Ох, боже, бля, милостивый! Ой, бля, господи ты мой, бля, боже! Ух, как хреново, сплошная хрень, и еще сбоку хреник!
Не было этого! Боже милостивый, сделай так, чтобы то был лишь сон, только ночной кошмар! Пускай это будет чей угодно, только другой номер, моих отца с матерью, Крейга, Эда, моей работы, кого, кого угодно, но пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не тот самый, только не тот номер, который я записал поверх номера мобильника Селии.
Я мешком упал с кровати на пол, все еще полностью одетый. Телефона в футляре, который я носил на поясе, не было. Я осмотрелся. Куца, к чертовой матери, он мог подеваться? Ох, боже мой, боже мой! Где же он? Я отшвырнул ногой одеяло, заглянул под кровать, пошарил на прикроватных тумбочках, на туалетном столике, на журнальном, рядом с диваном. Куда же я его задевал? Мне требовалось найти этого маленького мерзавца, проверить, действительно ли я натворил то, в чем даже боялся себе признаться, и самое худшее вправду произошло. Ох, трах-тарарах! Да те ребята, может, уже в пути, или уже паркуются у причала, или уже идут по плавучей пристани, поднимаются по трапу, ступают на палубу. Они поставят два стула, один напротив другого, а блондинистый верзила станет предвкушать, как мои колени хрустнут и выгнутся не в ту сторону, как он услышит это и почувствует задницей. Затем они меня кастрируют, а напоследок замучают до смерти. А может, они смилуются и сразу всадят пулю мне в голову. Но, боже мой, как же Сели? Что сделает Мерриэл с ней?
Что сделает, чтобы развязать ей язык? И что потом, когда это ему удастся, как накажет за то, чем она занималась со мной?
О нет, нет, только не это. Ничего подобного не могло произойти. Все мне, наверное, только приснилось. Теперь я проснусь окончательно, и все станет хорошо. Просто мне привиделся чертов кошмар, царь и падишах всех ночных кошмаров. Иначе и быть не могло. Не мог я такого сделать. Просто не мог. Не мог я настолько напиться. Ни один человек не сумел бы. Просто физически невозможно напиться настолько, чтобы забыть, как ты сам заменил в записной книжке мобильника номер трубки любовницы на номер ее домашнего телефона, когда тот принадлежит не только ей, но и ее мужу, чертову гангстеру из высшей криминальной лиги, печально известному тем, что у него есть громила телохранитель, которого он посылает к тем, кто ему не нравится, попрыгать у них на коленях, пока колени не треснут, или лодыжки не захрустят, или берцовые кости не повылазят из тазобедренных суставов, или не произойдет какая-нибудь тому подобная чертова срань, в любой комбинации или последовательности, ведь когда с тобой такое проделывают, может случиться что угодно.
|
|
В гостиной я перевернул все верх дном. Раскидывал подушки, приподнимал коврики, оставлял выдвинутыми ящики. Это сон, ночной кошмар. Я не мог сделать того, что, как мне отчего-то показалось, я сделал. На всей нашей долбаной планете не найти столько выпивки, чтоб до такой степени лишить человека разума. За всю историю происхождения видов не было заквашено, дистиллировано или сварено достаточного количества хмельной дряни, чтобы заставить кого угодно, сколь угодно тупого безмозглого недоумка, какого угодно гребаного кретина чистейшей воды учудить нечто до такой степени самоубийственно дебильное. Ведь есть же нерушимые законы природы, непреложные заповеди, высеченные в самом фундаменте мироздания, которые не позволили бы любой, даже самой маловменяемой твари сделать что-то хоть на десятую долю такое же безумное и опасное.
|
|
Сон. Кошмар. Худший из всех, мною виденных, новый рекорд глубины сточного колодца людских страхов и ужасов. Наверное, я все еще сплю, и сердце мое только что было близко к тому, чтобы остановиться от перенесенного мной потрясения. Надо просыпаться. Давно пора.
На подгибающихся ногах я проковылял в ванную, включил холодную воду, плеснул ее налицо, похлопал себя по щекам и уставился в зеркало, из которого на меня смотрела белая физиономия объятого ужасом человека, неспособного проснуться по той простой причине, что его кошмар есть самый худший из всех кошмаров, он зовется реальностью и заканчивается смертью, а не пробуждением. Физиономия человека, погубившего единственную во всем мире женщину, которую любил, которую обрек на страшную, медленную, мучительную и бесславную смерть, потому что напился и повел себя как последний дурак, потому что не удосужился подумать, прежде чем сделать, потому что ему, эгоисту, видите ли, взбрецдило поговорить с ней, потому что ему взбрело в голову, будто оставить на ее автоответчике тупое, похабное сообщение будет забавно и сексуально, потому что он оказался не в силах разглядеть чертов дисплей и увидеть, что на нем высветился совсем другой номер, номер стационарного телефона, потому что не смог уловить разницу между стандартным ответом, записанным на мобильнике, и просьбой оставить сообщение на домашнем автоответчике.
|
|
Почему на нем оказался ее голос? Какого черта хозяин дома, этот хрен, не мог записать туда свой? Зачем этот мерзавец Мерриэл заставил жену записать то сообщение, никчемный гребаный мудила?
