Близится 22 января 1916 года; по принятому в России календарю это девятый день нового года. Как и каждый год, в этот день нужно почтить память жертв кровавой расправы во время демонстрации 9 января 1905 года и, воспользовавшись случаем, дать возможность накопившимся эмоциям вылиться, согласно плану Парвуса, в волну забастовок и восстаний по всей стране.
И когда наступает день «X», 45 000 рабочих выходят на забастовку в столице Санкт-Петербурге в память о «Кровавом воскресенье». В южнорусском городе Николаеве 10 000 рабочих судостроительной верфи прекращают работу. Причина: требования повышения заработной платы. Но поскольку они так высоки и неисполнимы что кажутся неправдоподобными, полиция подозревает что «эта политическая забастовка организована левыми партиями или агентами Германии», чтобы «дестабилизировать существующий порядок».
То, что бастующие могут терпеливо выдерживать такое положение недели напролет, непосвященным может показаться сомнительным. Согласно своему плану, Парвус внес в комитеты бастующих рабочих по полторы марки на человека в день. Но что если через месяц забастовки фабрика закроется?
Итак, по всей России в этот магический день 9/22 января 1916 года бастуют менее 100 000 человек. Еще хуже для Парвуса то, что искра не переходит на другие фабрики или области. Объявленная революция не состоялась.
Парвус переоценил свои возможности. Он осознает, что, возможно, слишком верил своим агентам и курьерам, доверял тем мрачным прогнозам, что они ему сообщали относительно положения в стране, о настроении, о мнимом брожении в армии — одним словом, обо всех признаках якобы созревшей революционной ситуации. При этом они умалчивали о скорее всего, несуществующей организации, которая бы проделала подготовительную работу по превращению местных забастовок в массовую стачку в масштабах страны…
|
|
В действительности начало 1916 года было для России многообещающим — для правительства, для армии и для населения. Царь с осени прошлого года стал Верховным главнокомандующим и контролировал военную ситуацию из Генерального штаба. Он провел ряд эффективных мероприятий по улучшению снабжения на фронте и населения в тылу. Наступление противника было остановлено, на фронте наступило затишье. После отставки военного министра Сухомлинова, который должен был отвечать за понесенные убытки, назначение нового строгого руководства, казалось, имело позитивные последствия и для солдат окопах.
Царь Николай, созвав собрание ведущих промышленников, призвал их всеми силами поддержать военные действия и в качестве образца для подражания внес все свое личное состояние. Благодаря золотым запасам России — до войны самым большим в мире — он имел возможность и дальше заказывать из Англии боевую технику; а чтобы при этом еще и не растранжирить эти золотые запасы, министр финансов Барк золотом не расплачивался, а только брал под него ссуды. Николай II отдал министерские посты лояльным, выступающим за продолжение войны чиновникам. С тех пор, как командование армии перешло к царю, его появление в Ставке и на различных участках фронта, где он всегда бывал с особенно любимым наследником престола Алексеем, тоже положительно сказывалось на боевом духе солдат. Все это доказало беспочвенность революционной пропаганды.
|
|
До Парвуса, находящегося в Стокгольме, дошли сообщения о всего лишь разобщенных забастовках. Но он ни в коем случае не собирается сдаваться. Во всяком случае, он должен что-нибудь придумать, чтобы объяснить Брокдорффу-Рантцау, а через него и своему заказчику в Берлине, почему не состоялась революция. Он мастерски подыскивает достоверное объяснение и заверяет, что революция не прекращена, она только немного смещена по времени. Почти дословное содержание его аргументов можно найти в сообщении, которое посол срочно отправляет в Берлин — на этот раз, лично рейхсканцлеру Бетманну-Хольвегу:
Имперская дипломатическая миссия Германии.
Копенгаген, 23 января 1916 года.
Телеграммой. Секретно!
