Чёрный плат
…И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребенок
О том, что никто не придет назад…
А.А.Блок.
И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами.
Откровение Иоанна Богослова. Глава 17.
***
Звон — звон — звон.
Каждый "дзанк" отдаётся под сердцем!
Словно вонзают острое что-то
Прямиком под ребро.
А скоро крещение!
И тянутся люди
Сплошной чередой.
Следом же — шубы — костюмы волков.
А люди всё те же животные.
Под мягкою кожей.
Остатки клыков...
И будто бы даже не больно?
На паперти — холод.
А в церкви — огонь!
И люди бредут по хатам.
Мальчишка юродивый, молодой,
Сидит на ступенях скате.
Рычание слов, дребезжание букв,
Он знает псалтырь наизусть.
Но кажется, бредится, чудится:
Вдруг
И он разбивать может звуки?
Молчание, застывшее между губ,
Как некая обреченность.
Неделя,
Что полный и узкий круг,
Одна монотонность пения.
Крещение будет, его не минуть,
Восстанут из сна убиенные...
Пока что во рту тает медленно плоть
Того, кто назвался богом.
И тонкое, красное, на языке,
Как сахаром, как живое...
Звон
Колокола.
***
А люди всё тянутся.
Смех и молчание.
Платки.
Лица старух.
Вдруг —
Огни
Волос.
Врозь
Из под платка.
Смотрю.
Прямо.
Глаза —
Зелень
Плесени
На
Стенах
Церкви.
Зелень
Старости
На
Латуни.
Горят
Надтреснуто
Губы.
Улыбкой
Излом.
Как на иконе —
Руки.
И голос представил —
Божественный
Стон.
А в сердце
Впиваются
Пальцы.
Людей
Красота
Ужасна!
Пустые
Глаза
Провожают.
Как пьяные,
Красные —
До
Конца.
В церковь сегодня
Нельзя.
Опасно.
Дверь
Закрывается.
Звери
Белые
По
Порталу
Кругом
Скачут...
Кажется?
***
Во вторник
Горела свеча на столе
В церковном и тёмном покое.
Да молоко отражалось в луне.
В миске
Нетронутое.
Что-то в нём было
Красное.
Рыжее
Алое!
Что - то в нём
Лицо
Напоминало
Как на гадание.
Свеча — подвинута.
К белому зеркалу.
Лицом к лицу.
Молча:
— Спрошу,
Можно ли
Любить?
Ответом — тишь.
А рыжий — в пальцы.
Рыжий — в золото.
Рыжий — в руки просится.
Рыжий — ко рту ластится.
Поцелованным быть?
Блазнь!
Разве
Можно?
В рыжину волос
Зарываться взглядом?
Разве
Святое
Одно есть
С дьявольским?
Рука вздрогнула.
Свеча падает.
Воск разливается
В молочную гладь.
Белыми каплями
Выводит узоры,
Как по стеклу морозному:
Опасайся, отрок!
Фитиль гаснет,
Объятый влажностью.
В темноте — страшно.
В темноте — синим — окошко.
Через окошко — звёзды.
Где-то меж них
Гавриил.
Святой
Златокудрый.
А у блаженного
Вместо волос —
Сажа и пепел.
Конского бока
Жёсткость и ворс.
А у блаженного
Заместо глаз —
Два уголька
В печке погасших.
Губы — две тонких цепочки
Для первого крестика.
Деревянного.
Соснового.
А у юродивого —
Нет и голоса!
Первой болью
Ледяной корки
Над горлом.
Словно бы синее.
Словно бы точит.
Мягко — опрелое.
Чёрное — ночью.
Рыжий, златой, алый,
Багровый, багряный
Красный,
Медяный и оловянный!
Словно бы запад стены,
Что под тенью.
Рыжий Иуда.
Под ветвяною сенью.
Любит.
Бога, дьявола,
Всё, что запретно.
Любит в Христе
Своего
Человека.
Рыжий волос
Перевёрнутой
Чашей.
Рыжий волос
Чем-то терпким
И пьяным...
Зелень у глаз —
Гефсиман страшным часом!
Зелень у глаз —
Фресочной краской...
Рублёв, Феофан — все они — разом..!
Кто-то вошёл в церковь поступью тихой.
Замер у входа, как тень —
Многоликий.
Стрёкотом мерным,
Секундною стрелкой
Прошёл
Через арки.
Шаг его слитный.
Профиль неясный.
Кожа — латунью.
Взгляд — высечен.
Не - от - сю - да!