Тут мой взгляд упал на полочку над раковиной. Телефон лежал там. Я схватил его. Но видимо, накануне я забыл его выключить, потому что аккумулятор разрядился.
Я заорал на него. Никаких слов, только крик. Кричи, идиот, подумал я. Практикуйся на будущее, потому что очень скоро тебе, видимо, только этим и придется заниматься. Ты закричишь, когда увидишь два стула, расставленных на длину ног; закричишь, когда увидишь блондинистого верзилу, улыбающегося, глядя на тебя, и слегка подпрыгивающего на месте; закричишь, когда тебя свяжут; закричишь, когда они вынут ножи, или клещи, или паяльную лампу. Да, покричать сейчас очень кстати. Может, крик сумеет каким-то странным образом активизировать телефон, вернув к жизни его аккумулятор. Ведь надо же все-таки проверить, нужно, чтоб этот бесполезный серебристый кусок дерьма включился и заработал, чтоб я хоть смог кликнуть функцию «Последние вызовы», просмотреть их и убедиться, что вот, пожалуйста, никакой Селии я не звонил (хотя у меня в ушах до сих пор звучит ее голос, и я помню, как сидел в темноте на палубе и слушал этот прекрасный голос); нет, я наверняка звонил кому-то другому. По совершенно другому номеру.
Сели. Нужно позвонить ей. Я выскочил из ванной, вставил мобильник в зарядное устройство на столе в гостиной и снял трубку установленного на моей барже стационарного телефона.
Никакого гудка. Господи! Мне перерезали телефонную линию! Они мне… наконец зазвучал зуммер. Я засомневался. А правильно ли я поступаю? Да, разумеется. Лучше проверить, пусть это настолько же глупо, как то, что я сделал прошлым вечером, но все равно это правильное решение. Определенно правильное. Я набрал номер ее мобильника, который помнил наизусть.
О, прошу, будь на месте, пожалуйста, пусть твой телефон окажется включенным. Хотя нет, лучше не будь там, окажись где-то в другом месте, а не в своем доме, в каком угодно другом — там, где ты сможешь убежать, спрятаться, скрыться от него.
О, милостивый Иисусе Христе, ответь, Сели, ответь. Прошу, пожалуйста, ответь.
— Алло?
О господи. Наконец-то!
— Привет, Селия. Это я, Кен. Кеннет. Кен Ногг.
Обоже, мне предстояло сказать ей… предстояло признаться, что я имбецил, даун, что я подверг ее самой жуткой опасности, а все из-за того, что налакался и пропил последние мозги.
— Да?
— Слушай, я сделал нечто совсем глупое, то есть невероятно глупое. Тебе нужно сматываться, бежать.
— Да, — сказала она спокойным голосом, — Я в Шотландии, — Ее голос, похоже, звучал на фоне работающего автомобильного двигателя.
— В Шотландии?! — заскулил я.
Но вообще-то в этом имелась и положительная сторона. Чем дальше от Лондона, тем лучше. Если только она не была там вместе с ним, а он не собирался прослушать из того места, где находился, какие новые сообщения появились на автоответчике в его лондонском доме.
Ох, ну и дерьмо.
— Вас почти не слышно, — солгала она. — Перезвоню, когда выберемся из ущелья и сигнал… Ну да, так и знала, сигнал пропал. Знаешь, — услышал я, как она сказала кому-то рядом с ней, — это был необыч…
И ее телефон отключился. Я взял в руку мобильник в надежде, что он достаточно подзарядился. Рано.
Я сел, меня била дрожь. Сели жива. Она в Шотландии. Теперь она предупреждена и перезвонит, когда рядом с ней не будет того, с кем она едет в автомобиле.
Если мои опасения оправдаются и я действительно натворил то, чего теперь так страшусь, — а так, наверно, и было, ибо я отчетливо запомнил ее голос на автоответчике и даже несколько записанных на нем слов, — то что я смогу сделать? Я взглянул на часы. Мой массивный «брейтлинг» говорил, что сейчас пол-одиннадцатого. Вот дерьмо. Надо было вернуть эго чудовище, подумал я, и снова носить мои элегантные «Спун»… черт, и о чем я только думаю? Ну их к черту, эти часы, к черту все мысли о них и обо всем, кроме того дерьмового, убийственного, смертельно опасного положения, в которое я поставил себя и Селию. Думай же. Может, это Мерриэл едет с ней. Может быть, чем черт не шутит, они уехали на все выходные. Это дает мне полтора дня, чтобы попытаться что-нибудь сделать.
