НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЕ ПРОЕКТЫ 3 глава

Не располагая крупными силами, московское командование было вынуждено посылать против Лжедмитрия и его сторонников раз­розненные отряды. Вслед за П. Ф. Басмановым «в Северу» высту­пил воевода М. Б. Шеин. В Орел на помощь тамошним головам прибыл воевода Ф. И. Шереметев, вскоре переброшенный под Кромы. По словам Я. Запорского, осада Кром продолжалась в общей сложности 23 недели, иначе говоря, она началась в первых числах декабря 1604 г. В роспись главной армии 1604 г. дьяки включили списки, озаглавленные «Да в большом же полку з бояры и воевода­ми жильцов и дворян выборных из городов, которые были с воево­дою с Федором Шереметевым...»⁴⁶. Поименованные дворяне из от­ряда Шереметева не были учтены в итоговых цифрах росписи, составленной к концу ноября 1604 г. Это значит, что список шереметевских дворян был включен в общую роспись в декабре, во вся­ком случае до 21 декабря, поскольку некоторые из этих дворян участвовали в неудачной битве под Новгородом Северским⁴⁷. Вое­вода Ф. И. Шереметев лишился даже собственной вооруженной свиты: еще до выступления в поход 60 его боевых холопов были отряжены в главную армию⁴⁸. Не располагая достаточными силами, Шереметев был вынужден прервать на время осаду Кром.

Борис Годунов объявил о мобилизации всего дворянского опол­чения после того, как узнал о первых успехах самозванца. Раз­рядный приказ получил распоряжение собрать полки в течение двух недель. Царское повеление было повторено трижды, но вы­полнить его не удалось. Потребовалось не менее двух месяцев, что­бы вызвать дворян из их сельских усадеб в места формирования армии. Осенняя распутица затрудняла мобилизацию.

В октябре 1604 г. Разрядный приказ составил две росписи. Со­гласно первой, князь Д. И. Шуйский с тремя полками должен был выступить к Чернигову, согласно второй — к Брянску. Однако да­же армию из трех полков удалось укомплектовать лишь в ноябре. Д. И. Шуйский начал поход «на Северу» только 12 ноября, «на Дмит­риев день». Участник похода Конрад Буссов называет ту же дату. По его словам, Борис сурово наказал тех, кто уклонялся от служ­бы: некоторых доставили к месту службы под стражей, у других отписали поместья, третьих наказали батогами; наконец дворяне собрались в Москве ко дню св. Мартина, т. е. к 12 ноября⁴⁹. В Брян­ске армия сделала длительную остановку, ожидая пополнений. Туда прибыл главнокомандующий князь Ф. И. Мстиславский⁵⁰. Собранная в Брянске армия была разделена на пять полков.

Анализируя первые распоряжения Годунова, С. Ф. Платонов сделал вывод, что его ошибки весьма способствовали успеху само­званца. Опасаясь вторжения войск самозванца со стороны Орши, царь назначил сборным пунктом для главной армии Брянск, одина­ково близкий к Смоленску и к Орше, вследствие чего воеводы поте­ряли много времени ⁵¹. По-видимому, это не совсем верно. Брянск был выбран местом сосредоточения по той простой причине, что че­рез этот город проходила большая дорога, издавна связывавшая Москву с Северской землей.

Несмотря на все старания Разрядного приказа, главные силы русской армии смогли войти в соприкосновение с войском Мнишка лишь через два месяца после начала интервенции. Царские вое­воды действовали вяло и нерешительно. Они прибыли в окрестно­сти осажденного Новгорода Северского 18 декабря 1604 г. и прове­ли три дня в полном бездействии. 20 декабря войска выстроились друг против друга на поле, но дело ограничилось мелкими стычками. Самозванец старался оттянуть битву переговорами, и это ему отчас­ти удалось. Мстиславский ждал подкреплений и не спешил с бит­вой.

