у меня ладонь начинает неметь от его хватки. Вот уже не думал, что в нем столько силы. …Его пальцы расслабляются, только когда самолет садится на взлетно-посадочную полосу. - Все? - я освобождаю свою руку, и вижу вмятины от его ногтей на коже. - Я свободен? Он открывает глаза. И, кажется, до него только что дошло. - Дэвид? - он отводит взгляд в сторону. - А. Извини. Я думал… Что это был Том, бла-бла-бла. - Да все в порядке, - я дружески опускаю ладонь на его костлявое плечо. - Не забудь поднять наушники с пола. И хрен знает, чего он там плетет мне в ответ. Я уже не слышу, и, сойдя с трапа, вижу, как Билл, размахивая тощими руками, тыча пальцем в сторону самолета, втирает что-то братцу у турового автобуса. Том спокойно выслушивает его. Оборачивается, видит у трапа меня, и Билл обхватывает себя за плечи руками. - …уже на земле, Билл, - я подхожу к ним, похоже, Билл еще не отошел от полета. - Успокойся. Том улыбается, Билл вяло дергает уголком губ, потом выскребает из кармана узких джинсов плеер и надевает наушники. И, уже не обращая внимания ни на что вокруг, поднимается в салон автобуса к ребятам. - Я должен был сидеть с ним, - Том разводит руками, обращаясь ко мне. - У тебя нет зажигалки? Я засрал куда-то свою… Я протягиваю ему зажигалку, в контракте только Биллу запрещено курить, и Том пользует свою свободу во все щели, выкуривая едва ли не по пачке в день. - Спасибо, - он щурится на солнце и напяливает бейсболку. - Мне кажется, с ним действительно что-то не так. Последнюю фразу он выпаливает быстро, всмятку, и удирает в автобус, надеясь, что я буду ломать голову над поведением Билла. Нет… Я знаю, они действительно доверяют мне. Иногда мне даже бывает весело с ними. Но тридцать два и шестнадцать… Принцип «свой в доску» - это для журналистов и группы. И тот, кому нужно, понимает это, но только не эти мальчишки. 2. REW Я помню, как первый раз встретился с ними. У Билла были нормальные короткие волосы и дебильная деревянная челка на пол-лица, и морду он малевал куда меньше, чем сейчас; в одежду Тома можно было запихнуть их обоих, но никак не всех четверых. Что до Георга и Густава… Бэкграунд группы, почти неизменный, почти незаметный, почти незаменимый. Я бы звал их G&G. Чтобы особо не утруждать себя. С бэкграундом проблем и тогда не было. С Томом тоже оказалось весьма просто сойтись. Он шутил и язвил, я отвечал тем же. Билл оказался занозой в заднице. Я тогда думал, с тщедушным крашеным созданием вопросов не будет. С виду куда гаже смотрелся Том, но я ошибся. Билл оказался избалованным, упрямым, эгоистичным, мелочным, вспыльчивым, обидчивым, чересчур гордым и еще черт знает каким - словом, последней дрянью, которая только может попасться продюсеру. Не хочу то, не хочу это, не буду так… Он задолбал своими капризами в первый же месяц. И до сих пор. Биллу не нравится, как ему красят глаза визажисты. Я мог бы удивляться, как раньше всплывала только часть его дрянного характера, но удивляться здесь нечему. Он присматривался. И когда понял, что стоит кучу денег, что любые его желания исполняются, вывалил наружу все свое дерьмо. Его нарисованной красотой восхищаются только те, кого не касаются его «я хочу». Я думаю, тех самых визажистов уже тошнит от его капризной морды, так что его решение краситься самостоятельно избавило их от мучений. Я понимаю. Многие талантливые люди эгоцентричны. Может быть, в душе Билл и ранимый, но его нарциссизм застопорился в стадии апогея. …Моей первой победой было уничтожение его ебанутой прически. До этого никто не мог повлиять на его внешность. Я ведь знаю, Билли, я разговаривал с твоим врачом и видел на стоп-кадрах съемок, как у тебя чуть-чуть, совсем немного косит левый глаз. Как раз тот, на котором челка. …Ему было ничего противопоставить. "Я хочу", - начинал он, а я добавлял: "Совсем окосеть". Том смеялся. Да, он любит брата, но его тоже иногда доставало долбаное упрямство