* Джон Киган "Лик битвы", стр. 335-336.
** Мы стояли на этом месте в 1991 году с Уинтерсом, Липтоном и Маларки, когда Уинтерс сказал, что поставил один пулемет прямо тут, указав в ноги моей жене, Мойре. Она взглянула вниз, нагнулась, и подняла гильзу.30 калибра, которую передала ему. (Поле было недавно вспахано.)
*** Dummkopf (нем.) – дурак, болван (прим. перев.)
**** Джон Киган "Лик битвы", стр. 16.
АТАКА.
Новиль
14 – 17 января 1945.
"Когда до нас дошло известие об этой атаке, оно разозлило меня", вспоминал Уинтерс. "Я не мог поверить, что после того, что мы пережили и сделали, после всех потерь, которые мы понесли, они пошлют нас в атаку. От этого так и несло выпендрежем генерала Тейлора, спектаклем, должным продемонстрировать Эйзенхауэру, что теперь, когда Тейлор вернулся, его войска оторвут жопы от земли, и пойдут вперед".
Это несправедливо по отношению к генералу Тейлору. Атака была частью общего наступления, задачей которого было прорваться на север и соединиться с американской 1-й армией, тем самым поймав немецкие танки в ловушку на острие выступа. Или те, что останутся там после нерешительности Монти относительно начала контрнаступления. Немцы начали отводить свои танки обратно, и можно было ожидать, что они будут биться изо всех сил, чтобы держать пути отхода открытыми.
Что касается бросания роты, столь сильно потрепанной, как "Изи", в лобовую атаку по чистому полю средь бела дня, это произошло не потому, что Тейлор хотел славы, а потому, что Эйзенхауэру нужны были люди. У него не было никаких резервов, которые можно было бы бросить в атаку, и это был момент для атаки. Он должен был атаковать с тем, что имел там, на линии фронта. Иными словами, "Изи" платила за политику ограниченной мобилизации. Там просто не хватало войск для выполнения задачи.
После падения Фуа "Изи" и остальные роты 2-го батальона были отведены в полковой резерв, к югу от деревни. В 04.15 на следующий день, 14 января, немцы предприняли контратаку на Фуа силами шести танков и роты пехоты. Она была отбита, но затем еще одна атака четырнадцати танков и батальона заставили 3-й батальон 506-го отойти из Фуа. "Изи" была приведена в готовность, но при поддержке артиллерии 3-й батальон смог провести успешную контратаку и в 09.30 вернулся в село.
Эти бои велись в ужасных условиях. Через этот район прошел еще один холодный фронт. Днем температура была около 20 градусов по Фаренгейту (-6,7°С), в ночное время столбик термометра падал ниже нуля (-17,7°С). Почти каждый день шел снег. Дивизии было очень сложно организовать поставку предметов снабжения по дороге Бастонь – Фуа из-за постоянных заносов и общей нехватки. В результате, личному составу "Изи" пришлось так же худо, как в первую неделю осады. Было недостаточно пищи. Не хватало бахил, одеял и спальных мешков. В качестве маскхалатов использовали простыни.
Лежащая перед "Изи" также была сложной. Чтобы добраться до Новиля, нужно было пересечь открытое поле, густые леса по-прежнему необходимо было очистить. Немцы удерживали возвышенность. Прочные бельгийские здания в Новиле превратились в снайперские и пулеметные позиции, также обеспечивая немцев укрытиями для танков.
Полковник Синк сказал Уинтерсу, что 2-му батальону предоставляется честь возглавить атаку на Новиль. Он должен начать действовать в 12.00 14 января: двигаясь от лежащего к югу от Фуа леса забрать левее (западнее), занять крошечную деревушку Реконь, а затем атаковать через открытое, заснеженное поле в сторону Кобрю, еще одной деревеньки в километре или около того к юго-западу от Новиля. Слева от Уинтерса 1-й батальон будет продвигаться на север через лес, чтобы зачистить его.
Уинтерс был недоволен приказом. Перед ним лежало 2 километра заснеженных открытых полей, которые нужно будет пересечь, чтобы добраться до Кобрю. Стоял яркий солнечный день. Зачем атаковать в полдень? Уинтерс предпочел бы переждать ночь, а затем пересечь поле на рассвете. Но Эйзенхауэр жаждал действия, Монти жаждал действия, Тейлор жаждал действия, Синк жаждал действия, так что штабу 2-го батальона и ротам "Дог", "Изи" и "Фокс" придется обеспечить его.
Там был довольно глубокий уступ, тянущийся от Новиля на юго-запад, почти до самой Рекони. Уинтерс видел, что, направив своих людей прямо к нему, он будет иметь все лучшее и лучшее укрытие по мере приближения к Новилю. Он построил батальон в колонну по одному, чтобы пробиться сквозь снег: опасно, но быстро.