«Др. Гельфанд, который вернулся в Копенгаген после трехнедельного пребывания в Стокгольме, где он был на совещании с русскими революционерами, конфиденциально сообщил мне следующее:
Предоставленная в его распоряжение сумма в размере одного миллиона рублей сразу же была отправлена дальше, уже переведена в Санкт-Петербург и доставлена по назначению. Гельфанд настаивал на том, чтобы начать акцию 22 января, но его доверенные люди решительно отговаривали от этого, называя немедленное выступление преждевременным. Они нарисовали следующую картину положения дел в настоящее время: принятое в организациях решение приступить к революционным действиям остается неизменным, но политическое положение в течение двух последних месяцев некоторым образом изменилось, поэтому прямое и внезапное нанесение удара сейчас было бы рискованным.
|
|
Сопротивление буржуазных партий революционному восстанию возросло и проявляется еще более решительно, чем раньше. Правительство тем временем тоже не бездействовало и, без сомнения, вело искусную политику, чтобы противостоять революционному движению: оно расставило некоторых господ, бывших до войны представителями революционеров, на руководящих постах и тем самым значительно ослабило движение. Затем оно провело мероприятия по устранению продовольственной нужды в Петрограде, которая вот-вот угрожала наступить. Между тем пассажирское сообщение между Петроградом и Москвой уже давно прервано, чтобы можно было осуществить быструю доставку продуктов в Петроград.
Но наибольшей помехой является позиция правых, которые хотели бы использовать восстание в своих интересах (…) Нет уверенности в том, достаточно ли хорошо контролируются массы, чтобы по-прежнему оставаться во главе движения (…) Пропаганда мира реакционерами тоже компрометирует восстание, которое имеет революционные цели. Все эти моменты недостаточно сильны, чтобы помешать революционному восстанию, но достаточно важны, чтобы предотвратить преждевременную акцию…»
На основании этого в Берлине решено приостановить процесс революционизации и финансировать только небольшие акции, вроде пропагандистских изданий, агитирующих за заключение сепаратного мира или движения за независимость.
Немецкий посол в Копенгагене Брокдорфф-Рантцау докладывает 23 января 1916 г. в Берлин о переправленных МИДом через Парвуса денежных средствах и о его информации. Тот уже определил январь 1916 г. началом акции, благодаря которой должна была вспыхнуть революция.
Сомнения нынешнего госсекретаря фон Ягова подтвердились: он никогда не был высокого мнения ни о Парвусе, ни о его плане. Гораздо серьезнее ему казался Кескюла; его не только подкупил образованный эстонец, который, в противоположность Парвусу, не посягал на личное обогащение и к тому же не ставил своей целью тщеславные замыслы, он бы довольствовался независимостью Эстонии.
Кескюла убеждал сдержанными предложениями, связанными со сравнительно скромными финансовыми запросами, и осторожными оценками, которые, в противоположность оценкам Парвуса, оказались правильными.
Так, например, в своем докладе из Стокгольма в конце 1915 года, перед началом январских событий 1916 года, Кескюла предупреждал, что в России в настоящее время революционная ситуация не сложилась. Более того, среди социал-демократов и революционеров умеренное крыло меньшевиков пользовалось большим успехом, а также из-за сильной поддержки со стороны состоятельных еврейских кругов располагало и большими деньгами; они, в отличие от окружающих Ленина большевиков, разумеется, не поддерживают «пораженческую» политику, а в большинстве своем выступают за защиту отечества. Поэтому преждевременно произведенный переворот пошел бы на пользу умеренным революционерам, которые, очевидно, объединились бы с «кадетами» (конституционными демократами) — самыми сильными патриотами страны. Тогда бы вопрос об окончании войны сепаратным миром, которого хочет Германия, даже не возник. Тем самым Германия поставила бы не на ту лошадь и, совершив большие финансовые затраты, не получила бы желаемого результата — мира на Восточном фронте.
(…) кредит (…) истощился…», — сообщает немецкий посол Ромберг 8 мая 1916 г. МИДу в Берлин из Берна, запасной арены встреч немецких дипломатов с русскими революционерами. Эстонец Кескюла, через которого идут деньги на пропаганду в Россию, намного скромнее Парвуса.
И не в последнюю очередь эта оценка впоследствии, после несостоявшейся в январе 1916 года революции, приведет к ослаблению, если не сказать к прекращению, немецкой активности по развязыванию революции. В самом Берлине образовались два лагеря мнений — за продолжение политики революционизации или за ее отсрочку и вместо этого за возобновление усилий по заключению мира. Результат: в ближайшие месяцы Германия находится на распутье; канцлер Бетманн-Хольвег, во всяком случае, принял предложение шведского министра иностранных дел Валленберга: представить на рассмотрение через его посла в Петрограде предложение о мире.
