ВЫСТУПЛЕНИЯ НИЗОВ в 1602 -1604 гг. 5 глава

Среди «чиновных» лиц и служителей приказов право свозить крестьян получили лишь низшие «чины», т. е. преимущественно мелкие землевладельцы. Владения дьяков оставались в сфере дей­ствия крепостного порядка, во владениях подьячих возобновлял­ся Юрьев день.

В царском указе особо упоминались служители Конюшенного приказа, Большого дворца, Ловчего «пути» и пр. Перечень чинов­ных групп выглядит как неполный и случайный. В нем не упомя­нуты служители Постельного и десятков других приказов. Зная практику московского законодательства, можно предположить, что наименования чинов попали в текст указа непосредственно из челобитных самих этих чинов.

В указе о крестьянах, по-видимому, получили отражение чело­битные двоякого рода: одни челобитчики жаловались на разоре­ние своих крестьян и невозможность уплатить подати; другие пы­тались использовать момент, чтобы пополнить крестьянское насе­ление своих поместий. Формально закон о крестьянском выходе 1601 г. ставил в равное положение и уездных детей боярских, и служителей дворцовых и приказных ведомств, разрешая всем им во­зить крестьян «промеж себя». Фактически же разоренные мелко­поместные дети боярские из провинции не могли тягаться с поме­щиками, занимавшими доходные места при царском дворце и в сто­личных приказах.

«Чиновные» группы, перечисленные в указе, надеялись исполь­зовать временное возобновление Юрьева дня в своих интересах. Эти группы были не слишком многочисленными, но по своей бли­зости к царскому дворцу и правительству всегда могли заявить о своих нуждах и добиться желательного решения. Масса уездных помещиков располагала гораздо меньшими возможностями влиять на законодательство.

В пределах Московского уезда крестьянские переходы были запрещены для всех категорий землевладельцев. Экономические последствия подобного распоряжения оказались самыми неблаго­приятными. Крестьяне из разоренных мелких поместий, лишен­ные какой бы то ни было помощи, в большом числе двинулись в Москву в поисках спасения. Многие из них погибли от голодной смерти. При повторном издании указа о Юрьеве дне в 1602 г. Мос­ковский уезд был включен в сферу действия Юрьева дня. Многие дворцовые и приказные служители имели подмосковные деревни. По указу 1602 г. они получили право свозить крестьян.

Практика выхода крестьян в 1601 —1602 гг. давно привлека­ла внимание исследователей. М. А. Дьяконову и И. И. Смирнову удалось обнаружить единичные указания источников на «отказ» крестьян и бобылей. Находки В. М. Панеяха и В. И. Корецкого зна­чительно расширили поле наблюдений. В. М. Панеях систематизи­ровал данные кабальных книг, содержащих сведения об «отка­зах» из-за помещиков преимущественно обедневших крестьян и бобылей. В. И. Корецкий обнаружил вархивах ряд поместных дел, связанных со «свозом» крестьян⁶. Использовав новые материа­лы, В. И. Корецкий всесторонне исследовал факты, связанные с практической реализацией указов Годунова о восстановлении Юрьева дня.

Характеризуя выход крестьян в Юрьев день, некоторые иссле­дователи считали возможным писать о борьбе помещиков за «ра­бочие руки»⁷. Употребление подобного термина представляется неудачным. Объектом феодальной эксплуатации были не «рабочие руки», а хозяйство крестьянина в целом, основная ячейка всей экономической структуры феодального общества.

Сохранившиеся документы об «отказах» в 1601 —1602 гг. по­казывают, что помещики сравнительно легко отпускали обнищав­ших крестьян, которые сохраняли свое значение в качестве «ра­бочих рук», но не имели запасов хлеба, семян, скота и пр. Они бы­ли не столько необходимой для помещика рабочей силой, сколько лишними ртами в имении. А главное, за них надо было платить подати. Отпуская таких крестьян, землевладелец мог получить с них кое-какие деньги или имущество в счет выходных платежей.

