Австрия
8 мая – 31 июля 1945.
8 мая ближе к вечеру Уинтерс получил приказ подготовить 2-й батальон к ночному маршу на Целль-ам-Зее, в Австрии, примерно в 30 километрах к югу от Берхтесгадена, где ему предстояло нести оккупационную службу. В 22.00 колонна начала движение, с ярко светящими фарами. В кузовах грузовиков люди продолжали празднество: пили, пели, играли в азартные игры. Когда поутру колонна прибыла в Целль-ам-Зее, люди были грязные, небритые, одетые в чумазые армейские штаны и куртки.
Немецкие солдаты были повсюду. Целль-ам-Зее был самой южной точкой, куда мог отступить Вермахт, за ним возвышались вершины Альп, а за ними Италия, и все перевалы были все еще закрыты снегом. Как оказалось, в зоне ответственности 2-го батальона, насчитывающего менее 600 человек, было около 25 тысяч вооруженных немецких солдат.
Контраст во внешнем виде был почти так же велик, как контраст в численности. Армия завоевателей выглядела неаккуратной, невоенной, плохо дисциплинированной – армия побежденных имела молодцеватый вид, впечатляющую военную выправку, и была подчеркнуто дисциплинирована. Уинтерс чувствовал, что немецкие солдаты и гражданские австрийцы, должно быть, удивлялись, зачарованно глазея на первое подразделение американцев, появившееся в их местах, каким образом они умудрились проиграть этим парням.
Уинтерс разместил штаб батальона в деревне Капрун, в 4 километрах к югу от Целль-ам-Зее. Долина была одним из самых известных в мире горных курортов, особенно популярным среди богатых немцев. Условия размещения, начиная от комнат в сельских домах и заканчивая роскошными отелями, были ошеломляющими. Все номера были заняты ранеными немецкими солдатами. Они должны были покинуть их, чтобы быть отправленными на грузовиках и поездах в находящиеся в районе Мюнхена лагеря. На их место вселились американцы.
Их задачами были поддержание порядка, сбор всех немецких солдат, их разоружение, и отправка в лагеря для военнопленных. Уинтерс начал утром 9 мая, сразу по прибытии. К нему привели старшего среди находящихся в районе немецких командиров. "Мне было двадцать семь лет", вспоминал Уинтерс, "как и все бойцы, я был одет в грязную, изрядно поношенную боевую куртку и штаны, и на голове у меня было это ведро в качестве шлема. Я чувствовал себя довольно забавно, отдавая приказы кадровому немецкому полковнику лет на двадцать старше меня, одетому в чистую полевую форму с увешанной наградами грудью".
Тем не менее, Уинтерс отдал приказ. Он поручил полковнику проследить за сбором всех видов оружия в районе и складированием его на аэродроме, в школе, и на церковном дворе. Он дал офицерам разрешение оставить личное оружие и позволил сохранить свое оружие немецкой военной полиции. И сказал, что на следующий день собирается осмотреть немецкие лагеря, войска и кухни.
На следующее утро, 10 мая, Уинтерс и Никсон на джипе поехали осматривать сваленное оружие. Они были шокированы увиденным: во всех трех местах лежали горы оружия. Уинтерс понял, что совершил ошибку, когда сказал "все оружие". Он имел в виду оружие военных образцов, но полковник понял его чересчур буквально. Там была фантастическая коллекция охотничьих ружей, целевых винтовок, охотничьих ножей, старинного оружия всех видов, а также полный дивизионный комплект боевого оружия. Казалось, этого достаточно, чтобы начать третью мировую войну.
Осматривая расположения и кухни, Уинтерс нашел все хорошо организованным. Личный состав был выстроен для осмотра и выглядел по парадному молодцеватым, чистым, хорошо обмундированным и здоровым. Кухни были в хорошем состоянии, повара готовили на кострах большие котлы картофельного супа.
Впоследствии Уинтерс имел дело с говорящим по-английски штабным офицером, который каждое утро прибывал в его штаб для доклада и получения приказов. С этим не было никаких проблем – по словам Уинтерса: "Мы оставили их в покое, а они уважали нас". Немецкий офицер рассказывал о своей службе на Восточном фронте и о боях против 101-й в Бастони. Он сказал Уинтерсу: "Наши армии должны взяться за руки, и уничтожить русскую армию".
