Не знаю, сколько лежала, всхлипывая. Слезы продолжали течь, пока, наконец, глаза не потяжелели, и я больше не смогла держать их открытыми. Но я просто задремала, потому что через какое-то время чувствую, что кровать прогибается под чьим-то весом, и просыпаюсь, дергаясь, не уверенная, где нахожусь.
Выпрямившись, пытаюсь понять, где я, затем слышу насыщенный и хриплый голос и вспоминаю.
— Ложись, Пенелопа. Я не хотел тебя будить.
— Что происходит? — спрашиваю, растирая ладонями лоб, потому что голова нещадно болит. Когда глаза привыкают к темноте, вижу, что Гевин сидит рядом.
— Вечеринка закончилась. Все разошлись.
— Черт, — выпаливаю, вставая на колени и ползая по кровати. — Мне нужно идти. Не могу поверить, что уснула. Извини.
Он обхватывает теплой ладонью мою лодыжку, потянув по кровати к себе, и говорит твердо:
— Ложись.
— Н-но... я не могу! — заикаюсь. — Гевин, вечеринка окончена. Мне нужно домой. Я не могу остаться.
Он встает с кровати, лицом ко мне.
— Ты можешь и останешься, — снова тянет меня за лодыжку, и я оказываюсь на спине. Гевин нависает надо мной, и я замечаю, что его рубашка расстегнута... до самого конца. Не могу разглядеть очертания груди и пресса, но вижу достаточно выпуклостей, чтобы понять, что его тело идеально. Я немедленно возбуждаюсь.
— Гевин... — снова пытаюсь уйти, но попытка слабая, учитывая направление моих мыслей.
Он располагает руки на матрасе, по обе стороны от моей головы, и мне, наконец-то, удается увидеть глубину его темных глаз.
— Ты являешься ко мне домой, явно чем-то расстроенная, на твоих щеках разводы от слезы. Лжешь мне о проблеме, затем тебе требуется всего пятнадцать минут от вечеринки, чтобы сорваться, — его лицо оказывается ближе, отчего я ощущаю теплое дыхание на своем. Он пахнет божественно, как виски с листочками мяты.
— Я уже обсуждал это с Пейдж, — продолжает, и новость, что он болтал с моей лучшей подругой шокирует. — И она согласилась, что для тебя будет лучше остаться у меня на ночь, я убедил ее, что ты получишь отдых, в котором нуждаешься. Я дал ей свое слово, Пенелопа, а я никогда не бросаю их на ветер. Поэтому перестань сопротивляться. Это бессмысленно.
Гевин встает в полный рост и стягивает рубашку по широким плечам, прежде чем бросить ее на пол. Я не ожидала подобного от него, учитывая, что стоимость всей одежды на нем сейчас, скорее всего, размером с месячную ренту, которую мы с Пейдж платим.
К моему ужасу, в тишине раздается звук расстегнутой пряжки ремня, и я делаю резкий вдох, когда Гевин стаскивает брюки по ногам, оставаясь в одних цветных боксерах.
Боже, у него и, правда, великолепное тело, а самый аппетитный вид — контур его члена, выделяющийся через ткань хлопка. Только от этого вида у меня во рту пересыхает, а в трусиках совсем наоборот. Должно быть, незаконно для мужчины так хорошо выглядеть. Как женщина вообще должна отказать?
Ощущение прикосновения к моему бедру отвлекает от лицезрения тела Гевина, и я чувствую, как он проводит кончиками пальцев по материалу моей юбки, пока его рука не оказывается между моей спиной и матрасом. Он берет за язычок молнии, дергает его вниз, и я не успеваю и глазом моргнуть, как на мне нет юбки.
— Гевин! — кричу, пытаясь отстраниться, но, как он и сказал ранее, это бесполезно. Он уже берется за низ моей рубашки, расстегивая пуговицы и снимая ее, в итоге я остаюсь только в трусиках и лифчике. — Какого черта ты творишь?