Когда "Изи" и остальная часть 2-го батальона двинулись, то же сделал 1-й батальон на левом фланге. Немецкие танки в Новиле взяли 1-й батальон на прицел и выпустили несколько 88-миллиметровых снарядов. Они не видели 2-й батальон, идущий к Новилю под прикрытием уступа.
Уинтерс взглянул налево. 88-миллиметровки терзали 1-й батальон. "Люди взлетали в воздух", вспоминал Уинтерс. "Несколько лет спустя, в фильме "Доктор Живаго", я видел, как орудия с опушки леса расстреливают войска, пересекающие заснеженное поле, и люди взлетают на воздух. Эта сцена показалась мне очень реалистичной".
У "Изи" возникли свои проблемы. Немецкие пулеметы из Новиля открыли огонь по роте с рассеиванием в глубину и по фронту, что замедляло американцев, находившихся на открытой местности. Спирс установил два своих пулемета, чтобы вести ответный огонь. Когда американские пулеметчики разразились очередями, группа из восьми или десяти человек смогла броском преодолеть небольшой ручеек.
Ручей был достаточно узким, чтобы большинство людей смогла перепрыгнуть его. Но рядовой Тони Гарсия, несший сумку с шестью минометными минами, упал в него. Он промок. К тому времени, как его группа достигла Новиля, "моя одежда обмерзла и издавала треск при ходьбе. Это, однако, спасло меня от необходимости идти на всю ночь в патруль с целью вступить в контакт с одним из наших подразделений. Взводный сержант сказал, что меня будет слышно аж в Берлине и приказал остаться".*
К 15.30 2-й батальон пересек поле и вжался в подошву уступа. К наступлению темноты он проделал путь, дойдя до лощины на юго-восточной окраине Кобрю.
Спирс провел совещание с офицерами и Первым сержантом Липтоном. Он изложил план утренней атаки: вдоль лощины на Новиль, со 2-м взводом слева и 3-м справа. Предполагалось, что справа их поддержат танки, двигающиеся по дороге Фуа – Новиль. После сбора Спирс сказал Липтону, что он поведет в атаку 2-й взвод.
Липтон собрал 2-й взвод, чтобы проинструктировать людей. Уинтерс стоял в стороне, прислушиваясь. Липтон сказал им, что расстояние до города около 800 метров, что они должны двигаться быстро, чтобы проскочить вдоль дороги и оказаться под прикрытием зданий, что им нужно зачистить здания, действуя в команде, используя винтовки и гранаты, что минометчики должны быть готовы поразить немецкие опорные пункты, что пулеметчики должны организовать огневое прикрытие и вести огонь на подавление, что они не должны сбиваться в кучу, и так далее. Единственным комментарием Уинтерса было то, что расстояние составляет скорее около 1000 метров.
Когда инструктаж прервался, люди услышали, как завелись моторы и танки начали движение. Было невозможно определить, то ли это отходят немцы, то ли по дороге Фуа – Новиль подходят американцы.
Та ночь запомнилась Уинтерсу как самая холодная в его жизни. Некоторое укрытие обеспечивали лишь наспех вырытые окопы. Добираясь до Кобрю, люди взмокли насквозь. Они дрожали всю ночь. Они лежали в теперь уже обмерзшей одежде и задремывали лишь для того, чтобы проснуться от усилившегося озноба. Большинство отказалось от попыток заснуть. Стало настолько плохо, что в какой-то момент Уинтерс подумал было отдать приказ атаковать ночью, но решил не делать этого из-за опасности в суматохе перестрелять друг друга.
Липтон беспокоился о том, как вести в атаку 2-й взвод, не зная, что впереди, и поэтому решил вместе с радистом выдвинуться вперед, чтобы разведать ситуацию в Новиле. Вдвоем они подобрались к сараю на окраине, вошли в него через заднюю дверь и на ощупь пробрались к двери, выходящей во двор рядом с главной улицей Новиля. Все было тихо. Липтон связался со Спирсом по радио, чтобы доложить ротному о своем местонахождении и запросить разрешение на разведку города. Он сказал, что видит впереди какие-то "Шерманы" и спросил, не в курсе ли Спирс, не захватили ли уже город американские танкисты. Спирс не знал, и приказал Липтону осмотреться вокруг.
Липтон тихо двинулся к танкам. Они были подбиты. Вокруг них были разбросаны замерзшие трупы американцев. Они остались там, когда группа Дезобрю отходила из Новиля 20 декабря, почти месяц назад. Немцы все еще удерживали город. Липтон и его радист вернулись обратно.