"Нет, спасибо", ответил Уинтерс. "Все, чего я хочу – это уволиться из армии и вернуться домой".
Это было то, чего хотели почти все, и немцы ничуть не меньше. Однако перед тем как освободить кого-либо, его подвергали тщательной проверке. Немецкие лагеря кишели нацистами, многие из которых переодевались в мундиры нижних чинов, чтобы избежать обнаружения. (Наиболее известным из них был Адольф Эйхман, переодевшийся в форму капрала Люфтваффе в лагере близ Берхтесгадена. Ему удалось бежать, прежде чем он был обнаружен, перебраться с семьей в Аргентину и счастливо прожить до 1960 года, когда израильские агенты обнаружили его, захватили в ходе дерзкой спецоперации, привезли в Израиль для суда и повесили.)
Лейтенант Липтон был командиром пулеметного взвода в штабной роте 2-го батальона. Уинтерс поручил ему следить за лагерем, в котором было нескольких сотен пленных. Одним из них был Фердинанд Порше, создатель "Фольксвагена" и танков "Пантера" и "Тигр"*. В середине мая Липтон одобрил освобождение около 150 пленных. Старший немецкий офицер, полковник, попросил разрешения обратиться к ним, прежде чем их отпустят. Липтон согласился.
"Его речь была длинной, и она была хороша" вспоминал Липтон. "Он сказал им, что Германия проиграла войну, что они были хорошими солдатами, что он гордится ими, и что они должны вернуться в свои дома и начать свою жизнь заново. Он сказал, что все они нужны для восстановления Германии. Когда он закончил, люди громогласно выразили одобрение", и отбыли.
Другие немецкие высокопоставленные чиновники – те, кто имел веские основания опасаться, что им будут предъявлены обвинения в совершении военных преступлений, скрывались в горах. "Ди-пи" рассказали Спирсу о человеке, который был нацистским главой в местных трудовых лагерях, и совершил великое множество злодеяний. Он собрал сведения, провел опросы, и убедился, что они говорит правду. Дальнейшее расследование показало, что этот человек проживает на небольшой ферме поблизости.
Спирс вызвал 1-го сержанта Линча. Он разъяснил ситуацию, а затем отдал приказ: "Возьмите Муна, Либготта и Сиска, найдите, и устраните его".
Линч собрал людей, разъяснил поставленную задачу, взял легкий тягач**, и отправился в горы. Во время поездки Мун размышлял о затруднительном положении, в котором оказался. Он был уверен, что капитан Спирс не имеет полномочий на отдачу приказа о казни на основании показаний "ди-пи". Однако Спирс был командиром роты, а Мун – всего лишь рядовым, исполняющим приказы. Он решил: "Я не согласен со всем этим дерьмом. Если кому-то придется стрелять, это буду не я".
Они добрались до фермы, захватили нациста без борьбы. Либготт допрашивал его в течение тридцати минут, а затем заявил, что нет никаких сомнений, это тот человек, который им нужен, и он виновен в предъявленных обвинениях. Держа на мушке, американцы отвели его в машину, и повезли прочь. Линч остановился рядом с оврагом. Они вытолкнули человека из машины. Либготт вытащил пистолет и дважды выстрелил в него.
Тот начал кричать. Он повернулся и бросился бежать вверх по склону. Линч приказал Муну пристрелить его.
"Стреляй ты", ответил Мун. "Война окончена".
"Тощий" Сиск шагнул вперед, навел свою М-1 на беглеца, и застрелил его.
После того, как военнопленные и "ди-пи" были рассортированы и вывезены, следующей задачей были разбор и сбор в одном месте всего захваченного немецкого снаряжения и всего американского снаряжения, в котором более не было нужды. По мере того, как оно собиралось и регистрировалось, колонны грузовиков перевозили его на склады во Францию.
Офицерам приказали собрать и вернуть отпечатанные на шелке карты Франции, полученные перед прыжком в Нормандии, или быть оштрафованными на 75 долларов. Поскольку для ветеранов "Дня-Д" эти карты были едва ли не священными, этот приказ повсеместно не выполнялся. Узнав, что от него требуют заплатить штраф, Уинтерс ответил за весь батальон тем же образом, что и генерал Маколифф: "Придурки!" Полковой интендант, капитан Герберт Собел, был вынужден отступиться.
