Они окружили нас – жалкие ублюдки. 2 глава

* Несколько видоизмененная цитата Джона Брэдфорда, пребендария собора Святого Павла в Лондоне. Будучи заключен в лондонском Тауэре и увидев преступника, отправленного на казнь, он произнес: "Кабы не милость Божия, шел бы так и Джон Брэдфорд" (прим. перев.)
** Леонард Раппорт и Артур Нортвуд мл. "Свидание с судьбой: история 101-й воздушно-десантной дивизии" (форт Кэмпбелл, Кентукки, Ассоциация ветеранов 101-й воздушно-десантной дивизии, 1948), стр. 545.
*** На стр. 549 "Свидания с судьбой" есть фотография этого ужина. Офицеры выглядят уместно угрюмыми, однако на что люди из "Изи" обратили мое внимание – это роскошная (относительно, отмечают они) обстановка. Одним из этих штабных офицеров был подполковник (впоследствии генерал-лейтенант Гарри У.О. Киннард. Двадцать лет спустя, в интервью об Арденнском сражении, Киннард сказал: "У нас ни разу не появлялось ощущения, что мы будем разбиты. Мы отбивали все, что они бросали против нас. У нас были дома, и мы были в тепле. Они находились за пределами города, в снегу и холоде". Каждый из выживших членов роты "Е" прислал вырезку этой газетной статьи с едкими комментариями, самый мягкий из которых был: "В каком бою он был?"
**** Леонард Раппорт и Артур Нортвуд мл. "Свидание с судьбой: история 101-й воздушно-десантной дивизии" (форт Кэмпбелл, Кентукки, Ассоциация ветеранов 101-й воздушно-десантной дивизии, 1948), стр. 586.
***** Скоба Кратчфилда – устройство, применяемое для иммобилизации при лечении переломов позвоночника. Состоит из скобы, фиксирующейся к черепу, и системы блоков, осуществляющих тягу (прим. перев.)

ПРЕДЕЛ ПРОЧНОСТИ.

Бастонь
1 – 13 января 1945.
Во время осады "Изи" была в обороне, сдерживая ее. Главный недостаток обороны в лесу заключается в том, что сосны имеют оптимальные кроны для разрыва в них артиллерийских снарядов. Но в других отношениях нахождение в обороне имеет некоторые существенные преимущества. В первый день Нового года, снег в некоторых местах достигал одного фута в глубину, с мерзлым, скользким настом. Даже самые короткие передвижения пехота была вынуждена проделывать в очень тяжелых условиях. Чтобы продвигаться вперед, человеку приходилось барахтаться в снегу, пригибаться и уворачиваться, чтобы не сбивать снег с ветвей и не выдать свою позицию. Видимость на уровне земли ограничивалась несколькими метрами. Атакующий имел слабый контакт с людьми слева и справа, и не мог обнаружить пулеметную позицию или окоп, пока едва не наступал на них. В лесу не было дорог, домов или ориентиров, поэтому наступающие могли доложить о своем местоположении лишь приблизительно. Отделения атакующих должны были двигаться по азимуту, пока не натыкались на кого-нибудь: своих или противника. Ящики с боеприпасами доставлялись, как обычно, вручную, но в данном случае людьми, не имеющими четкого представления, куда их нести.
Атака через открытые пастбища была столь же сложна. Там была единственная дорога Новиль – Фуа – Бастонь, заледеневшая сверху, с черным льдом под снегом. Она была пристреляна немецкими 88-миллиметровками и заминирована. Но альтернативой наступлению вдоль дороги было продвижение по пересеченной местности, по полям, не обеспечивающим скрытности.
Лесопосадка, в течение двенадцати дней служившая "Изи" домом, называлась Буа Жак. Она тянулась вправо (на восток) от "Изи" на пару километров, к железной дороге и за нее. Спереди (к северу) от нее открытое поле спускалось к деревне Фуа. Немцы удерживали часть Буа Жак, лежащую на северо-востоке. Их позиции образовывали клин, вдающийся в линию обороны 101-й. Это была ближайшая к Бастони точка, которой они смогли достичь: всего в трех километрах. Прежде чем 101-я могла бы начать генеральное наступление, необходимо было выбить немцев из Буа Жак и взять Фуа. Дальнейшей задачей будет возвышенность возле Новиля.
