Первый важный телефонный разговор

Чак Клостерман

Человек видимый

Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6701625&lfrom=201227127

«Человек видимый: роман»: Центрполиграф; Москва; 2014

ISBN 978‑5‑227‑05008‑3

Аннотация

Все началось с того, что у психоаналитика Виктории Вик появился необычный пациент. Он признался, что якобы с научными целями, пользуясь особой маркировкой, следит за людьми, проникая в их дома. Вики не могла в это поверить и пережила шок, когда странный человек продемонстрировал ей свой «феномен невидимости». Она не устояла перед мрачным обаянием неординарной личности, не почувствовала угрозы и, совершив непростительную профессиональную ошибку, не заметила, как сама стала предметом исследования для своего пациента. Не обращая внимания на предостережения мужа об опасности, она с нетерпением ждала каждого нового сеанса…

Чак Клостерман

Человек видимый

This edition published by arrangement with Levine Greenberg Literary Agency and Synopsis Literary Agency

©Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Посвящается Мелиссе

Из офиса Виктории Вик

1711 Лаваца‑стрит

Офис № 2

Остин, Техас 78701

vvic@vick.com

5 июля 2012

Кросби Бампусу

«Саймон и Шустер»

1230 авеню Америкас

11‑й этаж

Нью‑Йорк, 10020‑1586

Мистер Бампус,

наконец‑то отправляю вам свою рукопись. Признаться, я уже сомневалась, что когда‑нибудь сделаю это, но вот – отважилась!

Странные чувства я испытываю, Кросби. Не знаю, как вы отнесетесь к моей работе, но у меня на душе одновременно и радостно и тревожно, и я готова принять любое ваше решение. Позвольте мне снова (в последний раз!) сказать, что мне очень приятен ваш неиссякаемый интерес к этому проекту, и выразить вам благодарность за постоянную поддержку, несмотря на опасения вашего издательства, коллег, вашего нового бойфренда (!) и всех ваших скептически настроенных знакомых. Если книга получится, это станет подтверждением вашей проницательности и докажет, что вы не напрасно так упорно отстаивали свою точку зрения.

Хотя мы с вами неоднократно затрагивали этот вопрос в разговорах по телефону, для успокоения своей совести скажу еще раз: я вовсе не писатель. У меня нет ни малейших амбиций на этот счет, и это единственная рукопись, которую я когда‑либо передавала издателю. Считаю также необходимым подчеркнуть (поскольку, скорее всего, работа моя вызовет некоторое недоумение, во всяком случае, у вашего ассистента и у сотрудницы из отдела рекламы вашего издательства, с которой я разговаривала), что я и не психиатр, хотя меня наверняка примут за него, если эта рукопись когда‑нибудь увидит свет. Я не изучала медицину и не имею права выписывать лекарства. Очень важно открыто заявить об этом, ибо мне не хотелось бы вводить читателя в заблуждение. Получив степень бакалавра по психологии в колледже Дэвидсон Северной Каролины, я приобрела степень магистра в области социальной помощи. Ученой степени по психологии у меня нет. Ровно 21 год я работала психотерапевтом и психоаналитиком, но пациентов у меня было немного (не больше двенадцати в неделю), и среди них не было личностей, представляющих интерес для широкой публики, за исключением того человека, которого я описываю в прилагаемой рукописи. Не сомневаюсь, что мои профессиональные качества подвергнутся резкому осуждению, но, если уж этого не избежать, хотелось бы, чтобы критика не была безосновательной.

Готова ли рукопись к изданию? Думаю, мы с вами, так же как и мой агент, так не считаем. Не знаю, как работает у вас служба проверки фактов, но вряд ли какая‑либо служба примет на веру большую часть этого текста. Еще во время нашего первого разговора я сказала, что ничем не могу подтвердить изложенную мною историю. Все, чем я располагаю, – это магнитофонные записи разговоров (которые ничего не доказывают) и одна фотография, как кажется, пустого стула. А это означает, что с продажей книги неминуемо возникнут проблемы. Мне известно, что вы категорически против переделки работы в фантастическую повесть (мой агент уже объяснил мне, что подобная переделка повлекла бы за собой изменение условий договора и существенное увеличение суммы аванса), но лично я не вижу других вариантов. Разумеется, вы лучше меня посвящены в таинства издательского дела, а потому я полностью полагаюсь на ваше мнение. Возможно, когда вы прочтете мою черновую рукопись, нам придется пересмотреть наш договор.

