Итак, у пленника появился друг. К несчастью, пока Артур валялся в беспамятстве, друг вылакал из кувшина всю воду, и Артур не смог утолить жажду. Лампа погасла, ибо беспамятство длилось не один день, и у пленника не было больше ни свечей, ни спичек. Оставалось одно – призвать на помощь Августа Барнарда. Выбравшись из ящика, Артур стал все так же ощупью пробираться вдоль веревки к люку, едва не валясь с ног от удушья и истощения. Неожиданно один из многочисленных ящиков, сорвавшись с места от качки, преградил ему путь. Артуру стоило нечеловеческих трудов преодолеть все препятствия, однако усилия оказались тщетными, ибо, добравшись до люка, расположенного под каютой Августа Барнарда, он все равно не сумел его приподнять. Ухитрившись просунуть в щель нож, он понял, что люк придавлен чем‑то железным, притом очень тяжелым, словно специально для того, чтобы обречь его на гибель. Ему ничего не оставалось, кроме как отказаться от намерения выбраться из трюма. Он вернулся к своему ящику и свалился в него бездыханным, к вящей радости Тигра, который принялся утешать его на свой лад.
Собака и хозяин умирали от жажды. Вдруг, поглаживая Тигра, Артур наткнулся на бечевку, которой оказалось обмотано туловище пса. Под его левой лапой бечевка удерживала клочок бумаги.
Артур Пим умирал от слабости, последние проблески его рассудка уже готовы были померкнуть… Однако после безуспешных попыток высечь огонек он сообразил натереть бумагу фосфором, и только тогда – тут не опишешь всех мельчайших деталей его мучений, которые живописует Эдгар По, – его глазам предстали страшные слова, завершавшие жуткое послание, тускло засветившееся на какую‑то долю секунды: «…кровью… Хочешь жить, не выходи из убежища».
|
|
Представьте себе положение, в котором оказался Артур Пим, запертый в трюме, стиснутый стенками ящика, без света, без воды, с одними горячительными напитками, не способными утолить жажду!.. А тут еще призыв продолжать таиться, которому предшествовало слово «кровь» – страшное слово, пропитанное тайной, страданием, ужасом!.. Неужели на борту «Дельфина» разгорелось сражение? Может быть, на бриг напали пираты? Или взбунтовался экипаж? И как долго это длится?
Можно было бы предположить, что, пощекотав читателю нервы такой беспредельно кошмарной ситуацией, поэт исчерпал возможности своего воображения. Но куда там! Его кипучий гений и не думал довольствоваться достигнутым!
Артур Пим, простертый на матрасе и погрузившийся в беспокойное забытье, слышит странное хрипение. Это Тигр: он тяжело дышит, его глаза сверкают в темноте, зубы лязгают… Он взбесился!
Вне себя от ужаса Артур Пим собирает все оставшиеся силы и уворачивается от клыков бросившегося на него зверя. Замотавшись в одеяло, раздираемое обезумевшим псом, он умудряется выскользнуть из ящика и запереть там Тигра, которому остается в ярости кидаться на стенки…
Артуру Пиму удается протиснуться между ящиками, загромоздившими трюм. Внезапно у него начинает кружиться голова, он цепляется ногой за сундук и падает, теряя нож. И в тот момент, когда ему осталось только испустить дух, он слышит, как кто‑то произносит его имя… Чья‑то рука подносит к его рту бутылку с водой. Он делает нескончаемый глоток, по его внутренностям растекается этот ни с чем не сравнимый напиток, ощущает высшее блаженство – и возвращается к жизни.
|
|
Проходит несколько минут – и вот уже Август Барнард, забившись в угол трюма, рассказывает ему в неверном свете фонаря о событиях, происшедших на бриге после отплытия.
Этому, повторяю, еще можно с грехом пополам поверить; далее же нас ожидает рассказ о событиях, выходящих своей совершенной невероятностью за пределы разумного.
