В процессе создания большинства своих произведений Н.С. Лесков опирается на народное восприятие действительности, что придает красочность и в то же время простоту его произведениям. Фольклорное наследие в творчестве Н.С. Лескова имеет разные формы и обретает совершенно новые функции. По большей части творчество Н.С. Лескова направленно на воссоздание народного духа, его целостности и традиций. Писатель руководствовался высокой целью, которая состояла в «отыскании в жизни и отображении в литературе различных проявлений типа праведника, существованием которого, по убеждённости писателя, только и может быть прочной и верной вся жизнь на земле» [Дунаев; 539]. По мнению писателя, жизнь без праведника невозможна. B paccкaзax o «праведниках» главное внимaниe Лecкoвa cocpeдoтoчeнo нa людяx, кoтopыe и в caмыx нeблaгoпpиятныx жизнeнныx ситуациях сохраняют cвoю духовную самобытность, независимость характера, a главное — активно творят добро, вступая в неравный поединок c общим порядком вещей. Писателю важно убедить своих читателей, теряющих веру в идеалы, в том, что люди подобного духа — не плод его художественной фантазии, они действительно существовали в русской жизни даже в самые тяжкие ee исторические времена. Лесков объясняет загадку этого феномена «очеловеченной личнocти». Это естественные влечения собственного сердца и живой пример тех людей большой и сильной души, которыми издавна богата народная среда. «Искусство должно и даже обязано сберечь сколь возможно все черты народной красоты», — писал Лесков в статье, посвящённой древним житиям, и последовательно осуществлял этот основополагающий принцип своей эстетики в paccкaзax o «праведниках». B народной психологии, пo убеждению писателя, находят воплощение наиболее плодотворные тенденции общечеловеческой культуры. Поэтому в непосредственных душевных влечениях любимых героев писателя зачастую проступают и обнаруживают свое сродство постулаты народной морали, евангельская заповедь и сентенция древнего мудреца. Tpeзвo пpeдcтaвляя ceбe cooтнoшeниe сил, Лесков не случайно сообщает порой характерам своих любимых героев налет чудачества. Как ни велики те житейские тяготы, кoтopыe должно претерпевать «праведники», главный акцент в трактовке их характеров ставится автором не нa их страданиях, a нa обнаруживаемой ими необоримой нравственной силе, свидетельствующей o чрезвычайно высоком нравственном потенциале личнocти каждого из них. Укоренённость лесковских героев в национальной жизни отнюдь не означает пассивного подчинения налаженному общественному механизму. Напротив, господствующие воззрения и нравы нередко противоречат тому идеальному миропорядку, который присутствует в сознании лучших героев Лескова. Эти люди озабочены тем, чтобы в реальности всё более явно проступали черты должного, и именно на это они направляют свою деятельность. Изучением явления праведничества именно преимущественно у Н.С. Лескова занимались многие исследователи: Дунаев М.М., Хализев В., Кашкарева А.П., Щелкунова А.С., Тарасов А.Б., Данилова Н.Ю., Михеева Н. И., Сухачев Н. Л., Туниманов В.А. В результате глубокого исследования творческого наследия Н.С, Лескова им удалось выявить черты, свойственные именно героям-праведникам. Современное лескововедение структурирует понимание праведничества: в них оно определено, имеет свои отличительные черты и особенности и в некоторых работах выделяются даже несколько пониманий праведничества. В качестве точек соприкосновения работ современных исследователей в плане характеристики героев-праведников можно выделить следующее:
- неразрывная связь с истиной и возможность обретения себя в ней;
- погружение в глубины души главного героя при помощи изображения его реальной жизни – более возвышенной и идеальной;
- достижение полного нравственного и духовного равновесия с опорой на собственное чувство морали;
- отрешенность по отношению к вещам материального мира;
- чувство справедливости и чувство долга перед людьми;
- сострадание;
- борьба за народную правду.
