Annotation
Кошки становились главными героями и в фэнтези, и в мистике, и в классической научной фантастике… Перед вами — ПЕРВЫЙ ОТЕЧЕСТВЕННЫЙ СБОРНИК «кошачьей» фантастики, составленный признанным знатоком жанра Андреем Синициным. Сборник, в котором объединили усилия как молодые и талантливые авторы, так и признанные мастера!
В составе сборника: Андрей Балабуха — Туда, где растет трава Дмитрий Биленкин — Исключение из правил Владимир Михайлов — Игра в звуки Олег Дивов — К10Р10 Андрей Плеханов — Человек человеку — кот Александр Громов — Толстый, ленивый, смертельно опасный Владимир Васильев — Триста девятый раунд Сергей Лукьяненко — Купи кота Евгений Лукин — Спасатель Леонид Кудрявцев — День рождения кота Юлий Буркин — Дикая тварь из дикого леса Александр Борянский — Одинокий Воин Сергей Вольнов — Желанная Дмитрий Володихин — Популяция хитрых котов Леонид Каганов — Мои беседы с папой Игорь Федоров — Кошачья жизнь Александр Зорич — О, сергамена! Елена Власова — Вторая жена императора Виталий Каплан — Корона Человек человеку — КОТВторжения не будет!Андрей БалабухаДмитрий БиленкинВладимир МихайловОлег ДивовАндрей ПлехановАлександр ГромовВладимир ВасильевСергей ЛукьяненкоЕвгений ЛукинЛеонид КудрявцевЮлий БуркинАлександр БорянскийСергей ВольновДмитрий ВолодихинЛеонид КагановИгорь ФедоровАлександр ЗоричЕлена ВласоваВиталий Каплан
notes1234
Человек человеку — КОТ
Вторжения не будет!
Посвящается коту Дюшесу.
«— Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, — недружелюбно насупившись, проговорил кот, — и еще считаю своим долгом предупредить, что кот древнее и неприкосновенное животное». Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита Уважаемые читатели! Перед вами весьма редкое (будем надеяться — пока!) явление в российской фантастике — тематический сборник фантастики. Впрочем, стоит заметить, что в советские времена подобные сборники имели место — можно вспомнить, например, «Лунариум» или «Гею», а также посвященные разным темам книжки серии «Зарубежная фантастика» вроде «Трудной задачи», «Витков» или «Мир — Земле». С тех пор традиция поблекла, наши писатели после падения Империи бросились писать романы, а жанр рассказа и повести изрядно подзабылся. И вот у вас в руках, возникший на волне значительно усилившегося интереса к короткой фантастической прозе, сборник рассказов и повестей, связанных одной темой. Тема эта не столько глобальна, сколько вечна. Имя ей — «Кошки»… Человечество всегда побаивалось кошек, в основном — инстинктивно, на подсознательном уровне, а иногда — впрямую — обожествляя маленьких пушистых зверьков, как это случилось, например, в Древнем Египте. Причиной тому, безусловно, — умение этих братьев наших меньших парадоксально совмещать присущую любому домашнему животному преданность хозяину или дому с невероятным самолюбием, свободолюбием, чувством собственного достоинства и стремлением к независимости. Недаром мы встречаем столько замечательных представителей кошачьего племени у писателей нереалистического жанра — всегда кажется, что это разумное животное слишком много о тебе знает, все понимает и вот-вот заговорит. Причем совсем не так, как это сделали бы, сумей освоить человеческую речь другие домашние любимцы — собаки, — без лести и подобострастия. Потому-то на страницах книг и возникают импозантные, любимые всеми персонажи вроде Кота-Котофеича, Чеширского кота (и его говорящей улыбки) или любителя починки примусов Бегемота. Но это коты сказочные, даже мистические. А как не вспомнить хайнлайновского Пита (он же Петроний Арбитр), никогда не прекращающего поисков Двери в лето? Наши фантасты решили не отставать. И создать своеобразный эпос о фантастических котах и кошках, коим, несмотря на разницу взглядов авторов на любимых зверушек и жанровое многообразие произведений, возможно и предстоит стать этому сборнику. Большинство рассказов и повестей написаны нашими известными фантастами специально для этого сборника (исключение составляют, разве что, неоднократно ранее публиковавшиеся и ставшие уже почти классическими старые рассказы Д. Биленкина, А. Балабухи, Е. Лукина и В. Васильева). Несмотря на обилие форм подачи материала (а здесь представлены и повести, и рассказы и даже пародийный сценарий голливудского фильма, а также псевдоинтервью) и жанров, большинство текстов сборника все-таки можно считать научно-фантастическими. Причем всевозможные направления НФ проявляются в сборнике в основном в двух своих проявлениях. Это «разумное