Колесо крутится
Плюс и минусы
Переходя к 70-м и 80-м годам, мы должны сказать, что это были годы хорошего урожая для западных спецслужб, причем хорошего не по количеству, а по качеству. Отсчет начинается с любопытного, но важного плюса и нескольких равно любопытных, но относительно незначительных дел, которые и с плюсами, и с минусами.
Плюсом был Олег Лялин из состава огромного советского торгового представительства в Лондоне. У него не было диппаспорта, и это создало ему проблемы, когда на рассвете 31 августа 1971 года рано утром его машину, управляемую явно нетвердой рукой, остановила полиция. Водитель был пьян. Он назвал свое имя и официальный статус, но отказался пройти проверку на дыхательной трубке или анализ крови или мочи в местном отделении полиции. Он нарушил предписания закона, отказавшись пройти проверки, и утром предстал перед судьей, после чего был отпущен под залог в 50 фунтов, который внес сотрудник советского посольства Александр Абрамов, тоже, как и Лялин, из КГБ. Перед Лялиным стояла перспектива открытого суда и краткого срока тюремного заключения. Лялина нужно было высылать из страны.
Но это не входило ни в советские планы, ни в планы британской контрразведки Ми5 – правда, по другим причинам. Все дело в том, что ещё в феврале 1971 года Лялин был завербован ею в основном на почве бурного любовного романа со своей секретаршей, некой Ириной Тепляковой. Первым требованием в обмен на сотрудничество было предоставление надежного убежища в качестве любовного гнездышка для обоих, и это требование в конце концов было удовлетворено. Оба состояли в браке, но их супруги жили в Советском Союзе. Наступило время для обеих сторон этой сделки действовать, и Лялин официально стал беглецом.
Значение Лялина было и недооценено, и переоценено. Олег Лялин был определенной исторической вехой, так как явился первым послевоенным сотрудником советской разведки, оставшемся в Британии, первой вербовкой Ми5, в отличие от Ми6.
Один аспект его профессиональной деятельности также недооценили. В его задачу входило определение целей для террористических ударов по Британии изнутри в случае войны. Один из проектов, над которым он работал, был направлен на создание затруднений в работе железнодорожной системы. Другой предусматривал разбрасывание малюсеньких шариков с нервно-паралитическим газом в коридорах и под коврами британского МИДа, которые лопались бы под ногами и выводили бы из строя дипломатов.
В таком качестве Лялин работал на отдел «В» (саботаж, убийства в военное время). После бегства Лялина отдел был ликвидирован. Вновь ожил он через несколько лет в виде Восьмого отдела в управлении, занимавшегося нелегальной разведкой. Так что кратко – и среднесрочный ущерб операциям КГБ был нанесен чувствительный.
С другой стороны, хотя Лялин назвал и десятки имен, было бы неверно считать его единственной причиной массовой высылки в сентябре этого же года 90 советских сотрудников из Великобритании (и запрет на возвращение в страну 15 других, которые находились за пределами страны).
Лялин раскрыл несколько агентов. Любопытно дело агента Абдулкадера, выходца из Малайзии, который работал в департаменте выдачи автомобильных номеров при Большом совете Лондона, через которого проходили специальные списки номеров, принадлежавших спецслужбам. Абдулкадер был осужден 8 февраля 1972 года сроком на три года. А за два месяца до этого были осуждены соответственно на четыре и пять лет тюрьмы два других агента на связи у Лялина – греки-киприоты Константинос Мартиану и Кириакос Кости.
Однако последовавшая за его бегством массовая высылка – это не только результат его бегства. Род деятельности большинства из списка в 115 человек – по одной из оценок, 80 процентов – был известен британским властям и без помощи Лялина. Но если он и не был причиной, то предлогом для самой массовой в истории разведок высылки. Более поздние перебежчики показали, что она явилась ударом приливной волны по Центру.
Переиграли с его обвинениями в просоветских симпатиях в окружении Вильсона и связанных с этим опасных просчетах в вопросах безопасности, о чем десять лет говорила Кассандра в лице Голицына. И вот в начале 70-х Лялин снова вернул к жизни этот дух, когда ещё действовал как «агент на месте». Хотя и не столь голословный, как Голицын, он дал только одну «наводку»: его коллега-литовец Ричардас Вайгаскус, также работавший «под крышей» торгпредства, был на связи с богатым британским производителем плащей Иозефом Каганом, также выходцем из Литвы, а Каган, в свою очередь, был другом и спонсором Гарольда Вильсона. В 1972 году Вильсон, будучи в оппозиции, сам попросил, чтобы его допросили в Ми5 по поводу всех обвинений. После того как ему ничего не предъявили по существу, он поблагодарил сотрудника контрразведки и сообщил ему, что Каган, его чисто светский знакомый, не получал сколько-нибудь важных документов. Отношений с Каганом Вильсон не прекратил, но это оказался не очень удачный друг для него: позже он был осужден за воровство. Позже, когда Вильсон пришел к власти, поговаривали, что некоторым министрам не показывали особенно важных документов. Но это уже другая история, в которую Лялин ничего не привнес, кроме специфической атмосферы.
Из событий начала 70-х следует отметить необычное стечение «повторных побегов» в Советский Союз офицеров, которые только на короткое время перешли на Запад. Серия началась, и в довольно странной форме, с Анатолия Кузьмича Чеботарева, 37-летнего майора из технической службы ГРУ, работавшего в Брюсселе под прикрытием тамошнего торгпредства. 2 октября 1971 он внезапно появился в британском посольстве в Брюсселе и попросил политического убежища, на что сотрудник посольства ответил ему, что в связи с начавшимся уик-эндом в посольстве никого нет и ему лучше зайти в понедельник. Чеботарев решил не мешать британскому посольству проводить уик-энд и тем же вечером отправился в американское посольство, где ему сразу пошли навстречу. Через пять дней он был уже в США, где указал на допросах 33 сотрудника спецслужб, работавших под разными прикрытиями в Брюсселе (большинство были выдворены потом бельгийским правительством).