— Делаю так, чтоб тебе было комфортнее, — отвечает он небрежно, снова хватая меня за лодыжку и потянув по кровати. Срывает покрывало, устраивает меня по центру матраса, а сам ложится позади и набрасывает на нас одеяло, а затем обнимает, прижимаясь грудью к моей спине.
— Эм… — я пытаюсь понять, что, черт побери, происходит, когда Гевин с нежностью кладет руку мне на живот. Все это очень странно.
Пару минут никто из нас не произносит ни слова, дыхание Гевина становится глубже, и мне кажется, что он уснул. Затем…
— Расскажи, что произошло? — это не вопрос, это приказ, но в его голосе нет резкости, только нежность.
Я делаю глубокий вдох.
— Это глупо. На самом деле я не хочу об этом говорить. Мне будет стыдно, когда ты в итоге поймешь, что я повела себя как ребенок.
— Это не просьба, мисс Прескотт, — ах, мы снова перешли к мисс Прескотт. — Теперь расскажи, что тебя так расстроило?
Ни за что на свете я не расскажу ему о разговоре, который был у меня с отцом ранее. Когда дело касается родителей, я становлюсь очень опекающей, и сама мысль обсуждать их проблемы и мое беспокойство, кажется предательством. Тем более, эта та часть моей жизни, которую я хочу сохранить втайне. Гевину нет места в ней. Но я знаю, что он не сдастся. Поэтому решаю рассказать часть правды, зная, что он все равно поймет ложь.
— Сегодня я была на прослушивании, — призналась тихим голосом.
— На каком прослушивании?
Со вздохом, посвящаю его в историю.
— Один из твоих друзей обсуждал его перед ужином. Я была на этом прослушивании сегодня… и на каждом, с тех пор как переехала сюда три года назад, — темнота и то, что я не могу видеть лицо Гевина, делает рассказ проще. — Было обидно слышать, что эти девушки получили свое место, даже толком не стараясь. Я хочу сказать, уверена, они талантливы… — я сразу даю заднюю, понимая, что оскорбила его друзей. — Ведь талант нужен? Просто я чувствую себя... — затихаю, потерявшись в своей печали.
— Как ты чувствуешь себя из-за этого? — спрашивает он с добротой в голосе, когда я не продолжаю.
Чувствую подступающие слезы и покалывание в носу.
— Как будто недостаточно хороша. Я так сильно стараюсь, так отчаянно хочу этого… хочу заниматься только этим. Просто всегда есть кто-то лучше.
Я больше не чувствую тепло тела Гевина, потому что он перекатывает меня на спину и нависает надо мной; на его лице маска ярости.
— Разве ты еще не поняла, Пенелопа? В этом городе неважно, хороша ты или нет, талант не играет никакой роли. Тебя пережуют и выплюнут без задней мысли. Я уверен, что в твоем мизинце таланта больше, чем в обеих женщинах с сегодняшнего вечера. Но в Вегасе талант не значит ничего. Многое значат связи, и они обе очень долго играют в эту игру.
— Но я не могу играть в игры! — кричу, и еще больше слез стекает по лицу. — Я живу этим три гребаных года, Гевин. У меня нет связей, нет человека, чье имя ассоциировалось бы с властью. Чем больше я хожу на прослушивания, тем сильнее ловлю себя на мысли, что с каждым днем теряю частичку себя. Я больше так не могу!
— Это не правда, — говорит он резко. — У тебя есть связи.
— Да? — хмурюсь, отпуская всю боль, что сидит в моей груди весь день. — И кто это, черт побери? А? Один из придурков из номера для хайроллеров, который ожидает, что я отсосу ему за то, что он замолвит за меня словечко?
Я так увлеклась своим заявлением, что даже не замечаю, как с каждым моим словом мрачнеет лицо Гевина.
— Я, — наконец, говорит он сквозь стиснутые зубы. — Я — твои гребаные связи, слышишь меня? Никто больше. И если я узнаю, что кто-то из этих ублюдков предложил тебя подобное, то, клянусь...