Совсем иным было отношение помещиков к выходу «прожиточ­ных» крестьян, имевших хлебные запасы, скот и прочее имущество. Материалы, выявленные В. И. Корецким, подтверждают это с пол­ной очевидностью⁸. Землевладелец старался удержать их в своем поместье любыми средствами. Многолетняя практика заповедных и урочных лет приучила помещиков рассматривать своих крестьян как крепостных. Потеря нескольких крестьян для мелкопомест­ного сына боярского была равнозначна разорению. Не удивитель­но, что помещики отказывались повиноваться правительственным распоряжениям, силой удерживали у себя крестьян, отбирали у них «животы» и хлеб. Жалобы на насилия, поступавшие со всех сторон, побудили правительство дополнить указ 1602 г. новыми пунктами. «А из-за которых людей, — гласил закон, — учнут крестьян отказывати, и те б люди (помещики. — Р. С.) крестьян из-за себя выпускали со всеми их животы, безо всякие зацепки, и во крестьянской бы возке промеж всех людей боев и грабежей не было, и силно бы дети боярские крестьян за собой не держали и продаж им ни которых не делали; а кто учнет крестьян грабити и из-за себя не выпускати, и тем от нас быти в великой опале»⁹.

Столкновения из-за крестьян приводили к распрям и даже «боям» между землевладельцами. В указе 1602 г. царь Борис стро­го предписывал местной администрации беречь «того накрепко, чтобы во крестьянском отказе и в вывозке ни у кого ни с кем заце­пок, и задоров, и боев не было». Однако старания властей ни к чему не привели. Судьи Поместного приказа в Уложении о крестьянах 1607 г. признали, что восстановление Юрьева дня при Годунове повлекло за собой «великие разпри и насилия, многим разорения и убивства смертные»¹⁰.

Меры Годунова могли бы приглушить социальные противоре­чия в деревне, отсрочить взрыв, если бы их проводили последо­вательно, на протяжении ряда лет. Некоторые чиновные группы и отдельные прослойки уездного дворянства сумели извлечь выго­ды из указов о крестьянском выходе. Но низшее дворянство в мас­се своей решительно отвергло политику уступок крестьянам. В 1603 г. указ о частичном возобновлении крестьянского выхода не получил нового подтверждения.

Провинциальные дворяне с крайним негодованием отзыва­лись о последствиях восстановления Юрьева дня при Годунове. Наиболее резкое выражение эта оценка получила в Бельской летопи­си, составленной в среде уездных служилых людей в 30-х годах XVII в. Когда Борис Годунов дал крестьянам «волю» и разрешил им выход, повествует летописец, он «скорил» городовых дворян и детей боярских, «и межу их учинилось межьусобноя кровопро­литие, и тяжбы о том меж ими велики зело стали, и от того у слу­жилых людей поместья и вотчины оскудели и сами служилые лю­ди стали в великой скудости и межу собя в ненависти»¹¹.

Политика Годунова не удовлетворила феодально зависимое крестьянство и одновременно внесла раздор в ряды господствующего класса. Возобновление «выхода» пробудило среди закрепо­щенных крестьян надежду на то, что они смогут вернуть утрачен­ную волю с помощью «доброго» царя. Запрет переходов в 1603 г. вызвал у них глубокое разочарование.

Недовольство затронуло не только крестьянство, но и мелко­поместное уездное дворянство. К началу XVII в. процесс дробле­ния поместных владений зашел весьма далеко. Голод 1601 — 1603 гг. ускорил разорение мелкопоместного дворянства. Времен­ное восстановление крестьянского «выхода» в пределах владений провинциальных детей боярских нанесло еще один удар по их бла­госостоянию. Крестьянская политика Бориса Годунова ограждала интересы правящего боярства, дворянских верхов и состоятельного уездного дворянства, но грубо попирала интересы мелкопоместно­го уездного дворянства, составлявшего основную массу феодаль­ного сословия. Обедневшие помещики имели все основания него­довать на земскую выборную династию.

Глубокий кризис, поразивший господствующий феодальный класс России, стал одним из главных факторов гражданской вой­ны начала XVII в.

Глава 5

БОЕВЫЕ ХОЛОПЫ

Своеобразие классовой структуры русского общества в XVI в. заключалось в том, что процесс формирования феодального со­словия носил незавершенный характер. Мельчайшее поместное дворянство смыкалось с прослойкой боевых холопов. В период образования поместной системы в конце XV — начале XVI в. среди лиц, получивших поместья в Новгороде, было немало потомков великокняжеских холопов, а также некоторое число боевых холо­пов из боярских послужильцев. Много позже при составлении Родословцев дворяне были записаны в Бархатную книгу, а помещи­ки холопского происхождения — в Поганую книгу.