Что касается фронта подрывной деятельности, то на этом этапе Берлин оплачивает только небольшие позиции: пропаганду печатных изданий, прежде всего, для поддержания движений за отделение в Финляндии и на Украине; текущие расходы агентов информационных и курьерских служб; перевод протоколов заседаний Думы и прочее.
Еще одним новым важным информатором становится русский эмигрант в Швейцарии Евгений Шивин — псевдоним «Вайс». Он происходит из круга социал-революционеров, возглавляемых Виктором Черновым, он производит хорошее впечатление на немецкого посла в Берне, фон Ромберга. С августа 1916 года его используют на немецкой службе как надежного информатора о положении в России, дав ему второе имя Артур Кёлер (или просто «Вайс»). Чернов и Бобров организуют поездки агентов в Россию, которые тайно переправляют в страну финансовые средства. Шивин ездит туда с разными паспортами и возвращается обычно хорошо осведомленным и нередко со списком новых агентов. Все происходит по плану Парвуса и, отчасти, с его агентами.
В докладе русского агента за рубежом своему руководству в Петрограде от марта 1916 г. речь идет о том, что правительство Австро-Венгрии с момента начала войны поддерживало русских эмигрантов деньгами и фальшивыми паспортами, чтобы те осуществляли в России революционную пропаганду для дестабилизации царской империи.
В мае этого же, 1916 года, начальник контрразведки, Штайнвакс, предъявляет в Германской дипломатической миссии в Стокгольме финансовый отчет за текущий период. Здесь речь идет только о мелочах:
«Предоставленный мне МИДом в конце 1915 года кредит в размере 130 000 марок на пропаганду в России согласно финансовому отчету от 28 апреля 1916 года не только полностью израсходован, но и закрыт с дефицитом (…).
Поэтому я прошу Ваше Высокоблагородие о разрешении и предоставлении следующих сумм:
1. Кескюла, остаток за март, апрель, май, июнь М(арк) — 70 000.
2. Личев, май, июнь, июль — 18 000.
3. Клайн, апрель, май, июнь (зарплата, организация книга) — 7000.
4. Типография в Стокгольме май, июнь — 2000.
5. Доклады в Думе — 10 000.
6. На мелкие акции, поездки, небольшие печатные издания — 23 000.
130 000.
Нижайше прошу Ваше Высокоблагородие перевести их в депозитную кассу А, в Дойче Банк.
Штайнвакс»
Как упомянуто выше, в германском МИДе и политическом отделе Генерального штаба переводят доклады заседаний в русской Думе, чтобы вовремя на них отреагировать. Так, депутатам дают взятки, чтобы они срывали определенные решения — например, такие, которые полезны для успешного ведения войны или способствуют тому, чтобы успокоить ситуацию в стране. Так как представители РСДРП — (умеренные) социал-революционеры и большевики — тоже сидят в Думе и одинаково заинтересованы в ослаблении России, как и немецкий военный противник, то этот метод тоже действует.
Так, например, предложенная министром сельского хозяйства Александром Кривошеиным реформа в области сельского хозяйства по улучшению продовольственного положения и ситуации с крестьянским сословием была подобным образом сорвана. В конце концов, Парвус использует недовольных крестьян как инструмент для революционной пропаганды и как статистов в армии повстанцев. Как и бывшему начальнику Кривошеина, убитому в 1911 году министру внутренних дел и премьер-министру Петру Столыпину, который начал проводить аграрные реформы по социальной и материальной независимости крестьян, так и министру сельского хозяйства стало ясно, что продолжение социальных реформ является лучшим средством для консолидации положения в стране и даже могло бы лишить назревающую революцию почвы. Параллельно с этим усиливается вербовка агентов в Скандинавии.
В финансовом отношении имперское правительство добивается пополнения. С помощью банкира Макса Варбурга. — состоящего в родственных отношениях с Яковом Шиффом — оно берет кредиты в США.
