За тенью следуй — и она отступит, а повернешь — погонится сама.
Бен Джонсон
I
ЕЩЕ ОДНО ПОЛЕ, НО ЧТО ТАМ РАСТЕТ?
Из дневников Дона Вандерли
Глава 1
Старая мысль о докторе Заячья лапка.., о том, как целый город был уничтожен музыкантом, который разбил лагерь в пригороде, продавал всякие эликсиры и зелья и устроил шоу — джаз, тромбоны, танцы и все такое. Он черный? Если бы я писал об этом, то местом действия избрал бы Милберн.
Сперва о городе. Милберн, где живет мой дядюшка, это одно из мест, где люди усердно создают для себя ад. Не город, не деревня, но гордится своим положением (местная газета называется “Горожанин”.) Они гордятся даже несколькими улицами бедноты под общим названием Холлоу, как бы говоря: вот и мы не отстаем от века, есть и у нас место, где ночью небезопасно. Как забавно. Если беда и придет в Милберн, то не из Холлоу. Три четверти жителей работают вне города, в основном в Бингемтоне. Чувство чего-то тяжелого, давящего и одновременно нервозность (подозреваю, что они без конца сплетничают друг о друге). Может, мне это кажется по контрасту с Калифорнией. Это какая-то особенная нервозность, свойственная таким вот северо-западным городкам. Подходящее место для доктора Заячья лапка.
(Они плохо воспринимают опасность, в том числе и эти трое стариков, друзья дяди, с которыми я встретился вчера. Они написали мне и думают, что я могу им чем-то помочь, в то время как я сам сбежал из Калифорнии и не знаю, как мне дальше жить.) Конечно, внешне эти места привлекательны. Даже Холлоу несет на себе печать очарования 30-х. Ухоженная площадь, ухоженные деревья. Даже леса, окружающие город, ухожены, но все равно такое чувство, что они мощнее, глубже, чем горстка улиц, проложенных среди них людьми.
Кажется, это Богом посланный случай написать роман про доктора Заячья лапка.
Определено: он черный. Одет кричаще, со старомодной пышностью: гетры, золотые кольца, приталенное пальто, котелок. У него улыбка убийцы. Если смотреть ему в глаза, он овладеет тобой.
Его можно увидеть только ночью где-нибудь на пустыре. Он стоит на эстраде с саксофоном, играет музыка, и он приглашает посмотреть его шоу или купить пузырек эликсира за доллар. Он говорит, что он знаменитый доктор Заячья лапка, и что у него есть все, чего ваша душа пожелает.
Так чего желает ваша душа? Нож? Пулю? Или смерть помедленнее? У него есть все. Только доставайте доллар.
Что важно: за этой фигурой сразу встает Альма Моубли. Она тоже давала все, что от нее хотели.
Как насчет твоей Альмы, братец? Ты ведь видишь ее, как, только закрываешь глаза. Неужели ты жил с призраком? Любил призрака?
Глава 2
Как только я прибыл в город, я пошел в офис к адвокату, который написал мне, — к Сирсу Джеймсу.
Пока я шел, я думал: быть может, это начало нового цикла? День был холодным, но ясным. Секретарша разбила мои надежды, сказав, что мистер Джеймс и мистер Готорн на похоронах. Ее они тоже звали, но она недавно “ работает и совсем не знала доктора Джеффри. Да, они сейчас на кладбище. А вы мистер Вандерли? Вы ведь не знали доктора Джеффри? Он работал здесь сорок лет.
Добрейший человек, не такой сахарный, но когда он дотрагивался до вас, вы так и чувствовали исходящую от него доброту.
Она смотрела на меня, пытаясь определить, какого дьявола ее боссу могло от меня понадобиться. Потом, понизив голос, она сказала: “Вы, конечно, не знаете, что доктор Джеффри покончил с собой пять дней назад. Он прыгнул с моста — можете себе представить? Такое несчастье. Мистер Джеймс и Рики Готорн так расстроены, а тут еще эта Анна задала им работу, и этот ненормальный Элмер Скэйлс звонит каждый день по поводу своих овец… Ну почему такой человек, как доктор Джеффри, сделал это? (Он послушал доктора Заячья лапка, леди.) А вы не хотите пойти на кладбище?”
Глава 3
Я пошел. Выехал на дорогу под названием Плэзант-Хилл, вокруг которой расстилались поля, покрытые рано выпавшим снегом.
Странно, какой безлюдной кажется эта местность, хотя люди обживают ее сотни лет. Ее душа отлетела, ожидая чего-то, что может снова вернуть ее к жизни. Указатель “Кладбище Плэзант-Хилл” украшал железные ворота, за которыми расстилалось такое же заснеженное поле. Я осмотрелся и увидел в глубине полдюжины машин. Свою я оставил у ворот.