Кривостью зрачка
Горизонтальной.
Профиль разбитый.
Притих
Мальчик.
Смотрит — стоит тень
Под поцелуем.
Слышит — гремят будто конские сбруи.
Будто повозка?
Или же латы?
Поздно, так поздно!
Кричат солдаты!
Губы — к губам.
Божество молодое.
Черноволосое, с гордою поступью!
Тень от Иуды — тень человека.
Будто близнец страшной вести пришедшей.
Взгляд многоглазый безумною россыпью.
Бредит и ходит в христосовой коже.
Странно и больно
Где-то меж рёбрами.
Тянется сладко
Кричащее слово...
"Господи!
Господи!
Боже мой,
Боже!
Разве могу я любить
Просто?
Разве могу я любить,
Если сложен?
Калечен тобой,
Блаженный судьбою?
Я — пред иконой!
Я — пред тобою!
Господи, дай же
Делить всё
На двое?"
Миг.
Поцелуй
Застыл, как и прежде.
Встал он с трудом.
Потянулся с надежой...
Вдруг показалось —
Там будет крестик.
Видел его —
Во сне или в бреде.
Шаг.
Шаг за шагом!
Быстрее, быстрее!
Вот он — лежит —
Серебром своим блещет...
В пальцы вложил, словно
Мёртвую птицу.
Почти ощутимо
В руках — мягкость перьев.
Крест — две полоски серебряных
Просто!
В синем окне
Распускались
Звёзды...
***
День её не было.
Казалось — неделю,
Год, месяц!
Безбрежную вечность.
Страшно кусалась
Кожа с губ.
Уголки рта
Ссохлись
От крови
Церковной.
Храмовой.
Соборной.
Колокольни!
Словно бы ввысь —
Могила.
А в мыслях:
Рыжий.
А в мыслях:
Алый.
Цветные пятна.
Жадно хватается взгляд
За щёки,
Горящие на морозе,
Причитающих плачем баб...
Словно бы есть в этом
Что-то древнее.
Показалось?
Язык — наш.
Псалтырь на таком же
Написан.
Буквы витиеваты.
Как на зверином
Наречии
Писать?
Разве вам
Позволяли?
Зверь на престоле.
В церкви — престол.
На нём — плоть и кровь
По кубкам.
И глади
Серебряных блюд...
Вчера не пришла.
И серафимы пред алтарём
Погасли.
Лица их
Смазались.
Было —
Страшно.
Было —
Тревожно.
Было —
Пасмурно.
Белизна
Штукатурки
Казалось,
Что посерела,
Став одним
Чешуйчатым
Телом.
На паперти было:
Сыро, шершаво,
Почти невозможно
Жить и дышать.
Потом — пришла.
Снова в строю
Людей.
(Не отличить
Православных
От
Ряженых)
Снова пришла,
Снова бы
Колядовать.
В глазах — лето.
А в волосах — огонь
Из ангельской
Чаши.
Разве не лучше
Бежать?
В церковь вошла.
Лишь краем платья задела
Руку блаженного.
Не улыбнулась.
Не посмотрела.
З а
Н е ю.
***
А люди в заснеженной церкви стоят.
И будто бы смотрят куда-то.
Вчера, без тебя,
Христа со креста здесь снимали
Звериные, чёрные лапы.
И будто бы легче:
И светел вечор.
И свечи желтеют и блещут.
И мальчиков в белом, как ангельский, хор.
Безумства престольного песня.
Завис серафим огоньком фитиля,
Разбрызгал кровавые крылья.
Вином опоила под белым рука,
Всё завтра покажется былью,
Что выдумал сам для себя, о себе!..
Распухшего разума бредом.
Лежит между губ облатка
И тает декабрьским снегом.
Мне сложно дышать.
Поют колокола.
Звенят и ведут разговоры.
Со лба спустила ты вдруг чёрный плат.
Под ним же — простоволоса.
Горит рыжина кудрей в тишине,
И взгляд наставлен на образ.
Молись обо мне.
Молись лишь обо мне.
Троеручице.
Богородице.
Матери
Мёртвого.
С иконных рук
Падают
Чётки.
Глаза
Мироточат.
Слёзы?
***
Он долго стоял.
Не заметив — ушла.
Как будто бы в тяжких всё думах.
Блеснула на подбородке
Слеза.
Разрезались ростреском губы.
Безумной улыбкой на миг осветив
Молельные, белые стены,
Застыла она пред последней стеной,
Взирая на Люцифера.
Блаженный смотрел.