животное» (применительно к кошачьим) и «кот и космос» (иногда это выглядит как «кот и Контакт»). Часто, впрочем, эти темы пересекаются. Как, например, в рассказе «Купи кота» одного из лидеров отечественной фантастики, лучшего фантаста Европы 2003 года москвича Сергея Лукьяненко. Когда я говорил о пересечении и повторении жанров, я вовсе не имел введу повторения мыслей, идей, философских и этических посылов. Так, вроде бы в рассказе Лукьяненко повествуется о взаимоотношениях разумного (или нет?) кота и человека на далекой космической станции, но на самом деле этот рассказ — о любви и одиночестве. А «маятниковые звездолеты» здесь вроде и ни при чем — хотя… И идея хорошая. Подобную ситуацию — разумный кот и человек в космосе — мы встречаем и в рассказах ижевца (и уже почти москвича) Леонида Кудрявцева и николаевца Сергея Вольнова. В рассказе Кудрявцева «День рождения кота» речь ведется так же об одиночестве… и о способах преодоления депрессии в невероятно длинных космических перелетах, а Вольнов повествует об удивительной способности кошачьих к эмпатии. Догадаться о весьма неожиданных развязках этих рассказов может лишь очень проницательный читатель, да и то лишь потому, что он (читатель) изначально поставлен по сравнению с героями рассказов в неизмеримо лучшие условия, поскольку знает тематику сборника, а персонажи — нет. Это же можно сказать и о небольшой повести «Игра в звуки» старейшины нашего фантастического цеха Владимира Дмитриевича Михайлова. При попытке анализа, что же из себя представляет загадочный космический артефакт, присутствие «в кадре» кота дает читателю некоторую зацепку. В красивом и поэтичном рассказе питерского писателя, переводчика и публициста Андрея Балабухи концовку угадывать не стоит, а стоит лишь наслаждаться стилем автора и переживать за космонавта, перед дальней дорогой вспоминающего детство и того, кто подтолкнул его к выбору профессии… Ну, вы догадались… Тему «кот и Контакт» в сборнике зачинает рассказ ныне покойного Дмитрия Александровича Биленкина «Исключение из правил», написанный по канонам классической советской НФ шестидесятых годов прошлого века. Экспедиция прилетает на планету, неудачно пытается установить контакт с аборигенами… Понятно, кто сможет помочь ученым. Ну а как удастся выбраться из положения, вы узнаете, прочитав рассказ. Писатель из совсем другой формации фантастов, томич Юлий Буркин, показывает, как поворачивается тема контакта с пришельцами, с позиций современного жесткого прагматизма. На передний план выходит уже не научная сторона вопроса, а скорее финансовая. И только хихикающей кошке с модным именем Игуана наплевать на золото — она готова сразиться с гигантскими крысами из другого мира совершенно бескорыстно. Непонятно из какого мира взялся кот в рассказе признанного лидера современной отечественной «твердой НФ» Александра Громова. Но кот это крайне опасен для окружающих — его шерсть способна создать невиданный заряд статического электричества. К тому же кот еще и мстителен… «Научник» Громов остается верен себе. Несколько особняком стоит произведение автора больших серьезных романов и коротких веселых рассказов нижегородца Андрея Плеханова. Это сценарий, причем сценарий голливудского блокбастера. «Человек человеку — кот» издевательски пародирует огромное количество штампов американского коммерческого политкорректного кино. По сюжету этого фильма-катастрофы всей Земле грозит неминуемая гибель из-за тектонического разлома, и лишь команда из кошек, чье сознание контролируется людьми, способна предотвратить очередной грядущий Апокалипсис… Самое смешное произведение сборника. Многие из писателей, представивших свои тексты для этой книги, похоже, заранее убеждены в разумности всей кошачьей расы. И стараются нам доказать это всеми доступными способами. Герой Владимира Васильева (Николаев — Москва) (как, впрочем, и герои Михайлова) получает от кота вознаграждение в виде пива, героиня волгоградца Евгения Лукина узнает о разумности любимца, находясь на грани гибели, а москвичи Елена Власова и Дмитрий Володихин предлагают читателям расшифровки весьма необычных интервью… Леонид Каганов (Москва) в разумности котов не уверен, как и герой его рассказа, маленький мальчик. Но зато мальчик многое узнает о том, чья раса более свободна — человечья или кошачья. Также не уверен в разумности кошек и Олег Дивов. Ведь героями ранних романов московского фантаста становились разумные собаки. Но Дивов предлагает рецепт создания разумной кошки, но