Новогодний день прошел тихо, однако вечером из дивизии пришел приказ 2-му батальону 506-го атаковать и очистить Буа Жак. В ту ночь несколько немецких самолетов сбросили бомбы на позиции роты "Е". Сержант Той был ранен осколком в запястье. Это было его третье ранение: он был ранен в Нормандии, а потом еще раз в Голландии. Он остался на ногах, медик отправил его в медпункт подлататься. Перед тем, как отправиться туда, Той доложился сержанту Маларки, который сказал на прощанье: "Ты удачливый сукин сын!"
Чтобы атаковать на рассвете 2 января батальон сместился на правый фланг, к железной дороге, 1-й батальон, находившийся в полковом резерве, занял старые позиции 2-го батальона. Второй батальон развернулся цепями на дороге Фуа – Бизори, фронтом на северо-восток в сторону густого леса, ожидая приказа на выдвижение. (Это было то самое место, с которого 22 декабря выходил в дозор 1-й взвод.) На правом фланге 2-го батальона находился батальон из 501-го. Он должен был атаковать, поддерживая их.
Уинтерс выкрикнул команду: "Выдвигайтесь!" Личный состав начал наступление. Передвижение по такому густому лесу было утомительным занятием даже при самых благоприятных обстоятельствах, а будучи нагруженным винтовками, пулеметами, минометами, гранатами, ножами, боеприпасами и пайками – и подавно. От усилий, затрачиваемых на продирание сквозь лес, тело сильно потело, что не было проблемой, пока не нужно было остановиться. Через несколько минут от мокрого белья тело пробирало холодом до костей.
Сразу же после углубления в лес контакт между взводами, даже отделениями, а иногда и между отдельными людьми был потерян. Снег и деревья гасили звуки, так что не было слышно даже бряцания снаряжения, признака того, что люди по сторонам наступают вместе с тобой. Чувство изолированности в сочетании с напряжением создавали вселяющее страх ожидание неизбежного ответа противника.
Пулеметный огонь, направленный с фронта, ударил по роте "Е". В тот же момент над головами людей завыли снаряды осуществляющей поддержку американской артиллерии. Немецкая артиллерия тут же открыла ответный огонь, но не контрбатарейный: немецкие снаряды падали на десантников. Стрельба прекратилась так же быстро, как и началась. Разбирая ситуацию, сержант Кристенсен сказал: "Густой лес привел фрицев, у которых видимость была не лучше, чем у нас, в растерянность и замешательство. Если бы они знали, что два батальона, выстроившись цепями, двигались к их позициям, артиллерийский и пулеметный огонь были бы гораздо более интенсивными".
Наступление возобновилось. Пулеметный огонь вспыхнул вновь, когда передовые группы начали наталкиваться на немецкое охранение. Американская артиллерия возобновила обстрел, делая залп за залпом. Немецкое огневое противодействие стало более интенсивным. Крики "Я ранен!" и призывы к медикам раздавались по всей протяженности боевых порядков. Тем не менее, наступление продолжалось. Люди метали гранаты и стреляли из винтовок по отступающим через лес немцам.
Пройдя от 800 до 900 метров (люди из "Изи" описывали это как "тысячеярдовую атаку"), наступающие вышли к идущей через лес лесовозной дороге. Там большинство из них остановились, но некоторые углубились на несколько метров в лес по другую сторону, дабы убедиться, что там не укрываются немцы. Кристенсен стоял на дороге с несколькими людьми из своего 1-го взвода, когда внезапно увидел справа самое невероятное зрелище. В их поле зрения появился немецкий солдат верхом на скачущей галопом лошади. Американцы увидели его тогда же, когда и он их. Он крутнул лошадь на месте и помчался прочь. Капрал Хублер быстро сделал три выстрела, улыбнулся и подпрыгнул, крича: "Я сделал его! Я сделал его!" Кристенсен поймал себя на странной мысли: он надеялся, что всаднику удастся скрыться.