Экипаж «Дельфина» состоял из тридцати шести человек, включая отца и сына Барнардов. После того как 20 июня бриг распустил паруса, Август Барнард неоднократно пытался добраться до Артура Пима, но тщетно. Прошло три или четыре дня – и на корабле вспыхнул мятеж. Предводителем был корабельный кок, такой же негр, как наш Эндикотт на «Халбрейн», только последнему, спешу оговориться, бунт не привидится и в страшном сне.
Далее повествуется о множестве кровавых событий, стоивших жизни большинству моряков, которые сохранили верность капитану Барнарду; в конце концов капитана и еще четверых посадили вблизи Бермудов в китобойную шлюпку, и более читатель ничего о них не узнает. Август Барнард тоже пал бы жертвой бунтовщиков, если бы не заступничество лотового с «Дельфина» Дирка Петерса, метиса из племени упшароков, сына торговца пушниной и индианки со Скалистых гор, – того самого, которого капитан Лен Гай собирался отыскать в Иллинойсе…
«Дельфин» под командованием старшего помощника взял курс на юго‑запад, чтобы пиратствовать в южных морях. Что до Августа Барнарда, то он только и думал о том, как бы добраться до Артура Пима, однако его бросили в кубрик с закованными в кандалы руками и ногами, под напутственные слова корабельного кока, что выйдет он оттуда только тогда, когда «бриг перестанет называться бригом». Тем не менее спустя несколько дней Августу Барнарду удалось избавиться от кандалов, пропилить тонкую перегородку, отделявшую кубрик от трюма, и двинуться в сопровождении Тигра к ящику, где томился его товарищ. Он не смог до него добраться, но пес, по счастью, учуял хозяина, и Августу Барнарду пришла в голову счастливая идея привязать к шее Тигра записку со словами: «Пишу кровью… Хочешь жить, не выходи из убежища».
|
|
Как мы знаем, Артур Пим получил записку. Именно тогда он, умирая от голода и жажды, стал карабкаться по ящикам и выронил нож, звук падения которого привлек внимание его товарища и приблизил их встречу.
Поведав Артуру Пиму эту историю, Август Барнард добавил, что среди бунтовщиков нет единства: одни хотят вести «Дельфин» к островам Зеленого Мыса, другие же, в том числе Дирк Петерс, – в Тихий океан.
Что до Тигра, то его хозяин ошибся – он не взбесился. Просто он потерял терпение от жажды, и Август Барнард спас его, вытащив на бак.
Тем временем проявились недостатки в креплении грузов, недопустимые на торговом корабле, ибо от прочности крепления зависит устойчивость судна. Ящики же, которыми был забит трюм «Дельфина», ездили с места на место при каждой волне, поэтому пребывание в трюме сделалось опасным. С помощью Августа Барнарда он добрался до нижней палубы и спрятался неподалеку от кубрика.
Метис Петерс демонстрировал дружеское расположение к сыну капитана Барнарда, поэтому Август стал задумываться, нельзя ли, опираясь на помощь лотового, вновь овладеть судном. Ждать пришлось недолго. Спустя тринадцать дней после отплытия с Нантакета, а именно 4 июля, среди бунтовщиков вспыхнула ссора: одни хотели пуститься вдогонку за появившимся на горизонте небольшим бригом, другие предпочитали не отвлекаться по пустякам. Ссора привела к гибели матроса, принадлежавшего к партии кока, к которой примыкал и Дирк Петерс; ей противостояли сторонники старшего помощника. В результате на борту осталось всего тринадцать человек, считая Артура Пима.
Следующим испытанием стал страшный шторм, изрядно потрепавший «Дельфина», который дал течь. Пришлось заняться откачиванием воды и прилаживать под носом судна запасной парус, чтобы трюм не заливало водой. Шторм прекратился 9 июля, тотчас Дирк Петерс захотел избавиться от старшего помощника. Август Барнард заверил его в своей поддержке, однако о присутствии на борту Артура Пима упоминать не стал.