заранее предупреждает — такие попытки в нашем обществе могут закончиться весьма плачевно. Жесткая, даже жестокая повесть Дивова «К10Р10» — центральное произведение сборника — посвящена не сколько кошкам, сколько нашему к ним отношению, пусть даже дивовские кошки — уже совсем не кошки, а боевые смертельные машины. Представители жанра фэнтези уверены не только в разумности кошачьего племени, но и (вот наследие прошлого — Бегемотов и Чеширов) в магических возможностях друзей человека. И если одесситу Александру Борянскому удается отстраниться от чистой магии в своей притче о месте человека на нашей планета, то винничанин Игорь Федоров и харьковский дуэт, скрывающийся под псевдонимом Александр Зорич, искренне убеждены в этом. Москвич Виталий Каплан заставил котов-магов-Иных воевать с Тьмой в Ночном Дозоре бок о бок с Иными-людьми. Проницательный читатель уже догадался, что действие рассказа Каплана происходит в мире Дозоров, созданном Сергеем Лукьяненко… Напоследок небольшое лирическое отступление о том, зачем на самом деле создавался этот сборник. Лет десять назад составитель этой антологии Андрей Синицын, писатель Владимир Васильев и ваш покорный слуга втроем путешествовали по Крыму. Ветер странствий занес нас в Ялту. Вечером мы решили перекусить в небольшом ресторанчике на набережной. Трапеза проходила весело и непринужденно… и вдруг прервалась. Рядом с нашим столиком сидел кот. И смотрел такими глазами, что мы мгновенно поняли — это представитель иной цивилизации, и прибыл он с целью оценить степень доброты, заложенную в землянах. И если мы его немедленно не покормим — начнется Вторжение. Бифштексы тут же пошли на благое дело спасения планеты… Идея этого сборника стала продолжением той ялтинской истории — пусть разумные фелидоиды поймут, что мы знаем об их истинной сущности все. Или почти все. И надеемся, что Вторжения не будет. В очередной раз! P. S. Кстати, знаете, как зовут кошку составителя этого сборника? Ее зовут Лоис Макмастер Буджолд. Так-то… Дмитрий Байкалов 
© Д. Байкалов, 2003. Андрей Балабуха
ТУДА, ГДЕ РАСТЕТ ТРАВА
Впереди, у близкого горизонта, догорал неяркий закат, а позади — человеку незачем было оборачиваться, чтобы увидеть это — золотисто поблескивал в последних лучах солнца огромный и вместе с тем невесомый, словно парящий в воздуха купол Фонтаны. Наверху, в темно-синей, пожалуй, даже чуть фиолетовой глубине неба мерцали звезды. И среди них одна. Сейчас она была за спиной, но ее холодный игольчатый свет жег Речистера. Двойная: голубоватая — побольше и желтая — поменьше. Земля и Луна. Если долго смотреть на звезды, на глаза наворачиваются слезы. Впервые Речистер заметил это еще в детстве, но тогда он не знал, почему так. Теперь он знает. Ему объяснил Витька Марлин, бывший одноклассник, ныне — доктор медицинских наук, когда они случайно встретились уже здесь, в Фонтане, и Витька затащил его к себе в институт, где они сидели и разговаривали, а над Витькиной головой висели на стене офтальмоскопические карты, похожие на старинные цветные фотографии Марса… — А ты, Клод? — спросил тогда Витька. — Чем здесь занимаешься? И когда человек ответил, в воздухе повисло: «Как? Все еще? Бедняга…» И — взгляд. Такой сочувственный, такой соболезнующий, такой сострадающий… Речистер постарался скорее распрощаться. Ему было пора идти, его уже ждали в лаборатории… Взгляды пронизывали всю его жизнь. Такие же, как вот этот, Витькин. Так смотрели на него родители, когда он не стал поступать в Школу высшей ступени. Так смотрели друзья. Смотрели вот уже больше двадцати лет. Так смотрела на него Дина. Никто никогда ничего не говорил. Потому что все они — очень хорошие люди. Тактичные. Чуткие. Талантливые. Отец преподавал в Школе высшей ступени. Мать была одним из лучших операторов Объединенного Информария. Сверстники… Вот Витька — офтальмолог, доктор, автор нескольких солидных работ, без пяти минут светило; Элида Громова — координатор в заповеднике на Венере; Хорст Штейнман — на микроклаустрометре Штейнмана человек работал каждый день… Да, они имели право глядеть на него так. Солнце постепенно исчезало за горизонтом, и звезд становилось все больше. Они проступали на небе, крупные и едва заметные, — десятки, сотни, тысячи… И на глаза наворачивались слезы, объясняемые простыми и ясными законами физиологии, — теперь Речистер знал это совершенно точно. И все же… Он медленно шел через вересковую пустошь. Легкий ветерок был прохладным и свежим, и все вокруг было таким же свежим