Неосуществленные проекты 6 глава

М. П. Катырев получил боярство одним из первых, сразу пос­ле коронации Бориса. Катырев ничем не успел проявить себя на военном поприще, и его назначение было продиктовано формаль­ными местническими соображениями. До опричнины Катыревы-Ростовские занимали высокое положение в думе. На этом основа­нии М. П. Катырев, получив боярство, пытался местничать с гла­вой думы Ф. И. Мстиславским¹⁵.

Наибольшие надежды Годуновы возлагали на П. Ф. Басманова.

В столице Басманова знали как первого щеголя среди дворян и че­ловека, популярного среди населения. По словам английских со­временников, простой народ «считал его единственным своим за­щитником». Басманов сделал карьеру в считанние месяцы благо­даря успешной обороне Новгорода Северского. Царь Борис вызвал его ко двору, столица чествовала Басманова как героя. Из-за ран воевода не мог ехать верхом, и Борис выслал навстречу ему свой выезд. В царских санях Басманов проследовал через всю столицу в Кремль. Годунов пожаловал Басманову боярский чин, земли, 2тыс. руб. денег и множество подарков¹⁶.

Старшим воеводой в Новгороде Северском был боярин князь Н. Р. Трубецкой. Однако наибольшие награды за оборону города получил не он, а Басманов. Услуги, оказанные Басмановым Году­нову, имели особый характер. Старший воевода осуществлял об­щее военное руководство обороной крепости. Роль же Басмано­ва состояла в том, что он своевременно обнаружил измену в гарнизоне Новгорода Северского и железной рукой подавил мятеж.

После возвращения в Москву Басманов неоднократно просил царя отправить его в действующую армию. Но Борис неизменно отказывал ему, ссылаясь на то, что воевода еще не оправился от тя­желых ран. Невзирая на болезнь, Годунов надеялся возглавить лет­нюю кампанию против самозванца и обещал дать Басманову на­значение в своей армии. Исаак Масса утверждал, что правительст­во решило послать Басманова в лагерь под Кромы еще при жизни Бориса, когда последний увидел, что измена ширится день ото дня, и заподозрил в предательстве самого Мстиславского. Басманов будто бы поклялся, что захватит «вора» или сам сложит го­лову¹⁷.

По своему местническому положению Басманов никак не мог претендовать на руководство главными силами русской армии. Бояре, находившиеся в полках, были много старше его по рангу и службам. Правительство имело много соглядатаев в лагере и свое­временно получало сведения о «шатости» в людях. Басманову от­водилась та же роль, которую он уже сыграл однажды при обо­роне Новгорода Северского.

Явившись в лагерь под Кромы, Катырев и Басманов привели полки к присяге. Патриарх Иов по немощи не мог покинуть Москву, и поэтому церемонией присяги руководил новгородский митропо­лит Исидор — второе в церковной иерархии лицо. Никто не оказал воеводам открытого неповиновения. Но по свидетельству русских летописей, некоторые ратные люди в общей сутолоке уклонились от церемонии крестоцелования. В Москве церковное руководство оказало немалую помощь новому царю, но на действующую армию влияние духовенства не распространялось. Бояре поспешили вы­проводить Исидора из лагеря под Кромами, едва закончилась присяга ¹⁸.

После смерти Бориса вопрос о единстве в думе и высшем военном командовании приобрел первостепенное политическое значе­ние. В свое время Годунов, питавший особое доверие к бывшему опричнику князю Андрею Телятевскому, приставил его к Мстислав­скому в качестве помощника. Попытка подчинить большой полк Телятевскому вызвала негодование многих воевод. После того как царевич Федор отозвал в Москву Ф. И. Мстиславского и В. И. Шуй­ского, большой полк факгически перешел в распоряжение Телятевского: «...воем же начальницы осташася князь Ондрей Телятевской...»¹⁹.