Левее, из леса за дорогой, рядовой Ральф Трапазано крикнул: "Эй, Крис, у меня тут фриц". Кристенсен двинулся в его сторону, прошел на пять метров за его позицию и вклинился в лес, держа М-1 наготове со снятым предохранителем. Он подошел к немцу с правой стороны. "Там стоял очень внушительно выглядевший эсэсовец. В камуфляжной куртке, с автоматом* в левой руке. Его руки были опущены вниз, но оружие было направлено на Трапа. Трап лежал изготовившись, направив свою М-1 в грудь краутника. На лице эсэсовца не было ни намека на страх".
Кристенсен направил М-1 немцу в грудь и на ломаном немецком приказал ему бросить оружие. Немец взглянул Кристенсену в глаза и увидел, что тот собирается стрелять, потом посмотрел на его винтовку и понял, что Кристенсен выбирает свободный ход спуска. Он бросил автомат и поднял руки.
Кристенсен сказал Трапазано: "В следующий раз, когда столкнешься с таким высокомерным сукиным сыном, как этот, пристрели ублюдка".
До сих пор "Изи" везло. Справа от нее 501-й подвергся контратаке. 26-й панцергренадерский полк 12-й дивизии СС (Гитлерюгенд) ударил танками, пехотой и артиллерией, нанеся тяжелые потери. На левом фланге "Изи" танки и пехота 9-й дивизии СС ударили по другим ротам 502-го. Но в секторе "Изи" все было относительно спокойно.
Приближалась темнота. По цепи передали приказ окопаться. Людей беспокоил спорадический пулеметный огонь и редкие разрывы снарядов, заставившие их рубить ветки с ближайших деревьев, чтобы перекрыть окопы. Это было трудно и опасно, потому что означало оказаться незащищенным. Когда начинался пулеметный огонь или прилетал снаряд, следовал безумный рывок в окоп, с пронизывающим все тело адреналином. Оказавшись в безопасности окопа, человек оказывался обессиленным, его тело и одежда – пропитанными потом. Теперь он сидел, становилось холодно, еще холоднее, а затем начинался неудержимый озноб. "Ты был уверен, что твое тело больше не может выдержать", прокомментировал Кристенсен, "а потом узнавал, что может".
Хублер находился в радостном возбуждении после того, как подстрелил всадника. Он перебирался с одной позиции на другую, засунув руки в карманы и трепался со всеми, кто мог разговаривать. В правом кармане у него был Люгер, который он подобрал на поле боя. Грянул выстрел. Хублер случайно нажал на спуск Люгера. Пуля прошла через его правое бедро, перебив артерию. От сильной боли Хублер катался по земле, взывая о помощи. Рядовой Холланд, медик 1-го взвода, попытался перевязать рану. Два бойца понесли Хублера в медпункт, но он умер вскоре после прибытия.
Это была очень холодная ночь, которая, казалось, никогда не закончится. Медленно рассветало. Стрельбы не было. Появился сержант Мартин, идущий вдоль позиций 1-го взвода. Хотя его репутация была такова, что он редко повышал голос и никогда не отдавал приказы в резком тоне, на этот раз он говорил резко и отрывисто: "Через десять минут я хочу видеть всех сержантов 1-го взвода на КП".
Сержанты Рэдер, Рэндлмен, Мак и Кристенсен, и капралы Роберт Марш и Томас Маккрири собрались на КП. Мартин предложил им садиться. Здесь же были лейтенанты Стирлинг Хорнер, Пикок и Фоли. Хорнер заговорил первым: "Ваш командир взвода, лейтенант Пикок, был поощрен тридцатидневным отпуском в Штаты, и он убывает сегодня". Он пояснил, что пиарщики в штабе дивизии решили, что будет отличной идеей отправить по одному офицеру из каждого полка, участвовавшего в героической обороне Бастони в Штаты для продвижения облигаций военного займа и прочих рекламных целей. Полковник Синк решил сделать выбор путем жеребьевки. В 506-м выиграл капитан Никсон, Пикок оказался вторым. Никсон сказал, что уже был в Штатах и не хочет ехать, так что назначение получил Пикок.