На следующий день один из матросов из партии кока, по имени Роджерс, умер в страшных судорогах. Никто не сомневался, что старший помощник отравил его. Теперь на стороне кока осталось всего четверо, в том числе Дирк Петерс. За старшего помощника стояло пятеро, и такой перевес мог сыграть решающую роль.
Нельзя было терять ни часа. Как только метис сообщил Августу Барнарду, что настало время действовать, тот рассказал ему об Артуре Пиме. Пока они договаривались о том, как завладеть судном, на бриг обрушился могучий вал, заваливший его на бок. «Дельфин» кое‑как выпрямился, зачерпнув воды, и лег в дрейф под зарифленными парусами фок‑мачты.
Это был удобный момент, чтобы нанести удар, хотя бунтовщики заключили между собой перемирие. В кубрике оставалось всего трое – Дирк Петерс, Август Барнард и Артур Пим, а в общей каюте – девять человек. Хорошо вооружен был лишь один из трех – лотовой. У него было два пистолета и кортик. Действовать предстояло очень осторожно.
Артур Пим, о присутствии которого на борту никто из бунтовщиков, за исключением Петерса, не имел понятия, предложил уловку, которая сулила шансы на успех. Поскольку труп отравленного все еще перекатывался по палубе, он сообразил, что, обрядившись в его одежду, внушит ужас суеверным матросам: у них опустятся руки и они подчинятся Дирку Петерсу…
Когда спустилась ночь, метис двинулся к корме. Пользуясь своей гигантской силой, он перебросил рулевого через борт. Август Барнард и Артур Пим присоединились к нему, вооруженные рукоятками от помпы. Оставив Дирка Петерса за штурвалом, Артур Пим, напяливший на себя одежду погибшего, и его товарищ встали у двери каюты. Там собралась вся компания – старший помощник, корабельный кок и прочие. Кто спал, кто пил, кто болтал, но пистолеты и ружья стояли неподалеку.
На море бушевал шторм, и на палубе было невозможно удержаться на ногах. Старший помощник неожиданно приказал привести Августа Барнарда и Дирка Петерса. Приказ передали рулевому, но за штурвалом стоял Дирк. Он и Барнард‑младший ворвались в каюту, а с ними и Артур Пим.
Его появление произвело эффект разорвавшейся гранаты. При виде воскресшего моряка старший помощник в ужасе вскочил, взмахнул в воздухе руками и рухнул замертво. Дирк Петерс воспользовался этим и ринулся вперед, сопровождаемый Августом Барнардом, Артуром Пимом и псом Тигром. Через несколько мгновений все было кончено: одни лежали задушенные, другие – с проломленными головами. Победители сохранили жизнь только матросу Ричарду Паркеру.
Теперь их оставалось всего четверо, чтобы управлять бригом в сильнейший шторм, при том, что вода в трюме поднялась на семь футов. Пришлось рубить грот‑мачту; поутру та же участь постигла и фок‑мачту. Прошли неимоверно трудный день и еще более мучительная ночь. Если бы Дирк Петерс и его подручные не привязали себя к остаткам брашпиля, их смыло бы в море громадными волнами, которые захлестывали «Дельфин».
Дальше в романе подробно описываются последствия шторма и события, происходившие между 14 июля и 7 августа: выуживание припасов из залитого водой трюма; появление загадочного брига, забитого трупами, который, наполнив воздух невыносимым смрадом, медленно уплывает прочь, как огромный склеп, подгоняемый издыхающим ветром; муки голода и жажды; невозможность добраться до погреба с провизией; жребий, в ходе которого судьбе было угодно, чтобы Ричард Паркер был принесен в жертву, дабы спаслись остальные; смерть несчастного, сраженного Дирком Петерсом, растерзание его трупа… Позднее из трюма удалось извлечь окорок, кувшин с маслинами, потом – маленькую черепашку… Из‑за перемещения груза в трюме «Дельфин» кренился все сильнее… Под палящим солнцем тропических широт муки жажды превосходят доступные человеку пределы… Первого августа умирает Август Барнард. В ночь с 3 на 4 августа происходит неизбежное: бриг опрокидывается. Артур Пим и метис, забравшись на перевернутое днище, питаются моллюсками, покрывающими киль, и в ужасе наблюдают за кружащими поблизости акулами… В конце концов их берет на борт своей шхуны «Джейн» капитан Уильям Гай из Ливерпуля. Это происходит на 25° северной широты[13].