Пять пояснений, касающихся рукописи.

1. После второго, июньского, телефонного разговора с адвокатом фирмы «Скрибнер» я решила вместо имени или инициалов моего пациента использовать псевдоним Игрек. Теперь я понимаю, почему использование вымышленного имени создает новые проблемы. Поначалу я обозначала действующее лицо буквами (В, затем К и потом М), но мой агент объяснил, что конкретные буквы могут вызвать недоразумения. Я по‑прежнему готова выслушать вашу точку зрения на данную проблему, полагая, что она у вас имеется.

2. На первых моих занятиях с Игреком (и особенно когда мы общались только по телефону) я не вела подробных записей. Просто не видела в этом необходимости, в то время его случай не казался мне необычным. Я лишь делала, как это принято, краткие записи о содержании каждой беседы с Игреком, чтобы учитывать их в начале очередного сеанса. Эти записи я делала в форме коротких сообщений по электронной почте, которые отправляла на свой же электронный адрес, поэтому прошу прощения за некоторую бессвязность и неполноту суждений (я исправила только орфографические ошибки и расшифровала сокращения, оставив нетронутыми стиль и содержание разговоров). Разумеется, тогда мне и в голову не приходило, насколько невероятным окажется этот случай. Теперь я понимаю, что мне следовало задавать ему более основательные, конкретные вопросы о том, что происходило с ним на самом деле, но – заметьте – я не вела допроса! В мои намерения входила лишь помощь пациенту, поэтому право вести разговор я полностью предоставляла ему. И как же нам с этим быть? Я решила (во всяком случае, на данный момент) распечатать и передать на ваше усмотрение эти шесть электронных писем, адресованных мною самой себе. Они составляют первую часть моей рукописи под названием «Беседы по телефону». Изложить ли их обычной прозой или лучше полностью исключить? Эта часть трудновата для чтения, и не все там понятно, но, как мне кажется, в ней много важных подробностей.

3. Осознав серьезность случая, я начала записывать на магнитофон все, что говорил Игрек (с его разрешения и даже по его настоянию). Большая часть рукописи представляет собой изложение нередактированных диалогов с Игреком, дополненных моими вопросами и попытками (в основном тщетными) подвести его к каким‑то разумным выводам. Игрек, безусловно, оказался самым умным и образованным пациентом за всю мою практику. Его умение ясно и четко выражать свои мысли и произносить монологи просто поражало. Зачастую я видела в этом желание произвести на меня впечатление. У меня даже зарождалась смущающая мысль, не заучивал ли Игрек эти монологи, чтобы затем изложить их мне. Подозреваю, что Игрек (сознательно либо бессознательно) надеялся, что когда‑нибудь я опубликую записи о нашей с ним работе, и потому хотел проявить себя занимательным рассказчиком. Он так и не сумел примириться с мыслью, что ему необходимо лечение. Правда, это очень облегчило мне работу над рукописью – в основном мне приходилось просто печатать в сыром виде то, что говорил Игрек. Но контраст между ясностью мышления Игрека и его поразительной неспособностью понять мотивацию своего поведения неизбежно сводил на нет кажущийся прогресс нашей работы. С чисто профессиональной точки зрения я могу оценить свою работу с Игреком как полный провал. Не знаю, стоит ли разъяснять это читателю?

4. Кроме меня эту рукопись читал только мой муж Джон (кстати, ему уже намного лучше, и он просит меня поблагодарить вас за чудесную книгу о Хью Лонге[1]). Джон подметил одну возможную проблему: он считает личность и поведение Игрека слишком противоречивыми и утверждает, что мое изображение этого пациента является следствием «прискорбного заблуждения». Теперь я понимаю, почему он так выразился, но в то время это определение показалось мне преувеличенным. Но если уж Джон увидел это несоответствие, то его заметят и другие читатели. Так как же мне объяснить данное противоречие? Как быть с тем фактом, что реально существующие люди чаще ведут себя непоследовательно и противоречиво, чем вымышленные герои? Нельзя забывать, что, несмотря на глубокий ум и своеобразное обаяние Игрека, он был и остается человеком с серьезно нарушенной психикой, без чувства собственного «я», абсолютно лишенным способности психологически поставить себя в положение другого человека и обладающим парадоксальным непониманием основных аспектов поведения людей. Полагаю, он не случайно обратился за помощью. И вместе с тем меня не оставляет мысль, что переделка этой документальной истории в художественное произведение помогла бы решить проблему этого противоречия. Может быть, если мы сделаем Игрека более предсказуемым, его личность будет выглядеть достовернее?