В произведениях Н. С. Лескова особое место занимает тема народа, национального характера, народной жизни, в связи с чем писатель обращался к традициям устного русского поэтического творчества. Исследователями определено взаимодействие лесковского «сказа» как манеры повествования с особенностями фольклорной поэтической речи (например, в монографиях Б. С. Дыхановой и Е. В. Тюховой). Все эти моменты мы можем наблюдать в цикле о праведниках Н.С. Лескова. Автор, задумавший это единство образов, прекрасно понимал, кого именно он хочет показать читателю и донести мысль о том, что такие люди существуют. Но понимают ли это явление остальные персонажи произведений Н.С. Лескова? Нет, потому писатель так же стремится показать особенности восприятия простыми людьми праведников и то, как они их для себя трактуют. Безусловно они для себя стремятся объяснить неизвестное через известное, таким образом, герои праведники «обрастают» особенностями и чертами свойственными персонажам устного народного творчества и погружают их в соответствующие более понятные и объяснимые для них фантастические условия.
Актуальность данного исследования определяется востребованностью в современной филологической науке исследований междисциплинарного характера, интересом к способам и средствам художественного воплощения характера в творчестве Н.С. Лескова. Кроме того, тема праведничества и ряд произведений Н.С. Лескова, посвященных героям-праведникам, входят в школьную программу по литературе.
Научная новизна связана с попыткой проведения целостного анализа образа героя-праведника Н.С. Лескова в аспекте выраженности в них фольклорного начала как с точки зрения автора, так и с точки зрения других персонажей, что создает фантастическую и сверхъестественную атмосферу и среду обитания. Материалом для рассмотрения стал рассказ «Несмертельный Голован.
Объект исследования – фольклорные черты, проявляющиеся в образах лесковских праведников, а также в произведениях в целом.
Предмет – особенности влияния фольклорного начала на формирование образа героя-праведника в произведении Н.С. Лескова.
Цель – выявление фольклорных черт образов праведников, возникающую в связи с этим фольклоризацию образов других персонажей, жанра, хронотопа.
В ходе работы применялись сравнительно-исторический, сравнительно-типологический, сравнительно-сопоставительный методы исследования.
Нередко автор в момент создания литературного персонажа, при его описании, использует призму народного восприятия. Такие персонажи не просто окутаны легендами, имеющими в своей основе реальные события, но имеют с ними неразрывную связь – без них немыслим образ героя. В повести Н.С. Лескова «Несмертельный Голован» как раз подобным персонажем является главный герой - Голован, т.к. он, по мнению народа, наделен чертами сверхъестественными, более присущими фольклорным персонажам. Фантастические черты в образе Голована прослеживаются на протяжении всего повествования: во внешности, характере, внутренней морали, поступках, образе жизни. В начале повествования мы можем обнаружить, что некоторые особенности, составляющие образ Голована, схожи с народными представлениями о богатыре: - внешность: «Лицо его, с чрезвычайно крупными чертами, врезалось в моей памяти с ранних дней и осталось в ней навсегда» [Лесков, 1973; 386], «Он был смугл, круглолиц, с голубыми глазами, очень крупным носом и толстыми губами. Волосы на голове и подстриженной бороде Голована были очень густые, цвета соли с перцем. Голова была всегда коротко острижена, борода и усы тоже стриженые» [Лесков, 1973; 387]; - рост, телосложение: «В нем было, как в Петре Великом, пятнадцать вершков; сложение имел широкое, сухое и мускулистое» [Лесков, 1973; 387], «Могучую грудь «несмертельного» покрывала одна холщовая рубашка малороссийского покроя» [Лесков, 1973; 388]; - внушительная физическая сила, бесстрашие: Рассказчик приводит случай из детства, когда Голован путем невероятной ловкости и силы, спас его от смерти, еще совсем маленького: «Надо всем этим стояла огромная человеческая фигура с огромною головою, и она взяла и понесла бешеного пса. Во все это время лицо человека улыбалось» [Лесков, 1973; 387], здесь же следует упомянуть с какой отвагой Голован бросился на борьбу с заболеванием в ключевом моменте произведения. Также описанию героя присуща гиперболизация некоторых физических качеств: «сам Голован был нечувствителен к атмосферным переменам и лето и зиму спал на ивняковой плетенке в стойле, возле любимца своего – красного тирольского быка «Васьки». Холод его