Как мне поступить? Сжечь их дом? Инсценировать кражу со взломом? Предположим, у них есть горничная, дворецкий или кто-то еще в том же духе (но если так, то к чему им автоответчик?), тогда я попытаюсь представиться… ну, даже не знаю кем. Газовщиком? Или копом? Долбаным свидетелем Иеговы?
А можно ли как-то получить доступ к кассете или чипу, что там у них в телефоне, не проникая в дом? Может, позвонить снова и оставить настолько длинное сообщение, что автоответчик сотрет предыдущее, чтобы его записать? Нет. Ни один из автоответчиков, с которыми я сталкивался, так бы не сделал. Ни один инженер не стал бы такой создавать. Ну, ни один с мозгами; тот, у кого, как у меня, вместо них дерьмо, стал бы.
Сжечь этот гребаный дом. Бросить в окно бензиновую бомбу, залить через прорезь почтового ящика жидкость для разжигания угля, а когда приедут пожарные — вызвать их самому, даже заранее, но ни в коем случае не полицию, — подождать, пока они взламывают дверь, и войти вместе с ними под видом полицейского — в штатском, из спецподразделения, или в форме, взятой в ателье проката маскарадных костюмов.
Только, пожалуйста, пусть лучше ничего все-таки не произошло. Пусть лучше все окажется ярким примером той хре-ни, которую, кажется, называют синдромом ложной памяти. Я вообразил себе голос Селии, записанный на автоответчик. Что, если на самом деле вчера я слышал не ее голос? Мог же я ввести неправильный номер, ошибиться, когда переписывал его с визитки Мерриэла, перепутав одну из цифр, и он в таком виде хранился в телефонной памяти, и в первый же раз, когда решил им воспользоваться, я попал в какой-то чужой дом, где живет женщина, чей телефон отличается от телефона Мерриэлов на одну цифру, так что я оставил свое похабное и оскорбительное сообщение совершенно чужим людям. О Боже, так и должно было произойти. Сделай, чтоб так и было.
Но если так не было, если я действительно сделал то, что сделал, то как мне поступить?
Меня мутило. Меня действительно чуть не вытошнило. Голова кружилась, я ничего не видел по сторонам, только перед собой. В ушах жутко шумело. Я встал и, ковыляя, поплелся в туалет.
Спустя минут десять — несмотря на то что я все еще ощущал рвотные позывы, горло саднило, во рту, хоть я его тщательно прополоскал, ощущался мерзкий привкус, а зубы казались клейкими, как бывает после их контакта с желудочным соком, — я снова присел за стол в гостиной проверить, не реанимировался ли мобильник. Мое лицо, отражение которого я увидел в зеркале, было по-прежнему белым. Руки тряслись; чтобы нажать нужные кнопки, пришлось положить телефон на колени. От собственной неловкости и от ощущения безнадежности своего положения я заплакал.
Прижатый к бедру телефон, запиликав, ожил. Дисплей показывал, что заряд аккумулятора минимален, но большего не требовалось. Лишь бы ты поработал минутку-другую, гаденыш. Нашел время выключаться. Лучше бы ты сдох у меня на поясе прошлым вечером, до того, как я сделал звонок, в результате которого меня, видимо, замучают и убьют, и мою любимую тоже, слышишь ты, серебристый кусок дерьма с кнопками? Да понимаю я, что ты производишь «Поиск». Хватит, сволочь, давай дальше. «Меню», «Телефонная книга», «Голосовой набор», «Личные номера», «Десять последних вызовов». Во рту у меня пересохло. «Последний набранный номер». Кликнуть? «Да».
Ну, вот он.
Я уставился на него. Затем сорвался с места, метнувшись за бумажником, где лежала карточка Мерриэла. Я вглядывался в цифру за цифрой, затем перепроверял снова и снова, страстно желая, чтоб хоть одна, да, хоть одна из этих паршивых чертовых циферок оказалась ошибочной. Ведь неверно набрать номер легче легкого. Я то и дело ошибаюсь, даже когда трезв. Ошибаюсь постоянно. Ну пусть эта моя особенность хоть раз сослужит мне добрую службу.
«Вызов?» — спросила надпись внизу дисплея. «Нет». Нет уж, черт побери, я совсем не собираюсь звонить туда еще раз, безмозглый ты никчемный поганец. Я хочу отменить тот вызов. Нажать клавишу отменяющей функции F1 или перейти к соответствующему меню со словом «отмена», подогнать к ней стрелочку и кликнуть, отменив ко всем херам собачьим все, что натворил минувшей ночью, перекрутить пленку, — да, да, стереть запись на микрочипе, переформатировать диск, перемотать ту готовую стать убийцей маленькую чертову пленочку, находящуюся в доме, что стоит всего-то в миле отсюда; перемотать, а потом стереть запись на ней. А еще лучше вынуть ее к чертовой матери и спалить, растереть пепел в порошок и развеять где-нибудь над Внешней Монголией, черт бы ее побрал.