Вмешательство Семена Годунова, главы сыскного ведомства, в дела Разрядного приказа привело к полной неразберихе в пол­ках. После отъезда П. Ф. Басманова под Кромы Семен Годунов настоял на назначении князя А. А. Телятевского главным воеводой сторожевого полка, что доставило тому большие местнические преимущества. Новый главнокомандующий князь М. П. Катырев привез под Кромы одну роспись, а через три дня в лагерь прибыл гонец с новым Разрядом, не согласованным ни с Катыревым, ни с Басмановым. Разрядные дьяки утверждали, будто новый государь ничего не знал о втором Разряде. По их словам, «тое-де роспис, как бояром и воеводам велено быть по полком, послал Семен Году­нов для зятя своево князя Ондрея Телятевского, а царевич-де князь Федор Борисович гое росписи не ведает»²⁰.

Вмешательство сыскного ведомства посеяло раздор среди во­евод, на которых династия возлагала наибольшие надежды. П. Ф. Басманов с головой погрузился в местническую тяжбу с А. А. Телятевским. Воевода полка левой руки 3. И. Сабуров отка­зался подчиняться М. П. Катыреву и отослал ему полковые списки «для того, не хотечи быть менши князя Ондрея Телятевского». К то­му же второй воевода полка правой руки князь М. Ф. Кашин-Обо­ленский «бил челом на Петра Басманова в отечестве, и на съезд не ездил, и списков не взял»²¹.

В армии назревал заговор, и местнические распри способство­вали его успеху. Душой заговора были братья Голицыны. Свой род князья Голицыны вели от литовской великокняжеской динас­тии. По знатности они превосходили главу Боярской думы Ф. И. Мстиславского, потомка младшей линии литовской династии. Но к концу XVI в. местническое положение Голицыных пошатну­лось. Попытки тягаться с Трубецкими и Шуйскими закончились для них полной неудачей²². После смерти царя Федора Ивановича Голицыных не было среди претендентов на трон. Кончина Бориса Годунова пробудила в них честолюбивые надежды. Положение ди­настии стало непрочным, и Голицыны первыми из бояр покинули ряды ее сторонников.

Некоторые летописи причисляли к числу организаторов заго­вора воеводу боярина М. Г. Салтыкова²³. Однако очевидец мяте­жа Яков Маржарет утверждал, что М. Г. Салтыков был захвачен изменниками. Слова Маржарета находят подтверждение в Разрядных книгах пространной редакции. Другой осведомленный современник — Петр Петрей также писал, что заговорщики захватили М. Г. Салтыкова и жестоко терзали его. Швед Петрей знал Салты­кова как воеводу Орешка²⁴.

Выдающуюся роль в организации мятежа сыграли Прокофий Ляпунов и его братья. Ляпуновы занимали видное положение сре­ди выборных рязанских дворян. Они обладали неукротимым нра­вом, и летописцы не прочь были подчеркнуть их склонность к аван­тюрам.

После смерти Грозного Ляпуновы вместе с другими рязанцами участвовали в московских беспорядках, едва не погубивших правителя Бориса Годунова. За год до войны с самозванцем царь Борис велел наказать Захара Ляпунова кнутом за посылку заповед­ных товаров к вольным казакам на Дон. Мятежные алексинские дворяне выдвинули из своей среды Захара Бибикова. Он числился выборным дворянином от Алексина и имел оклад в 500 четвертей земли. После переворота Лжедмитрий I пожаловал ему за особые заслуги рязанское поместье в 200 четвертей, взятое у И. П. Велья­минова²⁵.

Организации заговора в годуновской армии способствовали мно­гие обстоятельства, но два из них имели решающее значение. Пер­вым было появление знати в путивльском лагере, вторым — смерть Бориса. Конрад Буссов записал слухи о том, что изменники Бори­са затеяли переписку с самозванцем будто бы сразу после его пора­жения под Севскюм. Они советовали «царевичу» не отступаться от своего и обещали тайную поддержку²⁶. Достоверность этих слу­хов сомнительна. Скорее всего заговорщики установили связь с Путивлем в более позднее время. Лжедмитрий многократно посы­лал листы к царским воеводам, но последние откликнулись на них лишь после того, как обращения самозванца поддержали хорошо известные им лица.