Атака началась на рассвете 15 января. Она встретила сопротивление, наиболее сильное на правой стороне дороги, против 3-го взвода. 2-й взвод быстро дошел до центра Новиля, к сожженным "Шерманам". 3-й взвод занял выгоревшее здание и устроил там КП. По радио пришло сообщение: "Наши танки справа".
Когда лейтенант Шеймс и сержант Алли получили это сообщение, они услышали движущиеся снаружи танки. Стремясь приступить к делу, Алли сказал Шеймсу, что пойдет им навстречу. Шеймс решил присоединиться к нему. Они миновали несколько сгоревших зданий и свернули за угол, на главную улицу. Впереди, между двумя зданиями, частично скрытый ими, был танк, который они искали.
Алли перебежал на сторону, где находился танк. Его командир стоял в башенном люке и смотрел в другую сторону, так что Алли крикнул ему сквозь рев двигателя: "Двигайся в этом направлении". Командир танка обернулся, и Алли понял, что ошибся, приняв немецкий танк за американский. Немец выругался, нырнул в танк, и принялся разворачивать башню в сторону Алли и Шеймса.
Не произнеся ни слова, они рванули так быстро, что только пятки засверкали. Танк последовал за ними. Американцы забежали за угол. Шеймс увидел открытое окно и нырнул в него головой вперед. Алли пробежал дальше метра на 3 и запрыгнул в дверной проем с винтовкой наготове, чтобы встретить пехоту, которая, он был уверен, пойдет вслед за танком.
Танк повернул за угол и проехал мимо Шеймса и Алли. Он дошел до места, где 1-й взвод занимался зачисткой зданий, рядом со сгоревшими "Шерманами". Пытаясь укрыться, Липтон и его люди нырнули под танки, или попрятались за стенами. Немецкий танк остановился и, повернув башню, положил по снаряду в каждый из подбитых "Шерманов", чтобы никто не смог использовать их орудия и выстрелить, когда он будет проезжать мимо. Липтон вспоминал: "Когда эти снаряды ударили по "Шерманам", нам, находящимся под ними, показалось, что они подлетели в воздух на фут".
Танк, ревя, выкатился из города и направился на север, пытаясь скрыться. Его заметил пилот истребителя P-47, обстрелял и сбросил на него бомбу, уничтожив танк.
Алли пошел искать Шеймса. Он услышал стоны и крики о помощи. Когда он добрался до окна, в которое нырнул Шеймс, и заглянул внутрь, то разразился хохотом. Он увидал, что его лейтенант запутался в пружинах матраса и обломках кровати и другой мебели, находившейся в подвале, о существовании которого Шеймс не подозревал.
К полудню 2-й батальон взял Новиль и занял круговую оборону. Этот небольшой городок и окружающие его холмы являлись целью 101-й с 20 декабря. Наконец они были в руках американцев.
"Мы смотрели в северном направлении, на Новиль, с наших позиций под Фуа с тех самых пор, как прибыли в Бастонь", писал Липтон, "и мы убеждали себя, что он будет нашей конечной целью в Бастоньской кампании". Но нужно было совершить еще одну атаку – генерал Тейлор хотел, чтобы 2-й батальон двинулся дальше на север, в направлении Уффализа, чтобы отбить деревню Рашам.
Рашам находилась в стороне от шоссе, правее (восточнее) него. Она лежала в долине. Заснеженный ландшафт со всех сторон плавно понижался к середине, создавая эффект, сравнимый с атакой от края блюдца к центру. 2-й батальон атаковал с юга и юго-запада, в то время как левее него 1-й батальон наступал на деревню с севера. Личный состав был хорошо рассредоточен и уверенно продвигался вперед. Немцы оказали некоторое сопротивление, в основном артиллерией, использовавшей снаряды с белым фосфором. Но едва бойцы 506-го достигли окраин деревни, большая часть обороняющихся бежала. По мере того как американцы продвигались, немцы начали обстреливать деревню.
Сержант Граф Хейл вошел в Рашам одним из первых. Он и Либготт заскочили в сарай, где застали врасплох и взяли в плен шесть офицеров СС. Хейл выстроил их нос к носу и сказал, что если его и Либготта убьют, они постараются прихватить немцев с собой. Чтобы поставить точку, Хейл взял их на прицел своего "Томми".
Снаружи разорвался снаряд. Хейл стоял у двери. Он получил осколочное ранение и упал. Офицер СС выхватил нож из сапога и полоснул Хейла по горлу. Он не смог вскрыть артерию или перерезать трахею, но разрезал пищевод. Хлынула кровь. Либготт пристрелил нападавшего офицера, а следом и остальных. Медик Роу засыпал рану Хейла стрептоцидом. На джипе его эвакуировали в Люксембург, где изумленный доктор заштопал его, но пищевод остался искривленным. Исходя из его состояния, врач дал Хейлу медицинское освобождение, гласящее, что ему нельзя носить галстук. (Позже Хейл был остановлен разгневанным генералом Паттоном, принявшимся отчитывать его за отсутствие галстука. Хейл торжествующе протянул ему листок бумаги, оставив Паттона лишенным дара речи, что было чрезвычайной редкостью.)
