Мы бросили грузовичок на стоянке и вошли в аэропорт. Таможню прошли за секунду: рыдая, Барб показала обручальное кольцо, которое ей подарил Кент, и таможенники, широко улыбаясь и перемигиваясь, сразу же нас пропустили. Контролер рассказал капитану о нашей свадьбе, капитан огласил эту весть в салоне, и нас под дружное улюлюканье, от которого Барб заревела пуще прежнего, перевели в более удобный салон. Спиртное все прибывало и прибывало, а Барб опрокидывала один стакан за другим. К Лос-Анджелесу она уже превратилась в настоящего Шалтая-Болтая, и вести ее к нужному выходу для пересадки на другой самолет было все равно что катить тележку с воздушными шариками в ветреную погоду. Мы приземлились в Лас-Вегасе около полуночи.
За прошедшие десять лет Вегас полностью преобразился: его буквально отстроили заново. Пошлость все еще выглядывала из углов, но дух города стал иным, более профессиональным. Глядя на новые казино, без труда представляешь как игроков, творящих все мыслимые грехи, так и конференц-залы, рабочие кабинеты и копировальные аппараты.
Я попросил водителя провезти нас мимо часовен между улицей Фримонт и казино «Сизерс-пэлас» по не тронутому прогрессом «Стрипу». Часовенка, в которой мы с Шерил венчались, все еще стояла на месте. Пока Барб вылезала из машины, я заплатил таксисту. Идя к часовне, мы не перемолвились даже словом. К моей досаде, прежний старый священник здесь теперь не служил.
Перед нами венчалась пара из Оклахомы. Они пригласили в свидетелей нас, а мы — их, и быстренько прошли через светский вариант священной церемонии, самая верная характеристика которого — «молниеносный». Через пятнадцать минут, уже в качестве мужа и жены, мы доехали до «Сизерс-пэлас» другим такси.
Казино тоже помолодело за истекшие годы. Мы взяли номер на двоих и шли через вестибюль к лифтам, когда вдруг услышали, будто нас кто-то окликнул по имени. В моей душе все перевернулось, прямо как в детстве, когда меня застукали крадущим малину в соседском огороде. Мы обернулись. Нам изо всех сил махал Рик Козарек — мы с ним учились в старших классах. Время жестоко к нему отнеслось: он сильно постарел, растолстел, лысая голова блестела от пота.
— Эгей, Рик, здорово!
— Привет, Джейсон! Привет, Барб! Джейсон, я чуть было не спутал тебя с Кентом. Вместе сюда прилетели? Поверить не могу, как здесь все дешево в мертвый сезон.
Я не знал, что ответить, но Барб сохранила самообладание:
— Я тут играю в карты, в блэкджек, а парни режутся в кости.
— Мне тоже карты как-то ближе, — радостно сообщил Рик. — В них не так быстро проигрываешь; успеваешь насладиться процессом. Вы когда приехали?
— Только сегодня.
— Ночуете в «Сизерсе»?
Я утвердительно буркнул.
— А я в одном мотеле неподалеку от «Стрипа». Двадцать девять зеленых за ночь и халявный кофе с круассанами по утрам. Дешевле не бывает! Сыграем вместе?
Я уже повернулся было к лифтам, когда Барб вдруг сказала:
— Конечно.
Мои глаза чуть не выскочили из орбит.
— Ступай наверх к остальным, Джейсон, — сказала она. — Я скоро поднимусь. Мне сейчас обязательно повезет.
— Ага! — воскликнул Рик. — Да в ней бродит настоящий лас-вегасский дух! Пойдем, Барб, я покажу тебе свой счастливый стол.
— Иди, Джейсон. Скажи, что я скоро приду.
Мы страшно влипли, и легкомыслие Барб поражало, однако мысль о тихом номере наверху была настолько соблазнительной, что я молча повиновался. Стоя под душем, я перебирал в памяти события сегодняшнего дня и думал, как объяснить родным и знакомым нашу встречу с Риком Козареком в «Сизерс-пэлас» в день смерти Кента.