Не знаю, что вело меня в этот момент, может эмоции, которые я сдерживала весь день, может, временное помутнение рассудка, или просто облегчение от того, что кто-то готов прикрыть мою спину. Но не важно, в чем причина, мой мозг отключился, и я поднимаю голову с подушки и целую парня. Не позволяю себе думать. Просто чувствую, разрешая себе остаться в моменте, пока язык Гевина дразнит мой с нежностью, о которой я и не подозревала.
Ожидала, что он будет требовать, доминировать.
Я не могу сдержать стон от нахлынувших ощущений. Мы кусаем и сосем губы друг друга, как будто не в состоянии насытиться. Затем Гевин просовывает свою сильную ногу между моих, и я счастлива раздвинуть свои шире. Стискиваю колени, когда он прижимается членом к мокрому месту на моих трусиках.
— Бл*дь, — говорит он, покрывая поцелуями мои шею и ключицу. — Я уже чувствую твое возбуждение.
Как будто читая мои мысли, Гевин отодвигает пальцами чашечку моего лифчика, затем сдергивая вниз, пока трется своим членом о мои трусики, отчего я извиваюсь и возбуждаюсь еще сильнее.
Но этого недостаточно.
Мне нужно больше.
И прямо сейчас.
— Гевин, — хнычу, запуская пальцы в его волосы, и отрываю его голову от своих сосков. — Пожалуйста.
— О чем ты просишь, Пенелопа? — и снова мы вернулись к именам. — Скажи, чего ты хочешь.
— Трахни меня, — стону, приподнимая бедра, навстречу к его. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня.
— Хочешь, чтобы я проскользнул через твои мокрые складочки? — он продолжает дразнить, сводя с ума. — Скажи, что хочешь мой твердый член внутри себя, и я дам тебе то, чего ты хочешь.
— Я хочу этого, — я задыхаюсь. — Хочу твой твердый член в себе, Гевин. Пожалуйста.
Вес его тела исчезает, быстро сменяя холодным воздухом, и я хнычу из-за ощущения потери. Слышу, как Гевин открывает ящик тумбочки и шарится в ней. Секунду спустя, он возвращается, снова нависая надо мной, с зажатым между зубами пакетиком из фольги. Мой взгляд прикован к эрекции, выпирающей из его трусов, пока он не приказывает хрипло:
— Позаботься о нем, Пенелопа.
Не споря, я вытягиваю руку и стягиваю пальцами материал трусов, освобождая его член. Ахаю при виде его: длинный, массивный и с капелькой предэякулята на головке.
Без задней мысли приподнимаюсь и, обхватывая пальцами член, слизываю капельку, внезапно желая большего. Открываю рот, чтобы принять член Гевина, когда он отстраняется.
— Несмотря на то, что я умираю от желания ощутить твои губы на моем члене, мне нужно оказаться внутри тебя, детка. Прямо сейчас.
Комбинация страсти в выражении его лица и в голосе вызывает волну мурашек по моему телу, пока он быстро раскатывает презерватив по члену. Сразу же после этого Гевин толкает меня на кровать, располагает член у моего влагалища и входит. Наполняя меня, растягивая одним резким толчком.
— Гевин, — кричу я, запрокидывая голову, пока он стонет мое имя. Я крепко зажмуриваюсь, пока он скользит из меня и назад в медленном темпе.
Его толчки медленные, почти нежные, пальцы запутываются в моих волосах, чтобы потянуть мою голову.
— Открой, — приказывает хрипло.
Я открываю глаза по его команде и то, что вижу в его взгляде, поражает меня. Решительность, голод сплетаются вместе.
— Смотри на меня. Не отводи взгляд.
Я киваю, и он ускоряет темп, затем обхватывает мои колени сзади, прижимая ноги ближе к груди, отчего я стону имя Гевина. Благодаря новому углу проникновения, его головка касается волшебной точки внутри меня.
— О, боже, — стону, когда что-то в моем животе начинает стягиваться. Я никогда не кончала от секса прежде, мне всегда нужна была дополнительная стимуляция, но Гевин прекрасно справляется и без этого. — Я близко, Гевин. Не останавливайся.