Все посмотрели на Пикока, который, заикаясь, произнес: "Я был удостоен этого отпуска, вне всякого сомнения, за отличную работу, которую вы, парни, проделали в Голландии и здесь, и единственное, что я могу сказать – спасибо!"
Сержант Маккрири вскочил, бросился к Пикоку, и принялся трясти его руку, говоря: "Ох, я рад слышать, что вы собираетесь домой, лейтенант! Это лучшая новость с тех пор, как мы оставили Мурмелон".
Совершенно недоумевающий Пикок покраснел. Он сказал, что ошеломлен, и эти слова одного из его людей являются для него высшей похвалой. Сержанты переглянулись и заулыбались. Они были так же рады уходу Пикока, как и он сам тому, что уходит. Сержанты считали, что несли ношу за него в Голландии и Арденнах. "Никто не старался больше, чем Пикок", заявил Кристенсен, "но он не был создан для этой работы".
Пикок объявил, что командование взводом принимает лейтенант Фоли. Затем, радостно пожелав всем удачи, он ушел.
После отбытия Пикока отец Джон Мэлони на своем джипе привез Джо Тоя из находящегося в Бастони медпункта. Он высадил Тоя на дороге и тот пошел по полю в сторону линии фронта. Уинтерс увидел его, с рукой на перевязи, направляющегося обратно на фронт.
"Куда ты идешь?" спросил Уинтерс. "Ты не должен возвращаться на позиции"
"Я хочу вернуться к ребятам", ответил Той, продолжая идти.
В тот же день, 3 января, Уинтерс двинул 2-й и 3-й взводы и приданое отделение базук из 10-й бронетанковой на передовые позиции. Он временно придал 1-й взвод роте "D", которая, как и большинство рот 101-й, насчитывала половину, а то и менее от штатной численности и нуждалась в помощи для удержания линии фронта. Второй и третий взводы начали движение к прежним позициям на участке леса с видом на Фуа.
Было около 15.30. Головные подразделения решили срезать путь через открытое поле, чтобы добраться до окопов до наступления темноты. Остальные последовали за ними. Немцы заметили их.
Нырнув в лес, люди сразу заметили, что позиции пристреляны артиллерией немцев. Повсюду между окопов были воронки и сучья, сбитые разрывами в кронах деревьев. Большой размер воронок указывал на тяжелую артиллерию, вероятно, 170 мм. Не пришлось отдавать никаких приказов: все как один принялись за работу, укрепляя перекрытия над окопами.
Сержант Липтон схватил топор и побежал к ближайшим деревцам, находящимся метрах в пятидесяти от его окопа. Он услышал, как вдалеке ударили немецкие орудия. Времени, чтобы вернуться в окоп, не оставалось, так что он запрыгнул в небольшую открытую яму, которую кто-то начал было копать, но потом бросил. Она была настолько мелкой, что даже когда Липтон залег в ней, его голова выше переносицы оставалась над землей. Так что он видел первые снаряды, рвущиеся в кронах деревьев.
Звук был оглушающим и страшным. Земля тряслась и раскачивалась, как при землетрясении. У расчетов базук не было окопов: двух человек убило на месте, несколько других получили ранения.
Сержант Джо Той был на открытом месте, отдавая своим людям приказ укрыться. "Нам всегда говорили, что если слышишь снаряд, то все будет окей", вспоминал он. "Этот снаряд я не услышал". Он взорвался прямо над ним. Осколки почти оторвали его правую ногу и ранили в живот, грудь и обе руки. (Осколки из грудной клетки позже удалили, сделав две операции, добираясь до них со стороны спины.)
Так же внезапно, как начался, артналет прекратился. Это был худший обстрел, который "Изи" довелось пережить за всю войну. По всему лесу люди звали медиков. Липтон бросился обратно к своему окопу, чтобы взять винтовку, ожидая атаки пехоты. Он услышал, как кто-то стонет в соседнем окопе: на него упало дерево 16 дюймов в диаметре. Липтон попытался сдвинуть его, но не смог. Подоспела помощь. Они подкопали дерево и оттуда, улыбаясь, вылез рядовой Шеп Хауэлл.
Той взывал о помощи: он хотел, чтобы кто-нибудь затащил его в окоп. Сержант Гварнери добрался до него первым и начал волочить по земле.