Учитывая отсутствие сопротивления, по-настоящему активное сотрудничество немцев и австрийцев, к концу третьей недели мая американцам на практике стало почти нечего делать. Все наряды по кухне, стирка одежды, уборка помещений и строительные работы выполнялись местными жителями, стремящимися заработать немного денег или получить еду или сигареты. Время тяжким грузом повисло на плечах молодых людей, жаждущих вернуться домой.
Уинтерсом были построены беговая дорожка, теннисный корт и бейсбольная площадка, а затем и стрельбище. Проводились соревнования между ротами, батальонами, полками, и так далее, вплоть до первенства Европейского ТВД. Он проводил ежедневные строевые занятия.
Были люди, которым это нравилось. Для серьезных спортсменов, с надеждами в будущем надеялись поступить в колледж или сделать профессиональную карьеру, это была чудесная возможность тренироваться. Они были освобождены от всех обязанностей, жили в отдельном спортивном общежитии, и у них каждый день были тренировки или соревнования. Для тех немногих, кто планировал сделать карьеру в армии, это был шанс заниматься своей профессией.
Но для большинства, не помешанного ни на спорте, ни на военной карьере, это была скука. Они нашли себе отдушину в четырех видах деятельности: в турпоходах в Альпы, охоте, питье и ухлестывании за женщинами. Целлерзее, озеро около четырех километров в длину и двух в ширину, было захватывающе красивым, и в нем было приятно купаться долгими солнечными днями в конце мая и начале июня. "Мой купальный костюм почти сносился", написал Вебстер матери 20 мая. "Пожалуйста, не могла бы ты выслать мне как можно быстрее еще один – какой-нибудь веселой расцветки трусы от "Аберкромби и Фитча"? Талия 32, предпочтительно шорты, а не плавки".
На возвышающейся над Капруном горе находился горнолыжный домик. Шедшей к нему канатной дороге настал капут, но до него можно было добраться, совершив восхождение по горной тропе. Уинтерс установил график, по которому каждый из взводов отправлялся туда отдыхать на трое суток. В домике были австрийская прислуга и повара, лыжные инструкторы, а также проводники-охотники. Катание на лыжах было великолепно, равно как и охота на горных козлов.
Ниже водились олени, их там были сотни, поскольку это был излюбленные охотничьи угодья европейской аристократии. 101-я находилась на дальнем конце цепочки снабжения, распределяющей продовольствие. Все, начиная с портов Шербур и Гавр, и вплоть до конца цепочки, первыми накладывали лапы на продовольствие, и у всех под боком были гражданские подружки, о которых нужно было позаботиться, и соблазнительный процветающий черный рынок. Так что до Альп добиралось недостаточно еды. Десантники высылали партии для охоты на оленей – их мясо стало основным продуктом в их рационе. Рядовой Фримен добыл дробовик "Браунинг", и дополнял оленину перепелами и другими птицами.
"Женщины, бабы, дамы, таракашки, девки, юбки, тростиночки, шлюшки, детки, фройляйн, мадемуазели: вот чего хотели ребята", писал Вебстер. Он продолжал, описывая результаты: "Повара держали любовниц; взводные любовники регулярно посещали амбар; у Маккрири была замужняя женщина в городе; Риз устроился в частном доме; Карсон содержал образованную, красивую, утонченную блондинку-польку (на которой впоследствии женился); личный состав взводов каждую ночь посещал лагерь "ди-пи"; а в Целль-ам-Зее, родине самых красивых женщин в Европе, ребятки с загорелыми блондинками осуществляли свои мечты – после разговоров о женщинах в течение трех лет у них было все, что только можно было пожелать. Это был полный провал политики небратания".
Для тех, кто хотел и мог себе позволить, были женщины в Лондоне, Париже, вдоль Рура, но, по наблюдениям Вебстера, "в Австрии, где женщины были чище, честнее, лучше сложены, и более охочи, чем в любой другой части Европы, у солдат был большой успех".