— Бл*дь, —ругается он; испарина покрывает его лоб. — Я ощущаю, как ты сжимаешь меня, детка. Не отводи взгляда. Когда ты будешь кончать, я хочу, чтобы ты смотрела прямо на меня. Я хочу, чтоб ты знала, кто доставляет тебе удовольствие.
И после этого я взрываюсь в оргазме. Кончаю жестко и долго, почти теряя сознание.
— Черт побери! — кричит Гевин, ускоряя темп толчком на пути к своему освобождению. Мы смотрим друг другу в глаза все это время, пока он кончает в меня до последней капли. Наше дыхание смешивается, никто не в состоянии первым разрушить контакт. Никакие слова не нужны, когда Гевин опускает голову и оставляет нежный поцелуй на моих губах.
Затем выскальзывает из меня, слезает с кровати, и направляется в ванную, чтобы избавиться от презерватива. Я раздумываю убежать, но зная, что это бесполезно, так как он поймает меня быстрее, чем я доберусь до двери. Слышу звук слива в унитазе, затем абсолютно голый Гевин возвращается в спальню и залезает обратно на кровать, прижимая мою спину к своей груди. Ни за что не смогу уснуть. В моем разуме крутится только одна мысль.
Вот что, черт побери, я себя только что втянула?
Глава 17.
Гевин
Раздражающее бибиканье пробуждает меня от глубокого сна, за который должен благодарить Пенелопу. В последнее время я был в напряженном состоянии из-за того, что не мог выбросить девушку из головы, но вчера, когда засыпал, держа ее в объятиях, расслабился впервые за долгое время.
Так и не открыв глаза до конца, выключаю будильник на телефоне и поворачиваюсь, чтобы снова обнять Пенелопу. Несмотря на отсутствие способности мыслить здраво из-за утренней комы, в которой нахожусь, я не против утреннего секса, а может, даже секса в душе.
Пошарив рукой по второй половине кровати, пытаюсь нащупать девушку, но ее нет.
Какого хрена?
Открываю глаза, рукой защищаясь от яркого солнечного света, просачивающегося через окно, и замечаю, что вторая половина кровати полностью пуста.
Сажусь и потираю глаза ладонью, а затем оглядываю комнату и вижу, что женская одежда больше не разбросана по полу.
Я помню, что срывал с Пенелопы ее вещи, бросая их на пол, даже не думая о том, чтобы аккуратно сложить. Так что отсутствие одежды может говорить только об одном...
Свесив ноги с кровати, встаю и направляюсь в ванную. Погружаясь в обычную утреннюю рутину, пытаюсь убедить себя, что Пенелопа на кухне, может быть, готовит завтрак. Она не могла бросить меня после прошлой ночи. Она не сбежала...
Умывшись, смотрю в зеркало, пока мою руки и изучаю свое потрепанное отражение. Волосы выглядят так, будто женщина запускала в них пальцы всю ночь, а темные круги под глазами, которые обычно у меня с утра, заменены кругами удовлетворенного мужчины.
Но мне кажется, что это ненадолго. Не знаю, исчезнет ли когда-нибудь моя тяга к Пенелопе.
Натянув шорты, заглядываю еще раз в комнату убедиться, не пропустил ли где-нибудь деталь одежды, которая принадлежит брюнетке, вчера взорвавшей мой мир.
Ничего.
С затаенным страхом, иду по коридору и по холодному деревянному полу в зону гостиной.
К глубокому разочарованию, попадая в открытое пространство, я не вижу признаков Пенелопы. Только передняя дверь открыта, а комната не выглядит так, будто кто-то проводил в ней время с прошлого вечера.
— Бл*дь, — бормочу себе под нос, снова потирая глаза.
И у меня нет ее номера, чтобы позвонить и спросить, какого хрена она незаметно ушла.
Это не должно меня беспокоить. Я не должен переживать из-за ее ухода. Черт, обычно по утрам сам выталкиваю женщин за порог, или моя горничная выгоняет их во время ежедневной уборки. Я должен быть счастлив, чертовски благодарен за то, что не было неловкого утра и разговоров о том, какая прекрасная ночь у нас была.
Бл*дь, это не просто прекрасная ночь. Это лучший секс в моей жизни.
