В обстановке общего хаоса в стране резко выросло число преступлений: краж, грабежей и убийств49. Нет сомнения, что в движении «разбоев» в 1602—1603 гг. участвовали всякого рода уголовные элементы. Но этот факт не может заслонить более важных социальных последствий голода. Как справедливо отметил В. И. Буганов, в годы крайних бедствий нередко имели место «голодные бунты», когда доведенная до крайности беднота нападала на владельцев продовольственных излишков, хлебных спекулянтов и пр.50
Социальный характер выступлений 1602—1603 гг. проявлялся прежде всего в том, что порожденное угнетением и голодом насилие было обращено против богатых. Источники ничего не сообщают об участии крестьян в выступлениях «разбоев». Иначе обстоит дело с холопами. Их участие в выступлениях 1603 г. засвидетельствовано современниками с полной определенностью. К числу самых ранних свидетельств такого рода относятся «Записки» голландского купца Исаака Массы. Он находился в Москве во время голода, а к составлению своего сказания приступил не позднее 1610 г. По словам Массы, в 1603 г. под Москвой действовал отряд, состоявший из крепостных кнехтов. Эти кнехты, принадлежавшие различным московским боярам и господам, «частью возмутились, соединились вместе и началиграбить путешественников; от них дороги в Польшу и Ливонию сделались весьма опасными, и они укрылись в пустынях и лесах близ дорог». Масса точно знал, что выступление кнехтов имело место в сентябре 1603 г. и что подавлял его воевода И. Ф. Басманов. Достоверность его сведений установлена уже Е. Н. Кушевой51.
Сказание Авраамия Палицына подтверждает версию Массы и позволяет уточнить, кого именно последний называл «крепостными кнехтами». При Годунове, писал Палицын, вельможи кабалили не только простых людей, но и благородных, «чествующих издавна многим именем», «наипаче же избранных меченосцев и крепцих со оружии во бранех». Будучи прогнанными со двора во время голода, такие слуги «срама ради скончевахуся бедне, за отечества ради». Одни слуги умирали от голода и унижения, зато другие стали «уклоняться» на разбой. Особенно отличились в этом отношении слуги опальных бояр. В главе «О зачале разбойничества...» Палицын сообщает о том, что Годунов, разорив «домы великих боляр» (Романовых и их родни Черкасских, Сицких, Шестуновых и пр.), распустил всех их «рабов» и положил «заповедь» никому не принимать их на службу. Те, кто знал «ремество», кормились им. Зато боевые холопы, «иже на конех играющей, сии к велику греху уклоняхуся и к толику, якова же не бысть в России от начала благочестия». Из московских мест, утверждал Палицын, возмутившиеся боярские боевые слуги «отхождаху» в северские города, и «аще и не вкупе, но боле двадесяти тысящь сицевых воров обретшеся по мнозе времяни во осаде и сидении в Калуге и Туле» (в войске Болотникова)52.
|
Версия Палицына не могла удовлетворить Филарета Романова, в окружении которого 10 лет спустя был составлен «Новый летописец». То, что романовские кабальные слуги сначала учинили разбой по всей России, а затем сражались под знаменами Болотникова в Калуге и Туле, невольно бросало тень на доброе имя их господ. В «Новом летописце» можно уловить скрытую полемику с рассказом Палицына. Автор летописца называет сподвижников Хлопка ворами и разбойниками, не уточняя их социальной принадлежности. Подобно Палицыну, он признает, что уцелевшие после разгрома Хлопка воры «уидоша на украину», но тут же спешит убедить читателя, будто Борис «тамо их всех воров поимаша и всех повелеша перевешать»53. А следовательно, будучи перевешанными, слуги Романовых не могли принимать участия в страшном для бояр восстании Болотникова.
|
Романовы принадлежали к числу самых богатых людей своего времени. Однако, сколь бы многочисленной ни была их вооруженная свита, современники упомянули о романовских холопах преимущественно потому, что они были на виду.