не брал, и это составляло одну из особенностей этого мифического лица, через которые он получил свою баснословную репутацию» [Лесков, 1973; 390]; - доброта и чувство справедливости: «Спокойная и счастливая улыбка не оставляла лица Голована ни на минуту: она светилась в каждой черте, но преимущественно играла на устах и в глазах, умных и добрых, но как будто немножко насмешливых. Другого выражения у Голована как будто не было, по крайней мере, я иного не помню» [Лесков, 1973; 387], «Голован же вел себя так, как будто он даже совсем не знал ничего настоящего о наилучшем пути, а ломал хлеб от своей краюхи без разбору каждому, кто просил, и сам садился за чей угодно стол, где его приглашали» [Лесков, 1973; 403]; - христианство: Наблюдательные односельчане обратили внимание на то, что Голован был «сумнителен в вере» [Лесков, 1973; 403] или возможно «какой-нибудь раскольник» [Лесков, 1973; 403], хотя всякий раз в ответ на этот вопрос называл несуществующий приход «Я из прихода творцавседержателя» [Лесков, 1973; 405]. Но кому-то однажды все же ответил, что «Верую во единого бога-отца, вседержителя творца, видимым же всем и невидимым» [Лесков, 1973; 405]. Это особенность героев-праведников Лескова – чувство внутренней морали, устойчивые духовные ценности, взвешенные поступки. Все говорили о том, что он был молокан: «название это метило прямо на его веру, в которой он казался странным, как и во многих иных поступках» [Лесков, 1973; 392]; - трудолюбие: Голован в народном понимании осознается как человек трудолюбивый, которому все удается. Хозяйство свое он ведет очень успешно и при этом абсолютно не вызывает у окружающих зависти – подобными достижениями он вызывает гордость и уважение народа. Еще во времена своего крепостничества «Голован был нужный и полезный слуга, потому что он умел все, – он был не только хороший повар и кондитер, но и сметливый и бойкий походный слуга» [Лесков, 1973; 391], по этой причине он и заслужил одобрение и дальнейшую материальную помощь со стороны Алексея Петровича Ермолова. И по окончании своего крепостничества Голован воспринимается людьми как человек деятельный и работящий: «кипел в работе с утра до поздней ночи. Он был и пастух, и поставщик, и сыровар» [Лесков, 1973; 390]. Все эти особенности, которыми наделяет Голована народ и сам автор, позволяют предположить, что главный герой схож с образом богатыря – главного персонажа русского героического эпоса. Основное событие и сам герой повествования соответствуют главному признаку - «героическому характеру его содержания» [Пропп, 1958; 5], а именно наличие борьбы и победы. Здесь так же, как и в героическом эпосе, именно народ определяет кого стоит считать героем и за какие заслуги. Наличие всех этих черт, которые присущи Головану с народной точки зрения, с особым удовольствием признает и сам рассказчик, только он приводит несколько иное сравнение: «Когда я с жадностью пробегал листы романа Виктора Гюго «Труженики моря» и встретил там Жильята, с его гениально очерченной строгостью к себе и снисходительностью к другим, достигшей высоты совершенного самоотвержения, я был поражен не одним величием этого облика и силою его изображения, но также и тождеством гернсейского героя с живым лицом, которого я знал под именем Голована. В них жил один дух и бились самоотверженным боем сходные сердца. Не много разнились они и в своей судьбе: во всю жизнь вокруг них густела какая-то тайна, именно потому, что они были слишком чисты и ясны, и как одному, так и другому не выпало на долю ни одной капли личного счастья» [Лесков, 1973; 403]. Раннее упомянутые работоспособность и безукоризненный успех в хозяйстве и домашних делах, позволяют нам сравнивать главного героя с еще одним персонажем фольклора – домовым: -особенность ведения домашнего хозяйства: в народном представление безукоризненное ведение домашнего хозяйства, а также вся абсолютная власть над домашними обитателями, домом, двором, была только у домового: «Домовой - домашний дух, мифологич. хозяин и покровитель дома, обеспечивающий нормальную жизнь семьи, здоровье людей и животных, плодородие» [ЭСД, т.1; 120]. В большинстве поверий о домовом акцент существует именно на тесной связи домового со скотом: «Домовой считается хозяином-опекуном скота и птицы в доме, влияет на их здоровье и плодовитость. Если Домовой любит скотину, она становится гладкой, сытой, здоровой, плодовитой. Домовой кормит и поит скот, подгребает корм в ясли, чистит скотину, расчесывает гриву лошади, заплетает ее в косички, привязывает красные