Я вылез из душа, стуча зубами от прохладного воздуха из кондиционера, и забрался в кровать, поджидая Барб и размышляя, как мать перенесет гибель Кента. Неужели махнет рукой на жизнь окончательно?
Так прошел час. Я включил новости и задремал. Проснулся от того, что явилась Барб. Ее лицо не выдавало никаких эмоций.
— Самое время, Барб, — едко заметил я. — Полтретьего.
— Я иду в душ.
— Ты все это время играла в карты? Рехнулась, что ли?
Не удостоив меня ответом, она ушла в ванную, а потом вернулась и занырнула под одеяло. И, знаете, наверное, от горя, психологического напряжения и так далее, наша близость четко напомнила мне первую ночь, проведенную с Шерил. Где-то в шесть Барб заказала билеты на прямой рейс до Ванкувера. В десять минут девятого мы поднялись в воздух. Летели молча.
И только подъезжая на грузовичке к дому Барб, я спросил:
— Кстати, Барб, ты так и не сказала, с чего это ты решила пойти сыграть с Риком в блэкджек. Вот уж никак не ожидал.
— Какой, к черту, блэкджек? Я не в карты с ним пошла играть. Я его убила.
Я вдарил по тормозам, крутанул руль и чуть было не загнал машину в водосточную канаву.
— Че-го?
— Не было другого выбора. Рик видел нас вместе. И он непременно проболтался бы. Поэтому я пошла с ним в мотель и стукнула литровой бутылкой дешевой водки по голове. Все.
— Ты убила его?
— Только без проповедей, бунтарь. Ты хотел свадьбу в Лас-Вегасе — ты ее получил. А отправляясь в Лас-Вегас, можно всегда столкнуться с риками этого мира. Ну так что, довезешь до дома или мне пешком идти?
Я не знал, что и сказать. В голове крутилась мысль: «Надо же, вот, значит, как чувствовал себя тогда мой отец!»
Барб вылезла из машины и пошла к дому. Каблук ее левой туфли был готов отломиться, к колготкам прицепился одуванчиковый пух. Я догнал ее.
— Барб, а если тебя поймают?
Она остановилась:
— Поймают? Опомнись, Джейсон. Откуда в дешевом мотеле охрана или видеокамеры? Кто меня видел? Кто знает, что я там была? А поймают, так поймают. Только это вряд ли.
Мы завернули за угол, где уже скопилась целая куча машин. Приехали и друзья Кента, и наша мать. Мы с Барб выглядели словно жалкие клячи — нет, мы и были жалкими клячами. И мое беспокойство просто лезло наружу.
Как Барб и предсказывала, ее не поймали. Все поверили в рассказ о нервном срыве, который по-своему был правдой. Четырьмя днями позже Кента похоронили.
А через месяц мать позвонила и сказала, что Барб беременна двойней. Еще примерно через месяц я столкнулся со Стейси Козарек, сестрой Рика, на рынке, где она покупала устриц. Она рассказала, что Рика нашли убитым в гостиничном номере в Лас-Вегасе и полиция полагает, что это связано с бандитскими разборками.
Теперь точно все.
Я смотрю из окна грузовичка на Эмблсайдский пляж, на океан с огромными грузовыми судами, на матерей, возящихся с детьми, которые испачканы песком, слюной и сахаром, на голубое небо, где летят кряквы и казарки. Джойс улыбается мне. Да-да, собаки могут улыбаться, и у Джойс немало поводов для улыбок. Она ведь часть этого прекрасного мира, тогда как…
…Тогда как мы, люди, изгнаны из него.
Достаточно одного взгляда на нас: мы рождаемся уже потерянными. Еще до рождения мы отвергнуты Богом, и жизнь не раз напоминает об этом. Однако ж мы есть, нам даны имена, мы живем. Значит, мы что-то значим. Иначе невозможно. В моем сердце так холодно, так пусто. Я отбросил ненависть, но что, если мне не удастся ничем ее заменить? Вселенная столь огромна, мир так прекрасен, а я вот сижу здесь солнечным августовским утром, синие холодные чернила текут по моим венам, и я чувствую себя самой грешной тварью на земле.
