Мы жаждали эти крылышки. 2 глава

Беннинг был, пожалуй, еще более убог, чем Токкоа, особенно его печально известная часть, прозванная "Сковородкой", где проходила начальная предпрыжковая подготовка. Это был полковой лагерь, представляющий собой кучку захудалых деревянных хибар, разместившихся на бесплодной, песчаной почве. Однако для членов роты Е Беннинг стал желанной отдушиной – здесь они проходили реальную подготовку, готовясь стать парашютистами, вместо того, чтобы тратить большую часть времени на занятия физподготовкой.
Предполагалось, что занятия в парашютной школе начнутся с физподготовки (стадия А), за которой последуют стадии B, C, и D, каждая продолжительностью в неделю, однако 506-й полк пропустил первую стадию. Так случилось потому, что 1-й батальон, прибывший первым, приступив к стадии А, вызвал замешательство среди сержантов школы, которым поручили руководить гимнастическими упражнениями и пробежками. Выходцы из Токкоа могли лишь посмеяться над тамошними сержантами. На пробежках они принимались бежать спиной вперед, предлагая им посоревноваться. Или после пары часов упражнений, когда те начинали задыхаться, спрашивали их – когда они закончат разминаться и, наконец, начнут занятия. После двух дней такого рода унижений сержанты доложили по команде, что 506-й намного превосходит их по физподготовке, так что все роты этого полка могут начинать курс со стадии B.
В течение недели рота каждое утро бегом выдвигалась в парашютные классы, где личный состав учился укладывать парашюты. На ланч они бежали обратно на "Сковородку" и проводили остаток дня, прыгая в ямы с опилками из дверей установленных на высоте четырех футов макетов фюзеляжей самолетов, учились обращению с парашютами и подвесными системами, или, надев закрепленную на стальном тросе подвесную систему, прыгали с 30-футовых вышек.
На следующей неделе, на стадии C, совершались свободные и контролируемые прыжки с 250-футовых вышек. Одна из вышек была оборудована сидушками, амортизаторами и направляющими тросами; на других было по четыре парашюта, которые после подъема отцеплялись с помощью расчековочного устройства. С них каждый совершил по несколько прыжков в дневное время и один ночью.
Кроме того, на стадии C присутствовала ветровая машина, создававшая сильный поток воздуха, направленный вдоль земли, тащивший по ней парашют вместе с обучаемым. Таким образом личный состав отрабатывал гашение купола после приземления.
После недели тренировок на вышках люди были готовы к стадии D – реальному делу: пяти прыжкам с C-47, после которых прошедшие полный курс должны будут получить "крылышки" парашютистов. Предыдущим вечером бойцы укладывали свои парашюты, проверяли их, укладывали снова и проверяли вновь – и так до 23.00. Подъем был в 05.30. С песнями и речевками они выдвинулись к ангарам на Лоусон Филд. Там они надели парашюты и расселись на установленных в ряды скамьях, ожидая вызова к самолету. Они перебрасывались шутками, травили байки, много курили, нервно смялись, часто бегали в уборную, и то и дело принимались проверять парашюты: основной и расположенный на груди запасной.
Группами по двадцать четыре человека они грузились в самолет. Лишь за одним или двумя исключениями для них это был первый полет на самолете. Когда C-47 набирал высоту 1500 футов*, он становился в круг. Загорался красный свет и выпускающий – сержант-инструктор – давал команду: "Встать, пристегнуться". Все вставали и пристегивали фалы, закрепленные на ранцах основных парашютов, к проходящему под потолком вдоль фюзеляжа тросу.
"Доложить о проверке снаряжения!" кричал выпускающий.
"Номер двенадцать окей! Номер одиннадцать окей!" и так далее по цепочке.
"Сомкнуться и встать к двери!"