5. Если допустить, что эта рукопись все‑таки станет книгой, то кое‑кто может узнать в ее героях себя, и порой в довольно неприглядном свете. Мне тяжело об этом думать, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Я считаю эту работу очень важной для культурного развития общества, а этот процесс редко происходит без потерь. И тем не менее он должен происходить. Думаю также, что включение эпизодов с участием этих конкретных историй придаст книге коммерческую ценность, и (как я объясняла в одном из своих электронных писем) я бы пренебрегла этими соображениями, если бы не нужда. Стыдно в этом признаваться, но вам известно мое положение. Так что, если уж без этого не обойтись, по крайней мере, постараемся воздать несчастным героям этих эпизодов то уважение, которого они достойны. Унижения заслуживаю я, но не они.

Пожалуй, это все. Простите, Кросби, за то, что сопроводительное письмо получилось таким длинным. Пожалуйста, подтвердите по телефону или по электронной почте получение рукописи. С нетерпением жду возможности поработать вместе с вами. И, конечно, мне хотелось бы знать – можно ли считать получение рукописи одобрением или оно поступит только после того, как вы прочтете ее и отредактируете? Я спрашиваю только потому, что в нашем контракте оговорено условие: 25 % согласованного со мной аванса будет мне переведено после одобрения, а мой агент не может (или не желает) объяснить мне, когда оно поступит. Мне не очень приятно поднимать этот вопрос, поскольку это не совсем ваша епархия. Но – как я уже сказала – вам известна моя ситуация.

С наилучшими пожеланиями,

Виктория Вик

Часть первая

Беседы по телефону

От: thevickster@gmail.com

Отправлено: среда, 5 марта 2008, 19:34

Кому: vvick@vick.com

Тема: Игрек/пятница

Сегодня днем мне позвонил некто Игрек, местный житель, интересовался, нельзя ли как можно скорее договориться со мной о сеансах терапии. Суть проблемы не обозначил, голос был ровным, не возбужденным. Ближе к вечеру перезвонила ему. Сначала пациент был спокоен и задавал обычные вопросы относительно стоимости и времени сеансов. Тон разговора сразу изменился, когда пациент категорически заявил, что все сеансы будут проводиться только по телефону (и что это условие не обсуждается). Объяснив Игреку, что это не проблема, я вскользь поинтересовалась, почему его не устраивают обычные встречи с глазу на глаз. Пациент сразу разволновался и сказал что‑то вроде: «Это не ваша забота». Когда я заметила, что такая постановка вопроса может негативно повлиять на наше общение, звонивший саркастически усмехнулся, но затем извинился. Мы еще раз обсудили мой гонорар, я объяснила, что Игрек мог бы оплачивать его своей страховкой, но оказалось, у него нет медицинской страховки. Затем я сказала, что ему нужно будет заполнить несколько стандартных бланков, но он заявил: «Никаких бланков, я не заполняю никаких бланков! Я располагаю наличными средствами. Обойдемся без бланков». Это немного необычно, но бывает. Мы поговорили о нашем общем отвращении к бумажной работе. Договорились о телефонном сеансе ориентировочно на 10 утра в пятницу. На этом разговор закончился. Трудно сказать, указывает ли его требование на робость, агорафобию или наркотическую либо алкогольную зависимость. Сомневаюсь, что пациент снова позвонит, но на всякий случай зарезервировала за ним 10‑часовой сеанс.

Отправлено с моего планшета «Блэкберри».

От: thevickster@gmail.com

Отправлено: пятница, 7 марта 2008, 22:11.

Кому: vvick@vick.com

Тема: Игрек/пятница (1)

Сегодня утром начала работать с Игреком. Позвонил ровно в 10 утра. Пациент казался оживленным, но непредсказуемым, ничем не оправданная агрессивность сменялась многословными извинениями. Я начала разговор со стандартных вопросов. Игрек уклонился от ответа. Сказал, что в настоящий момент я не смогу понять его причины. Я решила дать ему время на эмоциональную адаптацию. Затем получила ответы на следующие вопросы:

Возраст: 33

Занятие: отказался отвечать (безработный?)