Родовитая знать не смирилась со своим поражением в период династического кризиса, и ей не всегда удавалось скрыть свое истин­ное отношение к выборному земскому царю Борису. За два-три го­да до вторжения самозванца власти получили донос о том, что князь Борис Михайлович Лыков, «сходясь с Голицыными да с князем Борисом Татевым, про него, царя Бориса, разсуждает и умышляет всякое зло». Названный круг лиц был связан тесной дружбой, а от­части и родственными связями²⁷.

В силу превратностей гражданской войны одни члены этого кружка оказались заброшенными в путивльский лагерь, где их об­ласкал самозванец, другие же остались в царских полках. В былые времена злые речи Голицыных и их друзей против царя Бориса не были подкреплены никакими практическими шагами, а потому Го­дунов не придал доносу никакого значения. После смерти Бориса ничто не мешало претворить помыслы в действие.

Князь Борис Петрович Татев и князь Борис Михайлович Лы­ков, как видно, оказали Лжедмитрию исключительные услуги, поскольку первый вскоре же получил боярство, а второй стал кравчим самозванца. Вероятно, Лыков поддерживал наиболее тесные связи с заговорщиками, поскольку именно ему Лжедмитрий пору­чил организовать присягу в сдавшихся царских полках ²⁸.

Характерно, что князь Б. П. Татев владел крупным поместьем в Рязани²⁹. Рязанское дворянство было охвачено брожением и сы­грало особую роль в событиях под Кромами. В отличие от северских и южных городов дети боярские рязанских городов несли службу в «государевом дворе». Участники боярского заговора Ля­пуновы и Измайловы принадлежали к высшему и наиболее влия­тельному слою феодальных землевладельцев Рязани. За Прокофием Ляпуновым числилось 550 четвертей пашни в поместье и неболь­шая вотчина. Измайловы владели обширными родовыми вотчина­ми в Рязанском уезде. Б числе других лиц в южных городах был захвачен Артемий Измайлов. За считанные недели этот рязанский дворянин из пленника превратился в дворецкого, думного дворяни­на и ближнего человека «царевича». Измайлов был приятелем Ля­пунова. Многие родственники Измайлова служили в армии Ф. И. Мстиславского³⁰. Скорее всего именно Артемий Измайлов помог организовать заговор среди рязанских дворян, за что и был удостоен исключительных милостей.

Переговоры между путивльскими «советниками» самозванца и заговорщиками в армии под Кромами были окружены глубочай­шей тайной. Но некоторые подробности о них все же стали известны в Польше. Некто Петр Арсудий, подвизавшийся в Польше в каче­стве доверенного лица Ватикана по делам восточной церкви, полу­чил подробные сведения о секретных переговорах «царевича» с боя­рами от виленского епископа Войны. В начальный момент органи­зации самозванческой интриги покровители самозванца попыта­лись заручиться поддержкой Войны. Епископ занял двусмыслен­ную позицию. Королю он советовал известить Годунова об экспе­диции как «частном предприятии своевольных людей», но одновре­менно считал необходимым послать гонца к «царевичу», чтобы «таким известием не был нарушен его покой»³¹. С тех пор Война имел возможность получать доверительную информацию от лиц, окружавших «царька».

По словам епископа, заговорщики обещали «истинному» Дмит­рию престол на следующих условиях: православная вера остается нерушимой, самодержавная власть сохраняется, и Дмитрий будет пользоваться теми же правами, что и его отец Иван IV; царь не бу­дет жаловать боярского чина иноземцам и не назначит их в Бояр­скую думу, но волен принимать их на службу ко двору и даст им право приобретать земли и другую собственность в Русском госу­дарстве; принятые на службу иноземцы могут строить себе косте­лы на русской земле³².