Первый человек подходил к открытой двери. По очевидным психологическим причинам им всем приказывали смотреть на горизонт, а не прямо вниз. Кроме того, их учили класть руки на внешний край дверного проема, и ни в коем случае не на внутренний. Если руки будут снаружи, человека ничто не будет держать в самолете и малейшего усилия, даже просто нажима двигающегося вперед следующего человека в потоке будет достаточно, чтобы вытолкнуть его наружу. Если же он, пытаясь обрести устойчивость, упрется в дверной проем с внутренней стороны, то, как говорил Гордон: "Если этот приятель не захочет выходить, то усилий дюжины человек, находящихся позади, не хватит, чтобы вытолкнуть его. Такова сила страха". Если выпускающий видел, что человек кладет руки на внутреннюю поверхность фюзеляжа, он отстранял его, давая возможность прыгнуть остальным.
Большинство людей, по словам Гордона: "были на таком кураже, и настолько прониклись этим делом, что едва ли не были готовы сигануть без парашюта. Вот такими крутыми мы были". В общей сложности пройти полный курс и получить парашютную квалификацию смогло 94% личного состава 506-го, установив, таким образом, рекорд, не побитый и по сию пору.
Первый прыжок совершали по одному. Как только человек оказывался у двери, выпускающий хлопал его по бедру – это был сигнал: "Пошел!"
"Я дошаркал до двери и выпрыгнул в безбрежную, захватывающую дух пустоту", вспоминал Вебстер. Мое сердце подпрыгнуло, оказавшись где-то в горле, а разум помутился". Вытяжная веревка, зацепленная карабином за трос в кабине самолета, стянула задний клапан его основного парашюта; обрывной шнур, привязанный к вершине купола, вытащил его из ранца, а затем оборвался. Набегающий поток наполнил купол, и он ощутил впечатляющий рывок.
"С этого момента прыжок превратился в развлечение. Я плавно скользил вниз, колеблясь, или, как сказали бы гражданские, раскачиваясь туда-сюда, и радостно глазея по сторонам. Все небо было заполнено испытывающими подъем бойцами, чьи крики раздавались то тут, то там".
Нахождение у той открытой двери представляло собой очевидный момент истины. Люди, продемонстрировавшие выдающиеся успехи в ходе обучения, те, кто, впоследствии, воюя в качестве обычных пехотинцев, получали награды за храбрость, замирали. Иногда им давали второй шанс. В том же подъеме после того, как прыгнули все остальные, или на следующий день. Однако обычно, если человека однажды заколодило, это значило, что он никогда не прыгнет.
Из роты E "застыли" двое. Они отказались прыгать. Одного из них, рядового Джо Рамиреса, отодвинули к хвостовой переборке самолета, но после того, как остальные выпрыгнули, он сказал выпускающему, что все-таки хочет прыгнуть. Самолет продолжил кружить. На втором заходе он прыгнул. Как выразился рядовой Род Строль: "На это нужно больше мужества, чем для того, чтобы просто прыгнуть в первый раз".
В тот же день "Изи" совершила еще один прыжок с выходом по одному. Следующий прыжок был массовым, выпускающий кричал: "Пошел! Пошел! Пошел!" когда двенадцать человек выходили в дверь один за другим. К удивлению выпускающих поток покидал борт за 6 секунд. Карсон писал в своем дневнике: Думаю, я сходил с ума от прыжков, потому что, оказавшись на земле, я мог думать лишь об острых ощущениях от прыжка и хотел прыгать вновь и вновь. Когда я чувствовал рывок на раскрытии, то орал во всю глотку".
Четвертый прыжок пришелся на Сочельник. На Рождество рота получила выходной и праздничную трапезу с индейкой. Практически для всех в роте это было первое Рождество, проведенное вдали от дома. Карсон написал: "Это было не похоже на Рождество: без снега, без елки, без подарков, без папы с мамой".
26 декабря, совершив последний прыжок, каждый получил свидетельство, гласившее, что он "с этого момента наделен правом считаться квалифицированным парашютистом". Затем был самый торжественный момент, ради которого они трудились на протяжении шести месяцев: вручение серебряных "крылышек". С этого момента, который каждый в "Изи" будет помнить до конца своих дней, весь личный состав 506-го навсегда стал особым.