Главной причиной роспуска холопской дворни были конечно же не годуновские опалы, а экономические бедствия. Не только мелкие помещики, но и землевладельцы средней руки не располагали многолетними запасами. Палицын образно описал обстановку, побуждавшую дворян изгонять из дома своих холопов: «Во время же великаго глада сего озревшеся вси, яко не мощно питати многую челядь, и начаша рабов своих на волю отпускати; и инии убо истинно, инии же лицемерством»54. «Истинствующие» уничтожали кабалы и выдавали кабальным отпускные. «Лицемерницы» же гнали людей из дома, не освобождая их от кабалы и надеясь вернуть их к себе на службу, когда трудное время останется позади.
Когда землевладельцы стали изгонять холопов и отказывать им в пропитании, из-за чего одни холопы умирали с голоду, а другие примыкали к «разбоям», правительство забило тревогу. Большой интерес в этой связи представляет указ Бориса Годунова от 16 августа 1603 г., изданный в дни восстания Хлопка55. Основное содержание указа сводилось к следующему: власти объявили о немедленном освобождении всех холопов (кабальных и пр.), которых господа их «ссылали з двора, а отпускных им не дали и крепостей (кабал и пр. — Р. С.) им не выдали, а велят им кормитца собою, и те их холопи помирают голодом, а иные многие питаютца государевою... милостинью, а за тем их не примет нихто, что у них отпускных нет»56.
|
Указ проводил резкую разграничительную черту между беглыми (преступными) холопами и теми, кого господа незаконно лишили пропитания. Последние получили разрешение обратиться за отпускной в приказ Холопьего суда. Столичная знать и московские дворяне имели возможность опротестовать челобитья своих холопов. У провинциальных дворян такой возможности не было. Царь приказал выдавать их холопам отпускные по одному их заявлению, даже когда «государей их на Москве нет». Правительство постаралось максимально упростить процедуру освобождения холопов, имея на то веские причины. Закон предписывал без промедления выдавать отпускные, «чтоб те холопи голодом не померли»57. Любая волокита грозила голодающим холопам смертью. Получив же отпускную, кабальный приобретал шанс на то, что ему удастся выжить, запродавшись в кабалу к состоятельным столичным господам.
По-видимому, указ 1603 г., как и законодательство о кабальных конца XVI в., ориентировался в большей мере на военных слуг и в меньшей — на «черных» пашенных людей. Среди зависимого населения боевые холопы были единственной группой, располагавшей оружием и боевым опытом. События 1603 г. показали, что при определенных условиях боевые холопы могут стать ядром повстанческого движения. Это обстоятельство и вынудило власти пойти на уступки холопам в ущерб интересам дворян.
И. И. Смирнов отметил, что в восстании Хлопка участвовали различные группы холопского населения. Однако главное место в его построениях отводилось низшему слою холопства («деловым людям», эксплуатируемым на пашне, и пр.). Именно этот момент определил конечный вывод И. И. Смирнова о том, что восстание Хлопка таило в себе реальную угрозу самим основам феодального строя Русского государства58. Вывод И. И. Смирнова потребует пересмотра, если признать, что направляющей силой разбойных выступлений 1602—1603 гг. явился высший, привилегированный слой холопов. Предположение, будто профессиональные «воинники»-послужильцы, среди которых было некоторое число выходцев из среды мелкого дворянства, помышляли о ниспровержении феодального строя, не находит опоры в фактах.
Прекращение голода, уступки холопам, разгром войска Хлопка привели к тому, что движение «разбоев» пошло на убыль. Однако следует подчеркнуть, что выступления, развернувшиеся в Центре в 1602—1603 гг., имели продолжение на отдаленных окраинах. С сухопутных дорог Подмосковья разбойные выступления перекинулись на волжскую торговую артерию, в Нижнее Поволжье. Голландский торговец Исаак Масса, пристально следивший за торговыми операциями западноевропейских купцов, отметил, что многие из них в 1602 г. отказались от обычных торговых поездок на Нижнюю Волгу, «ибо там повсюду полно разбойников, все казаки, которые грабят суда»59.
Нападения на торговые караваны приобрели такой размах, что Посольский приказ счел необходимым выступить с разъяснениями за рубежом. По словам царских дипломатов, казаки в 1604 г. захватили и разграбили много судов «и многие товары, и деньги, и неисчетную казну взяли — больши десяти сот тысяч золотых польских, а русским числом больши 300 000 рублев». Царский посол С. С. Годунов, ездивший в 1604 г. в Нижнее Поволжье, возложил ответственность за разбойные нападения на казаков, беглых боярских холопов, которые, «збежав, воруют»60.
