Беседа с христианским правозащитником Александром Огородниковым. Часть 3
Николай Бульчук
Александр Иоильевич Огородников (р. 27 марта 1950 года, Чистополь) – советский диссидент, российский политик, христианский демократ. В 1974-м организовал христианский семинар, на котором изучали богословие и христианскую философию. Участниками семинара были около 30 человек, позднее 4 участника семинара стали священниками, 2 – диаконами. С группой единомышленников в 1976-м начал выпускать самиздатский журнал «Община».
Александр Огородников
Мы были поколением дворников и сторожей
– Александр, вы сказали, что все это время КГБ за вами вело наблюдение?
– Да, мы разрастались довольно активно, хотя, и разрастаясь, не вступали в открытую борьбу с КГБ. То есть наша организация продолжала свою работу.
В то время уже многих студентов стали исключать из университетов, и когда они к нам приходили, то первое, что мы им говорили, было следующее: «Вы должны понять, что придя к нам, вы избираете особый путь – путь, за который придется отвечать. И отвечать тем, что вам придется отказаться от карьеры: вас исключат из университетов, вас не допустят к должностям, выгонят с работы. Вы выбираете жизнь социально намного менее значимую, но нравственно более благодатную и более полезную».
И мы стали применять у себя на деле принцип «жить не по лжи», о котором писал Александр Солженицын. Надо сказать, что успех это имело колоссальный!
Если бы ранним утром вы вышли на улицы Москвы или Питера (особенно Москвы или Питера), то увидели бы, что мостовую подметают задумчивые молодые люди. У них у всех длинные волосы, среди них нет ни шпаны, ни кого-то подобного...
И когда один мой знакомый в Питере пришел устраиваться на завод охранником, то глава охранной конторы спросил: «Кто вы по образованию?» – «Психолог». – «Прекрасно! Филолог у нас есть, востоковед – есть, философ – есть... Я вас беру».
«Кто вы по образованию?» – «Психолог». – «Прекрасно! Филолог у нас есть, востоковед – есть, философ – есть... Я вас беру»
Что-то подобное впоследствии было воспето Борисом Гребенщиковым в песне «Поколение дворников и сторожей». Так вот, мы и были этим поколением – дворников, истопников и сторожей.
– Но прошло довольно много времени: вы уже приобрели и какой-то практический опыт работы?
-–Да, мы настолько уже укрепились, что подумывали о создании даже собственного детского сада (потому что у некоторых из нас стали появляться дети), стали думать и о собственной школе для наших детей.
А поскольку мы занимались довольно активной деятельностью, о нас знали. Меня, в частности, очень «почитали» почаевские монахи. Я, кстати, тоже очень полюбил Почаевскую лавру.
– Она была открыта в то время?
– Когда власть закрывала монастыри (а с приходом советской власти монастыри стали активно закрываться), то наиболее сильные монахи стали стекаться отовсюду в Почаевскую лавру. И когда уже поступил приказ закрыть и ее, там собрались наиболее стойкие в духовном отношении монахи. Поначалу их просто окружили снаружи и прекратили доступ паломников в лавру, чтобы взять братию измором. Чтобы ни продуктов у них не было, ничего... Но это не помогало!
Потом пытались взять лавру штурмом. Но монахи заперлись внутри: стены мощные, так что осада держалась. И тогда сбросили военный десант с вертолетов: десантники, пробив купол, спускались по канатам внутрь храма и там избивали монахов. Избивали их страшно...
Были такие же «рейды» и в Кавказские горы, где жили тогда многие тайные подвижники...
– А у вас была вся эта информация в то время?
– Да, и мы тут уже начали выступать очень активно. Мы создали что-то вроде Комитета для защиты Почаевского монастыря. А надо сказать, что наша церковная иерархия в то время очень боялась гласности. Но был один такой монах – отец Нестор (Онук). Он приехал однажды в Москву, пришел в Чистый переулок и владыке Пимену (Извекову) – он тогда еще не был Патриархом, но занимал какую-то ответственную церковную должность – сказал так: «Если вы позволите закрыть Почаевскую лавру, то я вас просто убью!»
«Если вы позволите закрыть Почаевскую лавру, то я вас просто убью!»
И когда он пришел на следующий день узнать о результате своего визита, владыка Пимен радостно ему говорит: «Богородица меня освободила от этой ответственности: меня сняли с моей должности!» То есть я хочу сказать, что в Почаеве были тогда отважные люди, которые нам были очень близки по духу.
А потом мы сами там скрывались, и нас прятали, идя на риск, между прочим. И, конечно же, монахи помогали нам материально. То, что мы впоследствии купили дом, – это благодаря их помощи...
От семинара к… семинарии?
– А можно сегодня что-то почитать об этом периоде нашей истории?..