Мое послание отправляется в банковский сейф. С днем рождения, дети мои. Теперь вы мужчины. Так уж устроен свет.
Часть третья 2002: Хэттер
Суббота, 16.00
Я встретилась с Джейсоном в очереди в «Мире игрушек». Он стоял прямо передо мной, держа купленные игрушки в руках, и вид у него был немного грустный, немного потрепанный и немного шаловливый. Я несла несколько пластиковых пупсов для племянницы, которой пока все равно, что ей дарят, и поначалу стремилась только побыстрее пройти через кассу. Но теперь, увидев этого грустного человека — без обручального кольца, серег в ушах и видимых татуировок, — я больше не спешила.
Кассирша меняла бумажную ленту — ну почему это обязательно происходит в моей очереди? На кассе стоял брошенный кем-то пластмассовый жираф. Какой-то шутник нахлобучил на него миниатюрную дубленочку с меховой оторочкой — небось взял из гардероба одного из гомосексуальных дружков Барби.
— Похоже, у нашего жирафа трудности с половой ориентацией, — сказала я.
— Это из-за куртки, — отозвался Джейсон. — По ней сразу все видно.
— Куртенка мужская, даже слишком мужская. Такую для храбрости надевают.
— Готов поспорить, наш длинношеий друг постоянно покупает свитера для своих жирафят. Хотя спроси его зачем, он и не ответит.
— Ага. Свитера из шерсти шотландских овец. Эта страсть к свитерам скорее удивляет его, чем раздражает.
Джейсон протянул покупки кассирше.
— Он вице-президент крупной компании. Типа канадского филиала «Нестле». Только он ужасно наивен и к тому же вечно опаздывает на заседания, пока члены совета строят козни против отсталых стран. Стоит ему неуклюже ввалиться в конференц-зал, как все из жалости затихают.
— Его зовут Жирар.
— Да, — подхватил Джейсон. — Жирар Ж. Жираф.
— А что значит «Ж»?
— Жирафович, конечно.
Мы оплатили игрушки и продолжали говорить. Не знаю уж, кто кого вел, но в результате мы оказались в соседнем здании, кафе «У Денни», продолжая тем временем создавать мир для Жирара. Джейсон сказал, что у Жирара навязчивая идея стать более мужественным.
— Он носит дубленку везде, где только можно. Боготворит Джорджа Пеппарда и покупает на сетевых аукционах его старые черно-белые фотографии и альбомы с газетными вырезками.
— А году в семьдесят пятом обклеил свой дом обоями с разными оттенками коричневого — темно-коричневый, светло-коричневый — и с тех пор так их и не менял.
— Ага. Мужские цвета. Громоздкая ореховая мебель.
— Одеколон «Хай каратэ».
— Точно-точно, он все еще использует одеколон.
— Устраивает дома вечеринки и созывает на них друзей. Только кухня его — наследие давнего прошлого. «Юбилейная вишня»…
— «Запеченная Аляска»…
— Бифштекс на ребрышке…
— Фондю…
— А как зовут его друзей? — поинтересовалась я.
— Честер. Рой. А еще Альфонс; этот — эстет, в прошлом танцевал в балете. И Франческа — прекрасная, но нищая дочь обесчещенного пылесосного магната.
— И кто-нибудь, может, даже Франческа, наверняка носит эдакий широкий галстук.
Мне казалось, что я не встречала никого разговорчивей Джейсона. Только потом я поняла, что за эти два часа он сказал мне больше, чем всем остальным вместе взятым за прошедшие десять лет. Он был прирожденным оратором, но, как кукловод-чревовещатель, нуждался в кукле, чтобы говорить без устали. Каким-то чудом дурацкий жираф на кассе нажал в душе Джейсону на кнопку «пуск», и мы создали первого из тех, кого я называю «нашими совместными персонажами» — вымышленных героев, которые появлялись, лишь когда мы были вместе.