Приведенные сведения, если они достоверны, позволяют сде­лать интересные выводы. По-видимому, соглашение о будущем устройстве Русского государства было в основных чертах выра­ботано в результате переговоров между членами «воровской» Боярской думы и польскими советниками самозванца. Вместе с Мнишком лагерь Отрепьева покинула почти вся польская знать, прини­мавшая участие в авантюре. Это обстоятельство должно было об­легчить сговор. Московская знать, оказавшаяся в Путивле, заботи­лась о сохранении своих привилегий. Немногие польские совет­ники (Бучинский, Дворжецкий, Иваницкий), оставшиеся при осо­бе «царевича» в Путивле, выговорили себе право служить при цар­ском дворе, владеть вотчинами и поместьями, а также устроить се­бе церкви по своему вероисповеданию.

Самозванец постоянно совещался с находившимися при нем иезуитами. Они также могли быть довольны секретным соглаше­нием: Москва впервые раскрывала свои двери католицизму. Иезуиты скорее всего и передали информацию в Польшу, где она стала из­вестна виленскому епископу.

В последних числах апреля 1605 г. к самозванцу в Путивль из-под Кром прискакал сын боярский арзамасец Абрам Бахметов и сообщил, что царь Борис умер, что Петр Басманов прибыл под Кромы и 19 апреля привел полки к присяге. Войско Отрепьева по­лучило аналогичное известие из Кром. Казаки сообщили, что они сделали вылазку из крепости и захватили языков, от которых узна­ли, что «Бориса не стало и что в войске их великое смятение: одни держатся стороны Борисова сына, а другие — нашей»³³.

Положение в царском лагере стало критическим к началу мая.

Когда П. Ф. Басманов прибыл под Кромы, он горячо убеждал войско служить Федору Годунову. Одновременно он начал охоту за тайными приверженцами Лжедмитрия. Что ни день воевода рас­сылал «по всему лагерю людей, которые подслушивали, что там го­ворили, и доносили обо всем ему, так что открылось, что больше людей на стороне Дмитрия, чем на стороне московитов»³⁴. Сведе­ния Басманова полностью совпадали с показаниями языков, захва­ченных казаками Корелы. Воеводе предстояло железной рукой покарать сторонников Лжедмитрия в интересах Годуновых. Но по­ложение династии было шатким.

Сохранив верность Годуновым, Басманов должен был бы пролить потоки крови. В числе первых ему пришлось бы арестовать воевод князей Голицыных, истинных вдохновителей заговора. Однако по матери Голицыны доводились братьями Басманову, и он издавна привык считаться с авторитетом старшей по знатности родни. Все это не могло не повлиять на исход дела³⁵.

Голицыны понимали, что рискуют головой, и не жалели сил, что­бы втянуть Басманова в заговор. Кроме милостей Бориса, ничто не привязывало Басманова к правящей династии. Переход власти к царице Марии Скуратовой и Семену Годунову не мог не поколебать его верность трону. Между родом Бельских и родом Басмановых существовала кровная вражда. Именно отец царицы Малюта Ску­ратов положил конец блестящей карьере Басмановых в опричнине. По его навету инициатор опричнины А. Д. Басманов был казнен, а его сын Ф. А. Басманов умерщвлен в тюрьме. П. Ф. Басманов не имел оснований щадить дочь Малюты и его внука царевича Федора Борисовича.

Получив предложение примкнуть к заговору, Басманов не дол­го колебался. Сын знаменитого опричника, Басманов был всецело поглощен собственной карьерой и плохо помнил благодеяния. Пос­ле взлета в опричнине Плещеевы-Басмановы надолго сошли со сцены, и воеводе предстояла жестокая борьба, чтобы возродить бы­лую «честь» фамилии. Разрядная роспись, присланная в полки после присяги, нанесла удар честолюбивым надеждам П. Ф. Басманова. Когда дьяк огласил роспись в присутствии бояр и воевод, Басманов, «патчи на стол, плакал с час, лежа на столе, а встав с стола, евлял и бил челом боярам и воеводам всем: «Отец, государи мои, Федор Алексеевич точма был дважды болыии деда князя Ондреева... а ныне Семен Годунов выдает меня зятю своему в холопи князю Ондрею Телятевскому, и я не хочю жив быти, смерть прииму лутче тово позору»»³⁶.