Со времени «великого разорения» 70—80-х годов XVI в. помест­ная система стала клониться к упадку. Дворянские семьи разраста­лись, и поместные владения подвергались дроблению. Значитель­ная часть фонда поместных земель запустела. Казна не имела боль­ше возможности обеспечивать землями и крестьянами детей бояр­ских — «новиков», поступавших на службу.

Для разоренного сына боярского, как и для «новика», не имев­шего ни поместья, ни оружия, ни коня, единственной возможностью сохранить свою принадлежность к военному сословию оставалась служба в феодальной свите. Проведя реформу службы и обязав землевладельцев выставлять вооруженного всадника с каждых 100 четвертей земли, власти вскоре узаконили практику поступле­ния беспоместных служилых людей на «частную» военную служ­бу в качестве кабальных слуг. Указ 1558 г. подтверждал законность всех служилых кабал на сыновей детей боярских старше 15 лет, не несших царской службы. С помощью подобных мер казна пы­талась переложить на состоятельных землевладельцев расходы по снаряжению в поход безземельных детей боярских, не имевших средств, чтобы подняться на государеву службу. Казенные расхо­ды при этом резко сокращались: помимо земельного обеспечения дворянин получал от казны не менее 5—6 руб. денежного жало­ванья, а на боевого холопа казна выдавала его господину 1—2руб.¹

В среднем сумма долга кабального редко превышала 5—6 руб. Кабальные слуги из детей боярских могли получить в долг более крупные суммы. Судебник 1550 г. воспретил составлять служилые кабалы на сумму выше 15 руб. Комментируя Судебник, Б. А. Ро-манов писал, что 15-рублевый максимум был введен, чтобы облег­чить детям боярским дело вербовки военных холопов. По мнению Б. А. Романова, вербовке подлежали неустойчивые элементы из среды дворян-помещиков, вероятнее всего, из дворянской молоде­жи и «из забракованных при царском верстании переростков — сыновей детей боярских»².

И. И. Смирнов и А. А. Зимин не согласились с точкой зрения Б. А. Романова. И. И. Смирнов считал, что кабальный максимум, как и любая другая сумма долга в кабале, подразумевал «феодаль­но зависимого работника, закрепощенного через кабалу». Однако В. М. Панеях и Ю. Г. Алексеев подтвердили наблюдение Б. А. Ро­манова. Дворянство, отметил В. М. Панеях, не было единственным источником вербовки военных слуг, но среди последних «наверня­ка было весьма немалое количество именно детей боярских»³.

К концу Ливонской войны категория кабальных людей стала столь многочисленной, что правительство приступило к разработ­ке специального законодательства о кабальных.

В новейшей литературе реформу кабалы конца XVI в. связы­вают исключительно с изменениями в положении низшей катего­рии кабальных («деловых людей»), труд которых эксплуатировал­ся на пашне. Подобная интерпретация не учитывает того карди­нального факта, что единый в юридическом плане институт слу­жилой кабалы объединял весьма разнородные социальные группы. Низшую группу составляли «деловые люди», занятые в хозяйстве, высшую — привилегированные слуги (боевые холопы и пр.), получавшие от господина коня, оружие, иногда — служнюю пашню⁴.

Самый образ жизни «деловых людей», разбросанных по сель­ским усадьбам и пахавших барскую пашню, разобщал их. При­надлежавшие к этой категории кабальные имели мало возмож­ностей заявить властям о своих интересах. Совершенно иной бы­ла ситуация, коль скоро речь шла о войске и боевых слугах. Ка­бальные послужильцы сопровождали господ в далеких походах, подолгу жили на их городских подворьях, были вооружены и рас­полагали боевым опытом. Среди них было известное число выход­цев из дворянского сословия. Правительство волей-неволей долж­но было считаться с настроениями этой прослойки.

Конечно, законодательство о кабальных имело в виду все про­слойки этой категории зависимых кабальных людей. Но ряд фак­тов подтверждает предположение о том, что это законодательство ориентировалось прежде всего на слой профессиональных воен­ных.