— А что за машина у Жирара? — спросила я.
— Машина? Это просто! Спортивный «форд-лтд» семьдесят третьего года выпуска с бордовым откидным верхом, кожаным салоном и скошенными задними боковыми окнами.
— Здорово!
Я думаю, близкие отношения надолго устанавливаются только между теми, кто может договаривать фразы друг за друга. К черту драмы, горячий секс и борьбу противоположностей! Дайте мне того, с кем всегда можно потрепаться. А наши совместные персонажи выходили отъявленными болтунами.
Перед тем, как поехать за племянниками, Джейсон спросил мой номер телефона, а потом позвонил. Так все и началось.
Только что звонила Барб. Она уехала в Редвуд-сити, городок к югу от Сан-Франциско, где работает вместе с Крисом, братом Шерил. Той самой Шерил. Я не наивная простушка, однако роман Джейсона с Шерил был так давно! Жизнь течет, старое забывается… Или, вернее, Джейсон пытается забыть изо всех сил.
Барб переезжает и поэтому просила меня присмотреть за детьми несколько дней. На прошлой неделе Крис сделал ей предложение, и она согласилась. Воистину неисповедимы пути Господни. Кто бы мог подумать — брат Шерил Энвей и невестка Джейсона!
Крис разрабатывает для правительства и крупных компаний программы распознавания лиц. Вводишь в программу фотографию, и она по форме ноздрей, расстоянию между углами рта, особенностям сетчатки и еще по нескольким параметрам создает уникальный и постоянный компьютерный портрет человека. Такой портрет не изменить даже пластической операцией. Меня все это слегка пугает. Подобную систему так просто использовать во вред. Я так и сказала Крису, когда он был у нас на обеде.
— А что, если взять лицо знаменитого актера и ввести его параметры в твою базу данных? Можно найти его… двойника?
— Мы называем их «аналогами».
— Как-как?
— Аналогами. Аналог — это не близнец или клон; это совсем другой человек, чьи лицевые показатели отличаются от твоих, скажем, на миллиметр.
— Шутишь?
— Ни капли. Чуднее всего то, что аналог может быть даже другого пола, не говоря уже о цвете волос или кожи. Посади двух аналогов рядом, и все вокруг будут думать — это близнецы. Если аналоги разного пола, то решат, что один из близнецов просто переоделся в женскую или мужскую одежду.
— И такое бывает?
— Конечно. Правительство уже создает компьютерные портреты всех заключенных и работников тюрем.
Барб особенно увлеклась этой идеей. Несколько лет назад, на поминках Кента, отец Джейсона глубоко оскорбил ее детей неосторожными словами, и с тех пор Барб неустанно изучает проблему близнецов. Она обсуждает сейчас возможность использования компьютерных портретов для воссоединения близнецов, разлученных в младенчестве, когда закон не позволяет получить доступ к нужным документам. Нет ничего сексуальнее, чем горящая идеей женщина, и Крис, естественно, среагировал. Сначала он нашел ей работу в канадском филиале компании, а теперь они обручены.
Тут скрыта мораль.
Я сижу сейчас дома у Барб, в ее кабинете возле кухни, и рассматриваю детали интерьера — мелочи, которые превращают обычный дом в уютное гнездышко: цветы, висящая на стене пробковая доска, к которой кнопками пришпилены листки с напоминаниями, аккуратные корзины для поступающей и исходящей почты, фотографии в рамках (откуда у нее силы на рамки? откуда вообще берутся силы на рамки?), чистые ковры — список можно продолжать и продолжать. Я очень люблю Джейсона, но мы оба не сильны на домашнем фронте. Мы не настолько безнадежны, как те, кто вешает на окна флаги вместо занавесок, и раз в месяц к нам приходит уборщица, чтобы обеззаразить квартиру мощным пылесосом и едкими растворителями времен вьетнамской войны. Правда, после этого на лицах уборщиц — русских или гондурасских девушек — читается такое отвращение, что мне стыдно смотреть им в глаза. Почему так плохо быть неряхами?