Даже ближе не шёл,
Как будто боялся обжечься.
В руках у неё был молитвослов.
Черна и проста одежда.
А страшный суд оттенял её.
Всё чёрное с рыжим — на белом.
Суровых апостолов голос звучал,
Шептались они о грешнице.
Стояла она.
Безлика, слепа.
Подняв главу на ряд выше.
Христос — Пантрократор
Тревожно глядел.
Не лик.
Только поле.
Полынное.
Выжженное.
Ядовитое.
Как Русь сама —
Дикое.
Скользнули глаза.
Скользнули — он знал —
На поцелуй Иудин.
Туда, где вчера
Сребра крестик лежал.
Туда, где ходили люди.
Он чувствовал радость во взгляде её.
Он чувствовал смутное слово.
Как будто узнала она в фресках то,
Что было давно знакомо.
Взлетела рука.
Взлетела крылом.
Вороньим, пушистым, костным.
Как будто в приветствии языком.
Жест куклы в церковной росписи.
И тут же опало.
Опало крыло
Простой человечьей рукою.
Как будто бы
В ней
Душа умерла.
И сердце
Потухло
Весною.
Огонь перекинут.
Горят занавески!
Приданое, платье невесты горит.
Она же ещё не давала обетов.
И слышен средь песни звериный рык.
Она же ещё не давала обетов!
И волосы в рыжий, как купола...
И крест свой осиновый, тёплый, нательный,
Холодной рукою она сорвала.
И в белой, в родной и знакомой печке,
За тёмной заслонкой — разинутый рот.
Сияет средь пламени тонкий крестик.
А завтра — на службу.
А завтра — надзор...
Волос рыжина накрывается платом.
И гордый, змеистый взгляд её глаз...
Разбито всё разом.
Разбито всё разом!
Сегодня — невеста.
А завтра — жена.
Кольцо просияло вокруг её пальца.
Как золотое.
На деле — латунь.
А в городе страшный был тогда праздник.
Все юноши — волки.
А девушки — мавки.
Всё — нечисть.
Веселье и старые сказки...
Иудина блещет волос рыжина…
Вздохнуть ей опасно.
***
Он всё о ней понял.
Она — обернулась.
И был незнакомца ночного в глазах ее зрак.
Она — обернулась.
И краем от плата
Манила на запад.
Манила назад.
Блаженный тяжёлым
И медленным шагом
За нею пошёл,
Почти не дыша.
Она улыбнулась.
И зубы сверкнули.
Как волчьи — щелчок!
Никому не сбежать.
Он рядом с ней встал.
Людей не было видно.
И стянут с плечей узких чёрный платок.
Она не сказала.
Ни слова.
Ни звука.
Она поцелуем
Разрезала рот.
Как мятой бумагой.
Как комьями сажи.
Растрескана кожа.
Как кракелюр — по губам.
Юродивый плакал.
Впервые, но плакал.
На них посмотрел
Рыжеглазый Иуда.
И не было
Веры
Новым
Богам.
Прошло в тело древнее.
Старые боги
Костёр разложили.
Вели хоровод.
Заместо же крови,
Заместо же крови
По тугости вен
Пьяных трав плыл венок.
Она отстранилась.
Она улыбнулась.
Сверкнуло на пальце
Латунью
Кольцо.
Он знал, что так будет.
Он знал:
"Это будет!"
Юродивый молча смотрел.
Бледный рот
Разрезом напомнил
Перо серафима.
Сверкнула в свечах
Огнём меди волос...
И скрылась.
Так, словно лишь блазнилась чудно.
Раздался
Приговор
Колоколов.
***
Я тебя целовал.
Триста столетий назад.
Видится.
Бредится.
Кажется.
Ты — на кресте.
Я — под.
В каждой истории лишний
Немой, блаженный мальчишка
С глазами бродячих собак.
Я не люблю людей,
Я всех подряд ненавижу.
Только люби меня, слышишь?
Я буду очередным.
Очередным звуком
Повторением твоего имени.
Я буду касанием рук,
Которое забывается
Спустя
Пару
Минут.
Только ты
Не забудь
Лица
Моего
Ангела.
Обещаешь?
Слышишь?
Стук
Об пол
Креста.
Я не могу
От тебя
Отказаться.
***
Уже воскресенье.
Уже — поздний вечер.
У ряженых шкура накрыла плечи.
У ряженых маски накрыли лица.
Сегодня бог
Наполовину
Язычник!
Нам можно ещё веселиться!