Адрес: отказался отвечать

Семья/медицинская история: отказался отвечать, но заявил, что здоров

Разговор шел по замкнутому кругу, что было вполне предсказуемо. Я дала Игреку понять, что лечение не даст результатов, если он не объяснит, почему нуждается в этих сеансах. Он соглашался со мной и в то же время проявлял упорство. Практически на каждый мой вопрос Игрек отвечал тем, что задавал мне похожие вопросы. Главным образом он как бы в шутку интересовался, похожа ли я внешне на Лорейн Бракко, актрису, которая играла психиатра в давнем сериале «Клан Сопрано». Когда я в том же шутливом тоне заметила, что чуть ли не каждый мой пациент мужского пола острит на этот счет, он вдруг оскорбился и не пожелал принять мои поспешные извинения. На тридцать пятой минуте я начала расспрашивать о его настроении, спросила, испытывал ли он когда‑либо депрессию. Он сразу ответил: «Да, и очень сильную», но отказался объяснить ее причины, несколько раз повторив, что его проблемы носят более «исключительный» (его слово) характер, чем я могу «ожидать» (его слово). Когда я сказала, что пациенты, впервые обратившиеся к врачу, обычно уверены в исключительности своего случая, он ответил мне длинным и абсолютно не смешным анекдотом про клоуна. Смысл анекдота следующий. Маленький мальчик испытал сильное унижение в цирке. Клоун выбрал его объектом своей шутки, вызвав хохот всего зала. В результате мальчик, став взрослым, постоянно придумывал самые смешные и остроумные ответы на публичное оскорбление. Он даже отправился в Тибет (?) изучать древнее искусство добродушного подшучивания. Спустя годы мальчик, ставший уже взрослым мужчиной, приводит в цирк своего сына, и работающий на арене все тот же клоун – по неизвестной причине – пытается сконфузить этого человека, выпустив в него из бутылки струю сельтерской воды. Но человек долгие годы готовился к этому моменту. Он вытирает лицо носовым платком, смотрит своему противнику прямо в глаза и говорит: «Пошел ты к черту, шут гороховый!» (Похоже, эта фраза и составляла соль анекдота.) Непонятно, какое отношение имеет анекдот к его уверенности в собственной исключительности. Сразу после истории с клоуном разговор окончился. Игрек согласился позвонить в следующую пятницу.

Примечание. Если Игрек и страдает какой‑либо зависимостью, то не похоже, что во время разговора он был под действием алкоголя или наркотика. В его речи и образе мыслей не было ничего примечательного (но не стоит исключать употребление кокаина, поскольку иногда его речь становилась слишком возбужденной и неразборчивой). Больше беспокоит его пристальное, преувеличенное внимание к мельчайшим подробностям своей жизни – он считает их невероятно значительными. Постоянно употребляет примерно такие фразы: «У меня это по‑другому. Для меня все иначе». Игрек вкладывает слишком много эмоций в некую неопределенную, невыраженную словами идею (относительно своего чувства «я»), и эта эмоциональная напряженность преобладает над остальными чертами его психики. Можно предположить одержимость идеей фикс или соматическое психическое расстройство, но для более точного диагноза требуется больше информации. На это уйдет какое‑то время. На данный момент я не слишком за него беспокоюсь. Мне не кажется, что пациент в опасности.

Отправлено с моего планшета «Блэкберри».

От: thevickster@gmail.com

Отправлено: пятница, 14 марта 2008, 14:02

Кому: vvick@vick.com

Тема: Игрек/пятница (2)

С Игреком никакого прогресса. Поначалу общение было нормальным (он рассказал, что у него сразу поднимается настроение, когда он слушает песни бывшего члена группы «Битлз» Джорджа Харрисона), но вскоре ситуация резко изменилась. Я снова попыталась навести разговор на причины, побудившие его обратиться к специалисту. Это быстро привело его к получасовому «интеллектуальному тупику» (его выражение). Он сказал, что «хочет видеть то, что видят другие», но не пояснил, что это значит. В ответ на мое обычное уточнение «А что, по‑вашему, видят другие люди?» он засмеялся и, назвав мой прием «дилетантским», посоветовал мне «профессионально совершенствоваться». Тогда я предложила ему обратиться за помощью к другому психоаналитику. Он тотчас попросил прощения, но с оговоркой – он сожалеет, что обидел меня, но слова свои обратно не возьмет. Я понимала – этот обмен репликами только обостряет наши отношения, решила сменить тему, чтобы он успокоился, и заговорила об альбоме Харрисона, о котором он упомянул в самом начале. Он выразил восторг песней под названием Be Here Now. Я спросила, чем ему так нравится эта песня, он ответил: «Тем, что Харрисон признает себя виновным в том, что стал состоятельным, и он сам сознает свое лицемерие, когда, с одной стороны, пропагандирует нравственные принципы индуизма, а с другой – ведет роскошную жизнь мировой знаменитости». Игрек был явно доволен своим анализом. «Если бы он на самом деле верил в то, о чем поет, – сказал он, – ему вообще не нужно было сочинять и записывать эту песню. Все это чистая ложь. Харрисон написал эту песню, желая признаться, что не может быть таким человеком, он лишь притворяется». Это предполагаемое противоречие казалось ему очень забавным. Не зная песни, я ничего не сказала. Вскоре сеанс подошел к концу, и он попрощался, любезно поблагодарив меня (скорее всего, это было чистой формальностью).