Безусловно, эти события вполне могли произойти на самом деле, хотя на долю героев выпали совсем уже нечеловеческие страдания. Но посмотрим, насколько правдоподобны события, разворачивающиеся далее.
Артур Пим и Дирк Петерс, нашедшие на английской шхуне избавление от гибели, быстро набирают силы благодаря хорошему уходу и уже через две недели полностью приходят в себя и не вспоминают более о недавних испытаниях – «настолько сила забывчивости пропорциональна степени противоположности наших переживаний». Выдержав череду штилей и штормов, «Джейн» проходит 13 октября мимо острова Принс‑Эдуард, затем, продвигаясь в направлении, обратном маршруту нашей «Халбрейн», оставляет позади острова Крозе и подходит к островам Кергелен, которые я покинул одиннадцать дней тому назад.
Три недели ушло у экипажа «Джейн» на промысел тюленей. Во время этой остановки капитан «Джейн» и оставил на острове свою бутылку, в которой его однофамилец со шхуны «Халбрейн» нашел письмо, якобы написанное Уильямом Гаем и сообщающее о его намерении предпринять штурм южных морей.
Двенадцатого ноября шхуна покинула Кергелен и устремилась на запад, к Тристан‑да‑Кунья, – точно так же, как это делали сейчас мы. Достигнув этого острова две недели спустя, она простояла у его причала семь дней, после чего вышла 5 декабря в море, дабы достичь островов Авроры с координатами 53° 15’ южной широты и 47°58’ западной долготы – загадочных островов, которые не удалось отыскать даже этому судну, хотя сперва ему сопутствовала удача.
Двенадцатого декабря «Джейн» устремилась к Южному полюсу. 26 декабря на 73° южной широты были замечены первые айсберги, а чуть позже – паковый[14]лед.
С 1 по 14 января 1828 года шхуну ожидали сложные маневры и пересечение полярного круга в море, забитом льдами; затем паковый лед остался позади и шхуна вышла в чистую воду – знаменитое открытое море, обнаруженное на 81°2’ южной широты и 42° западной долготы[15], где температура воздуха составляет 47° по Фаренгейту (плюс 8,33° Цельсия), а воды – 34° (1,11 °C).
Как видите, здесь Эдгар По дал волю фантазии. Никогда ни один мореплаватель не забирался в столь высокие широты – даже капитан британского флота Джеймс Уэдделл[16], который в 1822 году дошел до 74‑й параллели.
Но если трудно поверить уже в эти подвиги «Джейн», то что говорить о дальнейших событиях! О них Артур Пим – иными словами, Эдгар По – повествует так, словно не сомневается, что действительно добрался до Южного полюса!
Прежде всего в этом фантастическом море нет айсбергов. Зато над водой носятся несчетные стаи птиц – в том числе пеликанов, одного из которых удалось подстрелить из ружья!.. Путешественники замечают на льдине (выходит, там все же есть льдины!) медведя наподобие полярного, только совсем уж гигантских размеров… Наконец, справа по борту появляется земля – островок окружностью в один лье, который нарекают именем Беннета, совместно с капитаном владеющего шхуной «Джейн». Островок расположен на 82°50’ южной широты и 42°20’ западной долготы, отмечает в своем дневнике Артур Пим. Призываю географов не наносить на карты антарктических морей этих фантастических координат!