Басманов не мог смириться с «потерькой» фамильной чести. Но вернее будет предположить, что он искал благовидный предлог для предательства. Примкнув к заговорщикам, Басманов быстро привел дело к решительной развязке.

Силы заговорщиков были невелики. Большинство дворян при­несли присягу царевичу Федору и сохраняли верность династии. Мятеж кучки заговорщиков посреди вооруженного лагеря мог быть легко подавлен вооруженной рукой. И тем не менее заговор в лагере имел успех.

После трех месяцев, прошедших в бесполезной осаде Кром, в правительственной армии произошли большие перемены. Дисцип­лина в ней держалась, пока дворянское ополчение громило «во­ров» — казаков и комарицких мужиков. Неудача под Кромами и бездеятельность деморализовали полки. Дворяне осуждали приказ Бориса, воспретившего воеводам распустить ратных людей на от­дых. Они не понимали, зачем царю понадобилось держать 50-тысяч­ную армию под стенами крохотной крепости, для осады которой было достаточно небольшого отряда³⁷.

Мелкие помещики не успели оправиться от последствий трех­летнего голода. Многие опасались, что из-за длительного отсут­ствия дела в их поместьях придут в полное расстройство. С на­ступлением весны бегство землевладельцев из армии усилилось. Не­мало столичных дворян использовали смерть Бориса в качестве предлога для отъезда в Москву «на царское погребенье»³⁸.

В то время как дворянское ополчение таяло, число «даточных людей» и «посошных» мужиков в лагере росло. Под Кромы был доставлен огромный артиллерийский парк, большие запасы пороха и ядер. Лагерь оказался наводнен «посошными людьми», занятыми перевозкой пушек, подвозом боеприпасов и пр.

Поначалу северные города получили от правительства льготу, будучи освобожденными от обязанности выставлять в поле ратных людей. Однако ко времени осады Кром Борис отменил их льготу.

Начиная с февраля 1605 г., писал Масса, через Москву каждоднев­но проходило много ратников, отправлявшихся на помощь войску Мстиславского. Многочисленные отряды снарядили города Тотьма, Устюг Великий, Вычегда и др.³⁹ Монастыри набирали отряды «да­точных людей» из крестьян и служек.

При военном лагере возникло торжище. Каждый день окрестные и дальние крестьяне везли на продажу продукты питания и раз­ные товары. Вместе с ними на торг беспрепятственно проникали лазутчики из Путивля с «воровскими» листами. Чем больше ратни­ки в сермягах заполняли лагерь, тем успешнее шла агитация в пользу «истинного» царя Дмитрия.

При Василии Шуйском Посольский приказ объяснил проис­шедшее под Кромами следующим образом: многие бояре и дворяне разъехались из-под Кром, остались же там «немногие бояре и вое­воды, а с ними только ратные люди северских и украинных горо­дов — стрельцы и казаки и черные люди; и те люди... смуту в пол­ках учинили»⁴⁰. В предназначенных для поляков объяснениях дьяки намеренно исказили картину, отрицая причастность некото­рых бояр и дворян к мятежу. Но они довольно точно уловили роль мелких служилых людей, «посохи» и «мужиков» в последовавшем перевороте.

Отрепьев не имел ни сил, ни решимости, чтобы отважиться на новое сражение с воеводами. Тем не менее он оценил важность полученных из Кром сообщений и в начале мая отдал приказ о вы­ступлении в поход. Участник похода С. Борша писал: «Мы... не дождавшись из Польши на помощь ни одного человека, пошли с ца­ревичем против того войска». Уже после выступления армии хо­рунжие привели из Путивля подкрепление: около 500 конных шляхтичей — «пятигорцев»⁴¹.