Знаю-знаю, что пишу про Джейсона, мешая настоящее и прошедшее время. Он жив или мертв? Мне остается лишь уповать на лучшее. Вот уже четыре месяца, как он ушел — и не единой весточки. Сказал, что идет за сигаретами в соседний киоск, и так и не вернулся назад. Отправился пешком, без машины — и исчез. В полном смысле этого слова. Нет даже намека на то, где его искать. Намек? Я бы убила за намек. Когда исчезают, намеков не остается…
Это…
…Телефон. Пойду отвечу.
Это был Редж, звонил из своей квартиры недалеко от Лонсдейла. Просто хотел поговорить. Исчезновение Джейсона стало для него ударом не меньше, чем для меня. И, должна признать, мне сложно представить Реджа таким людоедом, каким его рисует Джейсон.
Ладно, Хэттер, не ври. Ты прекрасно, черт подери, знаешь, отчего Редж изменился: потеря Джейсона его добила. А затем судьба сыграла с ним еще одну злую шутку: от него ушла Руфь, с которой он встречался вот уже несколько лет. И не просто ушла — уходя, она высказала все, что наболело. Смысл ее прощальной речи (произнесенной за бифштексом в ресторане, на нейтральной территории) сводился к тому, что Редж вовсе не такой, как о себе думает: не добрый, а жестокий; не мудрый, а слепой; не сильный, а мягкотелый. Я видела Руфь несколько раз, и она мне не понравилась. Всем своим видом она словно бы осуждала окружающих. Обычно такие вот святоши и воруют деньги из детских благотворительных фондов.
Похоже, я единственный человек на земле, с кем Редж может поговорить. И это странно, потому что я равнодушна к вере. На работе у него друзей точно нет: в день ссоры с Руфью Редж залез в ящик для ложек в буфете и нашел изображающую его колдовскую куклу. Утыканную самодельными булавками и с опаленной головой.
— Хэттер.
Какой голос! Его душа — сплошная рана.
— Здравствуйте, Редж. Как жизнь?
Пауза.
— Ничего. Но не более.
— Полицейские сегодня не звонили?
— Вряд ли мы от них вообще теперь что-нибудь услышим.
— Не отчаивайтесь. Не стоит. Вот послушайте лучше: Крис отсканировал лицо Джейсона со старой фотографии и пропустил через свою программу. Так что теперь его могут найти по базе данных.
— Хэттер, сколько лиц в этой базе?
— Ну, не знаю. Пара сотен тысяч…
— Ха! Всего-то!
— Не надо скепсиса. База данных будет расти…
— Все кончено.
— Нет, не кончено!
— Кончено.
Я потеряла терпение.
— Вот что, Редж, или надейтесь, или перестаньте сюда звонить, хорошо?
Тишина и потом:
— Прости.
— Сейчас тяжелое время.
— Хэттер?
— Что?
— Можно задать тебе вопрос?
— Конечно. Задавайте.
— Если бы ты могла на день стать Богом, ты изменила бы мир?
— Ой, Редж, вы же знаете, что я ничего не понимаю в религии…
— Не важно. Изменила бы?
— Редж, вы обедали? Вам нужно есть.
— Ты не ответила. Став Богом, изменила бы ты мир? Изменила бы?
— Нет.
— Почему?
— Редж, мир таков, потому что… потому что он таков.
— В смысле?
— Мы с Джейсоном как-то обсуждали этот вопрос. Иногда мне кажется, что Бог — это как погода. Да, она может не нравиться. Но ведь погоду и не для тебя рассчитывали. Ты просто оказался здесь. Надо приспосабливаться. Горе и печаль всегда были частью человеческого существования. И навсегда ей останутся. Кто я такая, чтобы что-то менять?