Я считывал одну за другой цифры с дисплея, сверял с телефоном на карточке Мерриэла. Они были идентичны. Теперь их уже не изменить. Я захлопнул крышку телефона.
Может, он и не догадается, кто звонил. Я, помнится, назвался Кеном, точно-точно, — но, может, ему и в голову не придет, что какой-то бухой Кен и парень, которого он однажды встретил во дворе Сомерсет-хауса… О, черт побери, о чем я только думал? Ведь я ж сам назвал себя Кеном-радиохулиганом или придумал еще какое-то другое прозвище, в равной степени глупое и словно указывающее на меня пальцем, ведь так было дело? Или не так?
Да и это ведь не имеет значения: я же, черт возьми, радиоведущий, я всегда гордился своим характерным, узнаваемым голосом. Даже если сам Мерриэл никогда не слышал ни одной моей передачи и до сих пор не обратил внимания на мое постоянное присутствие на различных теле- и радиоволнах в течение последних нескольких недель или никогда не слышал рекламы, для которой я наговаривал текст, кто-то из его окружения все равно мог меня опознать. А кроме того, на моем мобильнике нет антиопределителя номера, так что его автоответчик наверняка запомнил мой номер, ведь это теперь, похоже, делается по умолчанию. Хотя, может, и не запомнил: вдруг Мерриэл завел себе автоответчик сразу, как только они появились, и тогда у него может оказаться старая модель, которую он так и не удосужился заменить, и она не регистрирует номера входящих звонков?
Ну да, как же.
Даже если бы у него оказался мой номер, как бы он смог узнать, что он мой? Ведь своего номера я ему не давал, не мог же он… Ну да, конечно, такая шишка преступного мира и вдруг не знает, где можно выяснить, кому какой номер мобильника принадлежит. Конечно знает!
Эврика! Придумал! Он сказал, этот Мерриэл, что кое-чем мне обязан. Сказал, что я смогу позвонить ему и обратиться за помощью, если возникнет необходимость. Я стану звонить и звонить ему, пока он не ответит, или даже пойду прямо к нему домой и суну под дверь записку, и попрошу не прослушивать сообщения, записанные на автоответчик, скажу, что таким образом мы будем квиты. Попрошу его просто поверить мне на слово. Ну да, конечно, это не может не сработать. И О-Джей невиновен[128], и аль-Меграхи сидит за дело[129].
Немедленно позвонить! Прямо сейчас! Позвонить и выяснить, включен ли еще его долбаный автоответчик. Отчего подобная мысль сразу же не пришла мне в голову? Потому, что я все еще пьян, меня мучит похмелье, и я паникую из-за самой катастрофической идиотической ошибки за всю историю катастрофических идиотических ошибок.
Я протянул руку к трубке домашнего телефона. О черт, а вдруг ответит он! Вдруг скажет что-то типа: «А, Кеннет, это опять ты. Я только что прослушал твое недавнее сообщение. Оно меня заинтриговало. Я как раз послал нескольких моих коллег пригласить тебя ко мне немного поболтать…»
Ох, мать-перемать!
Набрать номер я сумел только с третьего захода, так тряслись мои руки.
Голос Селии в записи. Ее красивый, четкий, спокойный, безупречный голос. «Оставьте сообщение после звукового сигнала…» Затем серия гудков, означающих, что на пленке уже записаны сообщения; и среди них мое! Мое тоже там, грязное, пьяное, похабное послание, это оно перематывается как раз сейчас! Затем последовал звуковой сигнал. Я не решился оставить еще одно сообщение. Положил телефонную трубку. Итак, похоже, еще никго не прослушивал запись. Самое худшее пока еще не произошло. Если, конечно, Мерриэл не оказался хитрей, чем я о нем думаю, и только делает вид, что ничего не слышал, ничего не знает… Нет, это уже совсем паранойя, не будем умножать проблем, мне и нынешних за глаза и за уши.
Может, наврать ему что-нибудь, подкинув для убедительности крохи правды? Сказать, будто, увидев Селию в тот день на катке, я безумно влюбился в нее с первого взгляда и теперь эта страсть перешла в манию? И я нафантазировал, будто мы любовники, хожу за ней по пятам… Нет, нет, он тогда точно сделает со мной что-то ужасное и, скорей всего, пожелает убедиться, действительно ли между нами ничего не было, так что все равно прикажет меня пытать, чтобы докопаться до истины. А у меня нет никаких иллюзий относительно того, что сумею вытерпеть жестокую боль, — ни ради Селии, ни ради себя самого, ни ради кого-либо еще.
Вспотели ладони. Рот пересох настолько, что даже трудно глотать. Я встал и неверной походкой пошел на кухню выпить воды. Домашний телефон зазвонил на втором глотке, я поперхнулся, и вода веером разбрызгалась по ковролину, словно из пульверизатора.