Русские официальные представители отметили прибытие по­следних значительных подкреплений к самозванцу из Польши. Они припомнили полякам, как в Путивль к «вору» пришел Ратомский со многими людьми. Отвечая на этот упрек, польские послы заяви­ли, что «Ратомский, отъехавши от него (Лжедмитрия. — Р. С.), долгий час при нем не был» и вернулся к нему в Путивль, когда «ему вже вси люди московские здавалися». Вся миссия Ратомского и вновь прибывших войск свелась якобы к тому, что они «проводили» Лжедмитрия до Москвы⁴².

До прибытия Ратомского численность наемных солдат в путивль-ском лагере не превышала 300 человек. Несмотря на настойчивые просьбы Корелы и Беззубцева о помощи, Лжедмитрий смог по­слать к Кромам лишь небольшой отряд Яна Запорского. В пись­мах из Путивля иезуиты сообщали, что перед походом Запорский принял у них благословение и что вместе с ним выступили 200 рей­тар с конями и 100 пеших поляков. Поляки имели самое пример­ное представление о численности повстанческих отрядов. По их словам, к отряду Запорского присоединилось то ли 10 тыс., то ли 3 тыс. московитов. Однако сам Ян Запорский в письме из-под Кром сообщал, что с ним быловсего 200 конных копейщиков и 800 дон­ских казаков⁴³.

На пути к Кромам Запорский получил подтверждение относи­тельно смерти Бориса. 30 апреля 1605 г. он направил донесение об этом гетману А. Дворжецкому. В начале мая Запорский ждал удоб­ного случая, чтобы прорваться в Кромы и соединиться с казака­ми. Ради достижения этой цели он послал в Кромы трех «шпиков» с письмами, в которых сообщал, что он ведет на выручку 20 тыс. копей­щиков и 20 тыс. казаков при 300 орудиях. Вскоре Запорский имел стычку с отрядом татар, несшим сторожевую службу на подступах к Кромам. Поляки разогнали отряд и взяли в плен 150 чело­век⁴⁴.

Запорский считал, что именно его хитрость, а также «победа» над русскими вынудили правительственные войска сложить ору­жие и принести присягу Лжедмитрию. Его оценку приняли С. Борша и Г. Паэрле. В действительности и письма Запорского, и стычка с татарами оказали небольшое влияние на события, происходившие в лагере под Кремами.

Как повествуют русские источники, «в полках под Кромами, немного время погодя после крестного целованья, рязанцы Прокофей Лепунов з братьею и с советники своими и иных заречных го­родов втайне вору крест целовали... и, собрався, приехали к раз­рядному шатру, где бояре и воеводы сидели...»⁴⁵. Итак, заговорщики приняли решение о выступлении сразу после завершения церемо­нии присяги в полках. Тогда же они вошли в тайный сговор с Корелой в Кромах. Весть о приближении войска самозванца укрепила их решимость.

Записи Разрядного приказа не оставляют сомнения в том, что дворяне и дети боярские Рязани и ее пригородов, Тулы, Алексина, Каширы и ряда других заокских уездов выступили на стороне Лжедмитрия «всем городом», т. е. так же, как ранее выступили дети боярские Путивля и южных степных уездов. Различие заключалось в том, что, во-первых, в Рязани сохранялось крупное вотчинное и поместное землевладение и «лучшие» рязанские дворяне издавна несли службу в составе «государева двора»; во-вторых, рязанское и тульское дворянство было значительно многочисленнее, чем мелко­поместное дворянство Юга. В Разрядных книгах можно обнару­жить следующую запись: «И украинных городов дворяне и дети боярские резанцы, туленя, коширеня, олексинцы и всех украинных городов, удумав и сослався с крамчаны, вору Ростриге крест втайне целовали и бояр и воевод на съезде переимали...» В Разрядных запи­сях пространной редакции сведения об участниках мятежа допол­нены некоторыми подробностями: Голицыны и Петр Басманов «подговорили князей и дворян и детей боярских Северских и Резанских всех городов до однова человека; да новгородцких помещиков и псковских и лутцких князей и детей боярских... немногих, и крест Ростриге целовали...»⁴⁶.