и прохладным: краски, запахи, воздух… А ему было душно. Он шире распахнул ворот комбинезона. Солнце исчезло совсем. Только верх золотистого купола над городом еще поблескивал в темном небе. Но свет этот был отраженным. Речистер старался дышать ровно и как можно глубже, но ощущение духоты не проходило. Он снова посмотрел на звезды, напоминающие россыпь окон на стене гигантского здания. За каким из этих окон его дом? …Когда Клоду было лет шесть, отец преподавал в Сиднейском отделении Школы, и они жили в школьном городке, в двух часах лету от города. В коттедже было семь комнат, где властвовал Мурсилис (так звали кота — дань увлечению отца хеттологией; вообще же кот не откликался ни на какое имя и ходил сам по себе). Мурсилис всегда был игрив и весел. Чего только не выделывал с ним Клод, но ни разу кот даже не оцарапал его! Они были друзьями, человек и кот. Иногда кот словно цепенел. Он часами лежал около кондиционера или медленно бродил по дому, заглядывая во все комнаты и не находя себе места. В такие моменты он не реагировал ни на тривиальную веревочку с бумажкой, ни даже на специально для него сконструированную радиоуправляемую мышь. Взрослые говорили, что кот объелся. Но Клод знал истинную причину — недаром они с котом были друзья — коту становилось невыносимо душно в своих семи комнатах, стены давили и угнетали его. Мальчик выпускал кота в парк. Мурсилис долго бродил по лужайке, принюхиваясь и словно ища. Потом находил какую-то свою, только ему известную траву. Никто не учил его этому — домой его принесли еще полуслепым котенком с расползающимися во все стороны лапами. Но он находил. И становился прежним авантюристом, мог часами гоняться за своей мышью или неподвижно замирать — и вдруг стремительно бросаться на невидимый человеческому глазу зайчик, отбрасываемый стеклом наручных часов… Три года назад Речистеру стало душно так же, как сейчас. Он ощутил какую-то сосущую пустоту, словно воздух перед ним вдруг стал разреженным, как на вершине Канченджанги. Все вокруг оказалось плоским и черно-белым, словно лента старинного кинофильма. И тогда он вспомнил о Золотых куполах Марса. История куполов восходила к первым годам освоения Марса. Базы Пионеров были основаны в Мемнонии, Фонтане и Офире. Постепенно они превратились в города — первые города на планете. Еще через полвека над ними воздвигли ауропластовые полусферы — такие же, как когда-то ставили над городами Арктики и Антарктиды. Когда же был осуществлен «проект Арестерра», возродивший марсианскую атмосферу и по сути превративший Марс в некий седьмой континент Земли, необходимость в этих куполах исчезла. Однако они остались — как памятник первопоселенцам. Купола влекли Речистера. Свой выбор он остановил на Фонтане, одной из живописнейших областей Марса. Здесь ему стало дышаться легче. И постепенно жизнь вошла в обычную колею. Он так же работал в лаборатории, такой же, как и на Земле; он встретил Витьку Марлина, и после этого сочувственные взгляды снова стали опутывать его… Он понял, что Золотые купола оказались красивой сказкой, сияющей земным светом. Под ними не росла трава. …Когда человеку исполнилось восемь лет, отца перевели в Североуральское отделение Школы. Теперь они жили на Пай-Хое в таком же школьном городке. И коттедж был такой же. Только за окнами, насколько хватало глаз, лежал снег — было это в конце ноября. Однажды, когда Мурсилис захандрил, Клод не смог выпустить его в парк, — травы еще не было. Были только голые черные щупальца кустарника и снег, белый и равнодушный, Но кот упорно сидел под дверью, и когда дверь открылась, — кажется, это пришел отец, — кот увидел снег. Он замер. Понюхал. Попробовал лапой и потом долго брезгливо тряс ею в воздухе. Весь остаток дня Мурсилис лежал возле кондиционера, грустный и безучастный. А утром он исчез. Его не было нигде, И только от дверей уходила узкая цепочка маленьких следов. Как коту удалось выйти из дому, так и осталось неизвестным. Мать плакала. Отец несколько часов бродил по окрестностям городка, разыскивая своего любимца. Но вскоре ветер занес следы. Человек не плакал. Он знал: с котом ничего не случится. Он просто ушел искать свою траву. И хотя никто не учил его этому, он найдет. Обязательно. Неизбежно… Мокрый от росы вереск потрескивал под подошвами. Промокшие брюки противно липли к ногам. Речистер смотрел в небо. Там, в нескольких сотнях километров над поверхностью Марса, висели крейсеры Пионеров. Скоро они уйдут. «Скилур» к НИС-78, «Сёгун» — к НИС-31, «Паллак» — ко Пси Большой Медведицы. Подкидыш из Соацеры стартует в четыре часа. Речистер вынул «сервус» и набрал шифр вызова энтокара. Духота отступала. Крейсеры уйдут. И останутся только пунктиры радиобакенов — по одному на каждый парсек пути. Как узкий след на снегу… И на одном из крейсеров уйдет Речистер. Куда? Неизвестно. И — неважно. Туда, где растер трава. © А. Балабуха, 1973. Дмитрий Биленкин
ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПРАВИЛ
— Не боишься, что я протру твою бархатную шкуру? Ответом был раскат благодарного мурлыканья. Вытянув шею и оттопырив уши, Дики упивалась почёсыванием. Костяшки пальцев Ронина так энергично сновали у неё под губой, что от их движения с чмоканьем приоткрывались острые зубки. Голова кошки моталась. Глаза были косые, блаженные. Ронин вздохнул. Больше оттягивать время было нельзя. Пора собираться. Надо… — Знаю, знаю, наслаждаться ты можешь до бесконечности… Меня, однако, ждут. Мур оборвался. Кошка мягко спрыгнула с коленей и, гордо неся свой пушистый хвост, проплыла к закрытой двери, нисколько не сомневаясь, что Ронин её распахнёт. Конечно, он это сделал. Любимице нельзя было не услужить. В сотнях парсеков от Земли она чувствовала себя как дома, она везде чувствовала себя как дома — уж такой это был зверь. Проводив её долгим взглядом, Ронин стал одеваться. В иллюминатор неподвижно светило чужое солнце. В густом луче плавились пылинки. Сухой ржавый свет наводил тоску. Неподалёку от шлюза Ронин снова увидел Дики. Пружинисто переступая, она проследовала за ним будто бы по своим делам. — Нет, серый зверь, — громко сказал Ронин. — Дисциплина и для тебя обязательна. Прогулки строго по расписанию, согласно программе биологических экспериментов, вот так-то… Кончик пушистого хвоста неодобрительно дёрнулся. Дики свернула в коридор с таким видом, словно она думать не думала ни о каких прогулках и отказ не имел к ней ни малейшего отношения. Только спина — уму непостижимо как — выразила презрительное осуждение. Ронин не смог сдержать улыбку. Милое, своенравное, такое понятное земное существо! Мимоходом он посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на него глянула чудовищная маска. Монстр, да и только… Ничего не поделаешь! Иначе человека на этой планете просто не замечают.
В начальной стадии осложнения неизбежны, и, начав работу на Мальтурии, Ронин не строил никаких иллюзий. Действительность, однако, превзошла все ожидания. Подготовительные работы были проведены безупречно. Группа разведчиков составила изумительное описание планеты и с торжеством вручила его Ронину. Деликатная операция установки «следопытов» тоже обошлась без неприятностей. Ночью возле всех заранее намеченных поселений были тайно установлены акустико-оптические анализаторы, которые в радиусе двух километров улавливали малейший шёпот и позволяли следить за каждым движением обитателей хижин. Сложность этого предприятия, пожалуй, поставила бы в тупик любого героя Фенимора Купера, ибо камуфлированные под пни, камни и гнёзда аппараты следовало разместить так, чтобы в поле их зрения и слуха оказался весь посёлок. В местах, куда тем не менее не забредали даже дети, которые, верно, знали все пни и глыбы наперечёт. И это под носом у жителей! Обошлось тем не менее. Когда язык и образ жизни мальтурийцев были изучены, аппараты за ненадобностью убраны так же скрытно, как и поставлены, Ронин почти уверовал в свой талант. И немедленно сел в такую лужу, в какую ещё ни один специалист по контактам не садился. Он, как по программе полагалось, выбрал одинокого путника, вышел ему навстречу, сделал принятый в данной местности знак миролюбия и на чисто мальтурийском языке произнёс приветствие. По опыту он знал, что это не только ответственный, но и опасный момент: бывало и так, что в ответ на приветствие следовал удар копьём. Ронин был готов ко всему. К нападению, паническому бегству, остолбенению, падению перед землянином ниц, даже обмороку. Произошло, однако, нечто невероятное: мальтуриец его просто не заметил. Не заметил, и все! Он прошёл мимо Ронина так, словно его и не существовало. Словно человек был пустотой или незримой мошкой… Ронин так растерялся, что затрусил за мальтурийцем, крича ему вслед. Увы, группа прикрытия, конечно, запечатлела весь этот позор… С новым прохожим повторилась та же история: он прошёл, даже не шевельнув толстым, как бревно, хвостом. Отчаяние Ронина усугублялось тем, что на борту звездолёта находился сам великий, знаменитый, прославленный