Выступления «разбоев» в Центре и в Нижнем Поволжье носили однотипный характер, и в них одинаково участвовали беглые холопы. Но были и некоторые различия. На Нижней Волге события развернулись в более позднее время, чем в Центре, когда голод в стране был в основном преодолен. Нападения казаков на купцов не имели ничего общего с «голодными бунтами». Они носили четко выраженный разбойный характер.
На периферии власти не располагали такими военными силами, как в Центре, и не смогли так же быстро справиться с выступлениями, в которые оказалась втянута значительная масса местного населения — вольных волжских казаков. «Разбои» на Волге действовали очень крупными партиями. Нынешним летом, заявил ногайский князь Иштерек, казаки чинили нападения, «собравшись человек по 200 и по 300 и болши». В Центре лишь Хлопку удалось собрать войско в 500 человек. Когда в июне 1604 г. в Астрахань прибыл М. И. Татищев, следовавший с посольством в Грузию, он не смог получить конвой, потому что все астраханские стрельцы были посланы за разбойниками «на Яик, и к Солям, и по иным местам, и по Волге вверх для воров казаков, которые громили суды торговых людей»61.
В выступлениях участвовали волжские, яицкие, а по некоторым сведениям, и терские вольные казаки. Астраханские воеводы не могли с ними справиться. По заявлению Иштерека, посланные воеводами стрелецкие отряды не добились успеха, так как «те воры казаки, собрався со многими людми, и стрельцов побивали и грабили, и промысл над ними никоторой не учинился»62.
Восстание Хлопка и выступления казаков произошли уже после того, как в Литве объявился самозванец. Однако нет таких данных, которые позволили бы предположить, что участники этих выступлений пытались установить связи с Лжедмитрием I или выступали за «доброго царя». Выступления 1602—1604 гг. явились предвестниками надвигавшейся гражданской войны. Уже налицо было повсеместное недовольство низов. Произошли первые вооруженные выступления (Хлопка в Подмосковье и вольных казаков на Нижней Волге). Однако массы еще не смогли выдвинуть из своей среды вождей и сформулировать лозунги, которые бы объединили всех недовольных.
Глава 7
МИРНЫЕ ДОГОВОРЫ
В начале XVII в. Русское государство активизировало свои действия на Кавказе. К тому времени Османская империя захватила Азербайджан, ее флот появился на Каспийском море. Народам Кавказа пришлось вести тяжелую борьбу с османскими завоевателями.
После того как кахетинский царь Александр обратился в Москву за помощью и объявил о принятии русского подданства, Россия предприняла настойчивые попытки продвинуться в сторону Ширвана и обеспечить себе надежное сообщение с Грузией1. Возобновив строительство укреплений на Тереке, русские в 1590 г. выстроили Сунженский острог, преградив туркам путь из Азова к «железным воротам» — Дербенту.
Военное столкновение с Османской империей казалось неизбежным, и Россия решила заключить союз с Ираном, чтобы совместными усилиями изгнать турок из Дербента, Шемахи и Баку. Русские дипломаты получили наказ добиваться передачи всех названных городов под власть царя. В 1600 г. Годунов направил к шаху посла А. Засекина. Осенью следующего года воевода И. П. Ромодановский получил приказ готовиться к походу в Дагестан2. Ряд причин помешал осуществлению этих планов. Но как только осенью 1603 г. война между Турцией и Ираном возобновилась, в Москве вновь вернулись к планам военного наступления на Кавказе.
