Ирина Тарабрина: «Мир невероятно хрупок. Особенно мир внутри другого человека...»
Она верит во Вселенную в людях, борется за мир и проходит через любые трудности, как стойкий оловянный солдатик. Человек невероятного полёта души, красивого сердца и ума. Пресс-атташе Юрия Наумова, поэтесса, сказочница Ирина Тарабрина рассказала нам о своей работе с детьми, источниках вдохновения, театре и многом другом.
- Что Вас больше всего поражает в работе с детьми? В чем, по-Вашему, заключается их неповторимость?
И.Т.: Дети - абсолютно удивительные люди, в которых еще не забито чувство прекрасного, вдохновения, остроты и ясности жизни. Они видят настоящее в настоящем. У них все по-максимуму: они готовы умирать друг за друга, совершать какие-то абсолютно безумные по меркам взрослого поступки. У детей золотые сердца и если бы им повезло оказаться в окружении людей, готовых своей любовью и бережностью поддерживать и развивать в них прекрасное, многое бы изменилось. Мир начинается с ребенка.
- Скажите, преподавательская деятельность сильно повлияла на Ваше творчество?
И.Т.: Думаю, нет. Я мыслю себя, как некую систему, в которой свободно сосуществуют несколько измерений, не пересекающихся друг с другом. Творчество - это самое личное, что только может быть, абсолютное самообнажение, оно я - как она есть. Да, преподавание подарило мне ряд открытий. Например, то, что безразличие родителей к собственным детям - явление гораздо более частое, нежели любовь. Кроме того, конечно, взаимодействие с детьми - это очень большой кайф особого рода. Оно трансформировало некую часть, ячейку моего мировоззрения, но не меня саму. Мой внутренний духовный, душевный путь не поменялся.
- Вы затронули тему безразличия родителей к своим детям. Как Вы думаете, отчего так происходит?
И.Т.: Всё очень завязано на ответственности. Чем больше любви - тем больше отвественности. Чем больше ответственности - тем больше ребёнок получит любви. Потому что изначально ты не будешь рожать его только потому, что биологически время твое пришло; только потому, что кто-то настаивает на этом. Ты будешь понимать, что даешь жизнь совершенно новому человеку, которому дальше этот мир Творить. Это человек, который должен быть максимально гармоничным и которому ты должен предоставить возможности для максимально красивого и полного раскрытия его сил и того потенциала, который в нем заложен. В любом ребенке скрывается Вселенная. И эта Вселенная должна быть раскрыта. И ты ответственен за то, совершится ли внутри него этот Большой взрыв, который будет началом его мироздания, либо не совершится.
- Вы сказали, что для Вас творить - значит обнажить душу...
Каково это - обнажать душу перед всем миром?
И.Т.: Для меня непонятно: если твоя душа кричит о любви к кому-то или чему-то, какое право ты имеешь не отдавать? Даже если это очень больно, даже если порой очень страшно, то как, имея внутри себя любовь, не отдавать?! Отдавать - это какая-то непреложная потребность. Да, порой это очень больно, но в этом есть момент какого-то непередаваемого кайфа. Внутри тебя - Вселенная, и для того, чтобы она полнокровно могла существовать и проявлять себя, тебе нужно её выпустить, ибо она не может быть постоянно в состоянии сжатого шара. Для того, чтобы она не была ограничена твоими собственными рамками, тебе нужно выпустить её и почувствовать эту бесконечность.
- Кто или что является источником вдохновения для Вас?
И.Т.: О, я очень люблю говорить о своих источниках вдохновения!(Смеется.) Для меня великим источником вдохновения является чужая Гениальность. Когда я сталкиваюсь с Гением, меня прошибает ток, выкидывает на грань жизни и смерти от того, что человек несет в себе. Это опрокидывает меня и оставляет абсолютно ошеломленной с широко распахнутыми глазами, в состоянии полета, боли и Любви. Чуть более полугода назад я открыла для себя совершенно невероятного Актёра. Актёра театра Мастерская Петра Фоменко Амбарцума Кабаняна. В нём Божественная искра. Он настолько пронзил и возвысил меня своим Даром... На сегодняшний момент это самый мощный источник моего вдохновения. Я готова была бы проводить в театре абсолютно каждый день, посещая одни и те же спектакли, в которых Амбарцум - дай Бог ему сил! (улыбается) - играет. Потому что каждый раз это совершенно новое пространство. Это волшебная ткань, которая творится на твоих глазах - и это невероятно. И каждый раз, когда я пропускаю тот или иной спектакль с ним, для меня это непоправимая потеря. Оно отмерцало и ушло дальше, стало частью Вселенной, наполнило, трансформировало её тем прекрасным, что произошло - и это судьбоносный момент - а я упустила… Ходите, ходите в театр на Амбарцума Кабаняна! (Улыбается.)
- Чужой талант всегда вдохновлял Вас?