Примечание. Я приобрела Be Here Now через компьютерное приложение iTunes, сначала спутав ее с другой песней под тем же названием. Хотя я прослушала песню только два раза, интерпретация текста Игреком поразила меня необычным цинизмом. Кажется, он намеренно извратил смысл текста. Может, я придаю слишком большое значение этому эпизоду второго сеанса, но теперь меня беспокоит не столько его зависимость от алкоголя или наркотиков, сколько вероятность клинической депрессии и/или специфического разрыва с реальностью – можно предположить, что Игрек страдает глубокой депрессией. Решила на следующей неделе быть с ним более настойчивой.

Отправлено с моего планшета «Блэкберри»

От: thevickster@gmail.com

Отправлено: пятница, 21 марта 2008, 10:44

Кому: vvick@vick.com

Тема: Игрек/пятница (3)

Сегодня утром сеанс прошел ужасно. И целиком по моей вине. Начала разговор, предъявив Игреку ультиматум: сказала, что если он не желает говорить о причинах обращения к психоаналитику, то я не желаю продолжать наши сеансы. Сделала я это только для того, чтобы он понял, что очень затрудняет мне работу, и наконец рассказал о своих проблемах. Сначала он отреагировал более или менее спокойно: усмехнулся и поинтересовался, с какими проблемами мне обычно приходится иметь дело. Я ответила, что самая распространенная проблема моих пациентов – это состояние тревоги. Он резко отмахнулся: «Тревога не может быть серьезной проблемой. Это типичное состояние современного человека». Я спросила, почему он так считает, и он начал объяснять, как вдруг прервался на полуслове и спросил: «Как вы выглядите?» Я сказала, что вряд ли это имеет значение, коль скоро мы общаемся исключительно по телефону. Игрек: «Для меня это имеет значение». Я заметила, что он умышленно отклоняется от предмета разговора. Он заявил: «Нет, именно это и является предметом разговора (он сделал ударение на выделенных словах). О чем бы я ни пожелал говорить, это будет нашим предметом». Я сказала, что моя внешность к делу не относится. Нет, возразил он, относится. Каким образом, спросила я. Он ответил: «Если вы сейчас это не понимаете, значит, не поймете. С какой стати мне объяснять вам то, что вы просто не способны понять? Почему вы не отвечаете на мой вопрос? Я‑то способен понять ответ». Тон его был уверенным и требовательным. Я поинтересовалась, не связан ли этот вопрос с упоминавшейся им героиней Бракко (из «Клана Сопрано»). Он ответил: «Нет, конечно.

Забудем об этом». Я объяснила, что выгляжу обыкновенно, у меня рыжие волосы. Игрек: «Понимаете, важно лишь первое. Если вы выглядите обыкновенным человеком, это уже интересно. А какого цвета у вас волосы, мне безразлично. Это как раз не важно. Цвет ваших волос не имеет значения. Вы не понимаете, что важно, а что – нет». Я спросила, считает ли он, что сам выглядит обыкновенным человеком. Он сказал: «Нет, вовсе нет. Ни в коей мере». А как, по его мнению, выглядит обыкновенный человек, задала я вопрос. И тут он без объяснений выключил телефон. Разговор длился меньше десяти минут.

Примечание. Сильно подозреваю, что Игрек привязан к дому из‑за своей тучности. Либо из‑за какого‑то физического уродства – не получил ли он травму при рождении? В срыве сеанса виновата только я. Абсолютно не предусмотрела этот (вполне очевидный) вариант, особенно если вспомнить его анекдот из первого сеанса о мальчике и клоуне. Сегодня я потерпела неудачу. В следующий раз надо быть умнее. На следующей неделе быть умнее. Вики, будь умнее!