Естественно, что по мере продвижения шхуны к югу колебания стрелки компаса уменьшались, зато температура воздуха и воды неуклонно поднималась, небо же оставалось неизменно безоблачным, а с севера тянуло умеренным ветерком.
К несчастью, среди членов экипажа появились симптомы цинги, и, если бы не настойчивые уговоры Артура Пима, капитан Уильям Гай лег бы на обратный курс.
Само собой разумеется, что в январе в этих широтах властвует полярный день, и «Джейн» не напрасно продолжила рискованное плавание, ибо 18 января в точке с координатами 83°20’ южной широты и 43°5’ западной долготы показалась земля. Это был остров, часть какого‑то архипелага, протянувшегося к западу.
Шхуна приблизилась к острову и бросила якорь на глубине шести саженей. Артур Пим и Дирк Петерс поспешили усесться в шлюпку и устремиться к берегу, однако остановились при виде сразу четырех каноэ, забитых вооруженными людьми – «новыми людьми», как названы они в повествовании.
Действительно, это было что‑то новенькое – черные как смоль туземцы, облаченные в звериные шкуры и инстинктивно страшащиеся «белого цвета». Представляю, какой ужас должна была внушать им зима! Должно быть, снег, если он только выпадал там, был черным. Одним словом, чистый вымысел, да и только!
Островитяне не проявляли враждебных намерений, а только кричали свое «анаму‑му» и «лама‑лама». Их каноэ подошли к шхуне, и вождь Ту‑Уит поднялся на борт в сопровождении человек двадцати соплеменников. Здесь их ждало невиданное удивление, ибо они принимали корабль за живое существо и ласково гладили его снасти, мачты и релинги. Они провели шхуну среди рифов к гавани, дно которой было устлано черным песком. Капитан Уильям Гай бросил якорь в миле от берега и, предусмотрительно оставив на борту шхуны нескольких заложников, высадился на прибрежные скалы. Остров этот, звавшийся Тсалал, был, если верить Артуру Пиму, полон чудес. Растущие там деревья не походили ни на один из видов, известных в каком‑либо уголке планеты. Скалы являли собой напластования пород, которые привели бы в удивление современного геолога. По камням текла непрозрачная жидкость с четко видными прожилками, которые не растворялись и не сливались воедино.
На расстоянии трех миль от места высадки располагалось основное поселение острова под названием Клок‑Клок. Оно состояло из жалких хижин, крытых звериными шкурами; возившиеся вокруг хижин домашние животные напоминали обыкновенных свиней и черношерстных овец; кроме того, путешественники насчитали двадцать видов птиц, в том числе уток и прирученных альбатросов, а также огромное количество галапагосских черепах.
К моменту прибытия моряков Уильяма Гая в Клок‑Клок его население, по мнению Артура Пима, исчислялось десятком тысяч душ – мужчин, женщин и детей, которых не стоило опасаться, но от которых разумнее было держаться в сторонке, настолько крикливым и вызывающим было их поведение. Наконец после посещения жилища Ту‑Уита путешественники вернулись на берег, где набрали немало трепангов – моллюсков, столь любимых китайцами, – которые водились здесь в огромных количествах.
Это обстоятельство послужило темой переговоров с Ту‑Уитом. Капитан Уильям Гай попросил у него разрешения построить сараи, где несколько человек с «Джейн» занялись бы приготовлением трепангов, покуда шхуна продолжит продвижение к полюсу. Ту‑Уит охотно принял предложение и даже пошел на сделку, согласно условиям которой туземцы должны были собирать моллюсков.
Не прошло и месяца, как все было готово. Трем членам экипажа было велено остаться на Тсалале. Подозревать местных жителей в коварных замыслах не было ни малейших оснований. Прежде чем отправиться в путь, капитан Уильям Гай решил посетить напоследок Клок‑Клок и оставил на всякий случай на борту шесть человек при заряженных пушках, заготовленных абордажных сетках и поднятом якоре, наказав им отразить любое нападение туземцев.