Я бы с удовольствием трахнул ее три раза подряд, если бы не отключился. Трахал бы ее, пока она не забыла все, кроме моего имени.
— Черт.
Заходя на кухню, наливаю себе кофе и иду к окнам в гостиной. Почесывая грудь, отпиваю кофе и наблюдаю за тихим городом перед собой и людьми, бредущими по улицам в такую рань.
На расстоянии слышу, как мой телефон звонит в спальне. По какой-то отчаянной причине думаю, что это Пенелопа, поэтому несусь к нему, спотыкаясь о коврик в гостиной и ударившись пальцем ноги о журнальный столик.
— Бл*дь, бл*дь, бл*дь, — ругаюсь, хромая остальную часть расстояния, и по пути пытаясь не расплескать остатки кофе.
Даже не смотрю на имя входящего абонента, когда отвечаю:
— Алло? — говорю в панике. — Это ты? Пенелопа?
— Если это так, то у меня довольно грубый голос, тебе так не кажется?
Черт, это Скотт. Спасибо, бл*дь, что не Грэхем. Он бы никогда не спустил мне то, как я ответил на звонок.
— Ох, привет, как дела? — говорю небрежно.
— Я позвонил узнать, не оставил ли свой бумажник у тебя прошлым вечером, но теперь мне интересно услышать, почему ты решил, что тебе звонит Пенелопа?
— Где ты оставил бумажник? — спрашиваю, игнорируя намерение Скотта влезть в мое личное пространство.
— Как насчет того, что ты расскажешь, чем закончился вчерашний вечер, а я скажу, где, как я думаю, остался мой бумажник?
Я ставлю кружку на столик и ложусь на кровать.
— Это сделка? Ты же понимаешь, что я могу забить на твой бумажник?
— Я дам тебе двадцать долларов за...
Массирую лоб.
— Твоя любовная жизнь настолько жалкая, что ты готов заплатить двадцать баксов, чтобы услышать о моем вечере?
— Романтические комедии, которые я смотрю, больше не вставляют, — шутит он. — Да ладно тебе, мужик, просто расскажи, что случилось с Пенелопой? Она, по крайней мере, в порядке?
— Хотел бы знать, — отвечаю честно. — Она улизнула утром, прежде чем я смог убедиться.
— Нееееееееееет, — если бы у мужика не было огромных бицепсов почти как у Дуэйна Джонсона, я бы решил, что он женщина.
— Куда делись твои яйца? Ты оставил их в раздевалке спортзала?
Какое-то время на другом конце провода тишина, прежде чем он отвечает:
— Ты знал, на что подписался, когда попросил меня быть твоим другом.
— Почему ты говоришь так, будто я делал тебе предложение чертовым браслетом дружбы?
— Это были часы, и я принял их со слезами счастья, — лжет Скотт саркастично. — Теперь серьезно, ты трахнул ее прошлой ночью?
Почему из уст Скотта это звучит так мерзко? Обычно такая формулировка вопроса не задела бы, если бы разговор шел о другой женщине. Но по отношению к Пенелопе это казалось грубым. Пенелопа не просто девушка для траха.
— Да, и прошлой ночью у нас был секс.
— И?..
Ублюдок настойчивый. Зная, что он не отстанет, решаю заставить его что-нибудь пообещать мне, прежде чем продолжу.
— Если расскажу тебе, ты поклянешься на своих яйцах, что не ляпнешь Грэхему? Не хочу, чтобы придурок подкалывал меня, особенно после того, как вчера я нанял Пейдж, чтобы насолить ему.
— Обещаю, — отвечает Скотт со слишком большим рвением.
Вздохнув, я рассказываю ему о неудачах Пенелопы на прослушиваниях, о которых я и понятия не имел. Догадывался, что она приехала в Лас-Вегас по какой-то важной причине, работая от зарплаты до зарплаты, но никогда бы не догадался о ее стремлениях. Хотя после ее гибкости вчерашней ночью, я мог бы сложить два и два.
— Черт, должно быть это изводит ее.