Постепенно проведение революционизации России переходит из компетенции Министерства внутренних дел в компетенцию политического отдела Генерального штаба. Генштаб наряду с собственной стратегией проводит и ту, которую предложил Парвус или еще предложит. Так, например, вербуются финны и засылаются через Швецию в Германию для обучения. Затем их или набирают в немецкий пехотный полк, или делают агентами, или обучают на экспертов по взрыванию мостов. Некоторых обучают тому, чтобы захватывать из России дезертиров и вербовать их или использовать в качестве агитаторов в немецких лагерях для русских военнопленных.
Но и без этих консультативных контактов Парвус строит свои отношения с Берлином оригинальным образом. 11 февраля 1916 года он ходатайствует — редкий случай в истории русских революционеров — о получении немецкого гражданства.
Уже в 1914 году в одном интервью на вопрос, чувствует ли он себя русским или немецким революционером, он утвердительно ответил на последнее и объяснил, что является «сторонником германской культуры» и его судьба «неразрывно связана с судьбой немецкой партии». Согласно его curriculum vitae (лат. — «краткая биография». — Пер.), приложенному к ходатайству, он принадлежал «Германии почти на протяжении всей Жизни по воспитанию, образу мыслей и жизнедеятельности».
Однажды он уже при встрече с унтер-штатс-секретарем Циммерманном в Берлине ходатайствовал об этом. Теперь же через своего лучшего друга, посла Брокдорффа-Рантцау, вновь обращается с прошением и просит «ускорить его рассмотрение». Он обосновывает свою просьбу «возможностью большей свободы действий», с помощью которой он смог бы «оказывать больше услуг» Заканчивает он так: «…Если я сейчас возобновляю ходатайство о предоставлении мне прав немецкого гражданства, я делаю это (…) потому, что у меня есть потребность в том, чтобы духовные узы, соединяющие меня с немецким народом, формально тоже были признаны равно как и из политических соображений…»
При этом Парвус видит очевидную разницу между прусским и немецким гражданством. К последнему он стремится, в то время как первое вызывает у него отвращение.
Но желаемого немецкого гражданства он не получает и вынужден довольствоваться прусским паспортом. Для его практических нужд этого достаточно — главное, его уже нельзя выдать охранке, если он зайдет в своих действиях слишком далеко, а его пребывание в Германии наконец-то будет узаконено — «лишено позорного пятна эмигранта и сомнительного запаха его политического прошлого», как выразился критик Максимилиан Гарден.
Парвус пытается и внешне быть достойным своего нового статуса. Кроме копенгагенской резиденции, он имеет элегантное место жительства на берлинской Тиргартенштрассе. Тем не менее он по-прежнему иногда ненадолго останавливается в отеле «Кайзерхоф» и устраивает там встречи. Помимо этого, он упорядочивает и свою личную жизнь. Теперь он ограничивается одной подругой, Марией Шиллингер; через год она родит ему еще одного сына, которому он даст фамилию своей жены и свое собственное имя Александр.
Пока время работает на него и на революцию, Парвус может сосредоточиться на расширении своей торговой империи. Весной 1916 года его бизнес в Копенгагене опять процветает. Он также владеет рекламной фирмой, транспортным предприятием, складскими помещениями, оружейным складом, пароходами. Когда из-за начала подводной войны начинаются блокады, которые сказываются и на поставках из Англии, Парвус проворачивает выторгованную у Германии год назад сделку с немецким углем для Дании (уже при запрете на вывоз).
В апреле он делит свою долю в деле с партнером Георгом Скларцем, который одновременно работает на военную разведку немецкого Генерального штаба, отправившего его в непосредственную близость к Парвусу. Брат Георга Вальдемар работает на него в Стокгольме, другой брат, Генрих, занимается в Копенгагене экономическим шпионажем, подчас используя для этого и русских агентов под их псевдонимами. Парвус анализирует полученную информацию.
Из-за торговли сырьем, металлами и различными товарами, от медикаментов и икры до подтяжек и презервативов, предприятие Парвуса занимает своего рода положение монополии; на что-то он имеет лицензии, а чем-то занимается контрабандно.
Когда его изначальный компаньон и политический единомышленник Фюрстенберг был арестован, а затем продолжал работать на него в Стокгольме, ему помогали товарищи по партии Моисей Урицкий [13]и Бухарин, которым Ленин не разрешил (непосредственно) работать на Парвуса, когда он набирал агентов среди эмигрантов в Швейцарии. Это связано с тем, что Ленин хочет контролировать Парвуса через своих товарищей и доверяет это только тем из них, на которых может положиться.