Полковник Синк устроил полковой парад, а затем собрал людей в круг. Взобравшись на платформу, он зачитал ежедневный приказ (позже каждый получил его копию). "Вы – члены одного из самых лучших полков в армии Соединенных Штатов", объявил Синк, "а, следовательно, и во всем мире". Он сообщил, что отправляет их по домам, в десятидневный отпуск и напомнил, что "есть определенные вещи, которых от вас ожидают – не только, во время отпуска, но и вообще в качестве кредо, которым вы должны будете руководствоваться в дальней жизни". Вы должны носить форму с честью, сохранять выправку и заботиться о своем внешнем виде. "Помните наш боевой клич и девиз, "Курахи" и его значение: "Сами по себе". Каждый из нас сам по себе, но все мы вместе".
Он дал ребятам наказ: "Держитесь подальше от тюрьмы" и распустил их. С "крылышками" на груди, в сверкающих ботинках и заправленных в них брюках, они отправились по домам. Там они стали предметом восхищения для своих родителей и друзей. Отчасти из-за их физической подготовки, но в большей степени благодаря уверенности в себе, приобретенной ими за прошедшие полгода. Они завершили курс подготовки, который не смогло пройти трое из пяти добровольцев; пережили гнев и придирки Собела; прыгали из летящего самолета. Они стали элитой.
Однако не до такой степени, чтобы позволить себе игнорировать армейские уставы и предписания. Полковник Синк уведомил их о необходимости вернуться в Беннинг по окончании отпуска, однако из-за имевших место в январе 1943 года недостатков в транспортной системе Америки тревожное количество личного состава 506-го вернулось с опозданием.
Полковник Синк устроил общеполковое построение. Личный состав построился в парадной форме одежды. Они промаршировали по покрытой песком улице до свободной площадки позади казармы поваров. Синк скомандовал "Смирно!", а затем дал команду "Вольно!". Они стояли в полной тишине, слушая, как лейтенант зачитывает список фамилий, по одному из каждой роты, из числа опоздавших из отпуска.
Рядовой Джон Доу, рота E", вызвал лейтенант. Барабанщик, стоящий рядом с ним, принялся отбивать тихую, скорбную дробь. Двое сержантов, вооруженных автоматами, направились к рядовому Доу. Он вышел из строя. Его лицо побледнело. Сержанты, встав по бокам, вывели его вперед. Барабан продолжал рокотать. Они остановились перед лейтенантом. Он зачитал приказ. Рядовой Доу "выбарабанивался"** из рядов парашютистов и отправлялся в пехоту.
Лейтенант сорвал шеврон 506-го полка с плеча рядового, "крылышки" с его груди, парашютную нашивку с пилотки и бросил их наземь. Это было столь унизительно, что у офицеров и нижних чинов перехватило дыхание. Вебстер писал своей матери: "Одна вещь привела нас в настоящее бешенство; какой-то лейтенантишка, не имеющий ни малейшего понятия о приличиях или хороших манерах, стоял рядом с барабанщиком и фотографировал всех подходивших парней. Быть опозоренным перед лицом товарищей, это уже достаточно тяжело, но быть сфотографированным в такой момент – думаю, этого лейтенанта стоило пристрелить".
Дальше больше. Подъехал джип, из которого вышвырнули вещмешок рядового Доу. Он должен был снять свои парашютные ботинки, надеть обычную обувь и выпустить брюки наружу, как обычный пехотинец ("прямоногий", как звали их парашютисты). Он подобрал свой вещмешок и, сопровождаемый автоматчиками, печально пошел прочь, сопровождаемый барабанной дробью – живая иллюстрация унылого одиночества. Так повторилось девять раз.
После этого в 506-ом редко испытывали проблемы с опозданиями из отпусков и увольнений.