— Да, — отвечаю и снова тревожусь за нее. — И когда я сказал, что помогу ей с помощью своих связей, она меня поцеловала. Наша игра в кошки мышки заключалась в том, что я преследовал ее, поэтому, когда она поцеловала первой, это застало меня врасплох.
— Звучит волшебно, — приходит Скотт в наигранный восторг.
— Пошел ты.
Мы оба смеемся.
— Что дальше? Ты погрузился в дырочку ее пончика?
— Что с тобой не так? Никто так не говорит, но да, это случилось. И, бл*дь, Скотт, мне правда показалось, что мой член может взорваться от того, как кончал, и затем я вырубился, как какой-то недоумок.
— Серьезно? Ты не пошел на второй раунд?
— Я как будто превратился в гребаного нарколептика. Просто отключился. Проснулся только утром по будильнику.
— Черт.
— Уж мне ли не знать, — сажусь на кровати и упираю локти в колени, прижимая телефон к уху. — Такое чувство, будто она меня чем-то накачала прошлой ночью. В последнее время я был неспокойным, и все изменилось, когда, наконец, смог обнимать ее. Так было, пока я не проснулся утром и обнаружил, что Пенелопа ушла, не оставив даже сраной записки. Сейчас я снова раздражен.
— Ну и ну, Гевин Сент. Не думал, что ты способен чувствовать, как мы, обычные люди.
Я ворчу:
— Вот почему я не хотел тебе ничего рассказывать, — иду в ванную и включаю душ. — Худшая часть в том, что у меня нет ее номера, поэтому даже не могу позвонить ей, если захочу.
Скотт замолкает, и мне почти слышно, как крутятся шестеренки у него в голове.
— Слушай, ты случайно не знаешь, где она живет?
Как будто бы облака расползаются, и солнце светит прямо на меня, надежда почти освещает меня.
— Знаю.
— Ты можешь принести ей маффины. Завтрак, который она, должно быть, пропустила. Снова возьми инициативу в свои руки.
Впервые за все время дружбы со Скоттом, я рад, что поговорил с ним о женщине и чувствах.
— На самом деле это очень хорошая идея.
— Знаю, — отвечает с гордостью.
— Спасибо, мужик. Мне нужно принять душ, поговорим позже.
— Подожди, — кричит Скотт в трубку, прежде чем я успеваю ее положить. — Мой бумажник. Я оставил его у тебя?
Я видел его бумажник ранее, когда споткнулся об журнальный столик, поэтому сообщаю, что он у меня.
— Да. У тебя есть ключ. Бумажник на журнальном столике.
— Спасибо, дружище.
Закатив глаза, кладу трубку и начинаю обдумывать, что надену. Пришло время повысить градус.
***
Мне не нравится место, где живет Пенелопа. Совсем, бл*дь, не нравится. Нет никакой безопасности, и любой незнакомец может войти в здание. Стены невероятно тонкие, и пока я иду по жилому комплексу, слышу, как соседи ругаются, кто-то кого-то трахает, плачет ребенок. Это место не для Пенелопы... и не для Пейдж.
На краткое мгновение меня посещает мысль, что сказал бы Грэхем, узнав, что Пейдж живет в таком месте. Озаботило бы это его? Предложил бы он ей другое место для жилья? Черт, я бы с удовольствием утащил бы их в «Парагон», чтобы больше не возвращаться сюда. Если откуда ни возьмись выскочит таракан и начнет грызть мой сосок, я не буду удивлен.
Ох, посмотрите, крыса ест таракана. Фантастично, бл*дь.
Держа в руках коробку со свежеиспеченными маффинами и кофе, я стучу в их входную дверь.
Из-за тонких и дешевых стен, я могу слышать разговор Пенелопы и Пейдж за ними.
— Кто это может быть?
— Не знаю. Возьми бритву на случай, если жуткий Дейв снова ищет бритвенные лезвия.
Да, мне, бл*дь, совсем не нравится, что она здесь живет.
— Еще слишком рано для жуткого Дейва. Я посмотрю в дверной глазок, — голос Пейдж становится более отчетливым, когда она приближается к двери. — О, боже мой, Нелл, это Гевин.