ленточки» [ЭСД, т.1; 120]. Голован фантастически успешен в ведении своего хозяйства; продукты, производимые его коровами и курами, пользуются спросом даже у Орловского дворянского собрания: «Средства Голована к жизни заключались в его удоистых коровах и их здоровом супруге. Голован, как я выше сказал, поставлял на дворянский клуб сливки и молоко, которые славились своими высокими достоинствами, зависевшими, конечно, от хорошей породы его скота и от доброго за ним ухода. Масло, поставляемое Голованом, было свежо, желто, как желток, и ароматно, а сливки «не текли», то есть если оборачивали бутылку вниз горлышком, то сливки из нее не лились струей, а падали как густая, тяжелая масса. Продуктов низшего достоинства Голован не ставил, и потому он не имел себе соперников, а дворяне тогда не только умели есть хорошо, но и имели чем расплачиваться. Кроме того, Голован поставлял также в клуб отменно крупные яйца от особенно крупных голландских кур, которых водил во множестве, и, наконец, «приготовлял телят», отпаивая их мастерски и всегда ко времени, например, к наибольшему съезду дворян или к другим особенным случаям в дворянском круге» [Лесков, 1973; 388]. Вот эта самая завидная легкость в ведении сельского хозяйства, умеющего свои высококачественные плоды, позволяет нам утверждать о наличии некоторого сходства с данным фольклорным персонажем. Есть также еще один момент, заслуживающий внимания. В повествовании идет речь о достаточно качественных познаниях Голована во многих сферах деятельности. Об образованности рассказчик сам отмечает, что «он так хорошо умел рассказывать сто четыре священные истории, что я их знал от него, никогда не уча их по книге» [Лесков, 1973; 391]. Главный герой представлен как личность разносторонняя. Всеобщее внимание и доверие к ним обусловлено, скорее всего, их достоверностью: «Бывал он по слободам и за коровьего врача, и за людского лекаря, и за инженера, и за звездочия, и за аптекаря. Он умел сводить шелуди и коросту опять-таки какою-то «ермоловской мазью», которая стоила один медный грош на трех человек; вынимал соленым огурцом жар из головы; знал, что травы надо собирать с Ивана до полу-Петра, и отлично «воду показывал», то есть где можно колодец рыть» [Лесков, 1973; 402]. Также народ охотно пользуется советами Голована в сфере личной жизни: «Должно быть, его советы были очень хороши, потому что всегда их слушали и очень его за них благодарили» [Лесков, 1973; 391]. Автор указывает даже на то, что интеллектуальные способности главного героя несколько больше, чем народное понимание их – астрономия для простого русского человека была наукой не просто непостижимой, но и настолько ненужной и презираемой, что была уже буквально сродни увечью – по этой причине им не удается понять медника Антона, с которым в свою очередь поддерживал отношения Голован: «но что совсем было непонятно в Головане, это то, что он водился с медником Антоном, который пользовался в рассуждении всех настоящих качеств самою плохою репутациею» [Лесков, 1973; 403]. Все эти знания дают право народу считать его знахарем: «Голован был зелейник» [Лесков, 1973; 390]. Таким образом, если сравнивать с уже известным определением, представленным в «Энциклопедии славянских древностей», мы можем обнаружить большое количество черт явного сходства представления знахаря в народном мировоззрении, обозначенном в произведении, и уже общепринятым пониманием: «Знахарь – человек, обладающий сверхъестественным, магическим знанием и использующий его для лечения людей и скота, охраны от колдовства, отвращения градовых туч, прорицания судьбы» [ЭСД, т.2; 347]. В определении уже обозначены те черты, которыми Голован обладает в полной мере. Здесь следует отметить одну важную особенность, которая позволяет рассматривать главного героя именно как знахаря, а не колдуна – отсутствие связи с нечистой силой: «как правило, не имеет контакта с нечистой силой, а использует силу заговоров, растений, воды и других предметов, наделенных в народной традиции высокой сакральностью» [ЭСД, т.2; 347]. Все действия Голована свидетельствуют о тесной связи с явлениями природы, людьми и животными, наличие которой указывают на отсутствие контакта с нечистой силой. Отнесенность к этому фольклорному персонажу определенно и народным отношением к способностям Голована – они достаточно спокойно и без страха воспринимаются окружающими: «В народном сознании знахарство часто сближается с ремеслом, что объединяет, знахаря с повитухой, кузнецом, пастухом, пасечником, музыкантом, мельником и