и все такое прочее Боджо. С одной стороны, это было прекрасно, потому что кто, как не Боджо, мог дать полезный совет. С другой стороны, это было скверно, потому что Ронину впервые доверили самостоятельный контакт. Так обстояло дело и формально, и по существу, поскольку Боджо уже давно ничем не руководил. Он и на этот раз предупредил, что стар, годен уже только для тихой кабинетной работы, короче говоря: «Мой опыт в полном вашем распоряжении, но действуйте так, будто меня здесь нет». Из самолюбия Ронин так и старался действовать, упрямо решив, что сам, без подсказки, доведёт дело до конца. И вот, пригнутый неудачей, он вернулся на звездолёт. Он ожидал, что Боджо, приняв его, вежливо выслушает, скучающе побарабанит по одной из своих многочисленных книг и коротко пододвинет её со словами: «Вот тут изложено одно моё давнее соображение, которое, насколько мне помнится, отвечает создавшейся ситуации…» Вышло иначе. Скуластое, пепельное от старости лицо учёного к концу рассказа дрогнуло изумлением, а в узких глазах блеснуло жадное нетерпение ребёнка, которому вдруг показали заманчивую игрушку. — Слушайте, ведь это поразительно! — вскричал он. — То есть я никогда ни с чем подобным не сталкивался! Боюсь, что и остальные тоже. Подскочив к полке (старик признавал лишь печатные издания), он проворно-ищущим движением пальцев пробежался по корешкам книг. — Ничего, как я и думал. Никто не писал ни о чем подобном! Не-ет, молодой человек, чужой ум нам тут не подмога, придётся поломать голову самим. — Вот и мне так кажется! — Настроение Ронина подпрыгнуло к небесам. — Здесь такая загадка, с которой… — А вот насчёт загадки я не совсем уверен, — мягко улыбаясь, перебил Боджо. — Это ещё надо прояснить, есть ли тут загадка. Мы, видите ли, часто забываем один элементарный вопрос, от которого, однако, зависит все направление поиска: относится ли странное явление к числу непознанных или неузнанных? Разница большая. В первом случае нужны исследования, ибо в наших знаниях явный пробел. Во втором случае это излишний труд, поскольку фактов достаточно, надо только их осмыслить. Нас, знаете ли, развратило обилие исследовательской техники. Мы убеждены, что все эти хитроумные анализаторы всего чего угодно, всюду проникающие зонды, всевидящие локаторы, подающие нам на блюдечке ответ машины, повинуются нам, как хвост собаке. На деле ещё вопрос, что кем вертит… Анализаторы дадут любые сведения, машины все скорректируют, эксперимент разрешит любые сомнения — это надёжно, правильно, солидно, и думать не обязательно. Но часто похоже на поиск очков, которые лежат в кармане, уж вы мне поверьте… Вот и подумаем для начала, к какому типу относится наш случай. Видеть мальтурийцы вас, конечно, видели? — Да, — ошарашенно ответил Ронин. — Они видят примерно, как и мы, хотя у них совершенно другой внешний облик и другое устройство глаз. — Так, так. Ещё вопрос. Они не заметили вас или не пожелали заметить? — Скорей первое. Насколько я разбираюсь в их эмоциях, я был для них чем-то вроде пня, по которому равнодушно скользишь взглядом. — Значит, видят, но не обращают внимания. Странно, странно… Мы должны быть для них диковинными чудовищами, а они… Такое свойство восприятия крайне опасно для них самих, вы не находите? — Нет, не нахожу. — Ронин не заметил, что спорит с самим Боджо, а когда заметил, то лишь смутно удивился. — Ведь если бы это было опасно, то… то этого просто не было бы. — Как так? — Дело, очевидно, в том… — Ронин запнулся, но отступать было поздно. — Дело, очевидно, в том, что они прекрасно замечают все, от чего зависит их жизнь, но лишь, так сказать, в привычной среде. Мы же не являемся элементом их среды обитания. — Мы — исключение из правил, и поэтому они нас не замечают? — В общем, да, — тихо сказал Ронин. — А вам не кажется, что это абсурд? Ронину это уже не только казалось. Он просто не понимал, как мог сморозить такую глупость. Нельзя же в самом деле утверждать, что кто-то не обращает внимания на огромное и громогласное существо только потому, что оно ни на что не похоже! Но мысль уже была высказана, и смятенный ум лихорадочно искал аргументы в её защиту. Ведь не зря же она возникла! — Птицы! — вдруг выпалил Ронин. — Птицы? — Боджо воззрился на него, будто Ронин стал маленьким-маленьким. — При чем тут птицы? — Это просто пример… Если в гнездо подложить деревянного птенца и покрасить его разинутую глотку в натуральный цвет, то птицы будут кормить деревяшку! Они не видят, что птенец ненастоящий, потому