— Что? — в голосе Пенелопы паника. Я сохраняю серьезное выражение лица, на случай, если они все еще смотрят на меня через дверной глазок. — Что он здесь делает? Не открывай. Если мы сделаем вид, что нас нет дома, он может уйти.
— Но, кажется, он принес еду. Я больше не хочу есть лапшу на завтрак.
— Не пускай его, — чеканит Пенелопа. — Не после вчерашней ночи.
— Пенелопа, коробка розовая. А это означает выпечку.
— Пейдж, клянусь, если ты откроешь дверь, я больше не буду с тобой общаться.
Прочищая горло, я встреваю в их спор:
— Знаете, дамы, ваши стены не обеспечивают приватность разговора. Предлагаю вам просто открыть дверь, прежде чем вы смутите себя еще больше.
— О, боже мой! Он может услышать нас, — шипит Пейдж.
Звучит так, будто Пенелопа стонет.
— Пейдж, я принес свежеиспеченные маффины, они еще теплые...
Дверь открывается, и я вижу Пейдж с хвостиком на боку, одетую в безразмерную футболку и шорты. Ее взгляд прикован к кофе и маффинам в моих руках.
— Заходи. Позволь мне забрать это из твоих рук.
— Спасибо, — смеюсь, когда Пейдж вырывает завтрак из моих рук и ставит его на журнальный столик, а затем садится на корточки перед ним и разворачивает все без разрешения. Прежде чем я могу поздороваться с Пенелопой, Пейдж засовывает черничный маффин в рот, и на ее лице появляется выражение удовольствия.
Переводя внимание с Пейдж на Пенелопу, я вижу, что девушка одета в мою рубашку с прошлой ночи, и смотрит на меня в шоке.
Охренеть, она отлично выглядит в моей одежде.
— Доброе утро, мисс Прескотт! Хорошая ночка?
Она закатывает глаза на мою формальность.
— Ну, прям вылитый джентльмен, — отвечает саркастично, избегая зрительного контакта со мной.
— Я бы сказала не так, — говорит Пейдж с набитым маффином ртом и с усмешкой.
Злясь, Пенелопа говорит:
— Пейдж, разве тебе не нужно кое-где быть?
Уставившись на маффин, Пейдж отвечает:
— Да, мне нужно быть в маленькой белой часовне и сказать «согласна». Я хочу выйти замуж за этот кусок теста.
Закрыв входную дверь, я иду к Пенелопе, осматривая их маленькую квартирку, заполненную старой изношенной мебелью. Разница наших уровней жизни разительная, с нотками драматизма.
Пенелопа садится на краешек дивана, а я впериваю в нее взгляд.
— Итак, Пейдж, ты что-то хочешь мне рассказать?
Пенелопа встревает, прежде чем Пейдж может ответить.
— Ей нечего говорить, — помахав рукой перед своим лицом, продолжает. — Черт, Пейдж, это от тебя? Думаю, тебе нужно в душ. Ты воняешь.
Отойдя немного в сторону, Пейдж нюхает себя под мышкой.
— Я ничего не чувствую.
— Трудно почувствовать на себя запах сучки-предателя, — фыркает Пенелопа. — Лучше иди и помойся.
Оскорбленная, Пейдж поднимается на ноги с маффином и кофе в руках.
— Ты очень грубая, — она уходит к себе в спальню, крикнув через плечо: — Гевин, с тобой у нее был лучший секс в жизни. Она сказала, что ты почти сломал ее клитор.
— Пейдж! — кричит Пенелопа возмущенно. — Черт! Я больше ничего тебе не расскажу!
Пейдж хлопает дверью, как только Пенелопа произносит последние слова.
— Черт, — бормочет она себе под нос, играя с рукавом моей рубашки.
Сажусь на диван рядом с ней, как можно ближе, чтобы она не могла убежать на это раз.
— Самый лучший в твоей жизни? — поигрываю я бровями.
— Она забыла часть про «для мужчины с таким маленьким членом», — спорит Пенелопа.
Наклонившись вперед, касаюсь большим пальцем ее нижней губы и говорю вкрадчиво.