Летом 1604 г. один из лучших московских воевод, окольничий И. М. Бутурлин, выступил из Москвы в Астрахань. С ним были посланы значительные воинские силы — несколько тысяч ратных людей. Осенью русские полки прибыли на Терек, а с наступлением зимы заняли городище Тарки. Именно этот пункт был указан кахетинским царем Александром как наиболее удобное место для постройки русской крепости. Построив «город» в Тарках, русские взяли под свой контроль дороги, ведущие в Дербент, а также в Шемаху и Баку. В 1605 г. в Дагестане произошли крупные столкновения между русскими и османскими войсками. В окрестности города Тарки прибыл паша с янычарами и многочисленной ратью. Турки засыпали рвы и возвели «примет» из песка и хвороста на уровень крепостной стены. После трех дней осады Бутурлин был вынужден вступить в переговоры с турками. По договору, скрепленному «шертью», русские получили право беспрепятственно уйги на родину. Однако условия соглашения не были выполнены. При отступлении русская рать была окружена в степях и подверглась почти поголовному истреблению. По русским данным, погибло более 7 тыс. воинов, «окромя боярских людей»3.
Русские сожгли Сунженский острог и сосредоточили свои силы в Терском городке, чтобы отразить нападение врага. Однако турки отказались от похода на Терек.
В Москве понимали, что в случае столкновения с Османской империей Крымское ханство не останется в стороне от конфликта. События 1591 г. показали, что татарские вторжения по-прежнему угрожали не только южным уездам, но и столице государства.
В связи с активизацией восточной политики Борис Годунов приказал возобновить строительство крепостей на южных границах государства. В 1599 г. Разрядный приказ снарядил крупнейшую военную экспедицию, руководство которой было поручено окольничему Б. Я. Бельскому. Воевода получил наказ выстроить крепость у впадения реки Оскол в Северский Донец, в самом сердце Донецкого бассейна. В подчинении Б. Я. Бельского находились 3 дворянские сотни и 2600 человек стрельцов и казаков, а также «даточные» боярские люди с пищалями, «посошные люди», проводившие строительные работы, обозная прислуга и прочий люд. Наряду со служилыми гарнизонными казаками в походе участвовали волжские и донские казаки4.
Направляя экспедицию на Северский Донец, русское командование предусматривало опасность немедленной войны с Крымом и готовилось отразить нападение Орды. Вновь заложенная крепость получила претенциозное название «Царев-Борисов». Она располагалась на наибольшем расстоянии от всех построенных ранее оборонительных линий. Строительство Царева-Борисова поставило прочные барьеры на пути опустошительных вторжений кочевников в южные уезды государства. Хан не осмелился принять вызов, брошенный ему Годуновым. Появление крупных русских сил на Северском Донце создало военную угрозу Крыму и, кроме того, способствовало разъединению орд, кочевавших в Причерноморье, на Северном Кавказе и в Поволжье.
Стремясь предотвратить вспышку военных действий на южных границах, Борис Годунов в 1602 г. направил в Крым посла Г. К. Волконского с «поминками», оценивавшимися в 14 тыс. руб. Посол добился того, что хан Казы-Гирей подтвердил мир с Россией. Впервые за много лет прекратились почти повсеместно нападения татар на русские земли. Для Москвы отпала необходимость держать в течение лета крупные силы на Оке5.
Мир на южных границах создал условия для активизации русской политики в Прибалтике. Попытка Речи Посполитой и Швеции подкрепить антирусский военный союз личной унией не удалась. Польский король Сигизмунд III Ваза не смог удержать в своих руках шведскую корону. Шведским правителем стал герцог Карл, успешно отразивший попытку польского короля восстановить свою власть над Швецией. Распад польско-шведской унии и назревавшее столкновение Польши и Швеции из-за Ливонии радикально изменили положение в Прибалтике.
Тявзинский договор 1595 г. между Россией и Швецией означал для русских прекращение борьбы за выход на Балтику. В силу договора шведы получили возможность установить контроль за русской торговлей на Балтийском море, однако Москва в конце концов не ратифицировала договор. Не отказываясь от «вечного мира» со Швецией, русская дипломатия предпринимала усилия для того, чтобы изменить невыгодные для России пункты Тявзинского договора. В конфликте между Сигизмундом III и Карлом Москва стала на сторону последнего. Борис Годунов предложил Швеции помощь против Речи Посполитой на условиях уступки России морского порта Нарвы6. Одновременно в Москве был выработан проект образования под эгидой России вассального королевства в Ливонии. В 1599 г. Борис Годунов пригласил в Москву из Риги шведского королевича Густава, сына низложенного короля Эрика XIV. Ему предстояло занять ливонский трон в качестве царского вассала.