* У Гарсии осталось еще одно воспоминание об этом дне: "Одним из наиболее волнующих случаев, повлиявших на меня, был вид лошади, беспомощно стоявшей в снегу с одной из передних ног, перебитой осколком. Один из сержантов милостиво избавил ее от страданий парой пуль в голову. Хотя жестокость человека по отношению к себе подобным достаточно трагична, видеть, как от их деяний страдают беспомощные животные еще более трагично".
Легкая победа в Рашаме показала, насколько полной была победа 101-й десантной, сражавшейся лицом к лицу с дюжиной первоклассных немецких танковых и пехотных дивизий. Американцы пережили гораздо более бедственный месяц, чем немцы, в чьем распоряжении были пути подвоза и обильное снабжение. Ибо 101-я, находясь в окружении, в первую неделю не имела снабжения, а потом снабжалась недостаточно. То были недели, в которые испытаниям подверглись души людей, бывших плохо накормленными, обмундированными и вооруженными. То была война в ее самом суровом и ужасном проявлении. 101-я в голоде и холоде, при недостатке вооружения сражалась против лучших подразделений, которые могла выставить на данном этапе войны нацистская Германия. Эти войска вермахта и СС были тепло одеты, хорошо накормлены и вооружены, и значительно превосходили 101-ю численно.
Это было испытание оружия, воли и национальных систем, сравнение всего лучшего, имевшегося у нацистов с тем лучшим, что было у американцев, когда все преимущества были на стороне немцев. 101-я не только выдержала, она одержала победу. Это – эпический рассказ как в части того, что выявилось, так и в том, что произошло: поражение немцев в их крупнейшем наступлении на Западе во время Второй мировой войны, и превращение этого поражения в возможность "убивать немцев к западу от Рейна", как выразился Эйзенхауэр, было выдающимся ратным подвигом. Американцы завоевали моральное превосходство над немцами. Оно основывалось не на оснащении или количестве вооружения, а на коллективной работе, координации, лидерстве и взаимном доверии в цепочке, протянувшейся от штаб-квартиры Айка вниз, до роты "Е". Немцам недоставало таких качеств. Моральное превосходство основывалось на более совершенных методах обучения, более совершенных методах отбора командных кадров, в конечном счете, на более открытой армии, отражающей более открытое общество. Демократия доказала, что более, чем нацистская Германия, способна порождать молодежь, из которой можно сделать превосходных солдат.
То, что эти немецкие солдаты были ветеранами других кампаний, выяснилось в результате небольшого инцидента в Рашам. Сержант Рейдер рассказал о нем: "После того, как я попал в город, то чуть не убил пленного фрица за то, что он смеялся надо мной. Только тогда кто-то схватил мою М-1, и прокричал "Сардж*, у него нет ни губ, ни век!" Он потерял их на русском фронте, отморозил".
Битва сделала 101-ю легендой. Легендой, которая началась в Нормандии, продолжилась в Голландии и достигла своей кульминации в Бастони. 101-я воздушно-десантная была самой известной и вызывавшей наибольшее восхищение из всех восьмидесяти девяти дивизий армии Соединенных Штатов, участвовавших во Второй Мировой войне. С той поры личный состав с величайшей гордостью носил на левом плече ее Кричащего Орла.
В Рашам, Спирс устроил ротный КП в женском монастыре. Это был первый раз, когда их КП располагался в здании с тех пор, как они оставили Мурмелон месяцем ранее. Тем вечером монахини привели в центральный зал монастыря группу двенадцати и тринадцатилетних девочек, чтобы они пели для роты "Е". Программа включала в себя французские и бельгийские песни, несколько английских, и немецкую маршевую песню "Лили Марлен".
На следующее утро, 17 января, 17-я воздушно-десантная дивизия сменила 101-ю на передовой. Рота "Изи" погрузилась на грузовики, чтобы начать движение в Эльзас. Грузовики провезли людей обратно по шоссе, которое они оседлали и удерживали на протяжении четырех недель, и через Бастонь. Для большинства из них это был всего лишь второй раз, когда они видели Бастонь. Первый был 19 декабря, когда они шли через город, в то время как навстречу им бежали напуганные американские солдаты, спасаясь от натиска немцев, а второй – 17 января, когда город был в безопасности.
Хотя люди и не видели толком Бастони, это имя – и впечатления, которые оно олицетворяло – останутся с ними навсегда. Всякий раз после этого, когда человек из "Изи" испытывал холод, или голод, или недостаток сна, он напоминал себе о Бастони, и вспоминал, что переживал и куда худшее.