— Глупышка, ты чертовски хорошо понимаешь, что это не правда, и знаешь, как я это понял? По тому, как широко был открыт твой ротик, когда ты в первый раз увидела мой член, как в твоих глазах заплясали бесята, и как ты закричала, когда я вошел в тебя. Не говоря о том, как мой длинный мощный член входил в тебя толчками и достиг того местечка, чего я верен, не сделал ни один другой мужчина.
Ее дыхание тяжелое, взгляд стеклянный, пока мои пальцы гладят ее шею.
— Ты помнишь это? — спрашиваю. — Вспоминаешь, как хорошо было, когда я наполнял тебя, задевал твои чувствительные окончания? Сначала медленно, затем быстро, пока ты не переставала пульсировать? Ты помнишь это?
— Нет, — отвечает, едва шепча.
— Лгунья, — я наклоняюсь к ней еще немного, моя рука на ее ноге, поднимается выше по обнаженному бедру. — Ты думаешь о том, как мой язык ласкал твой сосок, как мое тело возвышалось над твоим, как мое имя соскальзывало с кончиками твоего языка, когда ты кончала. Ты не можешь перестать думать об этом, вот почему ты покраснела и возбудилась сейчас.
— Я не возбуждена, — лжет Пенелопа. Это очевидно. Ложь написана у нее на лице.
— Докажи.
— В этом нет надобности, — она скрещивает руки на груди в защитном жесте.
Я всегда прав, и ни за что она не обыграет меня на моем же поле. Время поднять ставки.
Опускаясь на колени, располагаюсь между ее бедер, раздвигая ноги, и с губ Пенелопы слетает «ах». Я приподнимаю ее ноги, чтобы они оказались по обе стороны моей груди. Она без трусиков, и я могу видеть ее нежную плоть, и по тому, как она блестит от возбуждения, я понимаю, что прав.
— Чертова лгунья, — говорю, прежде чем мой рот захватывает ее сосредоточие наслаждения.
Я жду, что она начнет бороться со мной, закричит, чтобы оставил ее в покое, но вместо этого Пенелопа падает на спинку дивана, и все ее тело расслабляется, кроме комочка нервов под моим языком.
Устраиваясь поудобнее, держу ее ноги и продолжаю доставлять удовольствие, не заботясь о том, что Пейдж прямо через стенку, которая по толщине напоминает бумагу.
Я провожу кончиком языка вдоль ее клитора, едва касаясь, сводя Пенелопу с ума, отчего она начинает ерзать. Вот тогда я погружаю язык немного глубже, но все еще только кончик. Мягкий долгий стон срывается с губ Пенелопы, воодушевляя меня продолжать.
Я отстраняюсь и говорю ей хрипло:
— Держи ноги на месте, — как по команде, она хватает руками ноги, освобождая мои руки.
Я использую два пальца левой руки, раздвигая ее половые губы для получения лучшего доступа, чтобы мой язык мог по-настоящему доставить удовольствие Пенелопе.
Два пальца второй руки скользят в ее жар, и я немного сгибаю их, чтобы надавить в нужном месте.
— О боже, о боже, — стонет Пенелопа, ее глаза закрыты, голова трясется, а испарина покрывает кожу.
Скользя пальцами внутрь и наружу, я наклоняю голову и облизываю Пенелопу языком. Повторяю действие снова и снова, подводя ее к краю, и как только она готова кончить, отстраняюсь, оставляя ее задыхающейся и стонущей.
— Пожалуйста, — она практически кричит, слезы скапливаются в уголках ее глаз. — Мне нужно кончить. Пожалуйста, Гевин, перестань меня дразнить.
Я ее не слушаю.
Просто дразню еще три раза.
Щелкаю языком, снова щелкаю, еще раз, затем облизываю.
Снова и снова, затем отстраняюсь, когда она готова закричать во всю силу легких.
Я чувствую, как пульсирует ее клитор у меня на языке, и ее возбуждение покрывает мой рот.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю, шепча у ее лона.
— Я хочу кончить. Пожалуйста, Гевин.