Поток выпивки был нескончаем. 28 мая Вебстер написал своим родителям: "С того момента, как мы оставили Берхтесгаден, мы выпивали каждый вечер. Два дня назад мы захватили вермахтовские запасы в количестве пары ящиков джина – сорок восемь бутылок в общей сложности. Так что ваша посылка с порошком апельсинового сока пришлась очень кстати".
Капитан Спирс отдал единственный постоянно действующий приказ по поводу выпивки – не пьянствовать на улице. Он строго поддерживался сержантами, которые не хотели, чтобы пьяные солдаты устраивали происшествия в караулах, или просто бродили по улицам и горным тропам. У себя в расположении, однако, люди были вольны пить, сколько могли. По большей части они выпивали существенно больше этого.
В отделении Вебстера был кувшин холодного чая с джином, который держали всегда полным и под рукой. Каждый вечер, писал он, "К восьми часами Мэтьюс шепелявил и заикался. Марч восхвалял свое отделение и то, как оно ему подчиняется. Шолти тихо сидел на койке и улыбался. Уинн смеялся и кричал, рассказывая о Бастони. Маккрири хвастался своим мужеством ("Во всем взводе нет никого храбрее, чем я, приятель"), нескромно, но это была абсолютная правда. Гилмор неистово гладил одежду – своеобразное и самое приятное проявление его приподнятого настроения. Хэйл всхлипывал и наливал себе еще выпить. Крис, никогда не буянивший, откидывался назад в полной тишине. Рэдер выпадал в осадок, сидя в кресле. А я, отрубившись изящно и без борьбы, крепко спал".
Ребята будут избавляться от похмелья с помощью послеобеденного плаванья или игры в софтбол. Уинтерс был трезвенником, не осуждавшим, но и не одобрявшим выпивку, двое его лучших друзей, Уэлш и Никсон, пили весьма крепко. Он никогда не ругал никого за пьянство в свое личное время. Если у него и возникал когда-либо соблазн сделать это, он каждый день получал напоминание о том, почему такие эксцессы имели место. Играя в софтбол под теплыми лучами солнца, ребята были одеты лишь в шорты. Почти каждый из них имел, по меньшей мере, по одному шраму. У некоторых из них было по два, три или даже четыре шрама на груди, спине, руках или ногах. "И имейте в виду", сказал он в заключение, "что в Капруне я видел лишь тех, кто не имел серьезных ранений".
Было еще одно напоминание о цене, которую рота "Е" и остальные заплатили, чтобы оказаться там, где они были. 5 июня в 22.00 они отмечали первую годовщину своего прыжка в Нормандии. Вебстер был поражен контрастом. Год назад в 22.00 "мое сердце билось, как барабан Джина Крупа***, а в сведенном животе была пустота… Теперь же я сижу в уютном доме в австрийских Альпах. В одной руке у меня высокий стакан чая со льдом и джином, а в другой перо. Многие из ребят, взлетевших с аэродрома в Девоншире, мертвы, похоронены на красивых кладбищах в Сент-Мер-Эглизе, Соне и в Бельгии. Но я все еще здесь и очень благодарен за это. И сегодня вечером мы помянем их таким способом, который они сочли бы наиболее подходящим – устроив буйную, шумную вечеринку".
У офицеров также шла непрерывная гульба. Спирс ухватил пару ящиков отличного бренди, которым наслаждался у себя на квартире вместе с прекрасной полькой "ди-пи" и ее маленьким ребенком. Полковник Синк дал несколько памятных приемов в своей штаб-квартире, размещавшейся в отеле Целль. Однажды вечером он пригласил всех офицеров 506-го встретиться с генералом Тейлором и его штабом. Это была веселая гулянка. Полковник Стрейер, которому, по словам лейтенанта Фоли, "было достаточно совсем немного спиртного, стал слегка буйным". Он полез в драку с генералом. У лейтенанта Фоли и пары других родилась отличная идея. Они отправились на стоянку и слили большую часть бензина из "Мерседеса" генерала Тейлора (ранее принадлежавшего Гитлеру). Они решили, что будет очень забавно, когда он окажется без горючего на обратном пути в Берхтесгаден посреди ночи.