Исаак Масса, многократно ссылавшийся на свои беседы с немцами-наемниками, описал события под Кромами с их слов. Заговор­щики, писал Масса, подняли мятеж 7 мая до рассвета. По условному сигналу казаки из Кром произвели нападение на лагерь. Вслед за тем Басманов приказал связать по рукам и ногам всех начальников и отправил их с «дмитровцами»⁴⁷.

Судя по Разрядам, П. Ф. Басманов в самом деле предполагал, используя свои прерогативы, созвать всех воевод в шатре глав­нокомандующего и «переимать» их на съезде. Но его план не удался.

Наибольшего успеха заговорщики добились в передовом полку, где им удалось захватить и связать дядю нового царя И. И. Году­нова, а также воеводу боярина М. Г. Салтыкова. Этот успех нетруд­но объяснить. Во-первых, в течение всей кампании против самозван­ца передовым полком командовал глава заговора князь В. В. Голи­цын. Полк был передан И. И. Годунову за несколько дней до пере­ворота. Во-вторых, в отряде, непосредственно подчиненном Голи­цыну, с начала войны числилось 1,5 тыс. дворян и детей боярских, но из них 1 тыс. приходилась на долю рязанцев и более 200 человек — на долю алексинцев⁴⁸. В отряде М. Г. Салтыкова служило четыре сотни рязанских детей боярских.

Братьям Ляпуновым удалось увлечь за собой служилых людей из Рязани и Тулы. По Разрядам, 700 тульских детей боярских слу­жили в полку левой руки. Главным воеводой в полку был преданный династии 3. И. Сабуров. Мятежникам не надо было вязать его, потому что он лежал «конешно (тяжело) болен». Второй воевода полка, князь Л. О. Щербатый, видимо, примкнул к заговору, ибо самозванец вскоре дал ему более высокий воеводский пост⁴⁹.

В полку правой руки, который В. В. Голицын незадолго до того принял от Д. И. Шуйского, дела шли много хуже. Второй воевода полка князь М. Ф. Кашин-Оболенский решительно отказался под­держать планы мятежников. Служившие в полку дети боярские из Суздаля, Нижнего Новгорода и других городов также сохраняли верность присяге. Среди дворян и воевод, оставшихся верными ца­рю Федору Борисовичу, автор «Иного сказания» особо упоминает Семена Чемоданова. Последний, как можно установить, был самым видным из выборных дворян по Суздалю⁵⁰.

Опасаясь провала мятежа, В. В. Голицын на всякий случай велел слугам связать себя, чтобы в дальнейшем избежать каких бы то ни было обвинений в измене⁵¹.

В большом полку события развивались совсем не так, как рас­считывали Басманов и Голицын. С начала кампании в полку служи­ли 300 детей боярских из Каширы. Подобно служилым людям из соседних «заречных» (заокских) городов, они приняли участие в «воровстве» все поголовно. Но в большом полку несли службу также много сотен новгородских и псковских помещиков. Из них заговорщиков поддержали лишь отдельные лица. Только автор «Иного сказания» утверждал, будто к заговорщикам присоедини­лись «многие дети боярские новгородские»⁵². Однако его свидетельство решительно расходится с показаниями всех остальных ис­точников.