Подготовляя почву для возобновления борьбы за Прибалтику, царь Борис объявил милость пленным ливонским купцам, находившимся в России со времен Грозного. Некоторые из них получили чин московских гостей, или членов гостиной сотни, вместе с правом беспошлинной торговли в России и в ливонских городах. На заведение торгов казна ссудила им 5,5 тыс. руб. Услуги немецких купцов понадобились русскому правительству для того, чтобы ослабить торговые барьеры, воздвигнутые шведами в Прибалтике, а также активизировать сторонников России из числа ливонских бюргеров. Эта последняя цель была отчасти достигнута. Посланец Нарвы заявил в Москве в 1600 г., будто все нарвские немцы решили перейти под покровительство царя, а жители Таллина готовы признать власть королевича Густава7. В среде ливонских бюргеров-протестантов возникла партия сторонников России, опасавшихся оккупации со стороны католической Речи Посполитой.
В трудных для себя условиях шведский правитель согласился передать России Нарву, но обещание Карла было всего лишь уловкой. Расчеты на то, что союз со Швецией позволит России возродить «нарвское мореплавание», четверть века продержавшееся при Грозном, оказались беспочвенными. Когда дьяк А. Власьев в 1600 г. привел в устье Наровы два нанятых в Любеке корабля, шведский флот немедленно блокировал их8.
Королевич Густав оказался ненадежным вассалом. Он пытался вести переговоры с ливонцами втайне от царя и в ущерб интересам России. Обнаружив это, русские власти отправили его в почетную ссылку в Углич.
Как только Карл Шведский упрочил свои позиции в Ливонии, он учинил жестокую расправу со сторонниками царя и его вассала9. Проект образования вассального Ливонского королевства рухнул сам собой. Тогда Россия попыталась обеспечить себе союз с Данией — второй державой, располагавшей первоклассным флотом на Балтике. Русско-датский союз предполагалось скрепить браком царевны Ксении Годуновой с датским герцогом Гансом. Вместе с рукой царевны Ганс должен был получить в России обширное удельное княжество — «Тверское великое княжение» (без городаТвери). Датский герцог прибыл в Москву, однако в разгар свадебных приготовлений в 1602 г. он внезапно умер. Переговоры о заключении союза с Данией так и не были доведены до конца.
Речь Посполитая пыталась вмешаться в избирательную борьбу, развернувшуюся в Москве в 1598 г. Ее сейм выдвинул Сигизмунда III в качестве кандидата на царский трон. В письмах к Годунову король обещал сохранить за ним положение правителя, русским дворянам сулил шляхетские вольности10. Однако его обращения не имели успеха.
В связи с близким истечением срока русско-польского перемирия Борис Годунов выступил с предложением о возобновлении мирных переговоров. Необходимость союза между Россией и Речью Посполитой диктовалась долговременными интересами. Народам Восточной Европы угрожала турецко-татарская экспансия. Османская империя оставалась крупнейшей военной державой своего времени. В 1592—1606 гг. австрийские Габсбурги с трудом отражали вторжения турок. Наиболее дальновидные политики в Кракове и Москве все чаще обращались к проектам объединения сил для борьбы против османской угрозы.
Существенное влияние на ориентацию польской внешней политики оказало наметившееся русско-шведское сближение. Осенью 1600 г. литовский канцлер Лев Сапега привез в Москву проект «вечного мира», а также проект о федеративном объединении двух государств. Согласно польским предложениям, в качестве членов федерации Речь Посполитая и Россия должны были выработать единую внешнюю политику, совместно оборонять южные границы от татар, завести общий флот на Балтийском и Черном морях, иметь общий порт в Нарве и Ивангороде; купцы получали право свободно торговать в пределах двух государств11.