Ту‑Уит и сотня его воинов замыкали шествие. Люди со шхуны стали подниматься по узкому ущелью, окруженному холмами из необыкновенных жирных камней, отдаленно напоминающих стеатиты[17], каких Артур Пим не видывал ни разу в жизни. Пришлось идти чрезвычайно извилистым маршрутом, огибая глыбы в шестьдесят – восемьдесят футов в высоту и сорок футов в ширину. Капитан Уильям Гай и его люди без опаски шагали вперед, почти касаясь друг друга, хотя это место самой природой было приготовлено для засады. Артур Пим, Дирк Петерс и матрос по имени Аллен держались чуть позади остальных.
Оказавшись перед расселиной, ведущей в глубь холма, Артур Пим решил забраться туда, чтобы сорвать пригоршню орешков, гроздьями свисавших с чахлой лещины. Исполнив свое намерение, он собрался было возвращаться, но заметил, что метис и Аллен последовали его примеру и тоже рвут орехи. Все трое уже были готовы поспешить назад на тропу, как вдруг ощутили мощный толчок, от которого попадали с ног. В следующее мгновение мылообразная масса, из которой состояли окружающие холмы, рухнула в ущелье, и все трое решили, что останутся здесь похороненными заживо.
Увы! Ошибкой было сказать – все трое: Аллена завалило так сильно, что он перестал дышать.
Передвигаясь на коленях и прокладывая себе путь ножами, Артур Пим и Дирк Петерс добрались до податливых глинистых сланцев, а затем до площадки на краю заросшего деревцами оврага, над которой уже виднелось голубое небо. Оттуда они сумели оглядеть окрестности.
Туземцы устроили искусственный обвал. Капитан Уильям Гай и двадцать восемь его спутников были погребены под миллионами тонн земли и камней…
Окрестности кишели островитянами, прибывшими со всех островов архипелага, чтобы разграбить «Джейн». К шхуне со всех сторон направлялись каноэ с гребцами. Шестеро моряков, оставшихся на судне, встретили их сначала залпом, не причинившим вреда, однако во второй раз прицелились лучше: их ядра и гранаты поубивали несчетное число нападающих. Несмотря на это, «Джейн» была захвачена и предана огню, а ее защитники – смерти. Как только огонь добрался до пороха, прогремел оглушительный взрыв, уничтоживший добрую тысячу туземцев и не меньше покалечивший, после которого оставшиеся в живых пустились наутек, крича на бегу: «Текели‑ли, текели‑ли!»
Всю следующую неделю Артур Пим и Дирк Петерс, питаясь орехами, мясом болотной выпи и листьями ложечника, скрывались от туземцев, не подозревавших об их присутствии на острове. Укрытием им служила черная бездна, не имевшая выхода, образовавшаяся в стеатите и мергеле[18]с металлическими вкраплениями. Кружа по ней, они спускались в бесчисленные ямы. Эдгар По приводит геометрический план этой ловушки, смахивающий на слово, образованное от арабского корня, значащего «быть белым», а также египетское слово ПФИТРНС, обозначающее «юг».
Итак, американский писатель доходит в этой части книги до совершенной мистики. К тому же я читал не только этот роман, но и другие произведения Эдгара По и полагал, что его гениальность распространяется скорее на сферу чувств, нежели на разум. Разве не прав был один из критиков, написавший: «Его воображение владычествует над его умственными способностями… оно само имеет почти божественную силу и проникает в самые глубины взаимосвязей, для него нет секретов, ему с легкостью даются любые аналогии…»
Совершенно очевидно: никто и никогда не усматривал в этой книге ничего, кроме игры воображения! Что же тогда заставило капитана Лена Гая уверовать в истинность событий, не имеющих ничего общего с реальностью, если не безумие?..
Но я продолжаю.