Еще одно поле, но что там растет? Я вылез из машины и пошел наверх по холму через старейшую часть кладбища, где каменные ангелы, припорошенные снегом, воздевали руки над плитами со стершимися надписями. Шуршала на ветру сухая трава. Потом появились более свежие захоронения: аккуратные розовые, серые и белые памятники. Тут я и увидел катафалк. Водитель в черной шляпе курил, став так, чтобы его не видели люди, столпившиеся у могилы. Женщина, выглядящая бесформенной в теплом голубом пальто, прильнула к другой, более высокой и, похоже, плакала; прочие стояли прямо и неподвижно, как столбы ограды.
Когда я увидел двух пожилых людей, стоящих у изголовья, я сразу понял, что это адвокаты — или актеры, играющие адвокатов. Я пошел к ним и подумал: если умерший — доктор, то почему его провожает так мало народу? Где же его пациенты? Седой мужчина рядом с адвокатами первым увидел меня и потянул за рукав высокого старика в пальто с меховым воротником. Тот посмотрел в мою сторону, и за ним это сделал другой, пониже, который выглядел так, будто ему холодно. Даже священник на мгновение прервался, сунул замерзшую руку в карман и сконфуженно улыбнулся. Одна из женщин, высокая и красивая (дочь?) тоже слегка улыбнулась.
Седой отделился от остальных и направился ко мне.
— Вы знали Джона? — спросил он.
— Мое имя Дон Вандерли. Я получил письмо от человека по имени Сирс Джеймс, и секретарша в его офисе сказала, что он здесь.
— Да, вы похожи на Эдварда, — Льюис взял меня за руку. — Послушайте, мы здесь еще долго пробудем. Вам есть где остановиться?
Так я присоединился к ним. Женщина в голубом пальто все повторяла “нет, нет, нет” и всхлипывала. У ее ног валялись скомканные бумажные салфетки, которыми она вытирала слезы. То и дело ветер подхватывал одну из них, и она взлетала в воздух, как маленький розовый фазан.
Фредерик Готорн
Глава 4
Рики поразило поведение Стеллы. Когда трое оставшихся членов Клуба Чепухи пытались преодолеть шок, вызванный смертью Джона, только она одна вспомнила о Милли Шиэн. Сирс и Льюис, похоже, думали, как и он, — что Милли должна остаться в доме Джона. Или, если там ей будет слишком тяжело, переехать в отель и там решить, что ей делать дальше. Они с Сирсом знали, что нужда ей не грозит: по завещанию Джона ей достались его дом и банковский счет. Все вместе это стоило тысяч двести, и, если она решит остаться в Милберне, жизнь ее может быть достаточно комфортной.
Конечно, они больше думали о Джоне Джеффри. Они узнали новость к полудню, и Рики сразу понял, что случилось что-то ужасное, хотя с трудом узнал дрожащий голос Милли Шиэн в телефонной трубке.
— Это.., это мистер Готорн?
— Да, Милли, это я. Что случилось? — он связался с Сирсом в его офисе и попросил взять трубку. — Что случилось, Милли? — почти закричал он.
— У меня лопнут перепонки, — проворчал Сирс.
— Извини. Милли, вы тут? Сирс, это Милли.
— Я понял. Милли, в чем дело?
— О-о-о, — простонала она, и он похолодел.
Телефон замолчал. Было слышно, как трубка стукнулась о что-то твердое. Потом ее взял Уолт Хардести.
— Алло, это шериф. Это вы, мистер Готорн?
— Да. Мистер Джеймс на параллельной линии. Что случилось, Уолт? С Милли все в порядке?
— Она что, жила с ним? По-моему, да.
Сирс отчеканил звенящим от негодования голосом:
— Она его домоправительница. Скажите нам наконец, что случилось.
— А убивается, как будто жена. Вы адвокаты мистера Джеффри?
-Да.
— Так вы еще о нем не знаете?
Оба молчали. Если Сирс чувствовал то же, что и Рики, то он просто не мог ничего сказать.
— Ну вот, он сиганул с моста. Эй, леди, сядьте куда-нибудь!
— Он что?.. — выдохнул Сирс.
— Прыгнул с моста сегодня утром. Леди, успокойтесь и не мешайте мне говорить.
— Леди зовут миссис Шиэн, — сказал Сирс уже более нормальным голосом. — Может, она будет лучше понимать вас, если вы будете обращаться к ней так. А теперь, раз она не в состоянии говорить, объясните наконец, что случилось с Джоном Джеффри.
— Он прыгнул…
— Поподробней. Он упал с моста? С какого моста?
— Черт, с моста через реку, какого же еще?
— В каком он состоянии?
— Мертв, как дверная ручка. Что с ним случилось, как вы думаете? И, кстати, кто займется похоронами и всем прочим? Леди не в форме…
— Мы это сделаем, — сказал Рики.
— И мы займемся не только этим, — добавил свирепо Сирс. — Ваши манеры ужасны. Ваши выражения бесстыдны! Вы просто идиот, Хардести!
— Погодите…
— И еще! Если вы думаете, что доктор Джеффри покончил с собой, то держите ваши подозрения при себе. Доказательства…
— Омар Норрис все видел. Нам нужно разрешение на вскрытие, поэтому и прошу вас приехать.