Отправлено с моего планшета «Блэкберри».

Дополнение

[2]

Ночью после этого эпизода я получила от Игрека два голосовых сообщения, которые записались на жесткий диск моего офисного компьютера (через телефонную службу Vonage). Ниже помещено содержание обоих сообщений. Такое впечатление, что Игрек читал текст по бумажке. Во время второго сообщения он отклонился от заранее написанного текста – однако сейчас я подозреваю, что он сделал это намеренно, чтобы создать иллюзию импровизированной речи. Оба сообщения были прочитаны им медленно и с выражением. Вдали слышались тихие аккорды ситара. Продолжительность первого сообщения 48 секунд. Продолжительность второго сообщения 222 секунды.

Первое сообщение

«Добрый вечер, Вики. Это говорит Игрек. Я хочу… хочу извиниться за свое вздорное поведение во время сегодняшнего телефонного разговора. Я понимаю ваши задачи и не знаю, почему я отреагировал так. ну как отреагировал. Я не хочу, чтобы наши отношения испортились. До сих пор мне нравились наши занятия. На мой взгляд, они проходят исключительно хорошо. Я уже пытался работать по меньшей мере с четырьмя психоаналитиками, но не с одним из них не общался так долго, как с вами. Мне нравится ваш подход. Серьезно, мне нравится ваш подход. Вы не фанатик диктаторства, вообще не сторонник властности. Вы не возражаете против того, чтобы играть. меньше чем главную – полудоминантную роль во время наших сеансов. Мне это нравится. Это я ценю в вас больше всего. Это то, что (неразборчиво). Так что, надеюсь, мы забудем об этом эпизоде. Я позвоню вам в следующую пятницу, и мы просто продолжим работать. Хорошо? Если вам неинтересно продолжать нашу работу, мы можем обсудить этот вопрос. Я думаю (неразборчиво). Еще раз спасибо. Это был Игрек».

Второе сообщение

«Вики, это опять Игрек. Так вот… Вы сказали – еще раз напоминаю, это было сегодня утром, по телефону, – что вам нужно знать причины, побудившие меня обратиться к психоаналитику, и что без этого вы не сможете мне помочь. У меня на этот счет другое мнение. Мне не кажется, что это так уж важно. Но раз вы в этом уверены, я готов пойти вам навстречу. Если иначе вы не можете работать со мной, предлагаю вам следующий компромисс. Как я уже сказал, я очень ценю ваш подход. Но вы должны примириться с тем, что никогда по‑настоящему не поймете мои причины, что бы я ни сказал вам о себе. Вы никогда полностью не поймете мои проблемы. Я понимаю, вам, как профессионалу, с этим трудно смириться. Вы рискуете утратить уверенность в себе. Собственно, дело в том, что. в возрасте двадцати с лишним лет я работал в одной из самых передовых областей науки. Я понимаю, это звучит (неразборчиво), но только этим я могу объяснить свои затруднения. Говоря простым языком, я имел дело с проблемой отражения световых волн от биологического (неразборчиво), хотя это никому ничего не говорит, как и вам, конечно. Вообще‑то я бы посоветовал вам вообще не думать о взаимосвязи научных занятий с моим состоянием. Вам нужно только знать, что благодаря моим научным познаниям мне довелось совершить кое‑какие неблаговидные, сомнительные поступки… Хотя нет. Позвольте мне выразиться иначе. Я должен перефразировать эту мысль. Благодаря моим научным познаниям в биологии я совершил кое‑какие поступки, которые могут быть восприняты обществом как предосудительные. Хотя с точки зрения здравого смысла в этих поступках нет ничего сомнительного. Я не вижу в них ничего подобного. И думаю, они не покажутся таковыми ни одному рассудительному человеку. Я рассматриваю свои действия как положительные. Но я знаю, что общество со мной не согласится. Я отдаю себе отчет в том, что обычные люди оценят мои действия как преступление. Но это уж их дело. Их понятия о зле меня не касаются. Но поскольку все мы воспитаны в одном обществе и поскольку я, сам того не желая, усвоил многие недостатки, присущие остальным, я не могу не испытывать чувство вины за свои действия. Не саму вину, ибо я точно знаю, что не сделал ничего дурного. А чувство вины. Я испытываю именно чувство вины. И оно так же разрушительно для здоровья, как и сама вина. Вот о чем мне необходимо говорить с вами. Я хочу научиться справляться с этим чувством. А еще мне нужно, чтобы кто‑то объективно взглянул на мои действия и сказал мне то, что я и так знаю, а именно что я не сделал ничего дурного. Я уже сказал – умом я все это понимаю. Мне нужно осознать это эмоционально. Вот с этого в следующий раз мы и начнем. Спокойной ночи, Вики. Это опять был Игрек».