— Слушаю?
— Кеннет? — Это звонила она. Наконец-то. По-прежнему живая, все еще не исходящая криком в агонии, все еще способная разговаривать. Теперь она могла говорить, — Что случилось?
Я ей рассказал. За всю свою жизнь, которая вскоре легко могла преждевременно оборваться, я не встречал больше никого, кто остался бы настолько спокоен перед лицом столь ужасного и неумолимого несчастья.
Она имела полное право заголосить, завизжать, наорать на меня, но она только задала пару разумных, сдержанных и относящихся к делу вопросов, чтобы уяснить для себя некоторые темные места в моем сбивчивом, то и дело переходящем в истерику повествовании. Затем я услышал ее вздох.
— Ясно, — сказала она, — Сейчас я в Шотландии, гощу у друзей неподалеку от Инвернесса. Джон лазает по пещерам в Средней Англии, в национальном парке Пик-Дистрикт. Он должен вернуться сегодня вечером или завтра утром.
— Сегодня вечером? О господи.
— Это зависит от погоды. Если пойдут чересчур сильные дожди, пещеры затопит и тогда там не очень-то полазаешь. Как он сказал, от этого и зависит, когда он вернется.
Я провел рукой по лицу.
— Можно ли прочитать записи на автоответчике с другого телефона?
— Нет. Джон специально выбрал такую модель, где это невозможно, чтобы никто со стороны не вычитал чего лишнего.
— Хорошо, хорошо, это хотя бы дает нам отсрочку, по крайней мере, до тех пор, пока он не вернулся домой — Я стоял, прикрыв глаза, и качал головой. — Ох, Сели, у меня просто нет слов сказать, как я сожалею. Я не знаю, просто не знаю, с чего начать, чтобы сказать тебе…
— Хватит, Кен. Нужно подумать. Итак… Bien [130]. Я скажу, что мне срочно нужно вернуться, и попрошу поскорей отвезти меня в аэропорт. Так что прилечу следующим же рейсом. Я могу оказаться дома раньше его и стереть запись на пленке.
— О, конечно, пожалуйста, да, да.
— Тогда пошла прощаться с хозяевами, — И я услышал, как она с шумом выдохнула. — Да, начинается веселенькая жизнь. Позвоню, как только получше выясню обстановку.
— Сели!
— Да?
— Я люблю тебя.
На этот раз я услыхал отчетливый вздох.
— Хорошо, — проговорила она. — Ладно. Скоро поговорим.
И телефон отключился.
Я отхлебнул воды, руки все еще тряслись. Невидящим взглядом посмотрел вверх. Все еще жив. Мы оба все еще живы. Пока — хорошо. Пока — никаких пыток, мучительной смерти. Она вернется. Она возвратится как раз вовремя, чтобы все уладить. Блистательная, невозмутимая, изобретательная Селия засучит рукава и сама вытрет пол, уничтожит следы, которые оставил у нее в доме страдающий поросячьим поносом идиот любовник. Благослови небо эту умную, сексуальную, великодушную, потрясающую и прямо-таки фантастическую женщину. Она имела полное право не захотеть со мной больше разговаривать, могла раз и навсегда вычеркнуть меня из своей жизни и до самого ее конца — надеюсь, весьма отдаленного — устраивать перед тем, как лечь спать, ритуальное предание анафеме тупого, мерзкого идиота, каковым я, вне всякого сомнения, и являюсь, — но ничего, лишь бы только она осталась в живых, чтобы делать это, лишь бы мы оба остались живы. Мы не должны пострадать от моей глупости. Я отпил еще воды и сказал себе, что настанет время, когда мне самому захочется над всем этим посмеяться.
Через сорок минут опять позвонила Селия и сказала, что аэропорт в Инвернессе закрыт на сутки по причине тумана.
— Тебе нужно бежать, — сказал я; во рту опять пересохло. — Это все, что мы в силах сделать. Беги. Скройся. Чем дальше, тем лучше. О господи, Сели…
— Нет-нет, — возразила она суховатым тоном. — Я выясню, когда следующий рейс на Лондон из Абердина, Эдинбурга или Глазго, а затем найму автомобиль, чтобы поспеть к ближайшему рейсу. Если смогу, закажу себе чартер, самолет или вертолет. Времени останется меньше, но все равно можно успеть. Но есть и другая возможность.
— Какая?
— Ты проникнешь в дом.
— Как? Ключи от него есть еще у кого-то? Кто-то сейчас в доме?
— Нет. Там никого не должно быть. У прислуги выходной.
— Тогда как же?
— В садике позади дома, в углублении искусственного камня лежит запасной ключ.
— Вот как?
Это показалось мне странным: слишком уж как-то дешево, что ли, и рискованно, для дома в таком фешенебельном районе.