Как только Рики повесил трубку, в дверях возник Сирс, уже в пальто.
— Этого не может быть, — сказал он. — Какая-то ошибка, но все равно надо ехать.
Телефон зазвонил опять. Рики схватил трубку.
— Алло?
— Вас хочет видеть какая-то молодая дама, — сказала секретарша.
— Пусть зайдет завтра, миссис Куэст. Доктор Джеффри утром умер, и мы идем к нему домой.
— Что… — миссис Куэст на миг замолкла. — Мне очень жаль, мистер Готорн. Не хотите, чтобы я позвонила вашей жене?
— Да. Скажите, что я сам позвоню ей, как только смогу.
Сирс был в какой-то лихорадке. Когда Рики вышел в холл, его компаньон уже надевал шляпу. Рики схватил в охапку пальто и вышел за ним.
— Бред какой-то, — сказал Сирс. — Разве можно верить Омару Норрису хоть в чем-то, кроме бурбона и снегоочистителей?
Рики положил руку ему на плечо.
— Погоди, Сирс. Джон действительно мог убить себя, — он еще не мог до конца поверить в это и видел, как Сирс пытается не дать поверить в это себе. У него не было никаких других причин идти на мост, особенно в такую погоду.
— Если ты так думаешь, то ты тоже идиот, — упрямо сказал Сирс. — Тебе что, казалось вечером, что он может покончить с собой?
— Нет, но…
— Никаких “но”. Нужно пойти к нему и все узнать.
В приемной они столкнулись с молодой девушкой с темными волосами и точеным лицом.
— Сирс, нам некогда. Леди, я же просил вас зайти завтра.
Она отступила на шаг и сказала:
— Ева Галли была моей теткой. Я ищу работу.
* * *
Миссис Куэст отвернулась от девушки и стала звонить Стелле. Девушка изучала рисунки на стенах, которыми Стелла два или три года назад заменила эстампы Одюбона.
“Нет, — воскликнула Стелла, услышав новость. — Бедная Милли!
Конечно, это горе для всех, но нужно что-то сделать для Милли”. Положив трубку, миссис Куэст подумала: “Боже, как здесь темно, как в аду, нужно скорее зажечь свет и бежать отсюда”, — но потом все снова приобрело свой нормальный вид. Она тряхнула седой головой и потерла глаза. Ее очень удивило, что мистер Джеймс сказал девушке: “Если хотите, приходит завтра, и мы подыщем вам какую-нибудь секретарскую работу”. Какого черта ей тут нужно?
То же подумал и Рики, глядя на Сирса. Секретарскую работу? У них была секретарша, а всю печатную работу выполняла Мейвис Ходж. Еще одному работнику здесь просто нечего делать. Конечно, на Сирса повлияло именно это имя — Ева Галли, произнесенное с каким-то особенным вкусом.., Сирс внезапно ощутил жуткую усталость, и на него разом навалились видения: и Фенни; Бэйт, и Элмер Скэйлс с его овцами, и смерть Джона (он сиганул). Рики заметил это.
— Да-да, приходите завтра, — сказал он, глядя на ее привлекательное лицо (более чем привлекательное); он знал, что в этот момент Сирсу меньше всего хочется вспоминать Еву Галли. Миссис Куэст с ужасом смотрела на него, и он велел ей записывать всех, кто будет звонить — просто чтобы что-то сказать.
— Я слышала, умер ваш хороший друг, — сказала девушка Рики. — Извините, что я пришла так не вовремя.
Он еще раз поглядел на ее лисьи черты, прежде чем повернуться к двери,
— Сирс с белым лицом застегивал пальто, — и вдруг ему пришло в голову, что Сирс прав, что эта девушка тоже часть головоломки, в которой нет ничего случайного…
— Может, это даже не Джон, — сказал Сирс в машине. — Хардести такой болван, что не удивлюсь, если он просто поверил Омару Норрису, — тут он умолк: они оба знали, что это не так. — Черт, как холодно.
— Холодно, — согласился Рики, и вдруг у него вырвалось: — Хотя бы Милли не будет голодать.
После этого они замолчали окончательно, словно смирившись с тем, что Джон Джеффри действительно прыгнул с моста и утонул в замерзающей реке.
Когда они взяли Хардести и приехали с ним в тюремную камеру, где лежал труп до прибытия машины из морга, они увидели, что Омар Норрис не ошибся. Это был Джон.
Его редкие волосы прилипли к черепу, губы посинели — — он был точно таким, как во сне Рики.
— О, Господи, — прошептал Рики.
Уолт Хардести ухмыльнулся и сказал:
— Нам нужно не это имя, мистер адвокат.
Он вручил им большой конверт, где они рассчитывали найти хоть какие-то объяснения гибели Джона. Но предметы, извлеченные из его карманов, ничего не говорили. Расческа, запонки, шариковая ручка, монеты — Сирс разложил все это на переднем сиденье старого “бьюика” Рики.