В конце января "Изи" вместе с остальной частью 506-го перебралась за реку Чаттахучи на Алабамскую сторону Форт Беннинга. Это было похоже на выход на волю из тюрьмы. Казармы были удобными, а еда хорошей. Там был отличный магазин и кинотеатр. Обучение было сконцентрировано на подготовке отделений, с особым упором на уличные бои, которые проходили весело, с большим количеством пиротехники, пальбой друг по другу холостыми патронами и метанием дымовых гранат. Личный состав совершил шестой прыжок – впервые с оружием.
Записи в дневнике Карсона передают вкус тех зимних дней.
8 февраля: "Вчера вечером мы были в чертовски приподнятом настроении, так что едва не разнесли казарму во время драки подушками. После трехчасового побоища мы, наконец, решили, что достаточно устали и легли спать". 11 февраля: "(Капрал Джо) Той, (сержант Джордж) Лус и я были в Коламбусе. Пригласили девчонок и устроили вечеринку, где веселились, веселились и веселились. Где-то во время вечеринки я познакомился с Бетти Кей из Коламбуса. В конце концов, нам нужно было отправляться по домам, и мы добрались до туда к 04.45 утра". 12 февраля: "Вновь в Чикасо Гарденс, в Коламбусе, еще один прекрасный вечер. Мы с Бетти прекрасно ладим. Действительно классно провел время. Вернулся в часть в 04.45 и вышел на службу в 05.30, стараясь держать хоть один глаз открытым".

* Порядка 365 метров (прим. перев.)
** "Выбарабанивание" (drumming-out) – воинская традиция, согласно которой с военнослужащего, изгоняемого из подразделения или с позором увольняемого с военной службы, под барабанную дробь перед строем срываются знаки принадлежности к подразделению, роду войск и (или) знаки различия (прим. перев.)

В марте последовала команда: "пакуемся и съезжаем". Кэмп Макколл, Северная Каролина, был чудом военного строительства. На 7 ноября 1942 года он представлял собой 62000 акров* необустроенной местности. Четыре месяца спустя там было 65 миль дорог с твердым покрытием, госпиталь на 1200 коек, пять кинотеатров, шесть огромных пивных, полноценный всепогодный аэродром с тремя 5000-футовыми** взлетно-посадочными полосами и 1750 зданий. Казармы имели систему отопления, на койках были матрасы. Он был назван в честь рядового Джона Т. Маккола из 82-й воздушно-десантной дивизии, первого американского парашютиста, погибшего в бою во время Второй мировой войны. Он погиб в Северной Африке 8 ноября, в тот день, когда началось строительство. В Кэмп Макколл находилось командование воздушно-десантных войск.
Тренировки усилились и стали более сложными. Прыжки теперь совершались не только с винтовками, но и с другими видами оружия. Базука крепилась на прыжок в сборе, то же касалось легких пулеметов (но они снимались с треноги, с которой прыгал другой член расчета). 60-миллиметровый миномет и его опорная плита распределялись на двоих. На парашютистов навьючивались еда, боеприпасы, карты, гранаты, взрывчатые вещества и т.п. Некоторым приходилось прыгать с сотней фунтов дополнительного веса.
За прыжками последовали двух- и трехсуточные учения в лесистой местности. Основной упор делался на ускоренное передвижение войск и крупномасштабные действия в тылу противника. В сумерках командирам взводов показывали на карте их местонахождение и ставили задачу к утру быть там-то и там-то.
Капитан Собел назначил рядового Роберта "Попая" Уинна своим посыльным и отправил его на поиски своих взводов. Уинн ухитрился "потеряться" и проспать всю ночь. Утром Собел потребовал объяснений, почему Уинн заблудился.
"Потому что я не вижу в темноте", ответил тот.
"Ты должен научиться видеть в темноте", ответил Собел и отправил Уинна обратно в его отделение, заменив его Эдом Типпером. "С моей помощью", рассказывал Типпер, "Собел умудрился потерять свои карты, компас и все такое в тот самый момент, когда они были нужнее всего. Получив от окружающих аналогичную "помощь", он окончательно запутался и заблудился еще сильнее, чем обычно. Мы все надеялись, что его провал будет настолько сильным, что его заменят, и нам не придется идти в бой под его командованием".
