«Да не судите и судимы не будете». Эти слова не обо мне. Пересудами занимаются люди, на мой взгляд, чем-то обделенные в жизни, которым даже горе ближнего кажется лучше, чем это случилось бы с ним. Мне их искренне жаль, им нет покоя, им хочется знать все и обо всех, и судачить, судачить…
Судить моя работа, вернее, моя жизнь, так как эта работа не отделима от жизни. Нельзя закрыть дело, положить его в сейф и уйти домой, не вспоминая о нем. С каждым делом живешь последние минуты умираешь вместе с потерпевшим, совершаешь преступление с тем, кого признаешь виновным. А иначе никак нельзя, иначе ты не судья, а сторонний наблюдатель.
Силы нужны колоссальные, физические и душевные, и как иногда объяснить близким, что вечером на них, родных, сил просто не остается.
Бесдуховность настолько захлестнула наше общество, что почти не осталось преступников с «человеческим лицом». Как можно объяснить и понять, пьяную женщину, ударившую ножом в хрупкое шестилетнее создание – собственную дочь, не начистившую картошки для пьяного отца? Как понять сына, избившего старую мать, которая лишилась в последствии рассудка? Как понять подростков, беспричинно избивающих своего же сверстника до смерти и пытающихся измерить потом силу ударов, определить куда они, каждый, их наносил.
Эти люди уже, по-моему, вне всякого понимания. А судья должна их выслушать, все же понять и решить какое наказание они заслуживают. А как же быть с общечеловеческими ценностями? Так происходит конфликт между судьей и обывателем, сидящим в каждом из нас, каждый день, вернее почти каждый.
За каждым делом судьбы людей, исковерканные, прерванные, растоптанные.
Готовясь к рассмотрению очередного уголовного дела, где молодой парень, ровесник моего старшего сына почти каждый вечер брал дома нож и с мыслью о том, что сегодня кто-то умрет, выходил на улицу, я пыталась понять, что же происходит со всеми нами. Как могло случиться, что никто не заметил перемены в этом парне: не родные, не друзья, не соседи? Ведь он не всегда был убийцей. И не вдруг он стал убивать, что-то его на это толкнуло. Но что?
Рассматривая дело, я вижу заплаканные лица потерпевших. Вот мать, потерявшая умницу сына, который пошел на работу и у дома был избит подсудимым, просто так, без всякой причины. Смертельный удар ножом в шею лишил его жизни. А дома остались стареющая мать, молодая жена и грудной ребенок.
Вот плачет женщина, ее муж был убит ударом ножа в шею прямо на лестничном пролете соседнего подъезда, когда мирно дремал, будучи под хмельком.
Сын, потерявший отца, сидит и смотрит на того, кто убил его близкого человека, подарившего ему жизнь. Что он испытывает, глядя на подсудимого?
И еще и еще потерпевшие. «Их жаль, жаль погибших, но только не показать этой жалости, только не выпустить чувства наружу, иначе грош тебе цена»- думаю я, сидя в судейском кресле. Как только потерпевшие почувствуют, что судье их жалко, процесс будет неуправляемым, истерики будут чередоваться с угрозами в адрес подсудимого, а нужно работать. И я беру себя в руки, еще до того, как выхожу в зал.
А подсудимый? Надо попытаться его понять, выслушать спокойно, не выдавая появляющейся неприязни или вспыхивающего раздражения. Это еще сложнее. Но нужно оставаться спокойной, невозмутимо ровной. Парень, лишивший жизни стольких людей имеет право на правосудие. Мы не первобытные люди, стадное чувство мести не должно преобладать над разумом.
Допрос ведет прокурор, шаг за шагом, минута за минутой всплывают перед глазами сцены убийств. Напряжение в зале такое, что можно работать только по 35 минут. Дальше становится сложно что-либо воспринимать. Объявляю перерыв и снова за работу.
Голос подсудимого ровный, спокойный. Он говорит о случившемся, как будто пересказывает недавно просмотренный им боевик, нет, не боевик, драму. Слова звучат четко, речь правильная: «Я подошел, достал нож, ударил…» Вроде бы все понятно, а простых, логических объяснений нет. Нет причин, по которым совершались убийства. Лаконичные слова приговора – из хулиганских побуждений. А как это звучит в жизни, не знаю.
Допрошенный в судебном заседании отец убийцы тоже не смог объяснить, как случилось, что сын его стал таким. Интеллигентный, грамотный мужчина что-то шепчет в растерянности. Его тоже жаль, ему тоже больно. Боль, она везде в стенах суда: коридорах, залах, кабинетах, в ненавистных взглядах, провожающих иногда судью.
«Да не судите и не судимы будете» - эти слова не обо мне, у меня такая работа. Осталось написать приговор. Это снова прожить всю трагедию заново, дать объяснение действиям, как подсудимого, так и потерпевших. И, наконец, решить, сколько стоит человеческая жизнь. Да, именно человеческая жизнь, только не знаешь, погибшего или осужденного. Одних нет в живых, вряд ли их жизнь можно оценить годами отсидки виновного. Другому сидеть за решеткой. Сколько лет он будет сидеть? Для меня это годы, иногда десятилетия. Для его это долгие часы, сплетающиеся в дни, недели, месяцы и года. Это постоянный разговор с собственной совестью, если она еще есть.
Километры кассационных жалоб, прочитанные за годы судейской работы иногда наводят на мысли о том, что далеко не у всех, осужденных и наказанных, есть эта самая совесть. Иногда приходится читать искренние слова раскаяния, но они, почему-то встречаются все реже и реже, а все больше слов, написанных с одной лишь целью – разжалобить.
Парень жалобы не написал, не поступила жалоба и от его адвоката, потерпевшие, видимо, тоже остались приговором довольны, так как не черкнули не строчки.
А для меня так и осталось загадкой, почему молодой человек, выросший в нормальной семье, среди нас с вами стал таким. Почему этот вопрос так часто остается без ответа, как и тот, что делать и кто виноват?
Я судья и выполнила свою работу. Но легче почему-то не стало.
А впереди новое дело, новые бессонные ночи, лужи крови с глянцевых фотографий изуродованных убийцами трупов, звериный оскал с протоколов опознаний подсудимых. И все снова и снова. Как с такой работой сохранить «человеческое лицо», не огрубеть и не перестать быть женщиной?
По дороге домой нет времени полюбоваться весенним солнышком, прокатившимся по небосклону мимо суда и помахавшим лучиком где-то за новостройкой. Нет времени в зимний студеный вечер порадоваться детворе, резвящейся во дворе. День похож один на другой, понимаешь, что прошел еще один месяц, закончив рассмотрение одного дела и приступая к другому.
Вечером, ложась спать, вспоминаешь кто завтра будет допрошен в суде, а кто не явится туда вовсе. Ночью просыпаешься со словами приговора на устах и радуешься, что все же уловил нужную мысль. Утром вспоминаешь о близких, готовя завтрак и давая им ценные указания на день. Я судья и этим все сказано.
И некогда мне судить других так ли они одеты, любят ли они своих мужей или любят мужей, но не своих, а чужих и как отреагирует на мою кофточку Марья Ивановна. Нет у меня на это времени, я судья.