В середине 80-х годов XVI в. в Москве произошли народные волнения, в которых участвовали мелкие служилые люди и боевые холопы⁵. В связи с этим власти в 1586 г. разработали Уложение о кабальных людях. Закон непосредственно затрагивал военное со­словие, а потому получил отражение в Разрядных книгах. Раз­рядная запись гласила, что с 1 июля 1586 г. «начали кабалы имат на служивые люди и в книги записывать»⁶. Запись подтверждает, что мелкопоместные дети боярские продолжали поступать на ка­бальную военную службу. Смысл законодательства сводился к то­му, что разоренные дворяне получили гарантию против вопиющих злоупотреблений, связанных с их переходом в боярские свиты⁷. Условием кабальной сделки, подлежавшей теперь обязательной регистрации в приказе, стало присутствие лмца, давшего на себя кабалу. Если выяснялось, что кабала взята принудительно, сделка объявлялась недействительной⁸. Разрядная запись обнаруживает с полной очевидностью, какую прослойку в первую очередь имело в виду новое законодательство о кабальных, разработанное в раз­гар волнений. Власти были напуганы участием в выступлениях военных послужильцев и старались успокоить недовольных.

До поры до времени кабальные люди имели право погасить долг, обозначенный в кабале, и покинуть господина. К концу XVI в. служилая кабала окончательно трансформировалась в кабальное холопство. Уложение 1597 г. аннулировало право кабального на освобождение посредством выплаты долга и тем самым превратило его в холопа. Одновременно Уложение ввело принцип обязательного освобождения кабального после смерти господина и тем самым резко разграничило новый вид холопства и старые его виды (полное, старинное холопство и др.).

Вводя норму обязательного освобождения кабальных после смерти господина, власти, по-видимому, учитывали как требова­ния со стороны многочисленных кабальных боевых слуг, так и интересы воинской службы в целом. Смерть дворянина исключа­ла из состава поместного ополчения всех его послужильцев разом, поскольку вооруженная боярская свита не могла функционировать без сюзерена. Интересы военной службы требовали, чтобы та­кая свита была немедленно распущена, с тем чтобы ее члены мог­ли поступить на службу к другому феодальному землевладельцу.

В соответствии с Уложением 1597 г. категория кабальных холо­пов должна была пополняться за счет так называемых добро­вольных холопов. Господин, кормивший и одевавший «доброволь­ного» слугу более полугода, получил право оформить на него слу­жилую кабалу даже вопреки его воле⁹. Политика Годунова приноси­ла в жертву интересы разорившейся служилой мелкоты и ориен­тировалась на основной слой дворян, который нес на себе главную тяжесть военной службы. Таким дворянам следовало помочь и в об­заведении крестьянами, и в пополнении вооруженной свиты ка­бальными холопами.

Известный писатель XVI в. Иван Пересветов четко выразил настроения мелких служилых людей, которых нужда загоняла на боярский двор в холопство. Похолопление, утверждал Пересветов, отнимает у воинов храбрость: «В котором царстве люди порабо­щены, и в том царстве люди не храбры...» Вельможи царя Констан­тина порабощали себе даже «лучших людей» (дворян), что и было одной из причин гибели Византии. Зато идеальный царь Магомет-салтан дал им (похолопленным воинам) волю «и взял их к себе в полк, и они стали у царя лутчие люди, которые у вельмож царе­вых в неволе были»¹⁰.

Сочинения Пересветова запечатлели его собственный житейский опыт. Получив в Москве за службу поместье, Пересветов в годы бо­ярского правления претерпел несправедливости от «сильных лю­дей». Его поместье запустело «от великих людей ог обид». Тяжбы окончательно разорили дворянина: его «собинка» (имущество) в «обидах и в волокитах вся пропала». Пересветов практически вы­был из служилого сословия. «Ныне, государь, — писал он, — от обид и от волокит наг и бос и пеш»¹¹. Дойти до царя за «правдой» воинник не мог, и угроза похолопления, против которой столь энер­гично протестовал Пересветов, приобретала для него реальные очер­тания.

Идея о несправедливости и пагубности «порабощения» служи­лых людей не покидала дворянские головы в период «Смуты». С рез­кими обличениями московских великих господ — бояр, которые «многих человек в неволю к себе введше служить», выступал Авраамий Палицын. Более всего писателя возмущало то, что бояре кабалили не только простых людей, трудившихся руками, но и «честных» детей боярских, владевших землями и отличившихся на войне («от чествующих издавна многим имением и с селы, и с винограды, наипаче же избранных меченосцев и крепцих со ору­жии во бранех»)¹². Великий голод 1601 —1603 гг. привел к тому, что процесс размывания низших слоев дворянства резко усилился. В таких условиях неизбежно должен был усилиться приток в ря­ды кабальных слуг разоренных детей боярских.