— На записку надеяться было глупо, — сказал он, откидываясь на спинку сиденья. — Черт, чувствуешь себя каким-то загнанным зверем. Хочешь оставить что-то себе или отдадим все Милли?
— Может, Льюис захочет взять запонки.
— Льюис. Нужно сказать ему. Может быть, вернемся в офис?
Они сидели в машине Рики. Сирс достал из дипломата длинную сигару, отрезал кончик и без обычного ритуала оглядывания и обнюхивания сунул в рот. Рики безропотно приоткрыл свое окошко: он знал, что Сирсу сейчас нужно покурить, но не выносил запаха дыма.
— Господи, Рики! Джон мертв, а мы с тобой говорим о запонках.
Рики завел машину.
— Поедем на Мелроз-авеню и чего-нибудь выпьем.
Сирс сунул всю патетическую коллекцию обратно в конверт и запихнул в карман пальто.
— Езжай осторожнее. Видишь, опять снег.
Рики включил фары, зная, что Сирс скажет и об этом.
Действительно, в воздухе кружили редкие снежинки. Серое небо, висящее над городом все последние дни, уже почти почернело.
— Последний раз такое было…
— Когда я вернулся из Европы. В сорок седьмом году.
Ужасная была зима.
— И еще в двадцатых.
— Да, в двадцать шестом. Снег чуть ли не закрывал дома.
— Многие умерли. Моя соседка умерла в этом снегу.
— Кто это?
— Ее звали Виола Фредериксон. Застряла в машине и замерзла. Они жили в доме Джона.
Сирс опять тяжело вздохнул, пока машина проезжала мимо отеля. На фоне его темных окон парили белые хлопья снега.
— Рики, у тебя окно открыто. Ты что, хочешь нас заморозить? — он поднял руки, чтобы поднять воротник, и тут заметил торчащую в пальцах сигару. — О, извини. Привычка.
Он открыл собственное окошко и выбросил туда потухшую сигару.
Рики думал о теле Джона, лежащем в холодной камере; о его синей коже и прилипших ко лбу волосах, о том, как сказать об этом Льюису.
— Не понимаю, почему до сих пор нет вестей от племянника Эдварда, — сказал Сирс.
Снег прекратился, и улица перед ними сразу приобрела какой-то странный вид. Она будто светилась — не желтоватым светом электрического освещения, а белым призрачным мерцанием, выхватывающим из темноты то ограду, то кусок стены, то нагие скелеты кустов. Этот бледный мертвенный оттенок напомнил Рики лицо Джона Джеффри.
Небо с проносящимися по нему облаками было совсем черным.
— Но что случилось, как ты думаешь? — спросил Сирс.
Рики свернул на Мелроз-авеню.
— Не хочешь сначала заехать к себе домой?
— Нет. У тебя есть какие-нибудь догадки?
— Я не знаю даже, что случилось с овцами Скэйлса.
Они уже подъехали к дому Рики. Сирс явно выказывал раздражение, он ворчал, как медведь, и продолжать расспросы было явно бесполезно. Но Рики задал последний:
— А что с этой девушкой?
— А что с ней?
Рики достал ключ.
— Если ты думаешь, что нам нужна секретарша…
Тут Стелла открыла дверь сама:
— Я так рада, что вы здесь. Я боялась, что вы отправитесь в контору и будете делать вид, что ничего не случилось. Сирс, пожалуйста, закрой дверь, мы не можем обогревать всю улицу. Входите! — Они втиснулись в дверь медленно, как усталые лошади, и сняли пальто. — У вас ужасный вид. Значит, это действительно был Джон?
— Это был он, — сказал Рики. — Я не могу сейчас ничего больше сказать. Похоже, что он прыгнул с моста.
— О, Боже! Бедный Клуб Чепухи.
— Аминь, — сказал Сирс.
За ленчем Стелла сообщила, что собрала кое-что для Милли.
— Может, она захочет перекусить.
— Милли? — переспросил Рики.
— Милли Шиэн, неужели непонятно? Я поехала к ней и привезла сюда. Бедняжка совершенно разбита, так что я уложила ее в постель. Утром она проснулась и стала искать Джона, а потом приехал этот ужасный Уолт Хардести.
— Понятно.
— Ему понятно! Если бы вы с Сирсом не были так заняты собой, вы бы тоже вспомнили о ней.
Сирс вскинул голову:
— Мили не пропадет. Ей остались дом Джона и слишком много денег.
— Слишком?
Тогда отнеси ей поднос и объясни, какое счастье ей привалило! Думаешь, ее обрадует, что Джон Джеффри оставил ей пару тысяч долларов?
— Больше, — уточнил Рики. — Он завещал ей почти все, что имел.
— Что ж, так и должно быть, — отрезала Стелла и удалилась на кухню.
— Ты всегда понимаешь, о чем она говорит? — спросил Сирс.
— Не всегда. Наверно, есть какой-то словарь, но она его от меня скрывает. Ну что, позвоним Льюису?
— Давай телефон.