Во время переговоров русские дипломаты поддержали предложения о совместной обороне против татар, развитии торговли и пр. Однако в целом проект федерации не был принят. Бояре категорически отвергли пункт, предоставлявший шляхте право на приобретение вотчин в России, отказались разрешить строить костелы, венчать православных с католиками. Много споров вызвал вопрос о выборах главы федерации. Королевская дипломатия строила расчеты на том, что Сигизмунд III был достаточно здоровым человеком в свои 34 года, тогда как 50-летнего Бориса одолевали тяжелые болезни и ему предрекали близкую смерть. О наследнике Бориса в Польше толковали, что он слаб здоровьем и к тому же слабоумен. Условия замещения трона носили неравноправный характер. В случае бездетной смерти царя московский трон отходил к Сигизмунду III. В случае же бездетной смерти Сигизмунда III польская сторона не исключала возможности «выбрать паном господаря Русского», но на польский трон мог быть принят и любой другой кандидат в силу свободного выбора12. Таким образом, русскому дворянству было отказано в роли равноправного участника выборов главы федерации.
Московские переговоры завершились 1 марта 1602 г. подписанием договора о 20-летнем перемирии.
Русское правительство не добилось благоприятного для себя решения балтийского вопроса, но его дипломатические усилия все же принесли свои плоды. На всех границах государства царил мир. Система договоров с соседями, казалось бы, надежно обеспечила России длительную мирную передышку. Однако мирная система, воздвигнутая Годуновым, вскоре обнаружила свою непрочность.
Глава 8
САМОЗВАНЧЕСКАЯ ИНТРИГА
Самозванство сыграло заметную роль в русской истории XVII—XVIII вв. Начало его связано с появлением на исторической арене Лжедмитрия I.
По преданию, под личиной самозванца скрывался Отрепьев. Предание оказало сильное влияние на историографическую традицию. Н. И. Костомаров первым подверг его всесторонней критике. Однако в защиту традиционной версии вскоре выступил П. О. Пирлинг1.
Крупнейший знаток «смутного времени» С. Ф. Платонов полагал, что вопрос о личности Лжедмитрия I не поддается решению. Нельзя считать, что самозванцем был Отрепьев, но нельзя также утверждать, что Отрепьев им не мог быть: истина от нас пока скрыта2. В таких выражениях С. Ф. Платонов подвел итог своим наблюдениям. Столь же осторожной была точка зрения В. О. Ключевского. Как отметил историк, личность неведомого самозванца доселе остается загадочной, несмотря на все усилия ученых разгадать ее; трудно сказать, был ли то Отрепьев или кто другой, что, впрочем, менее вероятно. Анализируя ход «Смуты», В. О. Ключевский с полным основанием заключил, что дело было не в личности самозванца, а в роли, им сыгранной, и в исторических условиях, которые сообщили самозванческой интриге страшную разрушительную силу3.
Советские историки сконцентрировали усилия на изучении острого социального кризиса начала XVII в., породившего самозван-щину, тогда как вопрос о происхождении самозванцев отступил в тень. М. Н. Покровский рассматривал Лжедмитрия I как крестьянского царя. И. И. Смирнов отверг оценку М. Н. Покровского и высказал мысль, что выступления низов в пользу «доброго царя» Дмитрия в начале XVII в. явились выражением «царистской» идеологии угнетенных масс, выступавших против феодального гнета. Будучи неспособными сформулировать программу нового политического устройства, выходящую за рамки традиционного монархического строя, угнетенные добивались свержения плохого царя и замены его добрым царем, способным защитить народ от притеснений «лихих бояр» и социальной несправедливости. Лозунг «хорошего царя», по мнению И. И. Смирнова, представлял собой своеобразную крестьянскую утопию. В. И. Корецкий считал, что самозванец был вынесен на московский престол волной крестьянского движения4.
К. В. Чистов рассматривал самозванство в России как «проявление определенных качеств социальной психологии народных масс, ожидавших прихода «избавителя»», как одну «из специфических и устойчивых форм антифеодального движения» в России в XVII в. Закрепощение крестьян и ухудшение их положения в конце XVI в., резкие формы борьбы Ивана Грозного с боярством, политика церкви, окружившей престол ореолом святости, — вот некоторые факторы, благоприятствовавшие широкому распространению в народе легенды о пришествии царя-«избавителя». «В истории легенды о Дмитрии, — писал К. В. Чистов, — вероятно, сыграло свою роль и то обстоятельство, что угличский царевич был сыном Ивана Грозного и мог мыслиться как «природный» продолжатель его борьбы с боярами, ослабевшей в годы царствования Федора»5.