Потери "Изи" были тяжелыми. Найти точные цифры не представляется возможным: при поспешном выдвижении из Мурмелона список личного состава роты оказался неполон; пополнения прибывали в виде отдельных бойцов или малых групп и не были должным образом учтены в списках; раненые убывали с передовой лишь для того, чтобы вернуться обратно через несколько дней. По приблизительным подсчетам "Изи" прибыла в Бельгию, имея 121 солдата и офицера, получила около двух десятков человек пополнений, и убыла, имея численность 63 человека. Из "Изи" в Бельгии погибли: сержант Уоррен Мак, капрал Фрэнсис Меллетт и рядовые А.П. Херрон, Кеннет Уэбб, Гарольд Уэбб, Карл Совоско, Джон Шинделл, Дон Хублер, Гарольд Хейс, Алекс Пенкала и Джон Джулиан.
Лучшее описание цены битвы в Арденнах для роты "Изи" исходит от рядового Вебстера, присоединившегося к роте в ходе ее переезда на грузовиках в Эльзас. Он был ранен в начале октября, теперь же была середина января. Он писал: "Когда я увидел, что осталось от 1-го взвода, я, должно быть, заплакал: из сорока человек осталось одиннадцать. Девять из них были "стариками", которые прыгали в Голландии или Нормандии, или там и там. Маккрири, Либготт, Марш, Кобб, Уайзман, Лиолл, Мартин, Рэдер и Шолти. Хотя в других двух взводах осталось больше людей, чем в первом, у них был такой некомплект, что, если добавить их к первому, они не составили бы и нормального взвода, не то что роты".
Помимо раненых и убитых, пострадал каждый из находившихся в Бастони людей. Те, кого не поразили осколки или пули, все же претерпели в той или иной степени. Никто из тех, кто был в Бастони, не остался невредимым. Как выразился Уинтерс, "я не уверен, что каждый из тех, кто пережил это, не имеет глубоко внутри себя скрытых шрамов. Может быть, это тот фактор, который помогает людям из "Изи" быть так необыкновенно близко привязанными друг к другу".
Они познали друг друга до такой степени, какой могут достичь только те, кто воевал вместе в самой разной обстановке, только те, кто вместе пережил непомерные страдания от сочетания холода, нехватки еды, недостатка сна и пребывания в постоянном напряжении.
Вместе они познали страх. Не только страх смерти или ранения, но страх того, что все это было зря. Гленн Грей писал: "Самый глубокий страх моих военных лет, тот, что до сих пор со мной, это страх того, что все эти события не имели никакой реальной цели… Как я часто писал в своих военных журналах, если тот день не имел какого-то положительного значения для моей будущей жизни, он не мог бы стоить боли, которой был оплачен".**
Они прошли через битву в Арденнах, потому что стали "ватагой братьев". Рота осталась единым целым в тот критический момент в снегу под Фуа, потому что Первый сержант Липтон и его коллеги-сержанты, почти все выходцы из Токкоа, продемонстрировали лидерство, целостность и слаженность. Несмотря на нового командира роты, новых офицеров и солдат-новобранцев, дух роты "Е" был жив – благодаря сержантам. Большую поддержку оказывало наличие Уинтерса в качестве заместителя командира батальона, а по факту – в качестве командира (подполковник Стрейер провел большую часть месяца в штабе полка, временно исполняя обязанности начальника оперативного отдела при полковнике Синке). И Спирс показал себя отличным командиром, способным извлечь из роты все лучшее.
Этот дух был хорошо описан Вебстером. К тому времени Вебстер был дважды ранен и после каждого раза возвращался в бой. Он не позволил бы своим родителям использовать их влияние, чтобы вытащить его с линии фронта. Он не собирался занимать никаких ответственных постов в роте "Е". Он был Гарвардским интеллектуалом, который принял решение о том, каким будет его место во Второй Мировой войне, и придерживался его.
Он был книжно-библиотечным человеком: читателем и писателем, чувствительным, уравновешенным, остро наблюдательным, вдумчивым и хорошо образованным. Здесь он оказался в самом тесном контакте (зажатым в открытом грузовике на идущей через холмы обледенелой дороге, спящим вместе в окопах) с малообразованной деревенщиной: фермерами с юга, шахтерами, лесорубами, рыбаками и тому подобной публикой, составлявшей большинство нижних чинов роты. Из тех, кто был в колледже, большинство занялось бизнесом, или продолжило образование по специализации. Короче говоря, Вебстер оказался среди того слоя людей, с которыми у него не было ничего общего. Не то чтобы он любил или не любил их в гражданской жизни – он бы просто их не знал.
Тем не менее, он оказался в этой группе малоперспективных людей, среди которых Вебстер нашел самую близкую дружбу и удовольствие от чувства полного единения с остальными.