От: thevicster@gmail.com

Отправлено: пятница, 28 марта 2008, 14:00

Кому: vvick@vick.com

Тема: Игрек/пятница (4)

Неужели настал перелом? Сегодня днем с Игреком значительный прогресс!

Начала разговор, поблагодарив Игрека за его ночные послания по телефону в прошлую пятницу, заметив, что время их отправления – независимо от их содержания – говорит о некоем прогрессе. Игрек робко поблагодарил. Я спросила его, не отправил ли он эти послания из‑за того, что никак не мог уснуть. Игрек сказал, что иногда он спит днем, но только потому, что ему так удобнее (а не из‑за проблем со сном). «Моя работа требует, чтобы я бодрствовал ночью и ранним утром», – сказал он и шутливо сравнил себя с несколькими животными, ведущими ночной образ жизни. Его метафора была вполне оправданна, но все же я усмотрела в ней некую нарочитость – казалось, он упомянул экзотических животных, чтобы придать себе веса, продемонстрировать свои знания в зоологии. Но я не стала дальше обсуждать эту тему из опасения нарушить нашу только что обретенную доверительность.

Спустя десять – пятнадцать минут разговора я обратилась к трем наиболее интересным пунктам его второго послания.

Примечание для читателя. Больше всего я жалею, что не записала на магнитофон именно этот разговор с Игреком. Зная то, что мне стало известно теперь, я почти наверняка могу сказать, что это была самая богатая подробностями беседа, во всяком случае в том, что касается научных пояснений. Но тогда мне казалось, что мы просто расчищаем себе дорогу для дальнейшего сотрудничества. Стыдно признаться, но в самый важный момент рассказа, вместо того чтобы внимательно слушать его, обдумывала дальнейшую тактику расспросов. Поэтому не могу слово в слово процитировать слова Игрека – а ни один репортер The American‑Statesman [3] не осмелился бы использовать такого рода записи для официального отчета. Так что далее я помещаю мои теперешние попытки передать своими словами обильно пересыпанное научными терминами объяснение Игреком своей истории. Хотя я не могу пожаловаться на память, самые важные подробности я не запомнила, о чем до сих пор очень сожалею.

1. «Самая передовая область науки». Эта фраза показалась мне странной и претенциозной. Я спросила, почему он так выразился. Он пустился в непонятные и явно спонтанные объяснения о научной проблеме, которую назвал чем‑то вроде «теории эпидермической рефракции». Игрек пояснил, что эти изыскания проводились на средства из военных фондов, но что сам он – человек сугубо штатский, которого пригласил на работу университет Чеминейд на Гавайях. Свое объяснение он предварил фразой: «Вам этого не понять» – и опять заявил, что подробности его изысканий не важны. Я попросила его продолжать. Как теперь выясняется, он либо говорил правду, либо умышленно пытался сбить меня с толку. Я понятия не имею, пытался ли он своими исследованиями решить или, наоборот, создать какие‑то проблемы. Важно то, что он принимал участие в изысканиях, которые он назвал «проектом маскировки». В какой‑то момент он спросил, видела ли я фильм «Стартрек», я ответила – нет. Несколько раз он использовал термин «отрицательный рефракционный индекс». Я попросила объяснить все это попроще, и он сказал приблизительно следующее: «Представьте себе, что вы смотрите на женщину спереди, но видите только то, что находится у нее за спиной». Он говорил о каком‑то «прозрачном костюме». Трудно сказать, говорил ли Игрек а) хотя бы отчасти правду или б) это был плод его фантазий, но сейчас я все больше верю, что Игрек, как минимум, имел какое‑то отношение к науке. Ясно, что эта связь не позволяет сбросить со счета его псевдологические фантазии, которые обычно называют патологической ложью (и парадоксальным образом может обогащать их). Эту часть его лекции я просто не могла понять. Когда я в этом призналась, он вежливо посоветовал мне больше не требовать от него объяснений, поскольку это лишь пустая трата времени. Я вынуждена была согласиться. Он был явно доволен, что добился от меня отказа от дальнейших требований объяснений.