Билла. Так Билл убрал свою челку. А потом нарастил волосы, как у девки, в знак протеста, что ли… не знаю. Жаль, что это была моя единственная победа - а он запомнил. Понял, что спихнуть меня будет не так просто, как визажистов. …Если вообще возможно. Кроме Билла, ни у кого нет претензий ко мне. Да я и не думаю, что это именно претензии. Если нужно, я могу сделать ему поблажки. И Биллу это нравится, что бы он себе ни думал на эту тему. 3. PLAY В автобусе Билла продувает. Он виноват сам - открыл ползунок окна и уселся на самом сквозняке. Кондиционера ему было мало, видите ли. Итог - тридцать семь и пять за каких-то три часа. Такой слабый иммунитет. …Перед выступлением его накачивают антибиотиками и энергетиками. Мы все знаем, что через два-три часа получим вместо нашей звезды разъебанный хлам, но отменять концерт - безумство. Даже Билл это понимает. И концерт проходит at the one breath. Без зацепок. Билл скачет по сцене, как заведенный, песня за песней, импровизации вплетаются ненавязчиво, словно так и задумано, я отсчитываю время до конца, еще десять… нет, девять минут. Одна песня. Звезда в ударе. Он вытирает лоб рукой на гитарном проигрыше, лыбится, задрав голову, и, блядь, я узнаю игру с микрофонной стойкой. Всего несколько характерных движений. Легко вспомнить. Вместо гитары. У него лицо так напряжено, будто он действительно играет. Вместо трости. Финальные аккорды. Он вскидывает правую руку вверх, рубашка задирается, открывая впалый живот, и джинсы, кажется, готовы затрещать на раздвинутых ногах. - Вы не думаете, герр Йост, что это… - я слышу голос за спиной, и мне все равно, кто его обладатель. - Да. Именно. Я ухожу из операторской будки, мысленно матерясь. Наша Золотая Детка охренела, не иначе. …Он раздает автографы. Если убрать ограду и охрану, его порвут на части. Мечту пидорасов и предмет вожделения фанаток. Он похож на исполнителей j-roсk’а. На самом деле, он мог бы быть какого угодно пола. Хоть вообще бесполым. Главное, чтобы это так же приносило деньги. После автограф-сессии нет смысла ему что-либо втолковывать. Да и никому из группы вообще, хотя, разумеется, наша суперзвезда устает больше. Он на автомате пишет «Билл» на протягиваемых ему плакатах, календарях, журналах, майках, коробках из-под дисков, думаю, он уже мало что соображает, судя по восторженно-тупому взгляду. G&G уходят первыми, ровно по часам, Том поднимается из-за стола, а Билл лениво, придерживая микрофон кончиками пальцев, с бессмысленной улыбкой заявляет: - Я остаюсь еще на десять минут. Больной. Том колеблется, ему явно хочется втихую слить, но он знает, скоро его маленькому Билли будет очень хреново. И он остается. …Через десять минут все заканчивается. И действие полунаркотических лекарств тоже неумолимо сходит на нет. Билл выпускает черный маркер из пальцев и закрывает густо накрашенные веки, опираясь об стол локтями. Я знаю, сам он не встанет. Я похожу к нему и помогаю подняться на ноги, Том поддерживает его с другой стороны. Охрана идет впереди и позади нас, а он виснет на мне, цепляясь пальцами за куртку. - Как я? - выдыхает он мне на ухо. Как дерьмо, Билл. Но он сейчас не об этом. - Много хочешь, - отвечаю ему я, мы в автобусе, и он обессилено сползает на первое попавшееся сиденье. - О, бля, спаси меня, - бредово шепчет он, засыпая. Я оставляю его на попечение врачу и братцу, автобус трогается с места, и, наблюдая, как наша костлявая звезда переваливается на бок на разложенном сидении, я думаю, что эта маленькая дрянь устраивает меня только в раздолбанном виде. …Еще один концерт - и тур закончится. Начнутся студийные аудио- и видеозаписи. У Билла ломается голос - нам еще повезло, что основной кошмар пришелся не на гастроли; и «Кричи-2005» девчачьим голосом становится неактуальным. Больше того, новый голос - причина перезаписать альбом, а перезаписанный альбом - это неплохой доход. Да, малыш, на тебе делают если