Льюис Бенедикт
Глава 5
Льюис был не голоден и перекусил сэндвичами с копченой колбасой и чеддером, который старый Отто Грубе делал на своей маленькой сыроварне в двух милях от Афтона. Чувствуя беспокойство после утренних событий, Льюис находил покой, думая о старом Отто. Отто Грубе был немного похож на Сирса Джеймса, но более заматерелый, с красным лицом и широченными плечами. Он так прокомментировал в свое время смерть его жены: “Ты имел в Испании небольшое огорчение, Льюис?
Мне сказали в городе. Такая шалость. При всей бестактности этого заявления, оно тронуло Льюиса до глубины души, Отто с его белой кожей — он по десять часов в день проводил на сыроварне — наверняка не боялся никаких духов. Пережевывая бутерброды, Льюис думал, что надо бы ему навестить Отто: они давно собирались поохотиться на енота. Немецкое твердолобие Отто может пойти ему на пользу.
Но сейчас шел снег, и собаки старика глухо лаяли в своих закутках, а сам он ругался по-немецки, проклиная раннюю зиму.
“Шалость”. Да, была жалость, и была загадка. Как и в том, что случилось с Эдвардом.
Он встал и отнес тарелки в раковину. Потом посмотрел на часы и зевнул. Полдвенадцатого, остаток дня нависал над ним, как Альпы. Сегодня ему не хотелось проводить вечер с какой-нибудь дурочкой; не хотелось даже наслаждения, которое доставляла ему Кристина Берне.
Льюис Бенедикт делал то, что казалось невозможным в таком городке, как Милберн: с самого начала после возвращения из Испании он вел тайную жизнь, которая так и осталась тайной. Он ухаживал за старшеклассницами, молоденькими учительницами, продавщицами из отдела косметики — за всеми девушками, достаточно милыми его эстетическому взгляду. Он использовал для этого свою привлекательную внешность, европейский шарм и деньги и утвердился в городской мифологии как комический персонаж — пожилой плейбой. Льюис возил своих фавориток в лучшие рестораны не ближе сорока миль от города, где заказывал самые дорогие блюда и вина. Спал он с немногими из них, с теми, кто сам проявлял инициативу. Супружеская пара, например, Уолтер и Кристина Берне, заезжая в “Старую мельницу” возле Керквуда или в “Кристо” между Белденом и Харперсвиллом, могли увидеть там седую голову Льюиса рядом с очередным хорошеньким личиком. В таких случаях Уолтер говорил: “Посмотри, опять этот старый греховодник”, а Кристина неопределенно улыбалась.
Но Льюис использовал эту комическую репутацию для маскировки своих более глубоких привязанностей, а своими мимолетными девушками прикрывал серьезные, продолжительные связи. С девушками он проводил вечера и ночи; с женщинами, которых любил, встречался раз или два в неделю, днем, когда их мужья были на работе. Первой из них была Стелла Готорн, послужившая моделью для последующих, хотя она для него мало подходила — чересчур умная и язвительная. Он хотел чувств, хотел эмоций; где-то в глубине души он знал, что хотел хоть в малой степени вернуть то, что давала ему Линда.
Старшеклассницы не могли этого дать; Стелла.., она, быть может, и могла, но с ним она просто забавлялась. Она считала его обычным Донжуаном, но это была только видимости, оболочка.
Поэтому после Стеллы он завел роман с Лептой Маллиген, женой Кларка, потом с Сонни Венути, потом с Лаурой, женой дантиста Харлана Баутца, и, наконец, год назад, с Кристиной Берне. Всех их он помнил; он ценил в них основательность, их отношение к мужьям, детям, к хозяйству. Они принимали его и знали, чего он хочет: не интрижки, а глубокой связи, настоящего второго брака.
Но потом эмоции побеждали, и все заканчивалось. Льюис еще любил их всех, любил и Кристину Берне, но…
Но перед ним постепенно вырастала стена. Он все чаще думал о том, что его романы так же пусты и тривиальны, как и вечера с девочками. Как ни странно, в такие моменты он часто думал о Стелле Готорн. Это было глупо, но что могло быть глупее, чем его утреннее поведение в лесу? Льюис посмотрел в окошко над раковиной на тропинку и вспомнил, как бежал по ней с подступившим к горлу сердцем. Сейчас тропинка казалась дружелюбной, давно знакомой, и лес трогательно протягивал ему белые ветки.
“Если ты упал с коня, возвращайся назад”, — сказал он себе. Что его испугало? Он слышал голос? Нет, он слышал собственные мысли. Он просто переволновался, вспоминая последний день жизни Линды. И еще этот сон с Джоном и Сирсом. Так что никто за ним не гнался, никого не было.
Льюис поднялся наверх, надел сапоги, свитер и лыжную куртку и вышел через дверь кухни.
Его утренние следы уже припорошило свежим снегом. Воздух был хрустящим, как яблоко. Если бы он не собирался на охоту с Отто Грубе, можно было бы покататься на лыжах. Льюис обошел дом и дошел до опушки леса. Снег на ветках сосен искрился, как лунный свет.