Сохранилась Разрядная роспись полков Ф. И. Мстиславского с точными данными о численности царской армии. По наблюдению В. Д. Назарова, составление росписи было закончено в первых чис­лах декабря 1604 г. В росписи имеются пометы о гибели дворян, убитых в сражении с войсками самозванца. Издатели росписи С. П. Мордовина и А. Л. Станиславский полагают, что названные пометы относились к битве под Добрыничами 21 января 1605 г., из чего следует, что Разрядную роспись продолжали пополнять и в январе 1605 г.⁵² Полагаем, что пометы «в полону», «убит» следует отнести к битве под Новгородом Северским в декабре 1604 г., поскольку разгром и бегство армии самозванца в битве под Добры­ничами исключали возможность пленения годуновских дворян. После 21 декабря 1604 г. роспись, по-видимому, не пополнялась но­выми сведениями. Именно поэтому в нее не попали сведения о при­бытии в армию в январе 1605 г. значительных подкреплений из Москвы во главе с боярином князем В. И. Шуйским, занявшим пост второго воеводы⁵³.

Боевой состав царской армии, по росписи, составлял 25 336 че­ловек. Яков Маржарет считал, что у Мстиславского было до 40— 50 тыс. человек⁵⁴. Видимо, в это число входили боевые холопы, «посошные люди» при обозе и пр.

По данным А. Гиршберга, армия самозванца насчитывала 38 тыс. человек⁵⁵. Указанная им цифра лишена достоверности. Без сомне­ния, войско Мнишка в количественном отношении далеко уступало армии Мстиславского. Самозванец оказался в трудном положении, имея в тылу осажденную крепость, а перед фронтом — превосхо­дящие силы неприятеля. Накануне битвы Басманов велел палить из всех пушек и делал частые вылазки, вследствие чего Мнишек отря­дил против крепости часть казацкого войска.

Между тем Мстиславский не сумел использовать всех выгод своего положения. Мнишек перехватил инициативу. 21 декабря 1604 г. польские гусарские роты стремительно атаковали правый фланг армии Мстиславского. Полк правой руки, не получив помо­щи от других полков, в беспорядке отступил, увлекая за собой со­седние отряды. Среди общего смятения одна из гусарских рот, сле­дуя за отступавшими русскими, повернула вправо и неожиданно оказалась позади расположения большого полка, подле ставки Мстиславского. Там стоял большой золотой стяг, укрепленный на нескольких повозках. Гусары подрубили древко и захватили стяг. Они сбили с коня Мстиславского и нанесли ему несколько ударов в голову. Безрассудно храбрый налет не мог дать больших резуль­татов. Подоспели стрельцы. Кто из гусар успел вовремя поворо­тить коня, спасся. Прочие же вместе с их капитаном Домарацким попали в плен.

Царские воеводы имели возможность использовать свое числен­ное превосходство, но они так и не ввели в дело главные силы. Ранение главнокомандующего вызвало растерянность. В. В. Голи­цын, А. А. Телятевский и другие воеводы поспешили отвести свои полки и полностью очистили поле боя⁵⁶.

Самозванец мог праздновать победу. По утверждению его со­ратников, поляки потеряли убитыми около 120 человек, тогда как русских полегло до 4 тыс. Данные о русских потерях были сильно преувеличены. Кроме того, надо иметь в виду, что поляки считали всех убитых русских вместе — и государевых ратников, и «во­ровских» людей. Хоронили их без разбора в трех больших могилах. Опытный солдат Яков Маржарет, участвовавший в битве, отметил, что обе армии после двух-трехчасовой стычки разошлись без особых потерь. Его слова подтверждаются малочисленными пометами об убитых дворянах в упомянутой выше росписи русской армии ⁵⁷.

Успех Мнишка носил частный, преходящий характер. Общее по­ложение на театре военных действий не изменилось. Мнишку пред­стояло продолжать утомительную и бесплодную осаду Новгорода Северского и ждать нового натиска многочисленной царской рати.