"Ваша винтовка – это ваша правая рука!" говорил своим людям Собел. "Она должна быть при вас в любой момент". Однажды на ночном занятии он решил преподать им урок. Вместе с сержантом Эвансом они крадучись прошли по расположению роты, чтобы похитить винтовки у спящих. Они успешно справились со своей задачей: к утру у Собела и Эванса было почти полсотни винтовок. С большой помпой Эванс построил роту и Собел принялся рассказывать личному составу, насколько никчемными солдатами они являются.
Пока он орал, появился командир роты "Фокс", а с ним человек сорок пять из его роты. К величайшему смущению Собела оказалось, что они с Эвансом заблудились, забрели в расположение роты "Фокс", и стащили их винтовки.
Через несколько недель Собел повредил ногу на прыжках. Вместе с сержантом Эвансом он вернулся в казарму, в то время как рота оставалась в поле. Капитан и Первый сержант провели инспекцию. Они облазили все солдатские сундучки, одежду и личное имущество личного состава роты E. Они обшарили карманы, вскрыли коробки, перерыли письма от подруг и родителей, и конфисковали все, что сочли запрещенным. "Я не знаю, какого черта они там искали", рассказывал Гордон Карсон. "Это было задолго до тех времен, когда появились наркотики".
Собел обнародовал список, в котором перечислялись запрещенные предметы, их владельцы и назначенное им наказание. Вернувшиеся с полевых занятий люди, усталые и грязные, обнаружили, что все, что они считали своей личной собственностью, было перевернуто. Нижнее белье, носки, зубная паста и щетки – все это лежало грудами на койках. Многие вещи отсутствовали.
Что-то было конфисковано почти у каждого солдата. Обычно это были неучтенные боеприпасы, неуставная одежда или порнография. Пропали банки фруктового салата и резаных персиков, утащенные с кухни, дорогие рубашки – ничего из этого не было возвращено. Один из солдат собирал контрацептивы. Очевидно, несколько презервативов считались приемлемыми, но две сотни уже считались контрабандой. Они тоже значились в списке конфискованных Собелом предметов.
"Для меня это стало поворотным пунктом", вспоминал Типпер. "Перед этим набегом я недолюбливал Собела, но не испытывал ненависти к этому человеку. Тогда же я решил, что Собел является моим личным врагом, и я не обязан проявлять в отношении него лояльность или что-либо еще. Все были крайне разозлены".
Ходили разговоры о том, кто пристрелит Собела, когда рота пойдет в бой. Типпер думал, что это была всего лишь пустая болтовня, однако, "с другой стороны, я знал нескольких парней из роты, которые мало говорили, но, по моему мнению, были вполне способны убить Собела, если им представится такой шанс".
На следующем полевом выходе роте E сообщили, что многие из ее состава будут назначены условными ранеными, чтобы медики смогли попрактиковаться в перевязке ран, накладывании импровизированных шин, эвакуации раненых на носилках и т.п. Собел также попал в их число. Медики вкололи ему реальное обезболивающее, стянули штаны и сделали разрез, имитирующий удаление аппендицита. Затем они зашили разрез, наложили повязку из бинтов и лейкопластыря, а потом смылись.
Собел, само собой, был разъярен, но так и не смог добиться расследования этого случая. В роте Е не удалось найти никого, кто смог бы опознать ответственных за произошедшее медиков.
То, в какой хорошей форме был личный состав "Изи", было продемонстрировано в Макколле, когда по поручению Министерства обороны во 2-м батальоне Стрейера, уже прославившемся своим маршем на Атланту, провели стандартный тест по физподготовке. Результат батальона составил 97 процентов. Поскольку это был самый высокий результат, когда-либо показанный армейским батальоном, полковник Яблонски из Вашингтона решил, что Стрейер подтасовал его. Уинтерс вспоминал: "Они заставили нас пройти его повторно: офицеров, рядовых, обслуживающий персонал, поваров, всех – и мы дали результат в 98 процентов".