2. «Сомнительные поступки». Я напомнила ему, что он говорил о каких‑то преступных или предосудительных поступках, но он тотчас отрекся от прежних определений. Тогда о чем он говорил, спросила я. Он ответил: «Я имел в виду слежку. Проникновение в частную жизнь людей. Проникновение в их жилища. Тайную слежку. Я занимался тайной слежкой за людьми. В замаскированном виде. Иногда совершал кражи, которые никто не замечал. Я вообще обкрадывал людей». Я спросила, что значит «обкрадывал людей». Игрек ответил: «Я использовал жизнь людей без их согласия». Я попросила объяснить. Он сказал что‑то вроде: «В какой‑то момент меня стало интересовать только одно: как люди ведут себя наедине с собой. Но это невозможно понять, когда человек знает, что за ним наблюдают». Затем он сказал, что традиционный метод изучения человеческой психологии – это расспрашивать их о себе, но, по его мнению, это бесполезно. «Тот факт, что ты задаешь человеку вопросы, полностью обесценивает его ответы», – заявил он и спросил, знакома ли я с принципом неопределенности Гейзенберга[4]. Когда я ответила утвердительно, он заметил: «Значит, вы уже понимаете, почему психология терпит неудачу».

Мне хотелось расспросить его об этом подробнее, но время нашей беседы подходило к концу, и я перешла к третьему моменту.

3. «Чувство вины». Думаю, это была самая важная фраза в ночном послании Игрека (и причина его обращения за помощью). Я спросила, какая разница между «виной» и «чувством вины», поскольку вина и есть чувство (как и любое другое). Игрек с негодованием возразил мне: «Человек чувствует свою вину, когда субъективно размышляет о своих поступках и приходит к заключению, что его поступки были неправильными с объективной точки зрения. Человек испытывает чувство вины, когда объективно размышляет о своих поступках и приходит к выводу, что они были неправильными с субъективной точки зрения. Моя проблема заключается в том, что я объединяю обе эти точки зрения». Меня поразили одновременно и мнимая глубокомысленность, и продуманность этой формулировки – создавалось впечатление, что он весь месяц ждал момента озвучить ее. Когда я попросила его повторить свое объяснение, он тотчас это сделал (и в тех же выражениях, что усилило мои подозрения в том, что объяснение было заученным). Я спросила, почему его так беспокоит мысль об ощущении вины. Игрек: «Отчасти потому, что я не заслуживаю чувства вины, но главным образом оттого, что оно меня тревожит».

В эту минуту я заметила, что наша беседа длится на пять минут дольше отведенного на нее времени. Это был уже четвертый сеанс, поэтому мы обсудили сумму моего гонорара. Так как третий сеанс был прерван (и по моей вине, хотя я этого не признала), я отказалась от гонорара за него. Игрек выразил мне благодарность за справедливый подход. Я сказала, что счет составит 450 долларов. Он отклонил мое предложение направить ему подтверждение в получении платежа по электронной почте.

Отправлено с моего планшета «Блэкберри».

От: thevickster@gmail.com

Отправлено: пятница, 4 апреля 2008, 23:04

Кому: vvick@vick.com

Тема: Игрек/пятница (сеанс не состоялся)

Странно. Игрек не звонит. Учитывая прогресс, достигнутый в прошлый раз, я очень надеялась на сегодняшний сеанс. Теряюсь в догадках. Но стараюсь не очень волноваться. Он мог пропустить звонок по самым разным причинам. Необходимо сохранять трезвый подход к данному случаю. Не хочу, чтобы снова повторились ситуации, как (удалено) и (удалено)[5]. Тем не менее я разочарована, потому что начала находить настоящий интерес в беседах с Игреком и терзаюсь любопытством по поводу подлинности его личности.

Примечание. Во вторник получила 450 долларов, посланных обычной почтой наличными: двадцать две купюры по 20 долларов плюс две по 5. Самая крупная сумма, которую я когда‑либо получала по почте. Довольно рискованно, по‑моему.

Отправлено с моего планшета «Блэкберри»

Дополнение

[6]

Поступило еще два голосовых сообщения Игрека, на этот раз с объяснением пропуска сеанса. В отличие от предыдущих сообщений, казалось, он говорил без подготовки. Время первого сообщения 299 секунд, второго – 19 секунд.

Первое сообщение

Первый важный телефонный разговор

Поиск по сайту