Самым неотложным для самозванца вопросом было безденежье. Одержав верх над Мстиславским, наемники немедленно потребовали у «царевича» плату. Казна, привезенная из Путивля, была почти вся истрачена. Но «рыцарство» не желало слышать ни о каких от­срочках. Чтобы успокоить недовольных, Лжедмитрий тайно раздал деньги роте, заслужившей его особую милость. Об этом немедленно узнали другие роты. 1 января 1605 г. в лагере вспыхнул открытый мятеж. Наемники бросились грабить обозы. Они хватали все, что попадало им под руки: запасы продовольствия, снаряжение, всяко­го рода скарб. Мнишек пытался прекратить грабеж, но добился немногого. Следующей ночью мятеж возобновился с новой силой. Тщетно самозванец ездил между солдатских палаток, падал на колени перед рыцарством и умолял не оставлять его. Наемники вырвали у него знамя, а под конец сорвали с него соболью ферязь. Отрепьева осыпали площадной бранью. Кто-то крикнул ему вдо­гонку: «Ей-ей, быть тебе на колу!»⁵⁸

Наемная армия стала распадаться. Большая часть солдат, по словам очевидцев, покинула лагерь и 2 января 1605 г. отправилась к границе. В тот же день самозванец сжег лагерь и отступил из-под Новгорода Северского по направлению к Путивлю. Мнишек, еще недавно уговаривавший солдат остаться на «царской» службе, вне­запно сам объявил об отъезде из армии. 4 января главнокомандую­щий и его люди «разъехались с его милостию царевичем»⁵⁹. Престарелый магнат не желал более испытывать судьбу. Его отъезд в Польшу дал новое направление самозванческой интриге. До поры до времени Отрепьев оставался не более чем куклой в руках польских покровителей. Теперь интрига стала ускользать из-под контроля Мнишка и тех, кто стоял за его спиной.

Отъезд Мнишка был связан не только с распадом собранной им наемной армии. В чисто военном отношении прибывшее силь­ное запорожское войско вполне компенсировало потерю наемни­ков. Мнишка не устраивало другое. Его пугало то, что «цареви­ча» поддерживало простонародье и мелкие служилые люди. На­дежды на восстание недовольных Годуновым бояр не оправдались.

Главные московские бояре прислали в лагерь под Новгород Северский грамоты, адресованные лично Мнишку и полные угроз. Королевский сенатор чувствовал себя неуютно среди восставшей русской черни. Он утратил надежду склонить на сторону «ца­ревича» начальных бояр. Посольский приказ так прокомментировал отъезд гетмана из «воровского» войска: «Отошел воевода сендомирский от того вора собою после того, как ему был бой с бояры, а отходил для помочи тому вору, а не за королевским повелением, и староста остринский Михаил Ратомской, и Тышкевич, и ротмист­ры осталися»⁶⁰.

При отъезде Мнишек уверял нареченного зятя, что на сейме, на котором ему надлежит быть, он будет защищать дело «цареви­ча», пришлет ему подкрепления и пр. Вместе с гетманом Юрием Мнишком, его главным полковником Адамом Жулицким, ротмистра­ми Станиславом Мнишком и Фредрой за рубеж ушли около 800 сол­дат. Лжедмитрию удалось удержать при себе пана Тышкевича, Михаила Ратомского и некоторых ротмистров. Немалую помощь ему оказали иезуиты, находившиеся в войске. На развилке дорог они последовали не за Мнишком, а за «царевичем». Их пример подействовал на многих колеблющихся солдат. Благодаря помощи ротмистров и капелланов Отрепьев удержал при себе от 1500 до 2000 солдат⁶¹.

С отъездом Мнишка в окружении Лжедмитрия возобладали сторонники решительных действий. Покинув лагерь под Новгородом Северским, самозванец мог затвориться в каменной крепости Путивля или уйти в Чернигов, поближе к польской границе. Вме­сто этого он двинулся в глубь России.