Оказывается, что Ленин очень хорошо сотрудничает с Парвусом, — но делает это через Фюрстенберга и узкий круг его сотрудников, — получая в Берне и Цюрихе, где у него теперь есть место жительства, от Парвуса сообщения, письма или что-то еще через целую цепь посредников. При этом Ленин использует людей по их способностям.
Примером личности русского революционного теоретика является Бухарин. Ленин ценит в нем интеллект и лояльность, правда, его личность не кажется слишком стойкой, но он, скорее, обращает на себя внимание своей экзальтацией. Его сочинения так сложны, что однажды шведский социалист Густав Мёллер, прочитав одну финансированную им и подготовленную к печати работу, признался, что не понял в ней ни слова. Как только Бухарин получил известие, что нашелся кто-то, кто заинтересовался его книгой, — в данном случае германский МИД, решивший финансировать ее как пропагандистское издание, — он от волнения не мог уснуть всю ночь.
Но Бухарин притягивает к себе еще и своим лучезарным характером. Когда сочувствующий революционерам Крузе выразил согласие поехать в Петроград, чтобы подготовить почву для пропагандистской работы, Бухарин от радости пустился в пляс. А когда он в Стокгольме попал в тюрьму — он якобы на конгрессе рабочей партии знакомил своих товарищей с научными методами по взрыванию мостов — и один из его товарищей постучал к нему в камеру, Бухарин в знак приветствия радостно поднял свой ночной горшок и крикнул: «Ваше здоровье!»
Поэтому и Ленин сам не может решиться на то, чтобы ходатайствовать за своего товарища Бухарина, находящегося в заключении, — постоянно приходится думать, чтобы не быть скомпрометированным или оказаться посмешищем. Немного поколебавшись, он поручает занятьея этим делом Зиновьеву, который должен написать письмо шведскому социалисту Брантингу и передать ему деньги для Бухарина.
В таких случаях Парвус тоже остается в тени — равно, как и в бизнесе. На стадии политического затишья его бизнес развивается особенно хорошо. Часть своей коммерческой прибыли он инвестирует в реорганизованные им аграрные предприятия в Болгарии, находящейся на стороне Германии в войне, и в Турции, чтобы помочь обеим странам обеспечить свое продовольственное снабжение во время войны. Полученная в России прибыль, как уже сообщалось раньше, частично переводится госпожой Суменсон через специальный счет в Петрограде в различные большевистские центры в России, или лично им переправляется дальше. Свой личные доходы Парвус вкладывает в пакеты акций, которые наряду со своими наличными средствами держит во всех нейтральных странах.
Но уже осенью 1916 года Парвус и его берлинские партнеры вновь концентрируют свое внимание на России. Ведь драматическое ухудшение положения России опять делает актуальной программу революционизации.
В России начинают приходить плохие новости с фронта. Брусиловское наступление в июне — сентябре провалилось, так как не все генералы, находящиеся на линии фронта, примкнули к нему. В Румынии все предвещало катастрофу — зимой положение этого русского союзника окончательно ухудшилось. В соответствии с этим падает настроение в армии и среди населения.
К тому же с сентября 1916 года усилия немцев по революционизации России получают поддержку с неожиданной стороны. Когда Англия должна подтвердить России уступку Босфора, в Англии принимается решение делать все, «чтобы не осуществилась старая русская мечта о Константинополе». Ллойд Джордж и Лорд Милнер выкладывают на это 21 миллион рублей. К этой сумме, распределяющейся между завзятыми подстрекателями беспорядка в Петрограде, прибавляется более двух миллионов долларов от трехкратной суммы, которую заплатил Американский комитет помощи еврейским беженцам во время массового мероприятия в Нью-Йорке и которая попала в кассы русских революционеров.
Но как показали ошибочные расчеты Парвуса в январе 1916 года, чтобы разжечь революционный пожар на огромной территории с помощью одной забастовочной искры или вспыхивающих то там, то здесь организованных беспорядков, мало одних только финансовых затрат. Только существенные факторы в больших масштабах создают предпосылки подрыва общественных устоев в их совокупности. Одна только военная ситуация не смогла этого сделать, нужны соответствующие обстоятельства внутри страны, чтобы осуществить план Парвуса.