По свидетельству Палицына, злоупотребления господ в годы голода были вопиющими. У одних людей господа брали «написа­ние служивое силою и муками», других приглашали в дом испить винца и обращали в кабального слугу после трех-четырех чарок. Многие давали на себя кабалу, чтобы спастись от голодной смер­ти. Как писал очевидец швед Петр Петрей, «люди продавали са­ми себя за гроши и давали на себя в том запись»¹³.

После 1597 г. разоренный служилый человек лишился возмож­ности переждать лихую годину, найдя прибежище на боярском дворе в качестве добровольного слуги. В ликвидации доброволь­ной службы наиболее резко проявился крепостнический характер законодательства конца XVI в. Дворяне пожизненно обеспечили себя, добившись закрепления за собой всех как добровольных, так и кабальных слуг.

Катастрофическое запустение поместных земель и появление значительного числа «избывших» службы детей боярских побуди­ли правительство провести реформу службы. Порядок службы по­мещиков и вотчинников был определен Уложением о службе Ива­на IV. В соответствии с нормами Уложения вотчинники и поме­щики должны были выводить в поход «человека на коне и в доспесе в полном» с каждых 100 четвертей принадлежавшей им пашен­ной земли¹⁴.

При царе Борисе старые нормы службы подверглись серьезно­му пересмотру. Владелец поместья Яков Маржарет следующим об­разом описал условия службы при Борисе: «...нужно, чтобы кроме себя лично каждый снарядил одного конного и одного пешего вои­на с каждых 100 четвертей земли, которую они держат...» Слова Маржарета находят подтверждение в документах Разрядного при­каза. В одном из списков «Государева Разряда» 1604 г. имеется запись от 3 мая 1601 г. о сборе дворянского ополчения против та­тар. На совещании царя с Боярской думой и освященным собо­ром было объявлено, чтобы все служилые люди готовились к выступлению против крымцев «и были б все людны и конны, и нарядны, и цветны, и даточные б люди у всех были с земель, и с поместий, и с вотчин сполна, со ста четвертей по человеку по конному да по человеку по пешему с пищальми. А будет им всем и их людем конской смотр»¹⁵.

Если прежде феодальный землевладелец выставлял в поход одного боевого холопа со 100 четвертей земли, то теперь нормы службы были удвоены. Маржарет, имевший большой опыт службы в царской армии, поясняет, что в обычных условиях Разрядный приказ вызывал на службу одних помещиков, без людей. Полная уложенная норма — два человека со 100 четвертей — применялась на практике лишь в экстремальных условиях (при крупных вражеских вторжениях и пр.).

Сам по себе пересмотр норм службы был крупнейшей правительственной мерой, призванной расширить обязанности военно-служилого сословия по отношению к государству. Однако тотчас после введения новых норм службы Россия претерпела трехлет­ний голод. Разорение вынудило многих феодальных землевладель­цев распустить послужильцев. В таких условиях указ Бориса Году­нова, по-видимому, так и не был претворен в жизнь.

Начавшаяся в 1604 г. гражданская война побудила правитель­ство дополнить Уложение о службе новыми статьями. Статьи эти известны в пересказе В. Н. Татищева¹⁶. В материалах, использо­ванных В. Н. Татищевым, по-видимому, отсутствовала дата изда­ния указа, и В. Н. Татищев датировал изложенные им статьи при­говора Бориса Годунова по собственному усмотрению. Однако по­меченная им дата (12 июня 1604 г.) не соответствует содержанию Приведенных статей, в которых говорится, что в войне с самозван­цем царское войско оскудело, а «овии прилыцени тем вором к нему предалися»¹⁷. Приведенные строки не могли быть написаны в июне 1604 г., задолго до вторжения Лжедмитрия. Их следует отнести к концу зимней кампании 1604—1605 гг.

В разгар войны с самозванцем Борис Годунов ввел новый поря­док сбора людей с земель, владельцы которых не смогут принять личное участие в походе (а равно не смогут послать сына) по при­чине «старости, или болезни, или (службы. — Р. С.) в приказах и городах судейства и управления ради...». Таковым землевладельцам указ предписал послать на войну «холопа от 200 четвертей с конем и полным доспехом (с оружьем) и запасом, коему граду куда итти велено будет»¹⁸.