В "Изи" произошли повышения званий. Все три штаб-сержанта, Джеймс Дил, Сэлти Харрис и Майк Рэнни были из изначального состава роты, начавшего службу рядовыми. То же самое и с сержантами, Лео Бойлом, Биллом Гварнери, Кэрвудом Липтоном, Джоном Мартином, Элмером Мюрреем, Бобом Рэдером, Бобом Смитом, Баком Тейлором и Мюрреем Робертсом. Карсон получил капрала. Лейтенант Мэтьюсон был переведен в штаб полка, а лейтенанты Никсон, Хестер и Джордж Лэвенсон продолжили службу в штабе батальона. (До самого войны все должности в штабе 2-го батальона заполнялись офицерами из "Изи". Из рот D, F, и штабной роты в штаб батальона не попало ни одного офицера. Уинтерс комментировал это так: "Поэтому отношения между батальонным и полковым штабами и ротой E всегда были отличными. По этой же причине казалось, что роте E всегда назначались самые важные задачи".)
В начале мая 1-й взвод Уинтерса получил нового второго лейтенанта, Гарри Уэлша. Он был "офицером по принуждению". В апреле 1942 года он пошел добровольцем в парашютисты и получил назначение в 504-й парашютно-десантный полк 82-й дивизии. По окончании парашютной школы он получил сержанта. Трижды. Его разжаловали в рядовые за драки. Но он был крутым маленьким ирландцем с явными задатками лидера. Его командир роты заметил это и дал Уэлшу рекомендацию для поступления на офицерские курсы.
Уэлша назначили в роту "Изи", 2-го батальона, 506-го полка. Он хотел вернуться в 504-й, но в армии было правило посылать выпускников офицерских курсов в другие подразделения, из-за боязни того, что, по возвращении в свою старую часть у них установятся слишком фамильярные отношения со своими приятелями из числа нижних чинов. Собел направил Уэлша во взвод Уинтерса. Они немедленно стали лучшими друзьями. Их отношения основывались на взаимоуважении, вызванном одинаковыми представлениями о лидерстве. Как заявлял Уэлш: "Офицеры идут первыми".
В конце мая личный состав "Изи" упаковал вещмешки и присоединился к остальным ротам 506-го для поездки на едва тащащемся поезде в Стерджис, Кентукки. Девушки из местного отделения Красного Креста накормили их кофе и пончиками, что было последним кусочком комфорта, полученным ими на протяжении следующего месяца. Они выдвинулись в сельскую местность, где ставили "пап-тенты", копали ямы для уборных и ели то, чем армия больше всего любит кормить находящиеся в поле войска – рубленую говядину с белым соусом на ломтике тоста, обычно именуемую "дерьмом на черепице".
Это не были боевые действия, но обстановка была приближена к ним настолько, насколько это было возможно. Маневры проходили с 5 июня до 15 июля 1943 на территории Кентукки, Теннеси и Индианы. В этих самых крупных на тот момент учениях воздушно-десантных войск отрабатывались совместные действия парашютных и планерных подразделений.
10 июня 506-й парашютно-десантный полк официально вошел в состав 101-й воздушно-десантной дивизии, сделав эту дату величайшим событием в истории 101-й. Вхождение в состав дивизии 506-го полка заметно подняло дух 101-й. По крайней мере, так считали члены роты E.