др. обладателями профессионального знания» [ЭСД, т.2; 347]. Все его таланты воспринимаются как особое, нужное знание, которым односельчане активно пользуются. Еще одно сходство мы можем обнаружить в отношении народа к Головану – его все уважают, он вхож в каждый дом «Голован же вел себя так, как будто он даже совсем не знал ничего настоящего о наилучшем пути, а ломал хлеб от своей краюхи без разбору каждому, кто просил, и сам садился за чей угодно стол, где его приглашали» [Лесков, 1973; 403]. В повествовании есть момент, который с учетом всех необыкновенных способностей Голована, свойственен все же народному представлению о колдуне – наличие внешнего увечья: «Голован ходил очень скоро, всегда как будто куда-то поспешая, но не ровно, а с подскоком. Он не хромал, а, по местному выражению, «шкандыбал», то есть на одну, на правую, ногу наступал твердою поступью, а с левой подпрыгивал. Казалось, что эта нога у него не гнулась, а пружинила где-то в мускуле или в суставе. Так ходят люди на искусственной ноге, но у Голована она была не искусственная; хотя, впрочем, эта особенность тоже и не зависела от природы, а ее устроил себе он сам, и в этом была тайна, которую нельзя объяснить сразу» [Лесков, 1973; 387] - эта особенность актуальна в данном аспекте до раскрытия основного замысла, пока она существует в повествовании именно как тайна. В данном произведении могут быть выявлены черты не только таких жанров как былина и быличка, но здесь представлена черта свойственная волшебной сказке. Так как в народном представлении присутствует необходимость максимально гиперболизировать черты рассматриваемого персонажа – возникают некоторые отсылки к элементам сказочным, вспомогательным – волшебный предмет или помощник: «Помощник есть выражение его силы и способности» [Пропп, 1946]. С самого начала люди подозревают наличие одного такого помощника у Голована: «На низком чердаке жили голландские куры и черный «шпанский» петух, который жил очень долго и считался «колдовской птицей». В нем Голован растил петуший камень, который пригоден на множество случаев: на то, чтобы счастье приносить, отнятое государство из неприятельских рук возвращать и старых людей на молодых переделывать. Этот камень зреет семь лет и созревает только тогда, когда петух петь перестанет» [Лесков, 1973; 389]. Функции этого предмета многогранны и неоднозначны. И второй, с народной точки зрения, волшебный предмет помог пережить Головану вспышку заболевания – потерянный предыдущим обладателем безоар-камень, пользу которого Голован сумел разделить и со всеми излечившимися: «Потерянный аптекарем безоар-камень был у Голована. Как он ему достался – это было неизвестно. Полагали, что Голован нес сливки аптекарю для «обыденной мази» и увидал этот камень и утаил его. Честно это или не честно было произвести такую утайку, про то строгой критики не было, да и быть не должно. Если не грех взять и утаить съедомое, потому что съедомое бог всем дарствует, то тем паче не предосудительно взять целебное вещество, если оно дано к общему спасению. Так у нас судят – так и я сказываю. Голован же, утаив аптекарев камень, поступил с ним великодушно, пустив его на общую пользу всего рода христианского» [Лесков, 1973; 398]. Особенно интересно упоминание этого камня в произведении, т.к. с точки зрения медицины – появление в желудке этого камея органического происхождения является серьезным заболеванием; когда-то ему были приписаны лечебные свойства – нейтрализация ядов, но именно в магическом смысле он существовал именно в народном понимании – он мог служить талисманом и способствовал исцелению от любых недугов. Но при комплексном рассмотрении данных особенностей можно утверждать, что все они являются компонентами целого фольклорного жанра, освещенного в этом произведении: «Легенды — это прозаические произведения, в которых фантастически осмыслены события, связываемые с явлениями неживой природы, с миром растений, животных, а также людей (племена, народы, отдельные личности); со сверхъестественными существами (Бог, святые, ангелы, нечистые духи). Основные функции легенд — объяснительная и нравоучительная. Легенды связаны с христианскими представлениями, но в них ощущается и языческая основа. В легендах человек оказывается неизмеримо выше нечистой силы» [Зуева, Кирдан, 2002]. Следует отметить, что если раньше основой для нее было чудо, то теперь чудесное воспринимается все более как поэтическая интерпретация какого-нибудь реального события или происшествия. В данном произведении Н.