В начале января 1605 г. Лжедмитрий беспрепятственно занял Севск, располагавшийся в центре Комарицкой волости. Восстав­шая волость предоставила войску самозванца не только теплые квартиры, продовольствие и фураж, но и воинские контингенты. По словам Якова Маржарета, под Севском он «набрал доброе число крестьян, которые приучались к оружию». Данные о по­терях в битве под Добрыничами показывают, что повстанческая армия достигла наибольшей численности как раз во время пребы­вания Лжедмитрия в Комарицкой волости. В ее составе было по крайней мере 4 тыс. запорожцев, несколько сот донских казаков⁶². Еще более многочисленными были повстанческие отряды, сфор­мированные из комарицких мужиков и жителей восставших го­родов.

Армия Лжедмитрия была вновь готова к бою. По своему об­личью она заметно отличалась от армии Мнишка. Впервые в ее состав вошло значительное число крестьян. Однако руководили воинством самозванца те же силы, что и прежде. Наемные роты возглавляли польские шляхтичи. Отряды детей боярских из Пу­тивля и других северских городов имели своих предводителей. После неудачного столкновения под Новгородом Северским царь Борис не только не объявил опалу Мстиславскому, но, напротив, пожаловал князя — «велел о здравии спросить» и прислал придворного врача для его излечения. В особом послании Году­нов поблагодарил боярина за то, что тот, помня бога и присягу, пролил свою кровь. Борис оказал честь всем ратным людям, уча­ствовавшим в битве, повелев здравствовать их⁶³.

Прошел месяц, прежде чем Мстиславский оправился от ран. Разрядный приказ использовал затянувшуюся паузу для того, что­бы пополнить таявшую армию свежими силами. В январе 1605 г. на помощь Мстиславскому прибыл князь Василий Шуй­ский с царскими стольниками, стряпчими и «большими» московски­ми дворянами⁶⁴. Первостатейная столичная знать должна была разделить с уездным дворянством тяготы зимней походной службы. 20 января Мстиславский разбил свой лагерь в большом комарицком селе Добрыничи, неподалеку от Чемлыжского острожка, где на­ходилась ставка Лжедмитрия.

Узнав о появлении царской рати, самозванец созвал военный совет. Наемные командиры предлагали не спешить с битвой, а за­теять переговоры с боярами. Но в повстанческой армии их голос все же не имел прежнего значения. Ротмистр С. Борша запи­сал, что «царевич» перед битвой долго советовался, в особенности же с казаками, «потому что в них полагал всю надежду». Атаманы высказались за то, чтобы немедленно атаковать воевод, не вступая с ними ни в какие переговоры⁶⁵.

Повстанцы вели войну своими способами. С наступлением ночи комарицкие мужики только им известными тропами провели ратников Лжедмитрия к селу Добрыничи. Восставшие намерева­лись поджечь село с разных сторон и вызвать панику в царских полках накануне решающей битвы. Однако стража обнаружила их на подступах к селу.

Рано утром 21 января 1605 г. армии сблизились и завязали бой. Гетман Дворжецкий решил в точности повторить маневр, который обеспечил успех самозванцу под Новгородом Северским. Гусары должны были опрокинуть правый фланг русских, а пехота, остав­ленная в тылу, довершить победу. Запорожская конница имела задачу сковывать силы русских в центре. Пешие казаки прикрывали пушки, стоявшие позади фронта.

Следя за передвижениями противника, Мстиславский выдвинул вперед полк правой руки под командой Шуйского, а также отряды Маржарета и Розена, составленные из служилых иноземцев. Гет­ман Дворжецкий немедленно атаковал Шуйского, собрав воедино свою немногочисленную конницу. В атаке участвовало около 10 конных отрядов: 200 гусар, 7 рот конных копейщиков, отряд шляхты из Белоруссии и отряд русских всадников⁶⁶. Не выдержав яростной атаки, воевода Шуйский дрогнул и стал отступать. Рас­чистив себе путь, конница Дворжецкого повернула к селу, на ок­раине которого стояла русская пехота с пушками. Тут она была встречена мощными орудийными и ружейными залпами и повернула назад. Отступление завершилось паническим бегством.