Маневры, в ходе которых армия "Красных" действовала против "Синих", проходили на обширной территории с поросшими лесом холмами и горами. "Изи" совершила три прыжка. Один из них Кристенсен запомнил наиболее ярко. В C-47 было душно и жарко, поднимающиеся над холмами горячие восходящие потоки заставляли самолет подпрыгивать и раскачиваться. Капрал Денвер "Бык" Рэндлмен, находившийся в конце потока и, таким образом, дальше всех от открытой двери, начал блевать прямо в свой шлем. Солдат, сидевший перед ним, взглянул на него, и тут же сам метнул харч. События начали развиваться по цепочке. Воспользоваться шлемами удалось не всем, пол был покрыт рвотой, самолет вонял. Кристенсен, сидевший первым, едва держался. "Мой желудок был на грани бунта… Какого черта они не включают зеленый? Ну наконец-то! Сзади заорали: Пошел! Пошел! Пошел, черт тебя дери! Я вывалился наружу, на чистый и свежий воздух. Было такое чувство, как будто кто-то коснулся моей головы волшебной палочкой и произнес: "Кристенсен, ты чувствуешь себя прекрасно". Так оно и было".
Маневры включали в себя ночные марши, переправы через реки, когда карабкаясь на противоположный берег, они взбирались на три фута лишь для того, чтобы сползти обратно на два, ковыляние по камням, пням и корням, прорубание пути сквозь густой подлесок и редкое наслаждение жареным цыпленком, приготовленным гостеприимными жителями Теннесийских гор. Люди были вымотаны, грязны, все тело чесалось.
В конце июля маневры закончились, 2-й батальон 506-го получил благодарность от командира 101-й дивизии, генерал-майора Уильяма К. Ли за "великолепные агрессивные действия, безупречную тактическую подготовку и прекрасно подготовленный личный состав". Генерал Ли выразил уверенность в том, что "в ходе последующих проверок будут продемонстрированы новые примеры превосходной подготовки и руководства".
"Изи" переместилась из Стерджиса в Кэмп Бреккинридж, Кентукки, где были казармы, горячий душ и прочая роскошь. Но вскоре лагерь оказался переполнен, и вновь пришлось довольствоваться маленькими двухместными палатками в качестве спален и землей в качестве матрасов. Это продолжалось недолго, поскольку большая часть личного состава получила десятидневные отпуска, а вскоре после того, как они отчитались о возвращении, вся дивизия погрузилась на поезда и отправилась в Форт-Брэгг, Северная Каролина.
Сразу же стало понятно, что Брэгг был районом сосредоточения и дивизия готовится к отправке за море. Еда стала лучше, в казармах появились нормальные кровати, горячий душ и прочие улучшения. Но настоящим доказательством стало полное переоснащение. Личный состав получил новое обмундирование, снаряжение и оружие. Они проводили много времени на стрельбище, пристреливая свои винтовки и пулеметы.
Куда их отправят, на восток или на запад, на европейский, средиземноморский или тихоокеанский театр военных действий? Никто не знал, между взводами циркулировали слухи и заключались пари.
По выходным парни оправлялись в Фейетвилл "залить насос" в Таун Памп, одном из местных баров. Часто возникали ссоры. В большинстве своем их начинали парашютисты, задиравшие солдат обычных частей, расквартированных в Брэгге. Кроме того, они подначивали бойцов из планерных подразделений, входивших в состав 101-й.
"Планеристы" были обычными солдатами, получившими назначение в планерные полки. Хотя они и входили в состав воздушно-десантных войск, но не были добровольцами и к ним относились как к людям второго сорта. Они не получали ежемесячной пятидесятидолларовой надбавки, у них не было особых знаков различия, они не носили прыжковых ботинок с заправленными в них брюками. Кое-кто из них делал плакаты, на которых были фотографии разбитых и сожженных планеров и заголовок, гласящий: "Вступайте в планерные части! Никаких полетных. Никаких прыжковых. Но ни минуты уныния!"
Несколько человек из "Изи" отправились на аэродром в Брэгге, чтобы полетать на планере. Впечатления от приземления в одном из этих фанерных ящиков убедили их в том, что прыжок с парашютом – куда лучший способ высадки. Когда генерал Ли решил совершить полет на планере, то при приземлении сломал несколько ребер. "В следующий раз возьму парашют", заметил он. "А мы вас предупреждали!" прокричал в ответ кто-то из "планеристов". (В июле 1944 военнослужащие планерных подразделений наконец-то получили ежемесячную надбавку в 50 долларов за опасные условия службы и собственные знаки различия.)