Но во второй половине 1916 года, в отличие от начала года, обстоятельства в самой России складываются на руку ее внешним врагам. С тех пор как царь почти перестал бывать в столице, а находился чаще всего в Генеральном штабе (поездка туда занимала целый день) и на разных отдаленных участках фронта, положение в столице постепенно начало выскальзывать из-под его контроля. Это создало опасность для только что восстановленного относительного покоя и стабильности. У опасности появилось имя: Распутин.
Царица доверяет только Распутину, якобы спасающему жизнь ее сына во время кризисов болезни крови внесенной ею от бабушки, королевы Виктории, в царскую семью. Впрочем, не доказано, что Распутин действительно когда-нибудь спас жизнь Алексея, и не является ли улучшение его состояния после тяжелых обострений чисто психологическим фактором или простой случайностью.
Разумеется, царица Александра считает, что этот сибирский мужик не только чудесный целитель божьей милостью, но и видит в нем компетентного, наделенного пророческим даром политического советчика. При этом она не подозревает, что все это уже давно развратило характер когда-то благочестивого, превратившегося теперь в ханжу сына сибирского крестьянина Распутина. Свою власть над ней он давно уже превратил в выгодный бизнес.
Если речь идет о мужчинах с карьеристскими наклонностями, которые встречаются с ним у посредника или посылают к нему своих жен, то за соответствующую мзду можно было решить проблему. На следующий день Распутин торопится к царице, чтобы рассказать ей о своем «ночном видении», в котором сам Бог своим святым перстом указал на кандидата X или Y на министерский пост или — в случае повышения на военной службе — на определенного генерала для командования на каком-либо участке фронта. Александра с обратной почтой передает в своем письме Николаю эту «рекомендацию». Государь, имеющий в своем подчинении более ста пятидесяти миллионов подданных, несмотря на неоднократно выказываемое недовольство против вмешательства его жены в политику, здесь бессилен.
Иногда Распутин обходится и без решающего слова царицы, заменяя отсутствующего царя. Сибирский невежда, например, царапает в записке два-три с трудом читаемых слова и передает ее тому или иному просителю для соответствующего министра. На ней с горем пополам можно прочитать: «Сделай это для него/нее!» И горе тому, кто без уважения отнесется к вмешательству Распутина…
Выдержка из рукописного проекта меморандума, который Парвус направил в МИД Германии о запланированной им еще на 1916 г. революции в России. Он должен был гарантировать, что переговоров о заключении сепаратного мира не будет, так как они сделают ненужной его революционную программу: «Война будет вестись не только военными, но одновременно и экономическими средствами. Если бы можно было без последствий прекратить военные действия, которые продемонстрировали превосходство Центральных держав, страны Антанты продолжили бы экономическую борьбу и объединились в коалицию, чтобы задушить Германию на мировом рынке…»
Обстановка продажности причиняет значительный ущерб государственным интересам. Компетентные министры, которые отваживались заговорить о вывозе Распутина из города, за клеветнические измышления попадали в опалу к царице и должны были рассчитывать на все вытекающие из этого последствия, вплоть до отстранения от должности. Распутин не представляет собой незаурядную личность, чего царица не понимает из-за Недостатка знаний страны и ее литературы, он является Прототипом всегда существовавшего в России и существующего до сих пор образа, увековеченного в литерале, например, Достоевским. Правда, не известно второго такого случая, когда пилигрим и природный целитель подобный Распутину столкнулся с такой наивностью и легковерием в высших кругах и еще попытался использовать в сфере власти свои неожиданные возможности в преступных целях. Даже если и так: ни в какое другое время это не могло поколебать правительство так, как в это время — война и без того расшатала устои социальной системы, к тому же сформировалась решительная группа хорошо организованных радикальных сил, способных использовать создавшееся положение. Вряд ли кто-нибудь смог более четко выразить словами воздействие феномена Распутина, чем одна современница: «Фатальным его сделали только время и место».