– Недавно в Москве был показан фильм, снятый одним французским журналистом. Там, между прочим, было интервью и обо мне. И когда этот фильм закончился, меня окружили люди и сказали: «Александр, почему вы не пишете?» И стали перечислять: «Этот – умер, та – умерла, этот – умер... Вот, вы фактически остались одни, почему вы не пишете? Вы уйдете, и с вами уйдет эта история!» К сожалению, да, это моя вина, что не пишу! Конечно, я должен писать... Но в то время мы были как бы на острие атаки.
– Вы были знакомы с Александром Менем?
– Конечно! У нас были даже чада отца Александра Меня! А с ним самим мы всерьез обсуждали идею тайной семинарии. Но он все же не пошел на это, потому что был осторожным человеком, а у него на приходе находились «стукачи». Например, известный многим Сергей Б.: отец Александр мне на него прямо указывал. А сейчас он известный журналист, много пишет о жизни Церкви... Из-за него, в основном, провалилась тогда идея семинарии. Мы, кстати, думали тогда, что семинар уже должен был бы переродиться в какую-нибудь семинарию. В принципе, дело шло к этому. Правда, мы знали, что люди еще побаиваются, но у нас уже выступали такие известные люди, как, например, Ростислав Шафаревич. А Сергей Аверинцев нас избегал, он боялся. С Шафаревичем же мы поступили хитро: мы сами к нему пришли домой, а не он к нам. Но всю опасность таких встреч он, конечно же, все равно понимал.
– Ваша организация была замкнутой, пропагандой вы не занимались?
– Нет, она не была замкнутой. Более того, называлась она «Христианский семинар по проблемам религиозного возрождения», так что в самом названии была и пропаганда.
В 1976-м году на нас начинаются гонения. Жесткие гонения. Я работал тогда дворником при здании противотуберкулезного диспансера неподалеку от Проспекта Мира. Это здание бывшего фабриканта Кузнецова, который производил посуду из фарфора. И поскольку все в 6 часов вечера уходили домой, то до 8 часов утра целый особняк с камином был в моем полном распоряжении!
Там мы проводили семинары, там мы поставили пьесу «Ленин – суперстар», злую такую пьесу... Там мы поставили еще одну пьесу: «В объятиях хиппи»... А на дворе был, напомню, 1976 год...
И вот, меня выгоняют с работы, захватывают материалы. Начинаются первые – не посадки, а пока еще угрозы. Нашего собрата Сашу Аргентова запирают в психушку.
И я написал тогда письмо доктору Филиппу Поттеру, главе Всемирного Совета Церквей. Кстати, Русская Православная Церковь была частью ВСЦ (да и остается ею по сей день). Мне, конечно, многие говорили: «Это бесполезно, там Никодим сидит, он вице-президент. Почта идет через него, он это заблокирует...». Хотя, по нашим источникам, мы знали о том, что митрополит Никодим (Ротов) нами очень интересуется.
Один человек, который был участником нашего семинара, бывал у владыки Никодима, и через него тот знал обо всем, что у нас происходит.
– А вы были знакомы лично с митрополитом Никодимом (Ротовым)?
– С ним лично – нет, но одному моему знакомому он как-то дал понять, что готов «сотрудничать»: однажды вроде бы невзначай вытащил из письменного стола ящик, полный денег. Пачки денег лежали впритык друг к другу... Так он, наверное, показывал нам свою силу, но на это мы не клюнули. У нас все были настоящие бессребреники...
Кстати, моего отца это, например, удивляло. Он как-то рассказывал: «Меня позвали на свадьбу, я и приехал на свадьбу! Так у них был семинар – свадьбы не было! Был семинар!..» Отец думал, что будет свадьба в обычном смысле этого слова: спиртные напитки, столы, пляски и песни. А у нас был семинар!..
– И был какой-то результат по вашему письму Поттеру?
– После того как я написал это письмо, «однажды утром я проснулся знаменитым». Несмотря на блокирование всего и вся, вдруг все «радиоголоса» и основная западная пресса, включая «Нью-Йорк Таймс», опубликовали это мое письмо!
Это было письмо, которое свидетельствовало о русском религиозном возрождении! Мы прямо заявили об этом, прямо сказали: «Мы стоим на Новомучениках. Благодаря их жертве стало возможно наше существование...». То есть с первых же строк мы всем показали, что мы – не абстрактные люди. Мы – христиане, а наш путь определен трагическим опытом Новомучеников. Мы о себе прямо так и заявили: «Мы – те, кто проросли на их крови. Ибо кровь мучеников – это семя Церкви. И вот, мы проросли, а многие из нас даже крестились в этой крови...». И, несмотря на такой не очень «западный» характер письма, прозвучало это очень сильно!
А дальше начались такие вещи, об одной из которых я просто обязан рассказать. Спустя полгода я еду в Москву на электричке (а мы в то время искали дом для семинара, где бы его купить) и вижу, что передо мной на скамейке сидит некий человек. Ну, тогда же священники скрывали свою принадлежность, но я почувствовал интуитивно, что передо мной священник. Хотя он был одет в цивильную одежду, вид имел вполне цивильный, но все-таки...