Его описание поездки на грузовике вместе с его взводом в Эльзас заслуживает того, чтобы процитировать его полностью:
"Мы прохлюпали по грязи к нашим грузовикам и забрались в них. Маккрири и Марш закурили. Мартин отпустил шутку о проходящем мимо офицере. Я спросил, что случилось с Хублером. Погиб в Бастони. Бедняга Хублер, для которого война закончилась вот так: смертью в снегу. А остальные? Мак и его приятель Пенкала, у которых был самый глубокий окоп на позиции, были убиты прямым попаданием. Совоско был убит выстрелом в голову в атаке на Фуа. И так далее. Некоторые из новичков, прибывших после Голландии, также погибли. Многих отправили в тыл из-за траншейной стопы, слишком многих, по мысли Маккрири. Взвод уже был не тот, что раньше".
Вебстер подумал, что вот оно. Он проделал долгий и сложный путь через "репо депо", чтобы вернуться в роту – время разочарований и одиночества, когда он находился среди этой безликой массы одетых в хаки солдат. Теперь он был дома: вновь в 1-м взводе, вновь в роте "Изи".
"Я был рад вернуться к товарищам, которых я знал и которым мог доверять", писал он. "Слушая болтовню в грузовике, я ощущал внутри теплоту и расслабленность, как потерявшийся ребенок, который вернулся в светлый дом, полный любви, после блуждания по холодному, темному лесу".
Однако в этом доме остались пустующие стулья. Они принадлежали людям, которые были убиты, тяжело ранены или оказались сломлены. Но, как указывает реакция Вебстера, хотя "Изи" потеряла многих людей и получила взамен других, благодаря бывшим офицерам роты, теперь находящимся в штабах батальона и полка, и сержантам, она сохранила свою целостность.
* "Sarge" (англ.) – сокращенное от "сержант" (прим. перев.)
** Гленн Грэй, "Воины", стр. 24.
ПАТРУЛЬ.
Хагенау*
18 января – 23 февраля 1945.
В середине января, отчаянно пытаясь спасти остатки личного состава и снаряжения в Арденнах, немцы начали в Эльзасе отвлекающую операцию под кодовым названием "Северный ветер" (Нортвинд), пытаясь привлечь американские войска, задействованные в Арденнах. Как и в середине декабря в Арденнах, они ударили по слабо обороняемому участку фронта. (Когда 3-я армия Паттона оставила Эльзас, чтобы двинуться в Арденны, американская 7-я армия растянулась влево, чтобы занять ее позиции, продолжая удерживать собственные.) Когда начался "Нортвинд", Эйзенхауэр направил в Эльзас 101-ю, чтобы подпереть оборону.
Когда до десантников дошло известие, что их должны грузовиками перебросить в Эльзас, оно сопровождалось слухами, оказавшимися преувеличенными: немцы прорвались. Мыслью Уинтерса было: "Боже мой, неужели у них в армии не осталось никого, чтобы затыкать все эти дыры?"
Это была долгая поездка. Эльзас находился 160 милях к югу и немного восточнее Бастони. Погода стояла холодная и отвратительная, со снегопадом. Дороги были скользкими и опасными. Грузовики шли со скоростью пешехода: люди могли спрыгнуть, облегчиться, и без труда догнать их, чтобы взобраться обратно. Однако наблюдать этот процесс часто было забавно, поскольку, если считать сверху вниз, на людях были надеты: штаны от полевой формы, шерстяные брюки оливкового цвета, теплые кальсоны и, наконец, оливковые трусы. Все они были на пуговицах – никаких молний. Люди пытались расстегнуть все это, не снимая перчаток. Иногда казалось, что это будет длиться вечно.
Конвой вышел из Бастони и, проследовав через Бельфонтейн, Виртон, Этейн, Туль, Нанси и Друлинген, прибыв туда 20 января. 506-й парашютный полк был определен в резерв.
Находясь в дороге, сержант Липтон заболел, с ознобом и высокой температурой. На Друлингене он обратился к офицеру медслужбы, который осмотрел его и заявил, что у него пневмония, и он должен быть эвакуирован в госпиталь. Липтон ответил, что является Первым сержантом роты "Е" и не может оставить ее. Поскольку врач все равно не мог эвакуировать его той ночью, он сказал, чтобы Липтон пришел еще раз утром.
Лейтенант Спирс и сержант Липтон ночевали в одной комнате в немецком доме. (Эльзас, находящийся на границе между Францией и Германией, переходил из рук в руки после каждой войны. В 1871 году он стал немецкой территорией. В 1919 французы получили его обратно. В 1940 он вновь стал немецким, а в 1945 – французским). В комнате была лишь одна односпальная кровать. Спирс сказал, что на ней должен спать Липтон. Липтон ответил, что это неправильно: как нижнему чину ему положено спать в спальном мешке на полу. Спирс ответил просто: "Ты болен", и таким образом уладил дело.