Роспись русского войска 1604 г. подтверждает, что нормы, при­веденные в тексте В. Н. Татищева, применялись на практике. Дво­рянин Ю. Б. Кондырев, служивший губным старостой в Мещевске, имел поместье в 450 четвертей, но выставил в поход лишь двух кон­ных холопов. Аналогичным образом определено было количество «даточных людей» для осадных голов П. С. Кошелева, Г. Я. Лиха­рева, Г. Ш. Бибикова, Н. Д. Фомина, Л. Г. Норова, губного ста­росты В. Н. Глебова¹⁹.

Правительство царя Бориса предоставило льготы больным и старым дворянам, а также помещикам, несшим службу в приказах и губных (судейских) учреждениях. Для них нормы службы были сокращены вдвое по сравнению с нормами Уложения о службе Ивана IV. Еще большие льготы были предоставлены раненым и увеч­ным воинам, отпущенным из полков: их освобождали от службы и обязанности снаряжать «даточных людей» на два года. «Даточных людей» не брали с поместий вдов и сирот дворян, погибших на войне²⁰. Льготы были введены в последние месяцы жизни Бориса Годунова, когда власти убедились в том, что новые нормы службы не могут быть применены на практике в отношении многих кате­горий землевладельцев.

Категория «деловых» кабальных людей, страдных холопов и прочего «черного» люда была неизбежно более многочисленной, чем категория профессиональных военных послужильцев. Но бы­ло бы неверно представлять последнюю в виде тонкой верхушечной прослойки. По примерным подсчетам, 25-тысячное дворянское опол­чение в XVI в. сопровождали в походе до 25—30 тыс. боевых хо­лопов. В 1604 г. в походе против самозванца участвовало более 13 тыс. дворян и детей боярских. По самым скромным подсчетам, при них находилось не менее 15—20 тыс. боевых послужильцев. В росписи 1604 г. поименно названы 507 землевладельцев, которые, не участвуя в походе лично, прислали 2252 конных воина в полном вооружении²¹.

Роль холопов на поле боя раскрывает следующий факт из исто­рии последней крупной военной кампании XVI в. После обстрела Ивангорода в 1590 г. воеводы повели на штурм в проломы 350 стрель­цов, 400 казаков и 2380 боевых холопов — «боярских людей»²².

Существенные перемены в положении боевых холопов произо­шли после того, как Разрядный приказ обязал дворян вооружать своих людей огнестрельным оружием — пищалями. Поскольку са­ми дворяне не желали расставаться с традиционным рыцарским оружием — мечом, военная роль холопов возрастала. Дворянское ядро все больше утрачивало количественное преобладание, а так­же отчасти и свое боевое превосходство. Боевые слуги занимали промежуточное социальное положение. По сравнению с совсем бес­правными пашенными холопами эта прослойка, постоянно попол­нявшаяся разорившимися мелкопоместными детьми боярскими, пользовалась известными привилегиями. Однако послужильцы при­надлежали к разряду несвободного населения.

Разорение 70—80-х годов XVI в. и в особенности трехлетний голод (1601 —1603 гг.) резко сократили доходы феодальных земле­владельцев, что не могло не сказаться на составе боевых послу­жильцев. Многие дворяне не имели средств на приобретение боевых кабальных слуг и удовольствовались тем, что пополняли свою сви­ту лицами из числа страдных холопов, «деловых людей», крестьян и бобылей²³.

К началу XVII в. за «уложенными людьми», по-видимому, окон­чательно закрепилось наименование «даточные люди». Термин этот имел достаточно широкое значение, обозначая всех людей — холо­пов, монастырских служек и пр., которых феодальные землевладель­цы должны были выставлять в поход. К этому времени социальный состав боярских послужильцев лишился былой однородности. К привилегированным слугам, имевшим служнюю пашню, при­соединились представители низших категорий — страдников.