— Да. Когда войдешь, нужно отключить сигнализацию.
— Хорошо-хорошо, сделаю.
— Код я тебе дам. Но есть проблема.
— Вот черт, какая еще?
— Как попасть в садик из проулка. Там высокая стена.
— И какой тогда прок?..
— В конце проулка есть гараж. Предполагается, что подъезжающий открывает дверь гаража пультом дистанционного управления из автомобиля, потом из гаража выходит в садик, а там берет запасной ключ. Еще есть обычная калитка, но и она заперта.
— Ага. Ладно, — Меня вдруг осенило, — Какой высоты стена?
— Три метра. Может, три с половиной.
— Колючая проволока? Или еще что-нибудь такое по верху?
— Ничего.
— Даже битого бутылочного стекла нет?
— Нет.
— Прекрасно. Думаю, я сумею попасть в садик. Наверное, проулок просматривается? Соседи…
— Вообще-то да. Но обычно туда никто не сует нос. Там дальше тупик, на него выходят задворки.
— Как мне его найти, этот искусственный камень?
— В саду есть фонари. Если считать от задней стены гаража, то тебе нужен третий фонарь на ограде. Камень с ключом внутри лежит прямо под этим фонарем, в двух камнях от стены. Когда ты его увидишь, ты сразу поймешь, что это он.
— Итак, ограда, задняя стена гаража, третий фонарь, два камня от стены, — Я потер рукой затылок, да уж, всей этой джеймсбондовщины мне в моем нынешнем состоянии как раз и не хватало, — Как насчет сигнализации? Сигнал поступает в охранную фирму?
— Да, и в местный полицейский участок тоже.
— В полицейский участок? Правда?
— Ты очень удивишься, Кеннет, если узнаешь, до чего теплые отношения связывают Джона с лондонской полицией.
— Вот уж удивлюсь так удивлюсь. А как насчет камер наружного наблюдения?
— Их нет. Во всяком случае, мне о них ничего не известно.
— Понятно.
— А вот тебе код сигнализации.
— Давай.
— Записываешь?
— Да, — Я взял карточку Мерриэла и перевернул чистой стороной вверх, — Диктуй! — Записав, я повторил комбинацию цифр вслух, — А где находится автоответчик?
— В кабинете Джона. Это на втором этаже. Ох!
— Что еще?
— Кабинет может оказаться заперт.
— Заперт? Но…
— Там еще и оружейная, а охотничьи принадлежности положено запирать.
— Оружейная?! Господи. Ну и что же мне делать, если кабинет и вправду заперт?
— У меня есть от него ключ, в моей спальне на третьем этаже. Джон об этом ничего не знает. Если дверь в кабинет заперта, тебе сперва придется зайти в спальню.
И отчего вы не поставили свой проклятый аппарат там, где устанавливают телефон с автоответчиком все нормальные люди, то есть рядом с входной дверью? — пронеслось у меня в голове. И опять же, спальня Селии. Я многие месяцы мечтал туда заглянуть, но не при таких же обстоятельствах.
— О’кей, где там лежит ключ?
— В ванной. В шкафчике над раковиной. В коробке с тампонами.
Умно, подумал я.
— Хорошо.
— Когда доберешься до автоответчика, нажми сперва кнопку «Функция», а потом «Стереть». Понятно?
— «функция» и «Стереть». Я бы лучше выдрал всю пленку к чертям собачьим или размагнитил ее большим магнитом, но и этого должно хватить. Может, проделаю это дважды.
— Две эти кнопки сделают то, что нужно.
— Ладно.
— Будь на связи.
— Буду.
— Пожалуйста, будь осторожен, Кеннет.
— Постараюсь. Желаю все-таки попасть на самолет. Удачи тебе.
— Спасибо. До свидания.
— Пока.
Я повесил трубку. Теперь меня уже не трясло. Я отпил немного воды. Во всяком случае, у нас теперь имеется план действий. По крайней мере, теперь мне есть чем заняться, вместо того чтобы просто сидеть и ждать, когда приедет Селия и все уладит. Господи, ну что я за человек! Конечно же, действовать надо мне. Ведь это я вовлек нас во все это безобразие, так кому теперь и расхлебывать, как не мне? Кому спасать нас обоих или хотя бы ее? Если бы мне удалось выручить из беды только одну Селию, это уже было бы хорошо, я хоть сумел бы загладить вину, как-то компенсировав собственную полную никчемность. Моя же собственная злосчастная задница уж точно не заслуживала, чтобы ее спасали; и зачем только ей выпало болтаться внизу спинного хребта, к верхней части которого привешен котелок с не вполне затвердевшей овсянкой вместо мозгов… Но ее, ее потрясающую задницу несомненно требовалось спасать во что бы то ни стало, даже ценой моей собственной.
Итак, подумаем. Старушку Ленди придется припарковать в проулке. Что, если соседи увидят, как я перелезаю через ограду? Они могут вызвать копов или хотя бы записать номер моей машины.