И.Т.: Да. Сначала это была мультипликация Юрия Норштейна, сказки Сергея Козлова, музыка Вячеслава Бутусова... Кроме того, я люблю гениальность в природе: например, на стыке августа и сентября начинает формироваться очень томное и в то же время пронзительное, нежное и одновременно очень лезвийное, режущее, очень горькое и очень свежее, очень легкое и очень насыщенное, очень маревное пространство - в этом есть бесконечная Гениальность. В свое время меня совершенно трансформировала Музыка Юрия Наумова. Она произошла со мной. И это было судьбоносно. Она стала частью меня, моей ткани. Знаете, даже если просто увидеть Юрия первый раз, не имея понятия, кто это такой, мне кажется, сразу станет понятно, что перед тобой Маэстро. Он Звучит. Это уникально, когда Человек звучит. Он трансформирует пространство вокруг себя. Амбарцум Кабанян и Юрий Наумов - два глобальных события во времени, пространстве, истории - как хотите - которым мне повезло быть очевидцем. Это то, что станет Вечностью… и это чудо, когда ты, как современник, к этой вечности причастен.
- Есть ли у какая-либо ушедшая творческая единица, с которой Вы бы хотели соприкоснуться во времени?
И.Т.: Мое бесконечное опоздание - это Александр Блок.
А далее всё, что связано с нашими поэтическим «серебром»: Николай Гумилёв, Марина Цветаева, Осип Мандельштам. Когда ты читаешь, чувствуешь их, проживаешь, хочется стать огромной птицей, которая своими крыльями оградит их от этих бесконечных «пуль». Осип Мандельштам - незаживающая моя рана. Он огромен, бесконечно прекрасен, при этом очень хрупок и вечен. Касательно музыки мне повезло: я была современницей Егора Летова, я современница Юрия Наумова, Вячеслава Бутусова… ну, и так далее. То же, что связано с визуальным искусством, не является какой-то непреложной частью меня - за исключением портретов Амбарцума Кабаняна. Он пишет несказанные портреты. В них тонешь, растворяешься, они говорят с тобой, уводят в себя... Я не найду верных слов, лучше просто увидеть их. Если говорить о скульптуре… Мои любимые скульпторы оставили себя в своих творениях - и это всё, что моей душе требуется, мне не нужно личной встречи. Скульптура для меня глубоко тактильное искусство. То, что ты чувствуешь кончиками пальцев, мысленно прикасаясь... Наверное, как метафизический слепой. Мне кажется, слепые люди гораздо более зрячи, нежели зрячие, потому что они как раз видят тем, что и должно "видеть" в тебе: кончиками пальцев, порами кожи, взаимодействием энергий...
- Простите, я опять вернусь к предыдущему разговору. Скажите, в чем для Вас заключается уникальность Мастерской Петра Фоменко?
И.Т.: Очень хороший вопрос! Судя по тому, как загорелись Ваши глаза, я могу сделать предположение, что этот театр тоже Вам небезразличен (улыбается).
- Вы правы.
И.Т.: Мастерская чуть ли не во всём уникальна. В этом театре не играют, а живут. Целую жизнь на сцене. Всё чувствуется кожей. Каждый раз с тобой происходит преображение, какой-то внутренний духовный контакт на том уровне, на котором способно воздействовать, наверное, лишь Слово, когда ты читаешь книгу и она забирает внутрь себя. Ты не мыслишь себя как часть мира за страницами книги. То же самое происходит на спектаклях Мастерской: ты не осознаешь себя как что-то, что может существовать за границами этого театра и той истории, которая происходит на сцене сейчас. Когда выходишь из Фоменок, тебя оглушает: едут машины, идут люди; ты идешь в метро и люди о чем-то разговаривают, смеются, живут какой-то своей жизнью. И ты не понимаешь, как это может происходить?! Потому что сейчас там, на сцене, произошло что-то, что должно было этот мир перевернуть! Идешь и какими-то другим светом светишься... и тебе кажется, что люди вокруг тебя вот-вот тем же светом начнут светиться. Этот театр абсолютно трансформирует духовное состояние. Единственный мой театр. Ни в одном другом больше не происходит со мной этого. Пространства, в которые здесь попадаешь, - разные стихии: у Ивана Поповски - огонь, у Евгения Каменьковича - воздух. И так далее... Но в то же время они все связаны какой-то единой нитью. Пронизаны тем, ради чего вообще стоит жить и что имеет смысл в этом мире - Любовью. Они несут Любовь в мир. Наверное, для меня в этом и есть основная уникальность Мастерской.
- Скажите, а есть ли в Мастерской режиссер, пространством которого Вы живете?