Артур Пим и Дирк Петерс не могли более оставаться в царстве бездонных пропастей; в конце концов им удалось съехать вниз по склону холма. В ту же секунду на них набросились пятеро туземцев. Благодаря пистолетам и невероятной физической силе метиса четверо были убиты. Пятого беглецы уволокли с собой в стоявший у берега челн, загруженный тремя здоровенными черепахами. Человек двадцать островитян бросились за ними следом, но не смогли им помешать: их нападение было отбито и весельный челн устремился к югу.
Итак, Артур Пим забрался выше восемьдесят третьей широты! Шли первые дни марта, то есть приближалась антарктическая зима. На западе виднелось пять‑шесть островов, но путешественники проявили осторожность и не стали к ним причаливать. Артур Пим склонялся к мнению, что по мере приближения к полюсу температура будет повышаться. В челне сладили мачту из двух весел, и на ней захлопал парус, сделанный из рубашек Дирка Петерса и его товарища, – белых рубашек, что усилило ужас пленного туземца, откликавшегося на имя Ну‑Ну. Восемь дней продолжалось это странное плавание, которому способствовали несильный северный ветерок, полярный день и полное отсутствие льдов. Южнее острова Беннета путешественники ни разу не видели льда, что объяснялось высокой температурой воды.
Вскоре Артур Пим и Дирк Петерс снова достигли удивительных мест. На горизонте поднялась преграда из серых летучих паров, иссеченных длинными штрихами света, напоминающими полярное сияние. На помощь легкому бризу пришло сильное течение. Челн скользил в теплой жидкости, напоминающей по виду молоко и словно бурлящей в глубине. Скоро на море выпал странный беловатый пепел, отчего Ну‑Ну прямо‑таки зашелся в страхе, широко разевая рот и показывая черные зубы…
Девятого марта удивительные осадки выпали снова, вода сделалась просто горячей, ее уже невозможно было зачерпнуть в ладони… Чудовищная туманная пелена, висевшая у горизонта на юге, напоминала теперь безбрежный водопад, беззвучно низвергавшийся с безумной высоты, с самых небес…
Прошло еще двенадцать дней. Небо померкло. Молочные глубины антарктического океана, растворявшего беспрерывно валившийся с небес пепел, время от времени озарялись вспышками света. Челн все быстрее приближался к водопаду (объяснения этому мы напрасно стали бы искать в повествовании Артура Пима). Изредка пелена исчезала, и за кормой вырастали хаотически мечущиеся фигуры, колеблемые мощными потоками воздуха… Кошмарный мрак пронзали стаи гигантских птиц с мертвенно‑бледным оперением, издававших холодящее «текели‑ли». Дикарь, ужас которого перешел все границы, не смог этого вынести и испустил дух.
Внезапно челн с бешеной скоростью устремился к циклопическому водопаду, в центре которого разверзлась адская бездна, готовая поглотить все живое… И тут перед глазами путешественников выросла неясная фигура человека, превосходящая размерами любого обитателя земли. Кожа человека белизной напоминала свежевыпавший снег!..
Здесь роман обрывается. По‑моему, не будучи в силах представить себе развязку столь невероятных приключений, Эдгар По прервал свое повествование «внезапной и трагической кончиной» своего героя, оставив читателям надежду, что две или три недостающие главы, будь они когда‑либо обнаружены, немедленно станут достоянием публики.
Глава VI
Завеса приоткрывается
«Халбрейн» продолжала плыть вперед, подгоняемая ветром и течением. С их помощью она сможет пройти две тысячи триста миль, разделяющие острова Принс‑Эдуард и Тристан‑да‑Кунья, за две недели, причем без единой перемены галса, как и предрекал боцман. Неизменный юго‑восточный ветер лишь изредка усиливался, вынуждая команду приспускать паруса.
Капитан Лен Гай доверял Джему Уэсту все парусные маневры, и тот командовал брать рифы в последний момент, когда мачты грозили обрушиться на палубу. Однако я ничего не боялся, ибо с таким моряком не страшна никакая случайность. Он был истинным знатоком своего дела.