Нельзя ли раздобыть фальшивые номера? Задний без труда можно купить в любой лавке запчастей. Водители постоянно покупают их для прицепов, и никто ни разу еще не поинтересовался, соответствуют ли они номерам вашего автомобиля, но вот передний, белый, достать не так-то легко. Может, сделать самому на компьютере? Напечатать на парочке листов формата А4 цифры подходящего размера, а затем приклеить их поверх настоящих. Тот, кто посмотрит на них мельком, может и обмануться. Даже правильный шрифт подбирать необязательно, потому что теперь некоторые любят, чтобы у них цифры выглядели не так, как у всех, сам видел.
Или еще лучше: позвоню в мастерскую, где ремонтировали мою Ленди, и попрошу у них старые таблички с номерами. Там наверняка должно что-то найтись, возьму их на время, вот и все. В задней части ящика с носками у меня было заначено на черный день сотни три фунтов, да еще две с половиной можно снять в банкомате. Этого должно хватить, чтобы взять напрокат на какой-то часик комплект номеров, разве нет? Да неужто я при этом напорюсь на единственную, может, на весь Лондон мастерскую, где покачают головами на мою криминальную просьбу и тут же заявят в полицию? Наверняка нет.
С другой стороны, такой вариант связан с задержкой, потерей времени. Что, если Мерриэл решит вернуться домой пораньше? Тогда с мастерской связываться не стоит. Ктому же возникает лишний канал утечки информации. Вдруг автомеханики знакомы с теми, кто знает Мерриэла? Если мою Ленди заметят и фальшивые номера приведут к ним, то кто знает, что может случиться? Как они себя поведут, какие песни начнут петь, как выкручиваться?
Нет, риск слишком велик. А между тем я тут сижу, хлещу воду и теряю драгоценные минуты. Экий же ты молодец, Кеннет! Сейчас десять минут двенадцатого. Пора двигать.
Машин на улицах было относительно мало. Погода в это зимнее утро выдалась неплохая: высокие облака и неяркое, словно водянистое солнце. И ветрено. Почему, черт возьми, такому же ветру не подуть в гребаном Инвернессе? И не разогнать дождевые тучи в национальном, блин, парке Пик-Ди-стрикт? Я мог бы ехать быстрее, но решил не разгоняться больше тридцати — тридцати пяти миль в час. Не хватало еще, чтобы меня остановили за превышение скорости, особенно теперь, когда во мне оставалось все еще хрен знает сколько алкоголя.
На Эскот-сквер все словно притихло. Связки серебристых воздушных шариков, привязанные к ограждению, говорили о том, что в одном из особняков на другой стороне, напротив Мерриэлов, недавно праздновали какое-то событие. Может быть, двадцать пятую годовщину чего-то. Масса «ягуаров», «мерсов», «бумеров», «рейнджроверов» плюс по парочке «ролл-сов» и «бентли»; да еще несколько «Ауди А2» и пара малюсеньких «смартов». Мерриэлы жили в доме одиннадцать, в центре сплошного рада внушительных четырехэтажных (если не считать цокольного этажа) домов. В их доме никаких признаков жизни не наблюдалось.
Невдалеке виднелись частные сады, где росли высокие липы и буки. Я проехал на Экклстон-стрит, затем на Честер-сквер. На пару минут припарковался у знака «Только для местных жителей», переполз на заднее сиденье моей Ленди и натянул там спецовку. Практически совершенно новую, то есть ненадеванную. Купил ее тогда же, когда и Ленди, мечтая, что стану сам заниматься ее ремонтом. Размерчик, правда, был мне маловат: рукава рубашки и джинсы торчали из-под зеленого комбинезона на добрых два-три сантиметра. Отлично. Теперь у меня вид настоящего злоумышленника, и при том весьма глупый. На голову я надел бейсбольную кепочку с эмблемой премии «Sony Music Awards». Отстойный видок, но что делать? Ну и солнцезащитные очки из коробки со всякой всячиной между передними сиденьями.
Перчатки! Конечно же, мне нужны перчатки. Как же без них вторгаться в чужой дом, или как там это официально называется то, чем я собираюсь заняться? Мне вовсе не улыбалось оставить повсюду отпечатки пальцев. Перчатки… Где-то они у меня валялись. Я пошарил справа и слева от заднего сиденья, затем между ним и спинкой. Черт, да здесь, оказывается, можно спрятать целый набор инструментов… ага, вот они, мои перчатки. Нашел. Толстые, с нашлепками, в таких можно выдергивать с корнем кусты ежевики, или тянуть металлический трос от лебедки, или заниматься каким-то другим чертовым делом, подобающим настоящему мужчине, а отнюдь не производить тонкие, деликатные действия взломщика, но, дьявол раздери, придется и так справиться.