— Ну, вот он я, идите сюда, — громко сказал он.
Теперь он не чувствовал ничего, кроме света, леса и своего дома; весь страх исчез.
Но теперь, проходя по своему лесу, Льюис испытывал новое ощущение. Лес казался не настоящим, а как бы нарисованным на картинке. И это был волшебный лес. Даже тропинка была волшебной.
Когда он зашел дальше, он увидел свои утренние следы, и они тоже показались ему волшебными, нарисованными в сказке — в его сказке.
После прогулки ему еще меньше захотелось оставаться дома. Дом был каким-то пустым, что подчеркивалось отсутствием женщины. Нужно было кое-что сделать по хозяйству — так, его обеденный стол давно нуждался в полировке, как и столовое серебро, — но это подождет. По-прежнему в куртке, он ходил по комнатам, не зная, чем заняться.
Он вошел в столовую. Большой обеденный стол из красного дерева совсем потускнел; там и сям виднелись царапины. Цветы в вазе давно засохли; опавшие лепестки валялись на столе, как мертвые пчелы.
“Кого ты ожидал тут увидеть?” — спросил он себя.
Выйдя из столовой с вазой в руках, Он опять увидел в окно волшебный сверкающий лес. Ладно. Он отнес цветы на кухню и выкинул их в ведро.
Кого ты ожидал увидеть? Себя самого? Неожиданно он покраснел. Поставив вазу на стол, он быстро вышел из дома и направился в пристройку, где прежний владелец устроил гараж и мастерскую. “Морган” стоял за стеллажом с инструментами. Льюис открыл машину и, сев за руль, поехал к шоссе. В машине ему стало как-то легче; холодный ветер, пробивающийся сквозь полотняную крышу, взлохматил ему волосы. Бак был почти полон.
Через пятнадцать минут его окружали холмы, окаймленные рядами деревьев. Он ехал по маленьким дорогам, разгоняясь порой до восьмидесяти миль в час. Он пересек долину Ченанго, проехал вдоль реки Тиугниога до самого Уитни-Пойнт и свернул на запад по долине Кайюга, к Ричфорду.
Иногда маленький автомобиль заносило на поворотах, но Льюис почти автоматически выправлял его. Водителем он был хорошим.
Наконец он понял, что ездил этим же путем, когда учился в Корнелле, только тогда предельная скорость составляла тридцать миль в час.
После двух часов езды лицо его онемело от холода. Сейчас он был недалеко от Итаки, и пейзаж был красивее, чем в районе Бингемтона, — дорога петляла между холмов, поднимаясь и опускаясь. Небо потемнело, хотя была только середина дня; Льюис подумал, что это от снега. Впереди него был прямой отрезок дороги, где можно было разогнать машину, но он напомнил себе, что ему уже шестьдесят пять, и повернул “морган” назад к дому.
Он поехал медленнее, направляясь на восток, к Хэрфорду. Поездка сохраняла свое очарование даже ка меньшей скорости — он снова чувствовал себя студентом, мчащимся домой на всех парусах.
Возле аэродрома в Глен-Обри он проехал аллею облетевших кленов, которые напомнили ему его собственный лес. Они тоже были волшебными — принцы, заколдованные злой ведьмой. Под ними он увидел следы — его следы?
Что если ты пойдешь гулять и увидишь себя самого, идущего навстречу, с искаженным от страха лицом? Тут он похолодел. Прямо перед ним, посередине дороги, стояла женщина. Он успел заметить только волосы, рассыпавшиеся по плечам. Он рванул руль, думая в то же время, как она оказалась здесь, и тут же понял, что опоздал. Борт."моргана” медленно, ужасно медленно приближался к женщине. Потом машину занесло, и он понял, что летит куда-то в сторону от дороги. Все происходило с той же непонятной медлительностью, но длилось какое-то мгновение. Через миг он обнаружил, что “моргай” стоит на поле передом к дороге. Женщины нигде не было видно. Его руки на руле дрожали; рот наполнился вкусом крови. Может, он сбил ее и сбросил под откос?
Он открыл дверцу и вышел. Ноги тоже дрожали. Машина застряла; теперь нужен грузовик, чтобы ее вытащить.
— Эй, леди! — крикнул он. — С вами все в порядке?
Льюис поднялся на дорогу. Ноги болели, и он чувствовал себя очень старым и слабым. Женщины не было. Он с бьющимся сердцем заглянул в кювет, ожидая увидеть ее там… Но в кювете не было ничего, кроме свежего снега.
Женщина исчезла так же внезапно, как появилась, или.., или ему просто показалось, что она была. Он потер глаза. Льюис пошел по дороге до ближайшего дома, откуда можно было бы позвонить в техпомощь. Наконец он добрался до фермы, хозяин которой, бородач с тупым взглядом, позволил ему позвонить, но заставил дожидаться грузовика на улице.