Липтон отправился в кровать. Пожилая немецкая пара, жившая в том доме, принесла ему шнапс и Апфельштрудель**. Липтон ни разу не пил спиртного, но принялся потягивать шнапс, пока не прикончил большой стакан, и съел штрудель. Он провалился в глубокий сон. Утром оказалось, что его лихорадка прошла и к нему вернулась бодрость. Он пошел к медику, который не мог поверить в его улучшившееся состояние. Врач назвал это чудом.
Спирс, в восторге от его выздоровления, сказал, что они с Уинтерсом рекомендовали Липтона для полевого производства***, и что полковник Синк хочет поговорить с ним. Липтон отправился в штаб полка, где Синк устроил ему часовой допрос о его боевом опыте.
"Изи" оставалась в резерве почти две недели, почти ежедневно перемещаясь из одной деревни в другую. Становилось теплее. Светило солнце, и снег начал таять. Грунт развезло. Прибыли грузовики, доставившие зимние ботинки вкупе с арктическими носками и фетровыми стельками. "Где вы были шесть недель назад, в Бастони, когда вы были нам нужны?" кричали люди водителям. Грязная одежда, одеяла и спальные мешки были собраны интендантской ротой и отправлены в армейскую прачечную. Был привезен и установлен сборный душ, способный обслуживать по 215 человек в час. "Изи" прошла через него в полном составе. Вода не была горячей, но, по крайней мере, не была и ледяной. Мылить и скрести, мылить и скрести – таков был секрет успеха в удалении шестинедельных грязи и пота.
Привезли фильмы, включая "Рапсодию в голубых тонах"****, "Баффало Билл", и "Наши сердца были молоды и веселы"*****. "Стаз энд Страйпс", "Янки" и "Кангаро Кроникл" приносили вести из внешнего мира. (Не такие уж и желанные, как можно было бы предположить, поскольку вести с Тихого океана гласили, что война там продлится еще долго. Это подогревало слухи о том, что 101-я будет отправлена на Тихий океан для "большого прыжка" на Японию.)
5 февраля "Изи" выдвинулась на линию фронта, поскольку 506-й сменил 313-й пехотный полк 79-й дивизии в городе Хагенау. В нем было почти 20 тысяч жителей – очень много по меркам парашютистов в Европе. В Карантане было около 4000 жителей, в Мурмелоне – около 4500, и в Бастони, может быть, 5500. Хагенау лежал на реке Модер, притоке Рейна. Позиция "Изи" находилась на правом фланге 506-го, на стыке Модера и канала, протянувшегося через город, срезая излучину Модера.
"Наша позиция была чем-то вроде точки в линии обороны немцев", вспоминал лейтенант Фоли. "Изи" занимала здания на южном берегу, немцы удерживали дома на северном берегу. Река была полноводной, вышедшей из берегов, с быстрым течением. В ширину она варьировалась от примерно трех десятков до почти сотни метров, это было слишком далеко, чтобы перебросить гранату, но достаточно близко для пулемета, винтовки и миномета. Обе стороны имели поддержку артиллерии. В нескольких километрах позади линии фронта у немцев была огромная железнодорожная пушка (вероятно, 205 мм) времен Первой мировой войны. Она стреляла снарядами почти такого же размера, что и 16-дюймовые морские орудия, поддерживавшие американцев на "Юта-бич".
Десантники разместились в зданиях, которые занимала 79-я дивизия. Вебстер и еще пятеро бойцов из 1-го взвода заняли дом на стыке Модера и канала. "В лучших десантных традициях, полагаясь на безумие вместо огневой мощи", писал Вебстер, "мы вшестером с одним "БАР"-ом заменили восемнадцать "собачек" из 79-й дивизии, у которых были пулемет.50 калибра с водяным охлаждением и пулемет.30 калибра с воздушным". Люди из 79-й дивизии сказали 1-му взводу, что это спокойный сектор, ни одна из сторон не предпринимала никаких действий, однако Вебстер отметил, что, чрезвычайно кратко описав обстановку, они спешно покинули их.
Здание, которое заняло 1-е отделение 1-го взвода, было руиной. Куски стен были сметены взрывами, крыша частично снесена минометным огнем, все окна разбиты, полы по щиколотку в штукатурке, кирпичах и битом стекле, перила разломаны на дрова, туалеты забиты испражнениями, в подвале помойка из золы, нечистот и консервных банок.
Оглядевшись вокруг, капрал Том Маккрири выразил общее настроение своего отделения: "Теперь у нас есть все".