Я опять перебрался на переднее сиденье и вернулся обратно, проехал по Эскот-сквер и повернул к задворкам на южной ее стороне. Там теснились пристройки, очень дорогие, представлявшие самые разнообразные стили старинной архитектуры; лепились одно к другому разномастные окошки, большие и маленькие, балкончики, навесы, крылечки… И вокруг множество садовых затей: растения в висячих корзинах, деревца в больших кадках, вьющиеся лозы. О черт: семья, решившая выехать на пикник, загружает всякую всячину в свой «лендровер-дискавери». Молодая пара с тремя ребятишками. Так и снуют со своими коробками и складными стульями. Проклятье! Тоже мне, нашли время! Ведь уже поздно, почти полдень! Лучшая для пикника часть дня уже миновала, черт побери! Неужто эти несчастные уроды не могли пошевелить задницами и загрузить свое барахло сразу же после завтрака?
Мужчина посмотрел в мою сторону, когда заметил, что мой потрепанный внедорожник въехал на мощенную булыжником дорожку и покатил по ней. Внимательно присмотрелся. Похоже, явно не узнал приближающуюся старую развалюху и сидящего в ней подозрительного вида чудака в солнцезащитных очках. Если бы все это было картинкой из комикса, то в белом кружке рядом с его головой вы смогли бы прочесть его мысли: «Что-то я его здесь прежде не видел — он тут не живет. И автомобиль явно не из компании по сбыту электричества и газа».
Поравнявшись с его авто, я покрутил ручку, опуская стекло, и спросил с чудовищным акцентом:
— Прости, дружище. Это Эскот-Мьюз-Норт?
— He-а, — мотнул головой мужчина. — Не Норт, а Саут.
— Саут? — переспросил я, не сбавляя акцента, — Ясно. — И бросил взгляд на соседнее сиденье, словно там лежала карта, с которой я справлялся, — Верно, приятель, — проговорил я и опять отвернулся.
Припарковавшись на углу Экклстон-стрит и Итон-сквер, я сделал вид, что изучаю генеральный план Лондона. Спустя десять долгих минут его авто наконец нырнуло в поток транспорта и устремилось в сторону Темзы. Я вернулся на Эскот-Мьюз-Саут, проехал в конец проулка, где ничего не было, кроме гаражей и высоких каменных оград частных садов. Я позаботился заранее отсчитать одиннадцатый дом, однако, как оказалось, зря беспокоился: номер красовался на сверкающей новой краской садовой калитке, выходящей в проулок рядом со столь же свежепокрашенными воротами гаража.
В уме я уже все прорепетировал множество раз. В данном случае если уж делать, то делать быстро. Не обращать внимания ни на окна домов по ту сторону проулка, ни на окна соседних домов. Я вырубил двигатель, вылез из машины, потом запер дверцу и забрался на крышу, как по ступенькам, по переднему бамперу и капоту — алюминиевый лист прогнулся под ногами, и у меня еще достало мыслительной энергии, чтобы об этом слегка пожалеть, — затем вспрыгнул на закругленный гребень каменной ограды.
Японский сад камней. Круглые сухие «озерца» разровненного граблями гравия, над поверхностью которых, затянутой застывшей серой рябью, выступают островками большие валуны. Маленькие, аккуратно постриженные кусты и кустики, еще один застывший «пруд» с еще одним вросшим в него валуном. Беседка — дощатый настил под навесом. Во всем чувствовалась спокойная упорядоченность, подсказавшая, что это скорей сад Селии, чем ее мужа. Я посмотрел вниз. Мне предстояло спрыгнуть, приземлившись на гравий; высота уж никак не меньше трех с половиной метров. Я свесил вниз одну ногу, затем другую и постарался опуститься как можно ниже. В детстве, в Шотландии, у нас существовала такая игра, название которой я знал только по-шотландски, понятия не имею, как она называлась бы здесь. На гладком закругленном гребне стены мне совершенно не за что было ухватиться, перчатки в конце концов заскользили по камню, сила тяжести взяла верх, и я плюхнулся на гравий. Высоковато, черт. Упав, я покатился, ушибся, но ничего не сломал. Посмотрел на оставшуюся вмятину и подумал, что не мешало бы поработать граблями. Окинув взглядом стену, понял, что выбраться отсюда будет непросто. Размышляя об этом, я потихоньку разравнивал гравий на тот случай, если потом забуду. Вышло не очень, но могло сойти за результат вторжения какого-нибудь соседского кота. Я попытался открыть калитку, но понял, что с таким замком ее, похоже, не открыть без ключа даже изнутри.
Мой телефон зазвонил, когда я шел по дорожке к камню с хранящимся в нем ключом. По бокам комбинезона имелись прорези, так что можно было спокойно сунуть руку в карман того, что надето под ним. Сквозь одну из них я извлек свою «моторолу». Звонила Селия.
— Нахожусь в саду за домом, — сообщил я ей.