— Иногда я это забываю. Это я-то! Принимаю мир слишком близко к сердцу.
Он притих, потом спросил:
— Как малыши?
— Наелись сладкого и возятся внизу. Келли, соседка Барб, принесла им шоколадок. Собственноручно бы ее придушила.
Его явно мучило любопытство.
— Заезжайте-ка к нам на ужин, — предложила я. — Сейчас уже пять.
Редж помешкал с ответом, чтобы не показаться невежливым. И вот, теперь он приедет к нам на ужин, часам к восьми, а внизу один из близнецов принялся реветь.
Суббота, 18.30
Иногда мне кажется, что единственный способ справиться с оголтелыми детьми — накормить их чем-нибудь сладким и запереть в комнате с включенным телевизором. Поскольку я ничего не знаю о детях, это мой первый (и единственный) способ — и, похоже, он отлично работает.
Накрывая на стол, я вдруг услышала чириканье мультяшной птицы — и тотчас перенеслась во времени к своему первому настоящему свиданию с Джейсоном. Так что я его тут вкратце набросаю на бумаге.
Через день после нашей встречи мы с Джейсоном зашли в зоомагазин при парке «Ройяль» — он мечтал купить пару желтохохлых какаду, — но в магазине у меня началась аллергия, полились слезы, зачесалась кожа, и мы пустились на поиски аптечного киоска. Я стенографистка в суде, целый день сижу у людей на глазах, поэтому должна прилично выглядеть, а последнее время экзема совсем меня замучила.
В аптеке я разрыдалась. Джейсон спросил, в чем дело, и я сказала ему правду: как обидно, что первое свидание с самым интересным молодым человеком из всех, кого я встречала, началось так неромантично. Он сказал, глупости, и в первый раз меня поцеловал — прямо там, в очереди.
Он так и не купил какаду. Джейсон вместо этого подарил мне трех маленьких резиновых лягушек, выполненных с удивительной точностью. Вскоре они стали Квакушей, Вальтером и Бениханой, тремя новыми обитателями нашей собственной вселенной.
Я, наверное, кажусь вам ненормальной. Сначала жирафы, теперь лягушки… Но разве каждый из нас не создает свой вымышленный мир? Насколько я знаю, многие супружеские пары вырабатывают тайный язык, пусть даже состоящий из всего лишь шутливых названий солонок и перечниц. Со временем наши персонажи обросли столь богатой биографией, что впору было писать про них книги или открывать специальные игрушечные магазины. Для Джейсона они стали отдушиной после долгих лет молчания.
А теперь пора приниматься за обед. Спасибо Барб за ее классные кастрюли и божественную полку со специями.
Суббота, 22.30
Ничего, завтра в полдевятого придет уборщица и расчистит поле боя. Мне и вправду не стоило сажать близнецов за один стол с Реджем: слишком он стар и закостенел, чтобы хорошо себя чувствовать рядом с маленькими детьми. Он терпел как мог, но близнецы вели себя так, что измотали бы и тренера восточногерманской сборной по тяжелой атлетике. Они просто чудовища! Под конец я сдалась, дала ребятишкам желе и утащила смотреть телевизор. Когда вернется Барб, она мне голову оторвет за их дурные манеры.
Зато стоило мне избавиться от детей, как Редж расслабился и приналег на фетуччини с вином. Джейсон всегда уверял, что отец не пьет, но он ошибался, (Что, впрочем, и понятно: Джейсон уже столько времени не видел Реджа.) Редж пил белое вино, а в довершение картины, закончив есть, достал сигарету и закурил, как будто с самого рождения только этим и занимался.
— Начали курить?
— Пора уж. Всегда интересовался, каково это.
— Ну и?…
Он усмехнулся.
— Затягивает.
— Вот видите.
Я стрельнула у него сигарету и затянулась в первый раз за двадцать лет. От никотина приятно кружило голову, прямо как у школьницы. Когда делаешь что-то вместе с Реджем, всегда такое чувство, будто совершаешь тяжкое преступление.