В середине августа был объявлен дивизионный сбор с построением по полкам. Оркестр играл "Там"***, а девушки из Красного Креста плакали, когда солдаты маршировали к двадцати эшелонам, которые должны были отвезти их на войну. Когда все погрузились и немного успокоились, начали заключаться пари относительно того, каким путем направятся поезда: на север к Нью-Йорку, а затем в Европу или Средиземноморье, или на запад, в Калифорнию и далее на Тихий океан.
Эшелоны пошли на север, в Кэмп Шанкс, находящийся в 30 милях от Нью-Йорка вверх по реке Гудзон. Сделанные было обещания увольнений в город так и остались обещаниями. Вместо этого последовали бесконечные проверки, сопровождаемые прививками. "Укол следовал за уколом", вспоминал Кристенсен, "пока наши руки не повисли вдоль тела как безвольные плети". Офицеры и сержанты наизусть вызубрили наставление по подготовке к отправке на зарубежный ТВД (театр военных действий).
Собел составил форму для писем, которые должны быть отправлены матерям его солдат. "Дорогая госпожа", начиналось оно. "Скоро Ваш сын, рядовой первого класса Пол К. Роджерс (имена впечатывались отдельно) бросится с небес, чтобы вступить в бой и победить врага. В его распоряжении будет самое лучшее оружие и снаряжение, а за его плечами многие месяцы тяжелых и напряженных тренировок, призванных подготовить его к успеху на поле битвы.
Ваши частые письма с выражением любви и поддержки вооружат его бойцовским духом. С ним он не сможет потерпеть поражение, но покроет себя славой и даст Вам повод гордиться им. Наша страна будет всегда благодарна ему за службу в этот суровый час нужды". Каждое письмо он подписал своим цветистым почерком: "Герберт М. Собел, капитан, командир".
Нижним чинам удалось добыть немного виски. Они привыкли к пиву, так что вискарь подействовал на них весьма жестко. Кристенсен напился так, что "целовался взасос с сортиром" – состояние, обычное для юношей, только начавших осваиваться с крепким алкоголем. Капрал Рэндлмен нашел его и "нежно отнес в кроватку". На следующее утро, наполняя воздух стонами и охами страдающих похмельем людей, рота проследовала в доки. Паром доставил личный состав на пирс, где предоставленные девушками из Красного Креста горячий кофе и пончики помогли полумертвым бойцам ожить.
Отовсюду сыпались проклятья. Отчасти потому, что парни надеялись по дороге на войну промаршировать по Нью-Йорку, но не смогли сделать этого, а также из-за того, что им не разрешили надеть парашютные ботинки. Причиной были опасения того, что их могли увидеть вражеские шпионы, и таким образом узнать об отправке воздушно-десантной дивизии. Им пришлось спороть с плеч эмблему 101-й – кричащего орла.
Уинтерс смог припомнить лишь один случай "трапной лихорадки"****. Офицер медицинской службы оказался "достаточно сообразителен, чтобы понять, что предпринять, дабы сказаться больным и откосить от отправки". Все остальные выстроились у трапа в колонну по одному, навьюченные вещмешками и оружием. Ступая на палубу пассажирского лайнера, переоборудованного в войсковой транспорт, они называли свои имена, и контролер отмечал их присутствие. Чтобы разместить 5000 человек на борту транспорта, рассчитанного на перевозку 1000 пассажиров, потребовался почти целый день. Наконец буксиры оттащили судно от стенки, и оно взяло курс в открытое море. Личный состав роты "Изи" столпился вдоль поручней, глядя на исчезающую за кормой Статую Свободы. Почти для каждого из них это была первая поездка за пределы Соединенных Штатов. У них началась некоторая тоска по дому, усиленная пониманием, что, как это было отражено в полковом памятном альбоме "Курахи", "каким же замечательным был прошедший год".