не охуенные, то вполне приемлемые деньги. И, потом, «Спаси меня» бестолково висит без клипа. …Ночь спустя звезданутому становится совсем дерьмово. Менеджеры прекрасно понимают, чем обернется перенос или урезка концерта, а врач отлично знает, чем будет для Билла еще один лекарственный non-stop. У нас двадцать восемь часов на то, чтобы принять решение, хотя оно и без того предельно ясно. Том сидит на кровати в номере брата, и нервно треплет один дрэд из своей швабры. С лица Билла смыта краска, волосы спутанные, ресницы слиплись и синяки под глазами просто ужасны. - Дэвид, - Том отводит напряженный взгляд от лица своего близнеца. - Концерта ведь не будет? - Это не решенный вопрос, - я подхожу к окну и смотрю на улицу, мать его, нашел время заболеть. - Он не сможет выступать, ты же сам видишь, - прямо заявляет Том. - Я понимаю, придется выплатить неустойку, но… Вот именно, но. Мы подвесим его на ниточки и будем дергать, как марионетку, если понадобится, Том. - Ты не знаешь, что это за сумма, - говорю я ему. - Твоего брата придется поставить на ноги до завтрашнего вечера. - Но… - Поверь мне, не один я решаю. Том молчит. - Потом мы дадим ему неделю отдыха, - обещаю я. - Он оправится. Я не лгу. Недели действительно хватит. Билл просыпается в обед, его заставляют принять какие-то лекарства и он снова засыпает. Мы работаем над тем, как перекроить концерт, чтобы разгрузить Билла. Вечером у него тридцать семь ровно, но это только благодаря жаропонижающим. Он еле держит ложку в руке, апатично ковыряясь в йогурте. В конечном счете две песни заменяются инструменталом, где присутствие Билла не нужно, о большем и думать не имеет смысла - большее просто невозможно. А вот от репетиции приходится отказаться. Только проверка и настройка аппаратуры. …Когда я захожу в гримерку, наша тощая звезда красит губы. У него дрожат руки. Не знаю, как он намалевал себе глаза; сквозь слой штукатурки проступает испарина. Дерьмово. - Не запори хотя бы основные песни, - бесстрастно говорю я ему, а он не отвечает, по десятому разу нанося блеск. Перед выходом ему в руки впихивают стакан с какой-то мутотой, он морщится, но пьет. - И забудь о микрофонной стойке, ты понял? Он оборачивается на меня. Поджимает губы, а потом едко выплевывает: - Иди на хрен, Йост. Дрянь. Первую половину концерта я слежу за сценой. Все идет неплохо, он не путает слова, не спотыкается, и, в целом, выглядит как надо. За пару минут до первой инструменталки я ухожу на бэкстейдж. …Его переодевают, натягивают сухую футболку, он еле застегивает очередные узкие джинсы и садится к зеркалу пудрить морду. - Фак… Тушь потекла, детка? Билл матерится, не стирая, запудривает потек и бросает кисточку на столик. Закрывает лицо руками, и сидит так, пока ему снова не приходится выйти на сцену. На подражательство и выебы со стойкой у него уже не хватает сил. Последняя песня идет с надрывом, он почти не двигается и цепляется рукой за стальную трость стойки. Давит из себя долбанное «Спаси меня, только ты и я, без тебя меня нет» и прижимается лбом к микрофону. Если он сейчас шлепнется на пол, вопящий зал оценит это как часть шоу. И я оказываюсь прав. Билл сползает на колени и упирается рукой в пол, зал беснуется, и я понимаю - пиздец будет, когда крашеная дрянь и через десять минут не встанет на ноги. Я ору главному осветителю, чтобы вырубили все прожекторы. Там, на сцене, Том того и гляди сорвется к братцу. Секунды кажутся минутами. Потом прожекторы начинают гаснуть. Центральный. Боковые. Экран за спинами ребят. Осветитель въехал в суть. Я облегченно выдыхаю, только когда сцена полностью погружается во тьму. 4. REW Момент из жизни. Афтерпати. Прошлый год. Билл только нарастил волосы, я помню, они бесили его первое время - мешались, путались, клеились к губам. Бля, а чего хотел, придурок? Идеальную прическу? …Кажется, мы пили за удачно проданный альбом, два сингла и награды. Каулитцам