Нам можно ещё целоваться
Не опасаясь кары.
Нам можно ещё быть волками,
Показывать зубы
И алые пасти.
Юродивый снова
Один.
Вновь —
На паперти.
Опущен
Взгляд.
Не смотрит
В глаза.
Нет рыжины.
Нет золота
Нет зелени
Глаз.
Нет платка
Чёрного.
Имени —
Не знает.
Говорить —
Не может.
Не вышло —
Пробовал.
Весь день просидел.
Вечор — вошёл в церковь.
Раздавали
Кровь
И тело.
Что-то прело
И двигались фрески.
Ангелы
Прилетели.
Сидели
Перевернувшись
Под куполом.
Белые.
Огнекрылые.
Среди них —
Один златокудрый.
Он шептал
На своём
Наречии:
"Весть я принёс чудную!
Сегодня явлюсь
Жене смертной.
Жене разумной.
На пальце — кольцо.
А в душе — бесовство.
На сердце — белым всё бело.
А на теле — позор.
Она полюбила
Святого!"
"Ты врёшь!" — отвечал
Архангел Салафиил,
Что очень любил спорить —
"Святого любить невозможно!
Как любить то, что подобно богу?"
"Любить может тот, кто сердцем
Весь в багре.
Тот, кто душой — весь огненный.
Никак иначе!
Что же ты мне
Не доверяешь?"
"Доверяю."
Блаженный встал меж рядами.
***
Христос
Пантократор.
Звериные
Лапы.
Бездонные
Губы.
Разбитые
Лампы.
Кадильные
Свечи.
И алый
В бумаге.
Сегодня у церкви
Пустые коляски.
И старые сани.
Иду без оглядки.
Я знаю, там люди.
Сегодня гулянье.
И ряженых снова
Попросят убраться.
Ворвутся, вобьются
В толпу на крещенье.
Разбитые губы.
Звериные песни.
И в снеге — подолы.
Стоят в нашей церкви
Оскалены морды.
Сухою рукою
Крестил эти зубы
Слепой и священник.
Немой же я снова
В разрез — своей песней.
И снег, и монеты.
И золото — в вечер.
А кто-то повесил
Над куполом
Крестик.
Молились.
Я шёпот услышал:
Бессмертие
В смерти.
***
Тьма.
Снова окно в вышине — синь.
Снова выйдешь —
В любую из разных Россий.
Хочешь — в поле летнее,
Хочешь — в прорубь крещенскую.
Хочешь — будет петься
По дороге вешней
Что-то на церковном?
Нет, великосветском?
У историй нет конца.
Есть лишь нож
И кончик острый.
Есть цепочка от креста
Разорвавшаяся ломко.
Есть два ангельских чела,
Что следят уже за мною.
А сегодня под судом я...
"Не бессмертна ли душа?"
Не отвечают.
Молчат.
Улыбаются.
Рыжий, златой, алый,
Багровый, багряный,
Красный,
Медяный и оловянный...
Смерти боится
Лишь
Человек.
Так чего боюсь
Я?
***
Звон колокольни родной.
Высятся позвоночники.
Кто-то срубил головы,
Кто-то с них снял шеломы,
Чтобы вычерпать вон всё вино.
Чтоб разлить мягким золотом.
В купола, на амвон.
Чтобы были те,
Кто хочет
Ворваться
За
Царские
Ворота,
Дразня
Божественной
Боли
Стон.
Пей,
Пока
Свежая,
Кровь.
Чтобы были те,
Кому хочется
Просыпаться
От снов,
Входя
Обратно
В
Реальность.
Свечи коптят,
Словно хотят казаться
Отражением взгляда ангелов
Над росписью предалтарной.
Страшно
Бывает
Лишь
На
Суде.
Лишь на
Западной
Стене
Целуясь,
Словно
В последний
Раз.
Я тебя
Не боюсь,
Зверь.
Я не боюсь
Этой
Чаши.
Я выпью всё, что
Позволишь.
Всё, что скажешь...
"Только бы
Она
Была
Счастлива.
Только бы
Она
Была
Счастлива.
Только бы
Она
Была
Счастлива!"
***
Утром.
После крещения
В пол церкви
Белый
Ударил
Красный.
Словно бы
Иордан
Разлился
По жгучим пескам
Акелдамским.
Говорили,
Что улыбались
Очень странно
В тот миг
Те, кто каждый день
Целовался...
Но мало ли что
В церквях говорят.
Не правда ли?
А Пантократор
Плакал.
(Купол ночью
Сломался.)