Скоро Редж принялся оплакивать своих сыновей; Кента, безвременно потерянного полубога, и Джейсона. Все три месяца мы только о них и разговаривали. В итоге меня начали терзать смутные подозрения, что и лет через десять темы наших бесед не изменятся.
— Я никак не могу понять, — ныл Редж, — почему самые низкие в мире люди процветают, когда невинным и благоверным достаются сплошные страдания.
— Редж, можно весь вечер или даже всю жизнь провести в поисках ответа на этот вопрос. Нет уравнения, решив которое можно воздать всем по заслугам. Мир есть мир. Его не изменишь. Изменяемо лишь наше отношение к происходящему.
Редж залпом допил вино и поставил бокал на стол.
— Но менять взгляды так сложно, — пожаловался он.
— Конечно, сложно.
Он казался таким печальным. В этом Джейсон похож на отца. Я все спрашивала себя, не аналоги ли Джейсон и Редж? Однако сейчас в лице Реджа появилось что-то новое.
— Редж?
— Да, Хэттер?
— Вы когда-нибудь… когда-нибудь сомневаетесь в том, во что верите?
Он разглядывал меня из-за бокала.
— Задай ты этот вопрос лет десять назад, я бы покраснел и вышвырнул тебя из своего дома или из любого другого. Я бы увидел в тебе ведьму-искусительницу. Я презирал бы тебя. А теперь мне остается только сказать: «Да». Без всяких угрызений совести. На душе тяжело, будто там лежит неподъемная гиря. Я хочу провалиться сквозь землю, как камень на болоте, и покончить со всем этим.
— Редж, я вам сейчас кое-что расскажу, ладно?
— Расскажи, конечно. А о чем?
Я поверить не могла, что сама об этом заговорила.
— Об одной безумной глупости, которую я совершила на прошлой неделе. Я никому про нее не говорила, но если буду молчать и дальше, то просто взорвусь. Вы меня выслушаете?
— Ты же всегда меня слушаешь.
Я поиграла оставшейся в тарелке макарониной, покрытой пармезаном.
— На прошлой неделе я позвонила Крису в Калифорнию, — начала я.
— Он хороший мальчик.
— Да.
— А зачем позвонила?
— Я хотела попросить его… об одном одолжении.
— О каком именно?
— Я попросила Криса дать мне имена и адреса людей, больше всего похожих на Джейсона.
— И?…
— Ну и он нашел… Одного человека в Южной Каролине по имени Терри, которому почти семьдесят пять. И еще одного, Пола, который живет в Бивертоне, штат Орегон.
— А дальше?
— Оказалось, что у этого Пола длинный послужной список: несколько угнанных машин, пойман при продаже краденых микросхем на севере Калифорнии…
— И ты отправилась на встречу с ним, так ведь?
Хэттер, Хэттер, ты же понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет…
Я поехала в Бивертон по автостраде 1-5 — восьмичасовой путь под слепящим солнцем. Темные очки, конечно, забыла на кухне. В штате Вашингтон я начала расклеиваться: еще не доехала до Сиэтла, а на локтях выступила экзема. К тому времени, как я достигла Олимпии, руки будто покрылись высохшей грязью. Почти всю дорогу я плакала. Зрелище не из приятных. Водители во встречных машинах наверняка говорили себе: «Надо же, как сурово обходится с человеком жизнь», — и искренне радовались, что они не на моем месте.
На подъезде к Портленду я остановилась в мотеле и час просидела в облупленной ванной под звуки буйного веселья наверху, пытаясь смыть с себя дорожную пыль и набраться храбрости, прежде чем идти к этому Полу. Я рисовала его живущим в перекошенном фургоне в компании с одноглазым питбулем и девушкой, вооруженной бейсбольной битой и готовой вцепиться в меня ядовитыми зубами. В сущности, я оказалась недалека от истины. О чем, ну о чем я думала? Представьте себе эту картину: какая-то девка, взявшаяся невесть откуда, колотит в потресканную дверь домика в заброшенной части города без четверти десять вечера…
Когда дверь открылась, я потеряла дар речи. Передо мной стоял и Джейсон, и не Джейсон — волосы чуть потемнее, сам на несколько лет постарше, брови погуще, но что-то, какая-то внутренняя суть была той же.