Взаимная ненависть и недоверие шляхты и вольных запорож­цев раздирали армию самозванца изнутри. Ротмистры утверждали, будто виновниками катастрофы были запорожцы. Когда ветер при­нес со стороны русского лагеря клубы дыма, писал С. Борша, за­порожцы будто бы испугались и бросились бежать, а гусары бро­сились вслед, убеждая их вернуться. По словам Г. Паэрле, казаки изменили и побежали, потому что были подкуплены Борисом, что открылось уже после битвы⁶⁷. Сам самозванец, пытаясь скрыть от своих покровителей личное участие в неудачной битве, в письме Рангони от 8 (18) апреля 1605 г. утверждал, будто недавно узнал о причинах прискорбного бегства к крепости Севск (в Комарицкой области) III экспедиции под командованием стольника И. Папроцкого, которое «произошло из-за того, что запорожская пехота без всякой причины оставила поле боя... и бежала в смятении»⁶⁸.

На самом деле в поражении повинны были не казаки. Свиде­тельство участника боя Маржарета позволяет точно определить, кто первым побежал с поля битвы. Залп из 10—12 тыс. ружейных ство­лов, писал Маржарет, поверг атакующую польскую конницу в ужас, и она в полном смятении обратилась в бегство. Участники атаки единодушно утверждали, что пальба сама по себе причинила немного вреда нападавшим: было убито менее десятка всадников. Однако поляки хорошо помнили, чем кончилась безрассудно ли­хая атака капитана Домарацкого под Новгородом Северским. На поддержку запорожцев они не рассчитывали, не доверяя им. По словам Маржарета, оставшаяся у самозванца конница и пехота пытались поддержать атаку гусар и с редким проворством двину­лись им на помощь, думая, что дело выиграно. Однако, столкнув­шись с отступавшими в полном беспорядке гусарами, казаки повер­нули вспять⁶⁹.

Вопреки утверждению самозванца именно казаки предотвратили полное истребление его войска. Преследуя гусар, русские натолк­нулись на батарею, которую прикрывала пехота. По признанию Борши, казаки, оставленные при орудиях, хорошо держались про­тив русских⁷⁰. Брошенные на произвол судьбы, они почти все по­легли на поле боя.

Самозванец потерял почти всю свою пехоту. Конница понесла меньшие потери, чем отряды казаков и комарицких мужиков. По­ляки исчисляли свои потери 3 тыс. человек. Маржарет считал, что у противника было 5—6 тыс. убитых. В официальных отчетах воевод фигурировала еще бóльшая цифра. Согласно Разрядной записи, на поле боя было найдено и предано земле 11,5 тыс. трупов. Большинство из них (7 тыс.) составляли будто бы «черкасы» (украинцы). В руки победителей попали 15 знамен и штандартов и вся артиллерия — 30 пушек⁷¹.

Лжедмитрий возглавлял атаку гусар вместе со своим гетманом Дворжецким. Первая и последняя в его жизни атака закончилась позорным бегством. Во время отступления под ним была ранена ло­шадь, и он чудом избежал плена. Самозванец сначала укрылся на Чемлыже, а затем скрытно от всех покинул лагерь и ускакал в Рыльск. Запорожцы, узнав о его бегстве, пустились по его следам, «но под стенами Рыльска их встретили ружейной пальбой и понос­ными словами как предателей государя Дмитрия Ивановича». Некоторые русские источники подтверждают польскую версию о том, что запорожцы хотели расправиться с самозванцем и отом­стить за своих погибших товарищей⁷².

Дворянские полки устроили повстанцам кровавую баню на по­ле боя. Но этим дело не ограничилось. В руки воевод попало множество пленных. Их разделили на две неравные части. По­лякам была дарована жизнь, и их вскоре увезли в Москву. Всех про­чих пленных — детей боярских, стрельцов, казаков, комаричей — повесили посреди лагеря.