При старой системе комплектования поместного ополчения послужилец являлся в поход на коне и в доспехе, вооруженный хо­лодным оружием. В бою он находился при особе господина. По Уложению Бориса Годунова, «даточных людей» надлежало воору­жить пищалями, причем из двух «даточных» один был пеший, а дру­гой — конный. Пищали тогдашнего времени не могли применяться в конном строю. Таким образом, боевые холопы не могли служить щитом для господина в конном бою. Для действий в пешем строю «даточных людей» должны были вывести из свиты феодала и объеди­нить в особые отряды. В кампании против самозванца Ф. И. Ше­реметев действовал под Кромами, тогда как отряд его конных «да­точных людей» численностью 60 человек был включен в состав пол­ка правой руки в Брянске²⁴. Точно так же несли службу отдельно от господ «даточные люди» 500 феодальных землевладельцев — бояр, дворян, боярских вдов, патриарха, архиепископов, монасты­рей. Монастырские власти выставляли в поход служек, принадле­жавших к составу «черного» населения монастырских вотчин.

Итак, категория боевых послужильцев все больше утрачивала характер привилегированного слоя в среде холопов и пополнялась «черными» людьми — пашенными холопами (страдниками и «дело­выми людьми»), крестьянами, бобылями, монастырскими служка­ми. Все это имело важные социальные последствия.

В руках многочисленной группы холопов оказалось оружие, и они превратились в серьезную военную силу. Соотношение дво­рян и холопов внутри поместного ополчения стало меняться не в пользу дворян. Это таило в себе угрозу для крепостнического госу­дарства. Начавшаяся гражданская война обнаружила это с полной очевидностью. Изменения структуры поместного ополчения в поль­зу несвободных элементов поколебали его значение как надежно­го инструмента и глубочайшей опоры феодальной монархии.

Глава 6

ВЫСТУПЛЕНИЯ НИЗОВ в 1602 -1604 гг.

В обстановке голода 1602—1603 гг. в России произошли воору­женные выступления низов. Самым крупным из них руководил Хлопко, который, судя по прозвищу, происходил из холопского со­словия. Дворянские летописцы называли всех повстанцев без раз­бора «злодейственными гадами» и «разбоями». Выступления «раз­боев» неоднократно привлекали внимание историков. О них упо­минали Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, С. Ф. Платонов, но пред­метом специального исследования они стали позже.

Б. Д. Греков отказывался видеть в восстании Хлопка обычное разбойное выступление, поскольку оно положило начало граждан­ской войне в России¹. И. И. Смирнов выявил ряд важных докумен­тов и на основании их заключил, что выступления «разбоев» охва­тили многие уезды страны. Справедливо отметив, что нет возможно­сти «по характеру сохранившихся данных о восстании Хлопка ре­шить вопрос о наличии (или отсутствии) связи между отдельными районами восстания», И. И. Смирнов тем не менее отнес все собран­ные данные к одному периоду времени и сделал следующий ответственный вывод: «Одновременность восстания в целом ряде мест­ностей Русского государства заставляет... прийти к выводу, что пе­ред нами картина единого движения если не в смысле единства дей­ствий, то в том смысле, что восстания в отдельных местностях явились формой, в какой находило свое выражение развитие дви­жения холопов 1603 г.». Следуя источникам, И. И. Смирнов назы­вал движение 1603 г. холопским, но высказывал осторожное пред­положение, что среди участников движения могли быть крестьяне. Исходя из этого, он рассматривал восстание 1603 г. не как начало Крестьянской войны, а как ее грозный предвестник. Восстание Хлопка, по мнению И. И. Смирнова, показало, что экономические противоречия между холопами и феодалами приобретали полити­ческую форму: восстание «таило в себе реальную угрозу для самих основ социального строя Русского государства»².

А. А. Зимин подверг критике выводы И. И. Смирнова и выдвинул тезис, согласно которому восстание Хлопка явилось началом Крестьянской войны. «Массовый характер и широкий размах этого восстания, — писал А. А. Зимин, — говорит о том, что движение крестьян и холопов перерастало в то время в крестьянскую войну»³.

А. А. Зимин не опроверг конкретных наблюдений И. И. Смирнова относительно участия холопов в восстании 1603 г. и не привел ни­каких фактов о крестьянских выступлениях в названном году. Одна­ко он счел возможным отвести крестьянам первое место в перечне участников восстания Хлопка и включить это восстание в рамки Крестьянской войны. По существу дела А. А. Зимин целиком при­нял гипотезу И. И. Смирнова об одновременности и исключительно крупных масштабах выступления «разбоев» в 1603 г.