Обстрел возобновился. Немцы рассчитали точно. Как и ожидалось, в перерыве люди вылезли из укрытий, чтобы помочь раненым. Снаряд разорвался над головой Гварнери. Осколки пробили его правую ногу, изуродовав ее. Через несколько минут обстрел прекратился.
Липтон вылез из окопа. Лейтенант Дайк окликнул его. "Я до сих пор слышу его, этот его глубокий голос", вспоминал Липтон. "Он был примерно в 25 ярдах, без шлема и оружия". "Сержант Липтон", крикнул он мне, "Организуйте здесь все, а я пойду за помощью". И с этими словами он ушел".
Липтон принялся созывать людей, оставшихся невредимыми. "Некоторые из них были на грани срыва, а некоторые на удивление спокойны". Он отправил часть из них на помощь раненым, а остальных на организацию отражения атаки пехоты, которая, он был уверен, должна последовать. Затем он пошел узнать, что с Гварнери и Тоем.
Липтон посмотрел на лежащего Гварнери. Тот поднял голову и сказал: "Лип, на этот раз они поимели Гварнери". К ним присоединился Маларки. Гварнери и Той, по его воспоминаниям, были в сознании, спокойные, не кричали и не вопили. "Джо сказал: "Дай мне сигарету, Маларк". И я прикурил для него".
В нашем интервью возникла пауза. Я убеждал его продолжать. "Я не хочу говорить об этом", сказал Маларки. Еще одна пауза, а затем он продолжил: "Джо курил, смотрел на меня, а потом спросил: "Боже, Маларк, что же должен сделать человек, чтобы оказаться убитым здесь?" Носильщики взяли Гварнери первым. Когда его уносили, он обратился к Тою: "Я же говорил, что отправлюсь в Штаты раньше тебя!"
Лейтенант Бак Комптон командовал 2-м взводом. Он был очень близок со своими людьми, слишком близок, по мнению офицеров. "Комптон был моим близким другом", говорил Маларки. "Он не любил армейские символы статуса. Он был даже более дружелюбен с нижними чинами, нежели с офицерами". Он был особенно дружен с Гварнери и Тоем.
Выбравшись из своего окопа, Комптон увидел окружающее его побоище. Ближайшими ранеными были его друзья – Гварнери и Той. Их ноги безжизненно болтались, а кровь окрашивала снег вокруг ярко-алым.
Комптон бросился в тыл, зовя медиков или кого-нибудь еще на помощь. В конце концов, он успокоился, оказавшись в медпункте. У него обнаружилась тяжелая форма траншейной стопы, и его эвакуировали.
Комптон получил Серебряную звезду за Брекур Манор 6 июня 1944 г. Позже он был ранен в Нормандии, и еще раз в Голландии. Он выдержал все, что немцы обрушили на него с 17 декабря по 3 января. Но тяжелые потери в его взводе, и вид двух друзей, изорванных в клочья, привели его к нервному срыву.
Пикок убыл, Дайк решил прогуляться, Комптон ушел, один из вновь прибывших лейтенантов лег в санчасть с траншейной стопой (которая к этому времени была почти у всех в роте), а другого подозревали в самостреле в руку. Командиру батальона следовало озаботиться проблемой предела прочности. Во время интервью Уинтерс поведал о своих чувствах: "Я достиг этой стадии в Бастони. Там я знал, что это случится. Раньше ли, позже ли, но это произойдет. Я лишь чертовски надеялся, что все будет не так уж плохо. Однако во мне никогда не было страха, что я окажусь сломлен. Я лишь чувствовал, что буду убит – рано или поздно. Но чтобы сломаться – нет".
После некоторого раздумья он продолжил: "Но вы не видели, как людей убивают день за днем, день за днем, день за днем, и это все продолжается и продолжается, и будет длиться неизвестно сколько. Это будет продолжаться вечно? Смогу ли я когда-нибудь снова увидеть родной дом?"
Для офицера, продолжал он, дополнительно обремененного необходимостью принимать решения под постоянным давлением, лишенного сна и нормального питания, не было ничего удивительного в том, что люди ломались.