Премьер-министр Трепов, которому Николай с полным основанием доверяет контролировать ситуацию, пытается в корне пресечь зло и предлагает Распутину состояние и пожизненную ренту, если он вернется в свою родную деревню Покровское и не будет вмешиваться в политику. Но в ответ раздался насмешливый хохот Распутина: он имеет денег куда больше, чем тот может сосчитать, не говоря уже о том, чтобы потратить. Чем он, как ребенок, упивается, так это властью.
А где же решающее слово царя? О том, как он многократно отправлял Распутина в Сибирь в его родную деревню, но потом все же должен был вернуть обратно, он заявил своему доверенному — и это высказывание дошло даже до германского МИДа, где было зафиксировано в одном из сообщений:
«Если бы Вы видели истерические припадки царицы, Вы бы согласились иметь трех Распутиных, чем захотеть пережить эти припадки еще раз…»
Новый министр внутренних дел Хвостов, назначенный царем для нормализации ситуации, планирует убийство Распутина; кое-кто до него уже пытался это сделать, но Распутин, даже находясь на волосок от смерти, всегда избегал ее. В народе с давних пор говорят: «У него душа срослась с телом, поэтому он не погибнет…»
План Хвостова тоже проваливается — заговор преждевременно раскрывается, и Распутина предупреждают. Карьера Хвостова непродолжительна.
За ним следует Протопопов, которого царь выбрал как человека Думы для преодоления пропасти между парламентом и правительством, но он оказался не только непопулярным, но и неспособным стать хозяином тяжелой и постепенно обостряющейся ситуации. Не удивительно, что левый либерально настроенный адвокат и депутат Александр Керенский, в конце своей карьеры, чему он не в последнюю очередь будет обязан обостряющейся ситуации, позже сделает вывод: «Без Распутина не было бы Ленина».
Насколько хорошо информированы германский МИД и Генеральный штаб о событиях в Петербурге, видно из внутреннего секретного сообщения МИДа, сделанного в мае 1916 года:
«То, что Григорий Распутин сейчас самый сильный человек в России, я уже упоминал. С одной стороны, он относится к наиболее ненавистным людям, с другой стороны, у него большая и преданная свита, состоящая из более чем сомнительных личностей, которые ему обязаны должностями и званиями, правительственными заказами и заказами на поставки, защитой от наказаний или еще чем-то. Как придворное общество, так и политические партии только к тому и стремятся, чтобы убрать его, но до сих пор безрезультатно (…) Тайная полиция и ее агенты охраняют его с той же тщательностью, что и императора. Бесконечная любовь императорской четы к болезненному наследнику престола служит Распутину средством укрепления и сохранения своей власти (…) Его влияние в первую очередь держится на умело поддерживаемой им выдумке воздействия на состояние здоровья престолонаследника. Его масть распространяется на все гражданские ведомства, на военные, пожалуй, только в экономических вопросах, возможно, еще при повышении по службе отдельных личностей (…) Особенно те личности, которые имели шансы на высокие назначения в военном министерстве, искали протекции Распутина за определенную плату ему..»
Вероятно, здесь имеется в виду военный министр Сухомлинов, который был снят с должности и арестован не только из-за недостаточного снабжения в армии, но и по обвинению в коррупции. Это мог быть еще и банкир Дмитрий Рубинштейн. «Митя», как его все называли, был юристом, директором двух горнодобывающих предприятий, страхового общества, Русско-Французского банка, биржевым маклером и многим другим. С помощью Распутина он протаскивает «своих» кандидатов на министерские посты. С помощью своего пакета акций оказывает влияние и на прессу. В середине 1916 года его арестовывают по подозрению в нелегальном бизнесе с Германией, в том числе в купле-продаже акций через нейтральные скандинавские страны Германии, а также в валютных спекуляциях…
Распутину выгодно поработать на Рубинштейна: он не только финансирует его широкий образ жизни, но и вкладывает личное состояние Распутина в свой собственный бизнес. Так, Распутин с его помощью, — возможно, даже не зная этого, — владеет акциями на каучук и металл в тех фирмах, торговлей товарами которых занимается Парвус, оплачивая доходами от этого революционное движение.