— Э-э-э… Чем могу помочь, мэм?
Я шмыгнула носом. Поразительное сходство этого типа с Джейсоном насмерть меня перепугало, хотя именно из-за него я и приехала.
— Ясно. Я все понял. Ты телка Алекса, хочешь обратно его газонокосилку. Так вот, скажи этому дешевому ублюдку, что пока я не получу назад свой холодильник с пивом внутри, не видать ему газонокосилки.
Пол говорил высоким голосом, совсем не так, как Джейсон.
— Я…
— Что — я?
— Я не знаю никакого Алекса.
— Тогда кто вы, леди? Говорите скорее. А то у меня третья часть «Юрского парка» стоит на паузе, и я собираюсь досмотреть его прежде, чем Шейла вернется с тай-бо.
— Я Хэттер.
Пол повернулся и, щелкнув кнопкой на пульте, вырубил телевизор.
— Я что, тебя знаю, Хэттер? Погоди, ты, верно, чеканутая сводная сестра Шейлы? Только тебя здесь не хватало. Шейла вроде говорила, что ты из Техаса не вылезаешь.
Я не могла произнести ни слова — все искала Джейсона под личиной Пола.
— Так чего приперлась? — осведомился он. — Дурью я давно не торгую, можешь даже не спрашивать. А если нужны деньги, то ты обратилась не по адресу.
— Мне не нужны деньги, Пол, правда.
— Да? Тогда что же?
— Я просто… — Эту часть встречи я не обдумывала; видимо, надеялась, что все случится само собой.
— Я жду.
Я набралась смелости.
— Я люблю одного человека, а он пропал и не появлялся вот уже три месяца. Я не знаю, как быть — мне так его не хватает. И вот от отчаяния я забралась в государственную компьютерную систему, которая хранит изображения всех, кто имел дело с полицией. И нашла ваше фото. Оно так похоже на фотографию того, кого я ищу. Вот я и пришла, чтобы…
Я потеряла нить.
— Чтобы что?
Я разрыдалась и уставилась в землю, где сухая желтая трава встречалась с бетоном.
— Чтобы убедиться, действительно ли вы на него похожи.
— Вы что, леди, с дуба рухнули?
— Я не «леди». Меня Хэттер зовут.
— Хэттер, вы чокнулись?
Слезы душили меня.
— Ну присядьте, присядьте. Боже!
Я села на ступеньку. Он облокотился на поручень и зажег сигарету — точь-в-точь как это делает Джейсон.
— Это действительно возможно? Включить компьютер и найти того, кто на тебя похож?
Я громко высморкалась.
— О да. Добро пожаловать в будущее.
— Ух ты!
Пол помолчал, видимо, размышляя о том, чем обернется такая возможность. А до меня стала доходить глупость всей затеи.
— Ну и что я?
— Что?
— Действительно на него похож? На того, кого вы ищете?
Мое многострадальное тело молило об отдыхе.
— Да. Очень. Не совсем близнец, но, посидев на диете, перекрасив волосы и выщипав брови, сгодились бы.
— А?
— Мне пора.
— Подождите. Не уезжайте. Я принесу пива.
— Я за рулем.
— И что?
Я не стала спорить. Пол на время исчез, вернулся с банкой чего-то и даже открыл ее для меня. Какая галантность. Сказать по правде, я хотела еще раз взглянуть на его лицо. На лице остались рытвины от угрей, Пол слишком много времени проводил на солнце, имел лишние фунтов двадцать и татуировку на левом плече — но все это выглядело так по-джейсоновски.
— Он тебя бросил?