было по пятнадцать, естественно, Том плевать хотел на алкогольные запреты, Густаву и Георгу было уже официально можно, а суперзвезда не захотела оставаться в меньшинстве. Они набухались вдрызг. У Билла заплетался язык. В таком сраном виде я не видел его никогда раньше. Он ржал, ронял стаканы, пихал локтем Тома, найдя что-то охрененно смешное в пустой бутылке пива. Меня тошнило от этой компании. - Дэ-эвид, - тянул Билл со своего дивана. - Бля. Что это значило, думаю, не знал и он сам. К двум ночи он соскребся с дивана и сшиб со стола пиво, тупо заржал, сгибаясь пополам от смеха, и, шатаясь, поплелся в туалет. Он бы рухнул и расквасил морду, если бы я не довел его. - Оу, йо, - пьяно бубнил он, вися на мне. «Йо» могло быть чем угодно, хоть сокращением от моей фамилии, от Билла несло перегаром и потом. Он усиленно дышал мне в шею, пока я открывал ногой дверь туалета. - Шшш… Я отлично помню, как он вцепился в мою руку пальцами, не позволяя включить свет. Я отлично помню, как он прижался ко мне угловатым, костлявым телом и ткнулся мокрыми губами мне в подбородок. Блядь, я тогда думал, что сблюю на полном серьезе. В туалет я впихнул его за шкирку, и, кажется, там он все-таки навернулся. …Это не было для меня шоком. Билл выглядел и вел себя, как капризная девка, а чего еще можно было ожидать от пятнадцатилетнего ублюдка, из которого мать, похоже, осознанно растила дочку? Но ощущать на себе такое дерьмо отвратно в принципе. Больше ничего подобного не случалось, но гребаный осадок остался - думаю, и у Билла тоже. Не знаю, пидор ли он в самом деле. Нет, скорее всего, а по пьяни, с его-то подростковой гиперсексуальностью… да будь он хоть какой ориентации …Он все равно остается самовлюбленным засранцем, с которым мне приходится работать. 5. PLAY Студия пустует в ожидании перезаписи. Только Билл уже не болеет. Неделя прошла, но он мстит за два последних концерта. Валяется в своем номере, отказывается принимать лекарства и жрет чипсы с медом и вареньем. Ворча и скандаля, он заявляется в студию на второй день простоя, и полчаса мнет одну и ту же песню. - Я устал, - капризно заявляет он спустя еще десять минут. Он садится на стул, выуживает мобильник и звонит матери. - Это надолго, - говорю я звукорежиссеру, поглядывающему на часы. - Продолжим через полчаса. Он уходит из будки, а Билл начинает лениво раскачиваться на стуле, отталкиваясь от стены ногами. - Мам, да не нужно, зачем ты будешь себя утруждать, - говорит он матери по телефону. - Мне уже лучше, только температура по вечерам поднимается, а ведь нужно уже двигать к студии… В его голосе звучит наигранная обеспокоенность. Маменькин сынок. По разговору я понимаю - Симона собралась навестить драгоценного Билли, но в его планы это никак не входит. Уж она-то сразу поймет, что он симулирует. - Да нет, мам, все в порядке, - он смотрит на меня сквозь стекло будки, и его губы растягиваются в улыбке. - Хочешь, я дам тебе поговорить с нашим продюсером, он то же самое скажет. Дрянь. Ясное дело, что Симона отказывается; Билл рассказывает ей о концерте, и несколько раз я замечаю на его лице искреннюю улыбку. Так он еще больше похож на девку. - Видишь, я тебя не сдал, Дэвид, - он подтягивает микрофон к себе и отклоняется на стуле так, что задние ножки встают на ребро. - А что ты? Я вообще не понимаю, о чем он говорит. - Ну, я пойду, - заключает он. - Все равно ведь некому меня слушать. Я включаю громкую связь, чтобы остановить его, но паршивец уже за дверью. И когда выхожу в коридор, лифтовые двери на противоположной стене закрываются, и в быстро уменьшающийся просвет я вижу его серую футболку и джинсы. Сбежал. Я вызываю лифт, но как назло, второй только что проехал мимо. Я звоню на его мобильник. Слышу, как мелодия начинает играть в студии. За Биллом дверь осталась открыта. «Мой Сказочный Король», мать его. - Билл с тобой? - спрашиваю я у Тома, набрав его номер. - Неа, - отзывается