Рубинштейн находится в заключении недолго. Банкир тайно передает Распутину 300 000 рублей, чтобы он нашел подходящие аргументы для вмешательства в его дело царицы. «Просто отправь его в ссылку в Сибирь без особого шума!» — вскоре после этого рекомендует Александра в письме Николаю. Царь против подобных вмешательств — особенно, если личность подозревается в измене Родине. И все-таки Рубинштейна освобождают под залог, разумеется, после этого он должен сразу же выехать из столицы (правда, не в Сибирь, а только в провинцию). Впрочем, ему удается с помошью Распутина, на всякий случай, «протолкнуть» назначение нового министра юстиции Николая Добровольского, выбранного Рубинштейном. Но до его вступления на должность Распутину не суждено было дожить.
Без сомнений германская разведка уже давно открыла для себя ценность продажного именитого крестьянина и засылала агентов в его окружение. Именно это и были те «друзья», которые во время дружеской пирушки подсказывали жизнерадостному мужику имена якобы пригодных для военной карьеры людей или задавали ему вопросы, ответы на которые Распутин при первом удобном случае должен был «вытянуть» у царицы. Некоторые из агентов через посредников также состояли в контакте с Парвусом.
Контакты между оплачиваемыми Германией агентами и Распутиным, информатором и интриганом, устанавливаются также с помощью женщин. Так, время от времени баронесса Уэксквелл гостит у Распутина и принимает участие в его легендарных чаепитиях. Ее супруг, Эдгар Уэксвелл, по поручению германского МИДа курсирует между Швецией и Петроградом. Это именно тот человек, который при случае привозит в Россию взятки, например, для депутатов Думы и министра внутренних дел Протопопова, чтобы ускорить революционное развитие или склонить некоторых личностей, находящихся на официальных должностях, к переговорам о заключении сепаратного мира.
Сам Распутин вряд ли является немецким наемником — он уже давно дисквалифицирован как агент из-за недостатка сдержанности и дисциплины. Кроме того, он, как известно, до середины 1916 года решительно возражал против войны; но вдруг — примерно ко времени возобновления немецких усилий по проведению мирных переговоров — он выступает перед царицей за продолжение войны «любой ценой». «Вероятно, он продался англичанам», — такое предположение высказывается в берлинском МИДе в одном секретном меморандуме.
При этом Распутин, даже не будучи никем купленным, наживается на войне: он держит акции фирмы «Дойче Кригсметалл-АГ», из которой Парвус в обход запрета на вывоз (и закона об ограничении русско-немецкой торговли во время войны) получает сырье и перевозит его через Скандинавию в Россию. И все-таки Парвус не смел бы и пожелать себе более полезного катализатора для хаотических отношений, создающих благодатную почву для революционной деятельности и агитации. Для правительства Германии и для Парвуса Распутин бесценен, поэтому неудивительно, что тайком оговаривают, будто сибиряка в Петрограде не только Раня ют, чтобы контролировать его действия, но и защищают — причем с разных сторон, заинтересованных в сохранении его жизни и благополучия.
Зима 1916/17 года ознаменовалась обострением политического кризиса в столице, усиливающегося еще и за счет материального. Царица Александра, во всяком случае, заботится о том, чтобы держать в узде назначенную на декабрь министром внутренних дел — протеже Распутина — Думу. Это именно Александра добивается у царя не предоставлять парламенту требуемой им неограниченной законодательной власти и отклонить их требование о формировании подотчетного Думе правительства. Корона, которую Александра подобным образом хочет сохранить «невредимой» для престолонаследника Алексея, тем самым, однако, вообще находится под угрозой потери.
Между правительством, сформированным по указанию царицы и Распутина (другие члены или отказались, или вынуждены были уйти из-за интриг), и Думой, бессильной прекратить скандальные интриги власти Распутина с царицей, поддающейся его внушениям и, очевидно, потерявшей разум, образовалась непреодолимая пропасть.
В январе 1917 года в Петроград направлена миссия союзников, Франции, Англии и Италии, чтобы получить представление о своем русском союзнике — точнее, о ее способности вести войну. Несмотря на роскошный банкет, на который способен только Петроград, и блестящие приемы, они обеспокоены положением дел. Если верить записям французской военной миссии, Лорд Милнер, возглавляющий британскую делегацию, несмотря на соглашение Антанты, поручил лорду Буханану по возможности поддержать повстанцев в случае возникновения беспорядков, как было решено в Лондоне в сентябре прошлого года.