Он попал домой только в семь, голодный и злой. Он все еще думал о той женщине. Куда она могла деться в открытом поле? Может, она все же лежит мертвая в кювете? Но даже собака оставила бы вмятину в кузове “моргана”, а машина была невредима.
— Черт, — сказал он вслух. Он только приехал и не успел еще даже согреться, но его не покидало чувство, что случилось что-то страшное. Он пошел в спальню, скинул свитер и надел чистую рубашку, галстук и блейзер. Он поедет в заведение Хэмфри и выпьет пива. Может, хоть это поможет.
Стоянка была полна, и Льюису пришлось поставить машину у самой дороги. Снег уже не шел, но воздух был холодным и таким твердым, что, казалось, его можно ломать руками. Из окон длинного серого здания доносились пивной дух и звуки кантри.
В баре было так жарко, что Льюис сразу вспотел. Толстый Хэмфри Стэлледж в мокрой белой рубашке носился по— залу. Все столики у эстрады были заняты молодежью, распивающей пиво. Глядя на них сзади, Льюис не мог отличить парней от девчонок.
Что если ты увидишь себя самого, бегущего навстречу своей машине, с искаженным от страха лицом?
— Что вам, Льюис? — спросил Хэмфри.
— Два аспирина и пиво. Жутко болит голова. Да, еще гамбургер. Спасибо.
В другом конце бара кучка слушателей собралась вокруг Омара Норриса. Тот, выпучив глаза, размахивал руками. Раньше его забавляли истории Омара о том, как он избегал общественно-полезной работы, работая Санта-Клаусом в универмаге, а потом — водителем снегоочистителя, но Льюиса удивило, что его до сих пор кто-то слушает. Тут Хэмфри принес ему аспирин и стакан пива.
— Бургер скоро будет, — сообщил он.
Льюис проглотил таблетки. Оркестр кончил играть “Пушечное ядро” и завел новую песню. Одна из девушек за соседним столиком повернулась и посмотрела на Льюиса. Он кивнул ей.
Допив пиво, он оглядел толпу. Он увидел аптекаря Ролло Дрэгера — сбежал от нескончаемого зудения Ирменгард, и узнал парня, сидящего за одним столом с девушкой, посмотревшей на него. Это был Джим Харди, обычно всюду появляющийся с дочкой Дрэгера. Теперь они оба смотрели на него. Джим был симпатичным парнем, широкоплечим и светловолосым, но выглядел немного диким. Он всегда как-то нехорошо усмехался, и Льюис слышал от Уолта Хардести, что это Джим поджег старый сарай Пэга. Он так и видел, как парень усмехается, делая это. Сегодня с ним была девушка старше Пенни Дрэгер и красивее.
Хэмфри принес гамбургер и осведомился:
— Вы так быстро выпили,.
Не хотите графин?
Льюис даже не заметил, как опустел второй стакан.
— Хорошая идея.
— Вид у вас не совсем здоровый.
Грянувший снова оркестр избавил Льюиса от необходимости отвечать. Вошли две официантки Хэмфри, Энни и Анни, хорошо дополняющие друг друга. Энни походила на цыганку черными кудрявыми волосами, а Анни, настоящий викинг, имела крупные красивые ноги и ослепительные зубы. Обеим было за тридцать, они жили за городом с разными мужчинами, но без детей. Льюису они нравились, и время от времени он приглашал то одну, то другую на ужин. Энни, увидев его, помахала, и он помахал ей в ответ. Хэмфри, налетев на своих подчиненных, стал давать им указания, и Льюис вернулся к гамбургеру.
Когда он поднял глаза, перед ним стоял Нед Роулс. Льюис, еще жуя, жестом пригласил Неда за стол. Нед ему тоже нравился; он сделал “Горожанина” интересной газетой, и теперь там печатались не только объявления о продаже домов и отчеты о вечеринках.
— Помогите мне допить это, — Льюис плеснул пива из графина в пустую кружку Неда.
— А как насчет меня? — раздался чей-то низкий голос за его плечом, и Льюис, подняв голову, увидел Уолта Хардести. Он понял, что они с Недом вышли из задней комнаты. В последнее время Хардести пропадал там целыми днями: он не мог пить на глазах у подчиненных, а пил он не меньше Омара Норриса.
— Да, конечно, Уолт. Я вас не заметил. Присаживайтесь, — Нед Роулс как-то странно смотрел на него. Льюис был уверен, что издателю не больше его хочется общаться с шерифом. Зачем он его за собой таскает? Нед придвинулся к нему, освобождая место для Хардести. Шериф все еще был в куртке, похоже, в задней комнате было холодно. Нед все еще по-студенчески носил твидовый жакет.
Тут Льюис заметил, что они оба смотрят на него странно, и сердце у него екнуло — неужели он все-таки сбил ту женщину? Может, кто-то записал его номер?
— Ну, Уолт, — сказал он. — Что-нибудь важное или вы просто хотите пива?
— Сейчас я хочу пива, мистер Бенедикт, — Хардести отпил из стакана. — Ужасный день, правда?