он. - А что случилось? - Сбежал из студии. Встретишь - передай, чтобы немедленно вернулся. Я отключаю связь. Где его искать? Два десятка этажей, четыре бара, дохрена студий… Сказать начальнику охраны, чтобы не выпускал Билла из здания, если тот вздумает погулять. Это все, что я могу сделать. …В холле я встречаю двоих ребят из знакомой группы - год назад мне предлагали работать с ними. Товар оказался паршивым для европейского рынка, но для внутреннего - вполне сгодились. Я спрашиваю, видели ли Каулитца. - Билла? - похоже, мне везет. - Он в лайв-студии на седьмом, с Нэнси. Откуда он знает их клавишницу? Я поднимаюсь в студию, мать их, надеюсь, они еще не трахаются там. …Она играет, он поет. Детский сад, мля. Оба не замечают меня за чуть затемненным с внешней стороны стеклом звукорежиссерского пульта. Наша детка поет на английском. Я удивлен тем, насколько мягким оказывается его произношение. Том говорил, это кошмар? Я усмехаюсь, похоже, что действительно так. Но то, как старательно Билл выводит текст тридцатилетней давности мне нравится. Если востребованность ТН будет расти, стоит задуматься об англоязычном альбоме. - Каулитц, твоя запись в другой студии. Громкая связь на двадцати - это действительно громко. Он вздрагивает и резко оборачивается. - Тебя ждут уже двадцать семь минут, - я готов надавать ему по морде, пока мы ждем лифт. - Ты еще не настолько ценен, чтобы заставлять ждать и искать тебя. В лифте он прислоняется плечом к зеркальной стене, ведет ладонью по хромированному поручню в мою сторону и улыбается, наивно заглядывая мне в глаза. - Почему? Лифт останавливается. Я выхожу, не ответив на его тупой вопрос. …К вечеру Билл наконец снисходит до того, чтобы исполнить «Кричи» безукоризненно, и мы едем в отель. Он слушает плеер, безучастно глядя в окно машины, и на ощупь выдергивает нитки из обтрепанных краев дыр на своих джинсах. Нервничает. Я звоню клипмейкеру. Сценарий в доработке. Контракт? Да хоть завтра, только сценарий доделай, козел. …У Билла звонит мобильник. Он не слышит. Музыка в его наушниках играет так громко, что я слышу слова. Он пел это в студии. Я хлопаю его по плечу, он поворачивает ко мне голову и его взгляд бессмысленный и пустой. - Что? - спрашивает он, стягивая наушники на шею. Думаю, он еще не оглох, мобильник услышит. - Да? - говорит он в трубку. - Да, Том, мы уже едем. Нет, все хорошо. Не волнуйся. Примерный братишка, бля. Вся его спесь и гадливость пропадает в общении с Томом, и я думаю, какого хрена он строит из себя последнюю суку. Или не так? Наша детка никогда не делает неприятно себе, а Томми его близнец, его копия, такой же, в конце концов, как и он сам. Разве что той самой спеси и самовлюбленности меньше. …Том вообще носится с ним больше, чем все остальные. Я не знаю, как у засранца хватает терпения. Утром близнецы опаздывают. Пять, десять. Пятнадцать. Двери в их номера открыты, Билла нет у себя, и я захожу к Тому. Они оба сидят на кровати. Билл - спиной к двери, уткнувшись лицом брату в плечо. Том гладит его по узкой сгорбленной спине, и, увидев меня, едва заметно качает головой. Что, наша Золотая Детка разревелась, Том? Неужели критические дни? - Мы должны быть в студии через десять минут. Мне нет дела до игры в молчанку. Билл тут же вскакивает с кровати и, глядя себе под ноги, вылетает из номера. Я слышу, как захлопывается соседняя дверь. - Что с ним? - спрашиваю я у Тома. - Не знаю. Врет? Хрен поймешь. …В студии Билл не возникает, не жалуется, не скандалит. Открывает рот только тогда, когда надо петь. Я удивлен. Всегда бы так, мать его, и, может, он не затрахал бы мои нервы. К концу дня мне кажется, что это все гребаный сон, или, что еще лучше, Билла подменили марсиане. Бля, как чушь лезет в голову. Но три дня спустя это начинает беспокоить, Том срывает злость на ком попало, с какого-то хрена достается G&G, и в результате Густав перестает разговаривать