Воеводы не удовольствовались казнью «воров», захваченных с оружием в руках. Как поведал Буссов, царские дворяне, заняв Комарицкую волость, «стали чинить над бедными крестьянами, присягнувшими Дмитрию, ужасающую беспощадную расправу». По словам того же автора, экзекуции подверглось несколько ты­сяч крестьян, их жен и детей. Несчастных вешали за ноги на вет­вях деревьев, а затем «стреляли в них из луков и пищалей, так что на это было прискорбно и жалостно смотреть»⁷³.

Конрад Буссов возлагает ответственность за казни на русских вообще и ничего не пишет о приказе, исходившем от Годунова. Исаак Масса, будучи обличителем Бориса, именно на него возложил всю вину за кровопролитие. По словам Массы, Годунов будто бы призвал к себе касимовского царя Симеона Бекбулатовича и велел ему истребить Комарицкую волость. Степень достоверности его рас­сказа, однако, невелика. Полуслепой Симеон жил в своем тверском селе и не участвовал в войне с самозванцем. Масса записал слухи, циркулировавшие в Москве. Достоверным в них было, по-видимому, лишь указание на участие в экзекуциях отрядов из Касимова. Согласно Разрядной росписи, в полку Мстиславского находилось «татар касимовских, царева двора Исеитова полку старых и «нови­ков» 450 человек»⁷⁴. После разгрома Лжедмитрия воеводы отдали им на поток и разграбление мятежную крестьянскую волость.

Слухи о погроме в Комарицкой волости распространились по всей земле. Автор «Иного сказания» записал, что царь приказал опустошить Комарицкую волость и в ярости убивал «не токмо мужей, но и жен и безлобивых младенцев, ссущих млека, и поби от человек до скота». Волость была разграблена: «И имения их рас­хищены быша и домове до конца разорены быша и огнем пожжены быша, вся в прах преврати»⁷⁵. Террор против населения Комариц­кой волости имел ярко выраженную социальную окраску. То был первый случай в истории «Смуты», когда мужики подняли оружие против властей, пренебрегли присягой московскому царю, взяли под стражу его воевод и приказных людей. Власти проявили неслыхан­ную жестокость при подавлении мужицкого бунта.

Восстание на Брянщине можно считать первым массовым восстанием крестьян в «смутное время». Оно охватило не одну, а несколько волостей. Разгром армии самозванца позволил правитель­ственным войскам погасить самый крупный очаг крестьянского дви­жения.

А. А. Зимин оценивал события 1604—1606 гг. как крестьянскую войну, осложненную борьбой с иностранной интервенцией⁷⁶. Приведенные выше факты не подтверждают мнения А. А. Зимина.

И. И. Смирнов считал, что война с самозванцем сопровожда­лась острой вспышкой классовой борьбы, но эга вспышка была подавлена феодальным государством, не успев перерасти в крестьян­скую войну. Московский поход Лжедмитрия I представлял, по его мнению, особую форму интервенции польских феодалов. Авантю­рист использовал борьбу социальных низов в целях, чуждых анти­феодальным элементам русского общества⁷⁷.

Трудно согласиться с тем, что московский поход самозванца был формой внешнего вмешательства. Интервенция, затеянная польскими магнатами при прямой поддержке короля Сигизмун-да III, послужила толчком к гражданской войне внутри России. Однако даже на первом ее этапе силы вторжения играли ограни­ченную роль. После отъезда Мнишка из-под Новгорода Северского интервенция резко пошла на убыль. Вслед за поражением под Севском остатки иноземных наемных отрядов бежали из пределов России. Фактор интервенции в основном исчерпал себя.

Подавление очагов крестьянского восстания и фактическое прекращение внешнего вмешательства неизбежно отразились на дальнейшем ходе гражданской войны. Факторы, консолидиро­вавшие феодальное дворянство в первые месяцы иноземного втор­жения и «Смуты», стали ослабевать.