– Наш лейтенант ни с кем не сравнится, – заявил мне как‑то Харлигерли. – Он вполне мог бы командовать флагманским крейсером.
– Действительно, – согласился я, – Джем Уэст кажется мне прирожденным моряком.
– А наша шхуна! Наша «Халбрейн»! Поздравьте себя, мистер Джорлинг, да и меня в придачу, – ведь это я убедил капитана сменить гнев на милость!
– Если этого добились вы, боцман, то я, конечно, благодарен вам.
– Да, есть за что! Он чертовски упрямился, наш капитан, а ведь мой приятель Аткинс так старался! Лишь мне удалось заставить его внять голосу разума.
– Я ни за что не забуду этого, боцман: ведь благодаря вам я не томлюсь от скуки на Кергелене, а скоро увижу остров Тристан‑да‑Кунья!
– Всего через несколько дней, мистер Джорлинг. Я слышал, в Англии и в Америке строят сейчас суда, во чреве у которых работает машина, а за бортами крутятся колеса – что лапы у утки! Что ж, неплохо… Но посмотрим, какой от них будет толк. Я‑то считаю, что такой корабль не сможет тягаться с добрым парусником хорошей осадки, подгоняемым свежим ветерком! Умелому моряку вполне хватает доброго ветра, мистер Джорлинг, даже если он дует на три четверти вхолостую, а колеса ему совсем ни к чему.
Я не собирался оспаривать соображения боцмана по поводу использования силы пара в мореплавании. Паровые суда тогда только появились, и на смену колесам еще не пришел винт. Что же до будущего, то кому дано его предсказать?..
Вдруг мне пришло в голову, что и «Джейн» – та самая «Джейн», о которой капитан Лен Гай рассказывал так, словно она существовала на самом деле и он видел ее собственными глазами, – точно так же прошла от острова Принс‑Эдуард до Тристан‑да‑Кунья за две недели. Да, Эдгар По умел заставить служить себе морские ветры!
Впрочем, на протяжении последующих пятнадцати дней капитан Лен Гай не заикался об Артуре Пиме. Если бы он пытался убедить меня в подлинности этой истории, это говорило бы о его невысоких умственных способностях. Не боясь повториться, я спрашиваю еще раз: как человек в здравом уме может принимать такие вещи всерьез? Лишь тот, кто утратил рассудок или по меньшей мере находится во власти навязчивой идеи, подобно Лену Гаю, способен разглядеть в повествовании Эдгара По что‑то кроме игры воображения.
Подумать только!.. Английская шхуна достигла 84° южной широты – уже одного этого достаточно, чтобы претендовать на выдающееся географическое открытие! Разве Артур Пим, вернувшийся из Антарктиды, не заткнул бы за пояс Кука, Уэдделла, Биско?
Разве не были бы они с Дирком Петерсом – пассажиры «Джейн», забравшиеся еще выше указанной параллели, – окружены всеобщим почетом? А что сказать об открытом ими море, свободном ото льда?.. О невероятной скорости течений, несших их к полюсу? О воде, которой можно обжечься? О завесе паров на горизонте? О разверзшемся газовом водопаде, позади которого маячат громадные фигуры?..
Да и вообще, не говоря даже об этих несообразностях, остается лишь гадать, как Артуру Пиму и метису удалось вернуться, как они умудрились пересечь на обратном пути полярный круг на лодке, служившей им со времен бегства с острова Тсалал, как их подобрали, как доставили домой – вот что мне было бы любопытно узнать! Спуститься на целых двадцать градусов в утлом весельном суденышке, преодолеть паковые льды, достигнуть земли – и не обмолвиться обо всем этом в дневнике?.. Мне возразят, что Артур Пим скончался, не успев передать издателю последние главы своего повествования. Пусть так! Но кто поверит, что он не обмолвился об этом ни словечком редактору «Южного литературного вестника»? И почему Дирк Петерс, проживший в Иллинойсе еще много лет после этого, хранил молчание о последнем этапе своих приключений?..