со шваброй, а Георг просто уходит из студии. Группа придурков. Сраный детский сад. Или ад, что точно вернее. Мне приходится отменить запись на весь день. …Билл до вечера торчит в номере, запершись. Даже братцу не открывает. Я думаю, придурка надо было лечить с детства. Не знаю, от чего. От синдрома Билла Каулитца. Будь я моложе на десять лет, бросил бы все это на хрен. Он открывает дверь пол одиннадцатого. Мне. После того, как вместо нотаций и угроз я сказал «нам надо поговорить, Билл». Надрался. Это ясно сразу - по нечетким движениям, взгляду, голосу. - О чем? - с порога спрашивает он. О чем? А о чем разговаривают с сумасшедшими? О том, что их интересует. Посмотрим. В его номере играет «Queen». Что же еще, как не это. - Почему ты стал слушать эту музыку? - Что? - переспрашивает он. - Мне нравится. Нравится. Черт. Я не психоаналитик. Я продюсер. Стоило раньше задуматься о том, что в штате не помешал бы психолог. - Я никогда не смогу так. Билл садится на пол. Черт бы его побрал. Если он думает, что никогда не добьется такой популярности… это не просто хреново. Это очень хреново. - Тебе еще только шестнадцать, - напоминаю я. - А им было под тридцать, когда они стали известны во всем мире. - Я не о том. Он мнет в пальцах вкладыш от диска. Я понимаю, что начинаю въезжать. 6. REW Все эти фотографии - на промо-вечеринках, в клубах, на церемониях награждения. Том всегда фотографировался с девушками. Билла объектив ловил с парнями. С ухоженными, смазливыми парнями и мужчинами в возрасте. Я думал, какая на хрен разница, с кем фотографируется наша звезда. Они такие же поклонники. У них те же деньги. А придурку ясно, что им нравится наш инфантильный накрашенный вокалист. И похрен, даже если Билла в самом деле интересуют мальчики. Главное - это не должно всплыть в прессе. Фредди Мерькюри однажды сказал, что у него не было женщин последние - десять? Двадцать? - лет. Не в том смысл. Он говорил, газеты кричат - о, а здесь Фредди Меркьюри заявил, что он гей, это ведь так модно! Только Билл Каулитц не Меркьюри. И даже не Джордж Майкл. Ему этого не простят. 7. PLAY - Но ты не поймешь. Он закрывает лицо ладонями. Не пойму, детка? С чего ты взял? Разве что помочь не смогу. - Ты не поймешь. Заклинило. - Попробуй, Дэвид, пожалуйста, - он поднимает на меня больной, блестящий взгляд, и протягивает руку к моей ноге. - Вдруг… У меня скулы сводит от отвращения. Он обнимает меня за ноги, стоя на коленях, сраный сучонок, я хочу отшвырнуть его, но с его психикой это неизвестно чем обернется. Я не хочу остаться без работы. Гребная куча фанаток не переживет самоубийства Билли Каулитца. Или того, что он окончательно свихнется. - Ты же не против, да? У него дрожат руки. Он весь дрожит. Жалость - последнее, что я должен чувствовать. Но я чувствую. И то, что если я трахну его, он станет покладистей. - Встань. Я поднимаю его на ноги, сжав запястье, он морщится от боли и кладет свободную руку мне на плечо, прижимается вплотную, сбивчиво дыша. Не веришь в счастье, детка? - Пожалуйста, - лихорадочно шепчет он, прикрыв накрашенные веки. - Пожалуйста, Дэвид. Он прижимается губами к моему рту, целует, и у него такие мягкие губы. Нежные. Хочешь, так получай. Я закрываю дверь номера на замок и возвращаюсь к нему, стоящему посреди комнаты с опущенными, как плети, руками. Одежду - на хрен. Не думал, что тощий, дрожащий Билл Каулитц может возбуждать. Я целую его, глубоко, с языком, кусаю губы, и он вцепляется в мои плечи, пока я шарю руками по его телу, избавляя от футболки, джинсов, всех его колючих цацок на руках и шее. - Дэвид… Он выгибается и трется об меня, едва держась на ногах. Я хочу его. Этого костлявого мальчишку. Односпальная кровать - слишком узко. Но с его худобой это не смертельно. Он стонет, бессвязно умоляет, беспорядочно гладит меня по спине, плечам, по лицу… Блядь, и все-таки он красивый. Со всей его капризной мордой. Я