Глава 14

МЯТЕЖ В ЮЖНЫХ КРЕПОСТЯХ

Воеводы Мстиславский и Шуйский одержали победу над само­званцем, но не осмелились преследовать его армию и довершить ее уничтожение. Иезуиты Чижевский и Лавицкий, находившиеся в лагере Лжедмитрия под Севском, записали в своем дневнике: «Враг мог гнаться за нами, догнать, перебить и сжечь лагерь, но он остановился от нас, не дойдя мили, и не решился воспользоваться своей удачей»¹. Причиной медлительности явилось не предательство, а, скорее, бездарность бояр. Князь Мстиславский, князья Васи­лий и Дмитрий Шуйские были представителями самых родовитых семей, но они не обладали никакими воинскими доблестями.

Воеводы могли двинуться к границе, чтобы изгнать само­званца из пределов страны. Но, оставаясь под впечатлением одер­жанной победы, бояре считали, что самозванцу не удастся собрать новое войско и что война практически уже закончена².

Мстиславский прибыл в окрестности Рыльска на другой день после бегства оттуда Отрепьева. Лишившись армии, Лжедмитрий не мог укрепить гарнизон Рыльска сколько-нибудь значительными силами. Покидая город, он поручил его оборону местному воеводе князю Г. Б. Долгорукому. В распоряжении Долгорукого было несколько казачьих и стрелецких сотен. Имея несколько десятков тысяч человек, бояре рассчитывали быстро покончить с сопротив­лением Рыльска. Но они ошиблись. В обороне города участвовало все население Рыльска. Горожане знали, что им нечего ждать пощады, и сражались с исключительной стойкостью. На все пред­ложения о сдаче они отвечали, что стоят «за прирожденного го­сударя». В течение двух недель царские воеводы бомбардировали город, пытаясь поджечь деревянные стены крепости. Однако вы­стрелы пушек с городских стен не позволили им придвинуться вплотную к городу. Общий штурм крепости не удался, и на другой день после приступа Мстиславский снялся с лагеря и отступил к Севску³.

После того как воеводы покинули окрестности Рыльска, жители города произвели вылазку и разгромили русский арьергард, кото­рый должен был оставить лагерь в последнюю очередь. В их руки попало немало имущества, которое воеводы не успели вывезти из лагеря. Самозванец поспешил распустить слух о том, что Мстиславский понес серьезное поражение, потеряв до 1000 убитыми и 200 пленными⁴.

Дворянское ополчение не привыкло вести войну в зимних условиях, среди заснеженных лесов и полей. Трудности усугубля­лись тем, что армии приходилось действовать в местности, ох­ваченной восстанием, среди враждебно настроенного населения. Находясь в окрестностях Рыльска, армия не имела надежных коммуникаций. Она оказалась в полукольце крепостей, занятых не­приятелем. Сторонники Лжедмитрия удерживали в своих руках на севере — Кромы, на юге — Путивль, на западе — Чернигов. Они отбивали обозы с продовольствием, чинили помехи заготовке про­вианта и фуража.

После утомительной зимней кампании царские полки стали таять. Не спрашивая «отпуска» у воевод, дворяне толпами разъ­езжались по своим поместьям. В таких условиях главные воево­ды — Мстиславский, Шуйские и Голицын — приняли решение вывести армию из восставшей местности и распустить ратных лю­дей на отдых до новой летней кампании.

Отступление воевод от Рыльска вызвало гнев царя Бориса. Не теряя времени, царь направил в полки окольничего П. Н. Шере­метева и главного дьяка А. Власьева с наказом сделать выговор во­еводам: «...пенять и роспрашивать, для чего от Рыльска отошли»⁵. Годунов строжайше запретил боярам распускать ратных людей, что вызвало открытый ропот в армии.

Царские воеводы разгромили плохо вооруженную армию Лже­дмитрия в открытом полевом сражении. Но все их попытки занять восставшие крепости неизменно терпели неудачу. То, что произо­шло под Рыльском, повторилось под Кромами.