Это был первый раз, когда кто-либо из отделения, находясь на линии фронта, располагался под крышей. Люди взялись за улучшение своего жилья. Они переоборудовали подвал, разместив койки и пайки в одной комнате, и перебросив мусор в другую. Они нашли несколько керосиновых ламп и рабочую плитку. Подключившись к оставшемуся от немцев полевому телефонному кабелю, они установили связь с КП 1-го взвода. Когда им было нужно облегчиться, они отправлялись на третий этаж, где "унитаз был заполнен лишь наполовину".
Джордж Лус, радист с КП 1-го взвода, нанес им визит. Отделение Маккрири с гордостью продемонстрировало свои апартаменты. "Если вы думаете, что это хорошо", ответил Лус, "вам надо взглянуть на штаб роты. Они живут по-королевски". Он огляделся вновь, и добавил, "эти ублюдки".
(Вебстер разделял чувства Луса. Он бывал на ротном КП как можно реже, потому что "вообще в том месте было слишком много старших по званию и у рядового было мало шансов на выживание".)
Как и на острове, передвигаться в дневное время было невозможно. Снайпера всегда были готовы уничтожить любого, застигнутого на открытом месте. Малейшее движение вызывало минометный огонь, пара-тройка человек, оказавшихся снаружи, заслуживали пары 88-миллиметровых снарядов. Так что, писал Вебстер, "нашим основным развлечением была еда. Мы потратили на приготовление и употребление пищи больше времени, чем на любое другое занятие".
Задачами роты было удерживать позиции, высылать патрули в достаточном для поддержания контакта с немцами количестве, и служить в качестве передовых артиллерийских наблюдателей. Отделение Маккрири удерживало наблюдательный пункт № 2. На посту постоянно находились по два человека, несших службу в течение часа: один у окна третьего этажа, второй в подвале у телефона. Из окна открывался прекрасный обзор занятой немцами части города. Они могли вызвать огонь артиллерии едва ли не всякий раз, когда хотелось: ранее неизведанная роскошь. Немцы отвечали тем же самым.
Трудно было сказать, что было опаснее: минометы, прицельный огонь снайперов, пулеметные очереди, 88-миллиметровки или то большое железнодорожное орудие. С тем монстром была связана одна штука: несмотря на то, что он был слишком далеко, чтобы можно было услышать его выстрел, полет его относительно низкоскоростного снаряда был слышен издалека. Он был похож на звук поезда. Шифти Пауэрс вспоминал, как был наблюдателем у окна на третьем этаже. Когда он услышал снаряд, то успел броситься вниз по лестнице в подвал, прежде чем он прилетел.
Хотя люди жили в постоянной опасности – прямое попадание железнодорожного орудия разрушало здания целиком – они в некотором смысле оказались зрителями на войне. Гленн Грей пишет, что "тайными привлекательными сторонами войны" являются "восхищение увиденным, наслаждение товариществом и радость разрушения". Он продолжает: "Войну как представление, как некое зрелище, никогда не следует недооценивать".******
Грей напоминает нам о том, что человеческий глаз похотлив: он жаждет чего-то оригинального, необычного, захватывающего.
Война дает больше пищи для удовлетворения этой жажды, чем любой другой вид человеческой деятельности. Эти шоу с фейерверками длятся гораздо дольше, и выглядят куда роскошнее, чем самое искусное представление 4-го июля*******. С НП-2 Вебстер мог видеть "снаряды, рвущиеся на вражеской и нашей половинах Хагенау, и наблюдать Р-47, заходящие на штурмовку справа и слева". По ночам зенитные батареи, находящиеся в нескольких милях позади позиций, направляли свои прожектора прямо в небо, так что их свет, отражаясь от облаков, подсвечивал линию фронта. Обе стороны пускали осветительные ракеты, когда этого требовали наблюдатели: человек, застигнутый ею снаружи, был вынужден замереть в неподвижности, пока она не сгорала. Каждая пулеметная очередь добавляла к общей картине порцию трассеров.
Снаряды крупнокалиберной артиллерии вызывали пожары, которые пылали с треском, освещая местность. "Есть что-то жуткое в пожаре, вызванном боем", отмечал Вебстер. "Огромные, мощные языки пламени кажутся чуждыми и диссонирующими в ситуации, когда ни одна из сторон не осмеливается выдать себя даже пламенем спички".
Война удовлетворяет не только вожделение видеть: она может создать, даже больше, чем совместно перенесенные тяготы подготовки, чувство товарищества. 9 февраля Вебстер написал своим родителям: "Я снова дома". В его рассказе о жизни на НП-2 есть упоминания о перенесенных опасностях, однако он концентрируется на своих чувствах в отношении товарищей по отделению. "Как опасность ломает барьеры личности и дает человеку опыт жизни в сообществе?" спрашивает Грей. Его ответ "силой