растягиваю его двумя пальцами, наверное, ему будет больно без смазки - но это херня. Переживет, если так хочет. - Дэвид, Дэвид, Дэвид… Он кусает губы, когда я вхожу в него. Тугой. Я зажимаю его рот ладонью и делаю это резко, мать его, мне самому больно, а он болезненно выгибается, и краска стекает по его щекам вместе со слезами. Остановиться. Пусть привыкнет. Он смотрит на меня, замирая, и я чувствую, как бешено колотится его сердце. Потом Билл закрывает глаза. Выдыхает с тихим стоном, когда я подаюсь назад, и облизывает опухшие губы. Шестнадцать и тридцать два. Больше я не думаю об этом. …Мне приходится затыкать его поцелуями. У него закатываются глаза, встрепанные волосы липнут к мокрому лбу и щекам, и внутри у него так тесно, так узко, что сносит крышу. Он весь мокрый. Я тоже. Когда он вдыхает, четко обрисовываются ребра, а бедренные косточки торчат так, что мне кажется, они могут прорвать кожу. Я сжимаю в кулаке его член, и он кончает, приоткрыв рот в беззвучном стоне. Еще немного. Все. Я наваливаюсь на него, выравнивая дыхание. У нашей детки то же самое получается плохо - ему тяжело, но он не говорит об этом. Просто лежит подо мной, у него подрагивают ресницы, и кончики пальцев правой руки гладят мою спину. Он такой тощий, что в меня повсюду упираются его кости. - Только не уходи, - тихо просит он. - Останься. Пожалуйста, Дэвид. Я откатываюсь в сторону, насколько это позволяет ширина кровати, и подтаскиваю Билла к себе, иначе он наебнется на пол. Мой мобильник остался на полу в кармане джинсов. Я беру с ночного столика телефон Билла и ставлю будильник на шесть утра. Думаю, в такое время все еще будут спать. Сейчас у меня нет никакого желания идти к себе в номер. Вообще идти. …Каулитц уже спит. Я натягиваю на него и себя простынь и выключаю ночник. Детка прижимается щекой к моему плечу. Если он влюбился, это пиздец. А похоже, так оно и есть. 8. STOP Когда я тянусь за телефоном, чтобы отключить будильник, Билл морщится во сне и утыкается носом мне в шею. Я сажусь на кровати и тупо смотрю на тонкую нить жилки на его запястье, на синеватую кожу вокруг нее. Он приоткрывает глаза. Сонный, мать его, ресницы слиплись, и краска свалялась в складках век. - Уже пора, Дэвид? Черт, не нужно было так кусать его губы. Слишком заметно. - Тебе - нет. Я поднимаюсь с кровати и одеваюсь, расчесываю растрепанные волосы перед зеркалом. Билл смотрит на меня в отражении. - Это ничего не значит, да? - с жалким отчаяньем спрашивает он. Я кладу его расческу на комод под зеркалом. - Посмотрим. Я уверен, что он не будет отвечать - но уже у двери слышу за своей спиной шум. - Что это значит? - Билл хватает меня за руку. - Почему? Что за тупые вопросы. Я смотрю, как он сжимает на своей тощей груди простыню, в которую замотан так, будто я не видел его голым. - Не выводи меня из себя, и я посмотрю. На его лице появляется гордое выражение, уголки губ чуть дергаются вверх, но через секунду он опускает взгляд, пересилив себя. Да, детка, есть вещи, в которых тебе не будут потакать. А ты не глупый, поймешь. - Без двадцати восемь ты должен быть внизу, - напоминаю я ему. Он отпускает мою руку и смотрит мне в глаза, чуть опустив голову. Я знаю, чего он хочет. Я целую его, притянув за слипшиеся от лака волосы, не так уж противно, если думать о нем как о красивой вещи. Вот только не нужно прижиматься лбом к моему лбу, детка, едва слышно дыша, и гладить мои скулы кончиками ухоженных пальцев. - Дэвид, ты… - Постарайся не опаздывать. Я открываю замок на двери номера и выхожу в коридор. …Билл не опаздывает. В семь тридцать пять он спускается в холл, где нет еще ни его братца, ни G&G. - Что это с тобой сегодня? - смеется Георг, увидев его. - Что? - Билл улыбается, оглядывая себя. - Да все вроде так же. 9. OFF Это просто. Теперь - да. Уже скоро. Если я попрошу, он что угодно сделает. |
Оставить комментарий Перейти к списку фанфиков
|
|
|
|
|
|