И.Т.: В Мастерской есть актер, пространством которого я живу. Это Амбарцум Кабанян. Такого режиссёра нет. Но я могу сказать, что в Мастерской есть режиссер, который создаёт пространства, в которые я попадаю, как внутрь себя. Это Евгений Каменькович. Он Гений, и что поразительно - Гений светлый. Второй режиссер, которого я чуть ли не боготворю - это Иван Поповски. Боюсь его смертно, потому что встретиться с Иваном Поповски для меня - то же самое, что сделать шаг в открытый космос. Мне всегда сносило башню, когда я думала, как человек делает шаг в открытый космос. Как они это делают?! Что должно быть внутри тебя, чтобы решиться на этот шаг? Не просто шаг пространство: ты не выпрыгнул из вертолета, окна дома, потому что хоть какие-то границы в этом есть и ты их видишь. В Космосе их нет. Это какое-то беспощадное и глобальное полотно, в котором ты ничего не значишь, ничего не весишь и которому ты глубоко безразличен. Вот что нужно перебороть в себе такое, чтобы сделать этот шаг? То же самое с Иваном Поповски - шаг в открытый Космос. И если в пространстве Евгения Каменьковича я чувствую, что оно меня бережет и оно меня сохранит несмотря ни на что, то в пространстве Ивана Поповски - полная неизвестность, что с тобой случится. На каждом шагу - ощущение постоянного запредельного и прекрасного стрёма.
- Вернёмся к Вашему творчеству: почему Вы решили писать именно в жанре сказки?
И.Т.: Меня всегда поражали люди, которым можно задать вопрос «почему Вы пишете в том или ином жанре?» и они ответят «потому, что этот жанр мне позволяет то-то-то-то…» Я не могу так сказать. Просто пишется и все. Сказки - это мой мир и я просто даю ему выход. Это живые картинки, чудеса, которые случаются внутри меня. Я не выбирала сказку. Я не думала, что буду писать сказки. Пока первая из них не постучала внутри меня и не сказала: «Выпусти меня, пожалуйста». Это было потрясающее открытие.
- Ваши герои обитают в одном пространстве или же каждая новая история становится совершенно другим миром?
И.Т.: Так как все они обитают внутри меня, то, конечно, это одно пространство. С другой стороны, они порой несут в себе какие-то миры, глядя на которые, я задаюсь вопросом: а что, это действительно в тебе есть? Я могу этого не чувствовать внутри себя, а они это в себе несут, чувствуют и показывают мне, мол, глянь-ка. И это удивительно.
- Есть ли у Вас какая-то основная идея или мотив, который Вы закладываете в творчестве?
И.Т.: Наверное, мотив всего, что я пишу, один: любите мир и берегите его, поскольку он невероятно хрупок. Особенно мир внутри другого человека. Все, что ты можешь сделать для того, чтобы этому миру помочь, - сделай. Но никогда не смей ничего в нём разрушать. У тебя нет на это права. Любовь и бережность. Но это подсознательный мотив. Кто-то другой, возможно, выявит другие. Это же момент рождения. Ты же не можешь запрограммировать в себе ребенка: я рожу ученого или я рожу космонавта...
- А на протяжении всей юности Вам часто приходилось корректировать свой внутренний путь?
И.Т.: Смотря что понимать под коррекцией внутреннего пути. Если брать свой путь как какую-то дорогу, которая понята тобой, принята и по которой ты идешь, то, наверное, мне не приходилось корректировать её никогда, потому что мне повезло в самом раннем детстве понять, что за дорога лежит передо мной. Большое спасибо мамочке, которая позволила мне почувствовать себя и понять. Она никогда не пыталась в меня вмешаться, скорректировать, подстроить под себя. Я очень рано поняла, куда я иду, зачем я туда иду... - и пошла. Делать то, что противно моей природе, я неспособна, поэтому делаю то, что согласно со мной, и иду своим путем.
- Скажите, если бы у Вас была возможность скорректировать историческое событие, то в какое бы Вы вмешались?
И.Т.: В историю вмешиваться нельзя. Время не терпит в себе никаких изменений, как бы страшно это ни звучало. Ни один человек на свете не может на себя взять той роли, которая позволит ему что-то корректировать в прошлом. Какие бы страшные события там ни происходили. Как бы ни хотелось их изменить. Время и события переплетены так тонко, что любое вмешательство изменит изменит сразу всю картину. Ты никогда не знаешь к чему это приведет. Меняй действительность. Меняй то, что вокруг тебя: видишь искалеченную собаку - измени мир для этой конкретной собаки, видишь человека, которому нужна помощь, - измени мир для этого человека. Создавай, защищай, оберегай.
- Если бы у Вас была возможность раз и навсегда что-то изменить в мире, что бы это было?
И.Т.: Это очень, наверное, прогнозируемый ответ... Человеческая жестокость, к огромному сожалению, безгранична. Если бы можно было раз и навсегда справиться с человеческой жестокостью, я бы за это отдала все. Я часто думаю, что изначально:человеческая жестокость или человеческая глупость? Что из них порождает другое? Умное сердце несет добро, доброе - заставляет быть умным. Потому что ты начинаешь думать о том, что бы ты мог сделать для кого-то? А как? Начинаешь видеть иначе... Наверное, да, если бы можно было лишить человечество жестокости, это было бы самым прекрасным, что я могу представить себе.
Автор: Алена Ковалева