И вот, я подсаживаюсь к нему и начинаю с ним разговор. Он признается мне, что он батюшка. А дальше, когда мы пообщались, и он испытал ко мне какое-то доверие, он начинает говорить: «А вы знаете, что вот сейчас в Москве, в Питере и в ряде городов идет религиозное возрождение?! И есть такой человек – Огородников, понимаете? И, знаете, я ведь не просто еду в Москву (он понял, что я православный, что скрываться нечего), а я еду, чтобы найти Александра Огородникова, потому что меня попросили об этом мои прихожане. Они тайно ко мне приходят на богослужения: у меня молодая дочь, и они посещают мой дом как бы в качестве ее друзей...».
А когда я ему сказал, что я и есть Александр Огородников, он не поверил: «Такого не может быть! Я не верю!» Тогда мы просто нашли общего знакомого, одного иконописца, приехали к нему, и он говорит: «Да, это он, Огородников». И только тогда тот поверил.
Протоиерей Дмитрий Дудко
– Значит, о вас услышала широкая общественность...
– Да, мы стали известными. Места менялись, но люди всегда знали, где нас искать.
Мои мировоззренческие вопросы я решал с отцом Иоанном (Крестьянкиным), а для оперативных был отец Димитрий Дудко. Все знали, что на приходе отца Димитрия Дудко была наша «база», мы там как бы базировались. Там было много наших ребят... Хотя, скажу откровенно, что сам отец Димитрий не поддерживал наш семинар: мне кажется, он ревновал...
А что он сам мог тогда нам предложить? Максимум – это распространять его проповеди. Мы все целиком и полностью были за его проповеди, но вот всю полноту церковного служения променять только на то, чтобы перепечатывать эти проповеди – это было нам, конечно, неинтересно.
– Вы были знакомы с отцом Димитрием Дудко, что бы вы могли сказать о нем как о личности?
– По поводу отца Димитрия – это особая, я бы сказал, трагичная история... За год до своего ареста я официально от него ушел. Причем, надо сказать, что для него это было настоящим ударом. Он мне сказал тогда: «Александр, ты был мне очень близким человеком, ближе тебя у меня никого не было...». Но я ушел официально, а не просто «тихо пропал»... И остальные члены семинара от него как-то тоже ушли, я даже никого из них специально об этом не извещал.
А когда отец Димитрий Дудко публично «покаялся» перед советскими властями, для нас это было настоящим ударом! Я слышал даже о том, что некоторые из его чад пытались после этого покончить самоубийством (но я тогда уже сидел в тюрьме и об этом узнал позже). Для нас же это не явилось тогда таким шоком, скажу честно. Потому что мы отмечали уже некоторые признаки, которые к этому должны были привести. Не хочу сказать, что отец Димитрий был в прелести, нет! Это опасное слово. Но скажу, что нас это не ошеломило.
– А в чем он «покаялся»?
– Он же был арестован. И после ареста совершил очень плохой поступок: «покаялся» в том, что назвал свои собственные проповеди, сугубо христианские проповеди, «антисоветскими». А таких известных западных богословов, как отец Иоанн Мейендорф, отец Александр Шмеман и пр., назвал «агентами ЦРУ». И он это сделал официально...
– В ту эпоху отец Димитрий Дудко был, в определенной степени, символом церковного сопротивления...
– Да, отец Димитрий – это был как бы такой факел, светоч. Он написал книгу «О нашем уповании». Это была просто запись его бесед. Даже не совсем бесед, а бесед с конкретными людьми. Как бы дневниковые записи такие: «сегодня тех принял, о том-то говорили...». И эта книга была популярна. Я сам ему помогал, я видел мешки писем, которые шли с Запада (на английском, на итальянском языках и т.д.), я сам помогал ему их разбирать.
И он все время говорил в проповедях: «Мы – на Голгофе, Россия – это Голгофа, мы выбрали такой путь...». И главное, что нас в нем вдохновляло, это то, что он в сталинское время сидел! У него был опыт ГУЛАГа! Поэтому он стал таким ярким представителем религиозного возрождения, некоей знаковой фигурой. И он, действительно, был достаточно знаменит.
Он, как правило, не касался власти: говорил в основном о пьянстве, о моральном падении народа, как бы избегая критики безбожной власти. Хотя, например, он рассказывал нам и о том, как его семью раскулачивали. И сама по себе эта история была очень интересной. Она была страшная, но ведь весь наш народ через это прошел. Зерно отнимали, обрекали детей несчастных на голод...
– Александр, нам трудно, а сегодня – особенно трудно судить кого-то из той эпохи. Ведь сегодня мы отчасти знаем, какими средствами обладал КГБ...
– Знаете, я все-таки в этом плане прошел очень многое: меня все время ломали. Но как-то ведь нашлись силы...