— Да, — просто ответил Льюис.
— День кошмарный, — согласился Роулс, убирая ру ой волосы со лба. — Вы плохо выглядите, Льюис. Вам нужно поехать домой и отдохнуть.
Эта реплика окончательно сбила Льюиса с толку. Если он в самом деле сбил женщину и они знают об этом, то шериф не должен отпускать его домой.
— О, дома мне не отдохнуть. Лучше быть среди людей.
— Да, все это ужасно, — сказал Роулс. — Я думаю все так считают.
— Черт, да, — Хардести налил себе еще пива. Льюис тоже подлил себе в стакан. К гитаре подключилась скрипка, и они теперь с трудом слышали друг друга. Из микрофонов доносились обрывки песни: “Не туда идешь ты, бэби… Не туда идешь…” — Я только что вспоминал детство, когда я слушал; Бенни Гудмена, — сказал он. Нед посмотрел на него некоторым недоумением.
— Бенни Гудмена? — фыркнул Хардести. — Да, я люблю кантри, только настоящее, а не то, что играют эти сосунки. Например, Джим Ривс. Вот это я люблю.
Льюис чувствовал дыхание шерифа, отдававшее пивом и какой-то гнилью, будто он наелся помоев.
— Ну, вы моложе меня, — сказал он, чуть отодвигаясь.
— Я хотел сказать, что мне очень жаль, — вмешался Нед, и Льюис в упор взглянул на него, пытаясь понять, чего ему жаль. Хардести помахал викингу Анни, требуя еще один графин.
Льюис вспомнил что-то, что было утром и потом, во время поездки.., старые клены.., волшебный лес, который он видел с удивительной ясностью.
Не туда идешь ты, бэби, не туда идешь… Но теперь он был не в лесу, к все равно все оставалось странным, непонятным, как в сказке..
Не туда идешь… Хардести наклонился вперед и открыл рот. Льюис видел его налившиеся кровью глаза.
— Вот что я вам скажу. Мы нашли четырех мертвых овец. Глотки перерезаны, а крови нет. Что вы об этом думаете?
— Вы же шериф. Что вы думаете? — Льюису приходилось кричать, чтобы было слышно за грохотом музыки.
— Я думаю, что это чертовски странно, — прокричал Хардести в ответ. — Чертовски странно. По-моему, ваши приятели-адвокаты что-то об этом знают.
— Не похоже, — сказал Нед. — Но мне нужно встретиться с ними, чтобы они что-нибудь написали о Джоне Джеффри для газеты. И вы, конечно, тоже.
— Написать о Джоне для “Горожанина”?
— Ну да, слов сто-двести. Что-нибудь хорошее.
— Но зачем?
— Господи, не хотите же вы, чтобы о нем говорил только Омар Норрис, — Хардести прервался, открыв рот. Льюис оглянулся на Норриса — тот все еще размахивал руками среди толпы слушателей. Ощущение, что случилось что-то ужасное, не покидавшее его весь день, теперь УСИЛИЛОСЬ.
Нед перегнулся через стол и взял его за руку.
— Ах, Льюис. Я был уверен, что вы знаете.
— Меня не было весь день. Я.., а что случилось?
“Годовщина Эдварда”, вдруг вспомнил он, уже зная, что Джон Джеффри мертв.
— Он прыгнул с моста, — сказал Хардести. — Сегодня утром. Похоже, умер еще до того, как ударился о воду. Это все видел Омар Норрис.
— Он прыгнул с моста, — тихо повторил Льюис. Почему-то он пожалел, что не сбил машиной ту женщину — по какой-то абсурдной причине ему показалось, что тогда Джон был бы в безопасности.
— Мы думали, Сирс или Рики сказали вам. Они согласились помочь с похоронами.
— Господи, хоронить Джона, — Льюис встал и слепо, ничего не различая сквозь внезапно нахлынувшие слезы, пошел прочь.
— Не хотите что-нибудь сообщить по этому поводу? — крикнул вслед Хардести.
— Нет. Нет. Я ничего не знаю. Мне нужно повидать остальных.
Льюис налетел на Джима Харди, сидящего за столом рядом с той же девушкой.
— Прости, Джим, — сказал он и хотел отойти, но Джим поймал его за рукав.
— Мистер Бенедикт, эта леди хочет с вами познакомиться. Она остановилась в нашем отеле.
— У меня нет времени. Надо идти, — но рука Харди не отпускала его.
— Ну, подождите. Она меня очень просила. Ее зовут Анна Мостин.
Льюис впервые после того, как поймал взгляд девушки, посмотрел на нее. Он увидел, что она не так молода, около тридцати. Она совсем не походила на обычных подружек Джима Харди.
— Анна, это мистер Льюис Бенедикт. Я думаю, он самый красивый старикан во всем этом чертовом штате, и он это отлично знает.
Девушка привлекала его внимание все больше. Она определенно кого-то напоминала, может быть, Стеллу Готорн. Он совсем не помнил, как выглядела Стелла в тридцать.