что в программе их поведения не предусмотрен и не мог быть предусмотрен столь невероятный случай подмены. — Все существа воспринимают мир сквозь призму стереотипов, — задумчиво проговорил Боджо. — Это общеизвестно. Есть ли тут переход к нашему случаю? Мысли Ронина разбежались. Неужели Боджо не видит, что он, Ронин, просто-напросто барахтается, без особой надежды всплыть? Что он запутался в своей, ребёнку видно, абсурдной гипотезе? Но на лице Боджо не было и тени усмешки, он ждал, с интересом ждал ответа. «Не бойтесь абсурда, быть может, это всего лишь знак, что наш прежний опыт исчерпан и разум столкнулся с новой поразительной сложностью мира, которая на первых порах производит впечатление абсурда». Ронину вспомнились эти слова из давней книги Боджо, и они его подхлестнули. Конечно, соображал он, всякое мышление, в том числе человеческое, — стереотипно. Ну и что? Внешне нелепый стереотип может быть глубоко оправданным. И наоборот. Самый расчудесный стереотип оказывается пагубным, коль скоро резко изменились породившие его обстоятельства. Все преимущество разума как раз состоит в быстром пересмотре стереотипов. Быстром, но, естественно, не мгновенном. Только в высшей фазе развития становится возможным упреждающий, прогностический пересмотр. До этого момента истории пересмотр всегда и неизбежно запаздывает. Надо получить от жизни изрядную порцию синяков и шишек, чтобы это случилось. А до тех пор, пока изменения не дают о себе знать чувствительно, разумное существо будет спокойно взирать на мир сквозь любые искажающие очки. Мысленная невидимость! Ронин даже ахнул. — Послушайте! — вскочил он в возбуждении. — Что бы вы сделали, если бы сюда, в каюту, к вам явился Эйнштейн? — Решил бы, что мне померещилось. — Боджо смотрел на Ронина со странным выражением лица. — Так вы полагаете… — Да, да! Никто из нас не пал бы перед призраком ниц, не ударил бы его кулаком, не убежал бы с воплем, а спокойно пошёл бы к врачу. Беспокоиться нечего, обычная галлюцинация! Ведь так? Это наш стереотип реакции на призраков. А если бы призрачной оказалась форма существования какого-нибудь инопланетянина, который явился бы к нам устанавливать контакт? Результат был бы тем же! Здесь, похоже, аналогичный случай. Просто у мальтурийцев другой стереотип «чего не может быть». Азиатские глаза Боджо спрятались в щёлочку век, к их уголкам стянулись морщинки. Внезапно грянул раскатистый, от души смех. Ронин уязвленно вспыхнул. — Это не в ваш адрес, не в ваш! — замахал руками Боджо. — Просто я вообразил, как к человеку Средневековья является призрачный инопланетянин, а его крестом, крестом… Тоже ведь стереотип поведения, а? Ладно. В вашей гипотезе есть должное случаю безумие. Давайте её спокойно обсудим… Они все как следует обсудили, продумали изменение человеческого облика, и на другой же день Ронин поставил опыт, который принёс полный успех. Боджо, узнав о результатах, даже крякнул от восхищения. — Вот это работа! Как идея-то оправдалась, а? — Он искоса глянул на Ронина. — Вас поздравляю, себя — не могу. Проглядел идею-то, проглядел, что значат стариковские стереотипы — ай, ай, ай… Он долго и сокрушённо качал головой, но глаза хитрили, и Ронина царапнуло внезапное сомнение, которое за делами, впрочем, тут же забылось. Оно всплыло ночью. Перебирая дальнейшие возможности контакта, Ронин долго ворочался, и, как это всегда бывает при бессоннице, мысли скоро сбились в яркий, путаный клубок образов, навязчивых и сумбурных, пока случайно не выделился один: рука Боджо, замершая перед корешками книг. Ещё дремотная память напряглась. Палец Боджо заскользил по рядам, вот он помедлил, неуверенно дрогнул, скользнул вниз, чуть задержался на совершенно обычной книге… Обычной? Наоборот, неуместной, ненужной, — недоумение тогда мелькнуло и тут же погасло, потому что палец отпрянул и снова заскользил по корешкам солидных томов, а ему, Ронину, было не до размышлений. Но ведь эта книга… Память наконец вынесла её название. Ронин аж подскочил: томик Честертона! Того самого Честертона, который ещё в прошлом веке написал рассказ о мысленно невидимом человеке. Так вот что запало! Вот почему задержался указующий палец! — Ай, ай, ай, — покачал головой Ронин. — Стариковские стереотипы, значит… Ай, ай, ай! Он усмехнулся в темноте. «Да, за таким стереотипом как за каменной стеной… Но, кажется, я тоже не подкачал. Ну и ну!» Однако наступил день, принёсший загадку, перед которой и проницательность Боджо оказалась бессильной.