В мирное время гарнизон Кром не превышал нескольких сотен людей. В первые недели войны власти отозвали сотню кромских казаков для обороны Новгорода Северского⁶. К моменту восстания в Кромах было совсем немного ратных людей.

После нападения повстанцев из Кром на Орел московское ко­мандование решило направить туда воеводу Ф. И. Шереметева с отдельным корпусом. Однако Шереметев не смог своевременно ввести в дело свой отряд. Назревало столкновение под Новгородом Северским, и Разрядный приказ, отобрав у Шереметева часть под­чиненных ему сил, передал их Мстиславскому ⁷.

В Кромах засел видный дворянин Григорий Акинфиев. Подоб­но рыльскому воеводе Долгорукому, он успел доказать преданность самозванцу. Силы кромского гарнизона были невелики до того вре­мени, пока на помощь ему не прибыли донские казаки. Если ве­рить Конраду Буссову, атаман Корела с 400—500 донскими каза­ками отступил под Кромы вслед за битвой под Добрыничами (21 декабря 1604 г.). Приведенное известие вызывает сомнение. После поражения Лжедмитрий намеревался бежать в Польшу, счи­тая свое дело проигранным. В такой ситуации Корела едва ли стал бы искать убежище в крепости, располагавшейся вдали от границы.

Кромы могли легко превратиться для него в мышеловку. По дан­ным Исаака Массы, Кореле пришлось пробиваться в Кромы через осадный лагерь царских воевод⁸. По-видимому, Лжедмитрий на­правил казаков в Кромы сразу после перехода из-под Новгорода Северского в Комарицкую волость.

Кромы превратились в форпост повстанческих сил задолго до битвы под Добрыничами. Правительственные войска осаждали эту крепость в течение многих недель, теряя людей. В январе 1605 г. Разрядный приказ распорядился доставить в лагерь под Кромы осадную артиллерию. Отряду Ф. И. Шереметева были приданы две мортиры — «верховые пищали» — и пушка «Лев Слободской». Из Мценска на помощь Шереметеву прибыл воевода князь И. Г. Щербатый. В феврале Ф. И. Мстиславский направил под Кро­мы стольника В. И. Бутурлина с сотнями из всех полков⁹. Однако подкрепления оказались недостаточными. В ходе длительной оса­ды отряд Шереметева понес большие потери и его положение ста­ло критическим. В таких условиях московское командование на­правило к Кромам армию Мстиславского.

Отвод главной армии из-под Рыльска к Кромам был связан не столько с поражением отряда Шереметева, сколько с неблагопри­ятным положением, постепенно складывавшимся на южной окраи­не государства.

На начальном этапе гражданской войны главным очагом повстанческого движения стали Северская Украина и прилегающие к ней брянские земли. С юго-запада восстание распространилось не на центральные уезды, где основную массу населения составля­ли помещичьи крепостные крестьяне и многочисленный посад­ский люд, а на южные степные уезды с незначительным крестьян­ским и посадским населением.

Политика освоения «дикого поля» принесла к началу XVII в. свои плоды. С основанием крепостей Воронеж, Ливны (1585— 1586 гг.), Елец (1592 г.), Белгород, Оскол, Валуйки (1593 г.) и Царев-Борисов (1599 г.) границы государства были отодвинуты да­леко на юг. Началось заселение крестьянами района старых засеч­ных линий (Елец — Воронеж — Курск). Однако в районе ново­построенных крепостей (Валуйки, Царев-Борисов) крестьянские по­селения отсутствовали, а их место занимали редкие заимки воль­ных казаков. После основания Царева-Борисова царские писцы провели первую перепись казацких «юртов» на Осколе и Северском Донце и вменили в обязанность станичникам несение сторожевой службы. Вольные казаки не примирились с новыми для них поряд­ками. Брожение в их среде подготовило почву для восстания на южных окраинах.