В силу своеобразия положения крестьяне значительно дольше других сословий сохраняли веру в «доброго» царя. Однако это не значит, что вера в пришествие «хорошего» царя возникла как своеобразная крестьянская утопия. В начале XVII в. взгляды такого рода были распространены не только среди простого народа, служилых людей — провинциальных детей боярских помещиков, для которых царская власть была источником всех благ. Иван Грозный пролил немало крови своих подданных. Он навлек на свою голову проклятие знати. Но ни казни, ни поражение в Ливонской войне не могли уничтожить популярность, приобретенную им в народе и служилой дворянской среде после «казанского взятия». В фольклоре Иван IV остался грозным, но справедливым царем. В глазах народа Иван IV был не только представителем старой, законной династии Ивана Калиты, но и последним царем, при котором масса народа — феодально зависимые крестьяне — не утратила традиционной «воли» — права выхода в Юрьев день. Популярности Грозного способствовало и то, что он публично казнил «изменных» бояр, всенародно объявлял их вины и обращался к толпе за одобрением6. Иван IV наказывал приказных правителей и судей, обличенных во взятках и мошенничестве.
Бедствия, обрушившиеся на страну при Годунове в начале XVII в., придали особую устойчивость воспоминаниям о благоденствии России при «хорошем» царе Иване Васильевиче. Чем мрачнее становилось время, чем меньше оставалось места для надежд, тем пышнее расцветали всевозможные утопии.
Борис Годунов пытался играть роль царя-«избавителя», предприняв попытку оказать широкую помощь голодающему народу и временно возобновив Юрьев день. Но его попытка завершилась полной неудачей, что и подготовило почву для торжества самозванца.
Царевич Дмитрий унаследовал от отца его жестокость. Дикие забавы Дмитрия приводили в смущение современников. Восьмилетний мальчик приказывал товарищам игр лепить снежные фигуры и называл их именами первых бояр в государстве, а затем рубил им головы или четвертовал7. Дворянские писатели осуждали подобные «детские глумления». Однако в народе жестокость по отношению к лихим боярам воспринималась совсем иначе. Дмитрий обещал стать таким же «хорошим царем», как и его отец.
Когда отношения между царским двором в Москве и удельным двором в Угличе окончательно испортились, Борис Годунов запретил упоминать имя Дмитрия в молитвах о здравии членов царской семьи. Царевич был рожден в седьмом браке, а значит, был, по тогдашним представлениям, незаконнорожденным8.
Подверженные суевериям, современники Годунова считали, что больные эпилепсией («черным недугом») одержимы нечистой силой. Сын Грозного страдал жестокой эпилепсией, тем не менее даже это обстоятельство не помешало развитию легенды о добром Дмитрии.
Смерть Дмитрия вызвала многочисленные толки в народе. Но в Москве правил законный царь, и династический вопрос никого не занимал. О царевиче забыли очень скоро. Однако едва умер Федор, как в народе вновь заговорили о Дмитрии. Литовские лазутчики подслушали в Смоленске и записали толки, в которых можно было угадать все последующие события «смутного времени». Пересуды были на редкость противоречивыми. Одни говорили, будто в Смоленске были подобраны письма от Дмитрия, известившие жителей, что «он уже сделался великим князем» на Москве. Другие доказывали, что появился не царевич, а самозванец, «во всем очень похожий на покойного князя Дмитрия»; Борис будто бы хотел выдать самозванца за истинного царевича, чтобы добиться его избрания на трон, если не захотят избрать его самого.
Толки, подслушанные в Смоленске, носили недостоверный характер. Боярин Нагой, говоря о смерти Дмитрия, будто бы сослался на мнение своего соседа «астраханского тиуна» (?) Михаила Битяговского. «Тиуна» вызвали в Москву и четвертовали, после того как он под пыткой признался, будто сам убил Дмитрия9.
Литовские лазутчики записали скорее всего молву простонародья, имевшего самые смутные представления о том, что происходило в столичных верхах. Как бы то ни было, слухи о царевиче порочили правителя Бориса Годунова и были проникнуты явным сочувствием к Романовым. Очевидно, их распускали люди, живо симпатизировавшие Романовым.