Яркий свет лёг на плечи тяжестью панциря. Ронин зажмурился, мало-помалу привыкая. Он задержал шаг возле опытного поля, на котором хлопотали биологи. Ограждения поля были, пожалуй, самой причудливой из всех, которые Ронин видел, конструкцией. Они перекрывали собой обширный участок местности, свободно пропускали внутрь свет, ветер и дождь, но ни одной молекулы не выпускали наружу без придирчивого контроля. Биологи не боялись заразить планету или внести заразу в корабль, так как существенное несходство местных и земных белков гарантировало их полную несовместимость. Но характер опытов все же требовал изоляции. За прозрачными до незримости стенами трава, кусты и деревья лужайки соседствовали с посадками земных растений, и странно было видеть одуванчик, оплетённый чем-то вроде медной проволоки с огромными фиолетовыми цветами на тончайших усиках. Там, за стенами, шла борьба и притирка двух чужеродных биосфер, у которых общим был лишь способ питания. Контакт их был подобен соприкосновению травы и металла, но ведь и его нельзя считать вполне нейтральным, так что интереснейшей и кропотливой работы биологам хватало. Туда же, за невидимые стены, были выпущены генетически чистые породы мышей, морских свинок и кроликов. Ронин видел, как за земной мухой гонится десятикрылая здешняя стрекоза, которой явно было невдомёк, что муха для неё несъедобна. — Как дела? — спросил Ронин у появившегося из укрытия биолога. — Как обычно. — Тот стёр с лица обильный пот. — Что-то гибнет, что-то приживается. Жарища… — Там Дики просится в ваш Ноев ковчег — охота поразмяться. — Подождёт. Как она в своей шубе ещё может резвиться — не понимаю. — Положим, тут не жарче, чем в летний полдень на Украине. Ладно, все это пустяки. Выяснили что-нибудь со злаками? — Нормальные злаки, и болеют они нормально, так что ничего нового. А вы опять к мальтурийцам? — У них сегодня праздник урожая, и я зван. — Завидую! Они хоть сами о себе рассказывают, а тут допытывайся у трав и вирусов, почему они такие, а не сякие. «Да уж, — подумал Ронин, — своя работа всегда самая трудная. Эх, мне бы ваши заботы, дорогие биологи! Травка да зверюшки, они в наших руках словно глина, меняй их генетический аппарат, как хочешь». Помахав рукой, он двинулся к опушке. Привычно обернулся, когда миновал маскировочный заслон. Позади не было уже ни корабля, ни опытного поля, ни трудяг скуггеров, только дальний лес странно приблизился и посреди сократившегося пространства зыбко трепетало марево, будто там никак не мог овеществиться только что вылезший из бутылки джинн. Как ни совершенна была маскировка, место, где стоял звездолёт, выглядело заколдованным. К счастью, любопытством мальтурийцы не страдали, и одно это наводило на некоторые размышления. Тень леса облегчила жару, зато исчез ветерок, который продувал страхолюдный костюм Ронина. Обилие кислорода слегка кружило голову, отчего лес казался ещё диковинней, чем он был в действительности. В нем причудливо смешались осень, весна и лето. Осень, потому что падали и шуршали багряные листья, весна, потому что все цвело, а лето, потому что на деревьях обильно зрели плоды. И все пестрело буйными, оглушительными красками. Угольную тень подлеска прожигали пятна солнечного цвета. По ярко-синим стволам язычками огня бежали красные и жёлтые листья лиан; кроны были охвачены тем же багровым пожаром. Внизу из киселеобразного мха выглядывали чёрные цветы. Какие-то болотные лопухи поворачивались вслед за человеком, как ушастые локаторы. В просвете мелькнул и скрылся огромный золотистый ромб с косматой бахромой свисающих нитей, непонятно: то ли бабочка, то ли птица. Ещё нечто столь же сюрреалистическое зачавкало в кустах. Вот она, мечта о других планетах! На зеленой травке бы сейчас полежать… В нос шибанул запах гниющих плодов, от которых гнулись тугие ветви деревьев. Богатая, вечно плодоносящая почва! Так почему, почему здесь замерло то, что не должно было замереть?!
Дорога заняла не более километра, и сразу за опушкой открылся посёлок. Белые, как яичная скорлупа, конусы хижин ослепительно сверкали в лучах послеполуденного солнца. В посёлке не было заметно никакого движения, хотя за человеком, конечно, следило множество глаз. Поодаль расстилались красновато-бурые поля, на которых кое-где виднелись тёмные точки, — жнецы уже приступили к уборке. Сделав поправку на цвет неба и краски растительности, можно было подумать, что находишься где-нибудь в древней Африке. И это в стольких парсеках от Земли! Ничего удивительного, впрочем. Всякая цивилизация на