Басманову не удалось арестовать главнокомандующего князя М. П. Катырева-Ростовского. Окольничий В. П. Морозов был сме­щен Борисом с поста глашого воеводы полка левой руки и переве­ден «в ряд» в большой полк. Обида на Годунова, однако, не поколе­бала его верности присяге. Морозов поддержал Катырева. Главно­му воеводе непосредственно подчинялся начальник артиллерии вое­вода «у наряда» В. Б. Сукин, имевший чин думного дворянина. Он сопротивлялся мятежникам до последнего момента, как и главный воевода сторожевого полка князь А. А. Телятевский. Под командой последнего служили дети боярские из Владимира, Переяславля, Можайска, Углича, не участвовавшие в заговоре. Князь Телятев­ский, повествует Масса, «до последней возможности оставался у пушек, крича: «Стойте твердо и не изменяйте своему государю!»»⁵³

Мятеж в расположении многотысячной армии казался безрас­судной авантюрой. Верные воеводы без труда раздавили бы его, если бы армия не вышла у них из повиновения. События в лагере разви­вались с той же неумолимой последовательностью, что и события в Северщине.

Интенсивный процесс дробления поместья в уездах рязанской и тульской «украин» привел к тому, что земельное обеспечение уездных детей боярских значительно ухудшилось. Многие из них выбыли с конной полковой службы и перешли в разряд пищальников. В Ряжске соотношение названных категорий было один к десяти. Симптомы кризиса феодального сословия приобрели в южных уездах наиболее резкую форму. Не удивительно, что заго­ворщикам удалось привлечь на свою сторону многих детей боярских из Рязани, Тулы и северских городов.

В Москве, Новгороде, замосковных городах кризис поместной системы не достиг такой остроты, как в южных уездах. Местные дворяне были лучше обеспечены землями и давали основной кон­тингент для конного поместного ополчения. Они энергично под­держивали царское правительство в его борьбе с восставшим наро­дом. Заговорщики не нашли поддержки в их среде.

Действия верных династии воевод были парализованы тем, что на стороне заговорщиков выступила лагерная «чернь» — многочис­ленные «посошные» мужики, холопы, казаки и пр. Большая часть армии, по-видимому, оставалась на стороне Годуновых, но верные присяге отряды оказались разобщены и дезорганизованы в обста­новке хаоса, воцарившегося в лагере в момент восстания.

Рязанские дворяне и прочие заговорщики первыми бросили клич: «Да здравствует царь Дмитрий!» Клич был тут же подхвачен «посохой», «даточными людьми», казаками, частью стрельцов. За­говорщики сделали все, чтобы посеять в полках панику. Их люди подожгли лагерные постройки в нескольких местах. Ратные люди выбегали из палаток и землянок, не успев как следует одеться.

Поднялась страшная суматоха. Как говорили Массе очевидцы, никто «не мог уразуметь, как и каким образом это случилось, и не знали, кто враг и кто друг, и метались, подобно пыли, ветром взды­маемой». Одни кричали: «Да хранит бог Дмитрия!», другие: «Да хранит бог нашего Федора Борисовича!» По свидетельству Петра Петрея, «те, которые кричали «Дмитрий», вставали на одну сторону, а те, которые кричали «Федор», — на другую...». Очень многие старались как можно быстрее покинуть лагерь. Они бросали ору­жие, оставляли повозки и телеги, выпрягали лошадей, чтобы бе­жать скорее⁵⁴.

Ляпуновы позаботились о том, чтобы захватить наплавной мост через реку Крому и соединиться с войском, выступавшим из Кром. Вскоре на мосту собралось так много народа, что мост стал тонуть. Много людей оказалось в воде. Конные пытались переправиться за реку вплавь.

Среди общего хаоса одни немцы-наемники сохраняли некото­рый порядок. В большом полку с начала кампании числилось до тысячи иноземцев. Они выстроились под знаменем и приготови­лись к отпору. Басманов послал свой шишак со значками капитану иноземцев Вальтеру фон Розену и потребовал, чтобы он присягнул «законному» государю. Немцы, бежавшие в Москву, рассказывали, что капитан не хотел подчиниться приказу Басманова, но, «когда его много раз призвали к тому, он передался вместе с другими». Однако поляки утверждали иное. По их словам, Басманов и Голи­цын вели переговоры с Розеном накануне переворота. Розен не сразу поверил воеводам и заподозрил, что те желают испытать его верность. Убедившись в обратном, он будто бы дал свое согла­сие⁵⁵.