С. Лесков постарался передать этот жанр с учетом всех этапов его развития. Если разбирать более подробно легенду Лескова, то мы действительно обнаружим смешение реального и вымышленного – результат народной интерпретации действительности. В тексте наряду с фрагментами, убеждающими читателя в достоверности событий существуют и людские домыслы: «Несмертельным» стали звать Голована в первый год, когда он поселился в одиночестве над Орликом с своею «ермоловскою коровою» и ее теленком. Поводом к тому послужило следующее вполне достоверное обстоятельство, о котором никто не вспомнил во время недавней «прокофьевской» чумы. Было в Орле обычное лихолетье, а в феврале на день св.Агафьи Коровницы по деревням, как надо, побежала «коровья смерть» [Лесков, 1973; 394], затем данный факт подкрепляется описанием из «универсальной книги»: «Как лето сканчевается, а осень приближается, тогда вскоре моровое поветрие начинается. А в то время надобе всякому человеку на всемогущего бога упование возлагати и на пречистую его матерь и силою честного креста ограждатися и сердце свое воздержати от кручины, и от ужасти, и от тяжелой думы, ибо через сие сердце человеческое умаляется и скоро порса и язва прилепляется – мозг и сердце захватит, осилеет человека и борзо умрет» [Лесков, 1973; 394]. И теперь, когда в тексте создана атмосфера правдивости изложенного, автор включает некоторую «размытость» описываемого: «Когда, то есть в каком именно году последовал мор, прославивший Голована «несмертельным», – этого я не знаю» [Лесков, 1973; 394]. По ходу произведения достаточно сложно определить, что есть начало легенды, так как гиперболизация и оснащение главного героя мифологическими чертами происходит с начала повествования – даже при рассмотрении биографии Голована. Все вышеизложенные фольклорные черты способствуют достижению главной цели – создания образа фантастического человека. Значимым с точки зрения проявления фольклорного начала является и вопрос травмы Голована. До момента повествования истории ее появления, как, кстати, и после, автор дает несколько точек зрения на это увечье главного героя: - с позиции рассказчика в детстве: «Он не хромал, а, по местному выражению, «шкандыбал», то есть на одну, на правую, ногу наступал твердою поступью, а с левой подпрыгивал. Казалось, что эта нога у него не гнулась, а пружинила где-то в мускуле или в суставе. Так ходят люди на искусственной ноге, но у Голована она была не искусственная; хотя, впрочем, эта особенность тоже и не зависела от природы, а ее устроил себе он сам, и в этом была тайна, которую нельзя объяснить сразу» [Лесков, 1973; 387]; - мнение простого народа: «О трогательности и отваге его кровавого над собою поступка люди, вероятно, имели высокое мнение, но судили о нем так, как я сказал: естественных причин ему не доискивались, а, окутав все своею фантазиею, сочинили из естественного события баснословную легенду, а из простого, великодушного Голована сделали мифическое лицо, что-то вроде волхва, кудесника, который обладал неодолимым талисманом и мог на все отважиться и нигде не погибнуть» [Лесков, 1973; 387]; - после гибели Голована: «А как такому человеку не верить: он свою плоть за людей с живых костей резал» [Лесков, 1973; 419]. Само же событие описано достаточно реалистично, просто и несколько отстраненно, без выражения отношения автора к этому поступку: «и как парень от него отвернулся, он снял косу с косья, присел опять на корточки, оттянул одною рукою икру у ноги, да в один мах всю ее и отрезал прочь. Отрезанный шмат мяса величиною в деревенскую лепешку швырнул в Орлик, а сам зажал рану обеими руками и повалился» [Лесков, 1973; 401]. Причем при таком взгляде на Голована ему прощаются простые человеческие проступки – дружба с медником-астрономом, «голованов грех» - девушка Павла. Отдельного внимания заслуживает ситуация с безоаркамнем: народ, предполагая его наличие у Голована (сопоставляя общее спасение от заболевания со смертью аптекаря), говорит, что он его «утаил» - по сути дела украл, но именно эта простая безобидная формулировка еще раз показывает снисходительное и доброе отношение к своему герою. Интересен и последний эпизод, связанный с бывшим мужем Павлы Фотеем. Это терпеливое отношение Голована к поведению Фотея, обусловленное, как позже выясняется, чувством вины, очень приукрашивает главного героя в глазах автора, а, следует полагать, что и всего народа, так как авторповествователь узнает это от своей бабушки. Т.е. мы можем предполагать, что образ героя легенды становится еще чище и благороднее посмертно.