В течение осени советское посольство бомбило американские власти просьбами разрешить советским представителям встретиться с Чеботаревым. Наконец, с согласия ЦРУ и под наблюдением ЦРУ Чеботарева 21 декабря 1971 года привезли на встречу с советским временным поверенным. Чеботарев ехал на встречу неохотно. Три дня спустя эта неохота настолько испарилась, что Чеботарев сам явился в посольство и попросил отправить его в Советский Союз. Двумя днями позже он был отправлен самолетом в Москву – судя по всему, по его воле. Его дальнейшая судьба неизвестна, как неизвестны и доводы, с помощью которых его убедили вернуться (а что же делали присутствовавшие на встрече сотрудники ЦРУ? – Примеч. перев.). Очевидно то, что он с самого начала не был подсадной уткой КГБ. Не поддается логическому объяснению, чтобы русские подставили своего человека, он выдал разведывательную информацию, а потом его вернули в Москву и похлопали по плечу, вместо того чтобы оставить в логове противника.
Те же мысли посещают относительно другого из этой группы. 12 июня 1972 года Николай Григорьевич Петров, 32-летний капитан ГРУ, работавший переводчиком в аппарате военного атташе посольства СССР в Джакарте, разбил свою машину, будучи в пьяном виде, напротив посольства США и тут же заявился в американское посольство, чтобы попросить политического убежища (он понимал, что за разбитую машину придется отвечать). Однако вряд ли он намеревался попасть в Соединенные Штаты, когда в панике и под влиянием алкоголя принимал свое решение. 12 ноября 1973 года он вновь бежал – на сей раз в посольство СССР в Вашингтоне.
Совсем экстраординарный случай произошел вслед за этим. В июле 1972 года молодой лейтенант КГБ Артуш Оганесян вместе с женой и ребенком перешел в Турцию. Это было явно не импульсивное решение, как в случае с Петровым, потому что лейтенант организовал рыбалку вместе с семьей у самой границы. Месяц его допрашивали турки, потом его перевезли в Соединенные Штаты, где его чуть ли не год допрашивали в ЦРУ и где он сообщил много ценной информации, включая имена более двух сотен сотрудников КГБ, часть из которых работали в Штатах. Он привез с собой и весьма необычный «подарок» – ежегодно выпускаемый в КГБ перечень лиц (артисты балета и оперы, музыканты, ученые, моряки торгового флота, даже цирковые клоуны, а также сотрудники госучреждений), которые не вернулись из поездок на Запад. Это издание содержало тысячи имен с краткими биографическими данными на каждого. Так что искренность Оганесяна никак нельзя было ставить под вопрос (главным побудительным мотивом бегства была для него, по его словам, коррупция в КГБ).
Но прошли первые месяцы жизни в непонятной стране, и ностальгия по родине взяла верх над непринятием порядков там. Решающий эмоциональный кризис произошел весной 1973 года, когда жена сообщила ему, что у них будет второй ребенок. И оба решили, что, несмотря на любые последствия для них, ребенок должен родиться на их родине. Но они несколько затянули, и ребенок родился в самолете «Аэрофлота». По дороге самолет сделал посадку в аэропорту «Хитроу», где британские власти поинтересовались у пары, действительно ли они возвращаются по собственной воле. После этого на Западе о них ничего не известно.
Последний из этой серии случай оказался копией происшествия с Николаем Петровым. 10 сентября 1972 года лейтенант ГРУ Николай Георгиевич Сорокин, числившийся секретарем в советском военном атташате во Вьентьяне, врезался на автомашине в дерево в лаосской столице и вскоре после этого пошел в американское посольство с целью бежать на Запад. Как и Петров, он крепко выпивал и, как и Петров, не прижился в Соединенных Штатах, где успел сообщить некоторую не из ряда вон, но полезную информацию. Он был человеком настроения, импульсивным. В довершение его неприятностей пистолет, который он приобрел, октябрьским днем 1973 года случайно выстрелил и разбил телевизор. На следующий же день он явился в советское посольство в Вашингтоне и попросился в Союз. 26 октября он отправился на родину. На следующий день его бывший шеф по Вьентьяну полковник Владимир Петрович Гречанин был вызван в Москву. Сорокин – единственный из этой группы, о котором что-либо известно: в одном из самиздатовских сборников сообщалось, что ему дали 20 лет.
Четыре сотрудника КГБ и ГРУ бежали в США в течение года и все вернулись через несколько месяцев в Советский Союз. По заведенному порядку? Есть ли в этом что-то зловещее? Трудно сказать. Даже самые фанатичные беглецы типа Голицына не могли сказать, что они были засланы на Запад. Если и да, то мотивы затуманены до крайности. А между тем они нанесли известный ущерб советской разведке – от умеренного до существенного. Их информация при проверке в основном подтверждалась. Они не внесли никакого разброда в разведки Запада, не сообщали дезинформацию. В каждом случае их просьбы о репатриации были выражены по собственному выбору и объяснялись семейными обстоятельствами (в случае с Оганесяном) или проблемами характера (остальные три). Возможно, что более внимательное отношение к ним со стороны принимающей стороны удержало бы кого-то из них на Западе.