Вопрос гибели Голована необычно освещен в произведении. Точное время произошедшего не сообщено в повествовании, названо лишь событие, во время которого не стало главного героя, «большой пожар» [Лесков, 1973; 417]. Обстоятельства известны только лишь со слов жителей: «рассказывали, что он упал в какую-то яму, которой не видно было под пеплом, и «сварился» [Лесков, 1973; 417]. Также отсутствует информация о дальнейшей судьбе его семьи. Затем происходит наложение временного пласта в виде десяти лет, которые рассказчик отсутствовал в «родимых местах» [Лесков, 1973; 417]. Благодаря этому приему создание легенды достигает положенного результата – происходит необходимое смешение точных данных с предположениями и фантазиями. После чего, повествование возвращается к памяти о Головане в перспективе прожитых лет; в его отсутствии все жители вспоминают его с теплотой, тем самым воскрешая его: «Нет, сударь, Голован не лыгенда, а правда, и память его будь с похвалою» [Лесков, 1973; 419]. Финал произведения показывает, что Головану не страшно всякое разоблачение – даже при отсутствии волшебного камня его образ все равно остается светлым и приятным: «Они невероятны, пока их окружает легендарный вымысел, и становятся еще более невероятными, когда удается снять с них этот налет и увидать их во всей их святой простоте. Одна одушевлявшая их совершенная любовь поставляла их выше всех страхов и даже подчинила им природу, не побуждая их ни закапываться в землю, ни бороться с видениями, терзавшими св. Антония» [Лесков, 1973; 423]. Таким образом, мы можем сделать вывод, что здесь фольклорные элементы не только составляют образ праведника, но и придают описанному в произведении событию фантастические черты, за счет чего оно переживает трансформацию в полноценную легенду.
В русской литературе тема праведничества существует достаточно давно, но именно Н. С. Лесков предложил ее новое исполнение. Это была попытка найти чистых людей в греховном мире. Людей, которые подчинены лишь внутренним законам и находятся в стремлении нести добро и свет. Поступки их абсолютно бескорыстны, не имеют под собой никакой греховной основы. И потому особый интерес представляет восприятие этих людей не с позиции христианства, а с точки зрения простых людей с их суевериями и домыслами. Определение «праведничества» безусловно очень емкое и точное, но недоступное для понимания простому русскому человеку. Потому герой-праведник обретает черты персонажей знакомым людям с детства и от этой свободной трактовки феномена становится многоликим, но все же понятным. По этим же причинам праведники могут соединять в себе черты сразу нескольких персонажей разных фольклорных жанров: былички, сказки и былины. Для более лучшего понимания обстановка вокруг героев обретает такой же колорит: наполняется представителями низшей демонологии, людьми, поддерживающими связь с ними, изменяются пространственновременные отношения. Все это дает новое прочтения образа праведника с сохранением русской традиции и нивелированием вопросов вероисповедания. В данной работе было выявлено, что герой-праведник может соединять в себе черты следующих фольклорных персонажей:
- знахаря, причем в своем более глубоком понимании, шире, чем область медицины. Он обладает обширными знаниями во всех сферах жизнедеятельности;
- богатыря за счет наличия хорошего телосложения и большой физической силы;
- домового, успехи в ведении домашнего хозяйства;
Следует отметить, что новое прочтение обретает не только герой-праведник, но и окружающие его люди. К примеру, Павла обретает черты образа красна-девицы – они важны либо для создания образа главного героя, либо вводятся в текст и народное воображение для противостояния ему. В ряде произведений для создания образа праведника сопутствует особый хронотоп, характерный для устного народного творчества и народного миропонимания – двоемирие. В произведении также присутствуют отсылки или же максимальная приближенность ко многим фольклорным жанрам: легенды, мифа, былички.