На следующее утро, в воскресенье, полковник Синк объявил специальный сбор всех офицеров. Они собрались перед отелем. Синк устроил им разнос. Он сказал, что их поведение было позорным. Он особо коснулся драки и розыгрыша. Он только что закончил телефонный разговор с генералом Тейлором, чья машина осталась без горючего, и которому пришлось просидеть несколько часов, пока его водитель искал канистру бензина. Фоли, так и не сознавшийся в содеянном, рассказывал, что "Синку было до чертиков, что нижние чины останавливаются и слушают. Он был разъярен, и ему было все равно, кто слышит, как он дает нам всем просраться. Прямо так, по буквам: П-Р-О-С-Р-А-Т-Ь-С-Я".
* Понятно, что на самом деле оно "MAN" и "Хеншель", но так у автора. Впрочем, в комиссию по выработке ТЗ на "Пантеру" херр Порше таки входил. И "невзлетевший" вариант "Тигра" тоже сгородил… (прим. перев.)
** Автомобиль повышенной проходимости Dodge WC-51, в Красной Армии более известный под названием "Додж Три Четверти" (прим. перев.)
*** Юджин (Джин) Бертрам Крупа (Eugene Bertram Krupa) – американский барабанщик-виртуоз, звезда "эры свинга". Играл в оркестре Бенни Гудмена, а в 1938 году создал собственный биг-бэнд (прим. перев.)
Синк никогда не держал зла надолго. Через неделю он устроил большое торжество на 4 июля*. Но четвертого был дождь, и пятого тоже. Не важно: шестого был чудесный день, и праздник начался. "Синк на шестое", прозвали его люди**.
Имели место всевозможные спортивные мероприятия. Над озером парили планеры, оседлавшие горные воздушные течения. Командование военных перевозок одолжило полку С-47 на вторую половину дня, и состоялся прыжок двенадцати человек на озеро. Было обилие еды и питья. В парке местные музыканты, одетые в ледерхозен***, играли всякие "ом-па-па". "Джи-ай" просили популярные американские песни, но для этого австрийцам была нужна практика. Все танцевали. Все девушки носили нарукавные повязки "ди-пи" (политика небратания применялась только к немцам и австрийцам и не распространялась на "ди-пи", а соответствующие повязки щедро раздавались живущим в местных горах девушкам), однако, как вспоминал лейтенант Фоли, "на празднике не было никого из перемещенных лиц".
Горный климат, неограниченные занятия спортом, женщины и выпивка, легкая служба, хорошая охота и строгий полковник, которого все любили: в Целль-ам-Зее, по мнению Вебстера, они "жили в солдатской мечте".
Это должно было стать лучшим летом для личного состава роты "Е". Но в действительности через пару недель большинство из них возненавидели его. Они были недовольны армейской бюрократией, им было скучно, они слишком много пили, и они хотели вернуться домой.
Отправка домой зависела от баллов, которые стали едва ли не единственной темой разговоров, и были причиной недобрых чувств. Согласно системе, установленной армией, человек получал баллы за каждый месяц нахождения на действительной службе, баллы за участие в кампаниях, баллы за награды, баллы для женатых. Магическим числом являлись 85 баллов. Те, у кого набиралось столько или более, имели право на немедленную отправку домой и увольнение в запас. Люди с меньшим количеством баллов были обречены оставаться в дивизии, предположительно до самого "Большого Прыжка" в Китай или Японию.
Так что, впервые в своей армейской карьере, офицеры и солдаты оказались серьезно озабочены медалями. Бронзовая Звезда давала пять баллов. В армейской иерархии и бюрократии неизбежно появлялись фавориты. Лейтенант Фоли вспоминал, что "полковой адъютант получил Бронзовую Звезду за то, что – по слухам – выбрал отель Целль для размещения штаба Синка".
Личный состав "Изи" чувствовал себя обманутым в другом плане: парашютистам было чертовски сложно, практически невозможно получить любую медаль, кроме Пурпурного сердца. "В 101-й, например", писал Вебстер, "лишь два человека были награждены Медалью Почета – рядовой и подполковник из 502-го – и оба погибли. Майор Уинтерс, законно заслуживший ее за дело с немецкой батареей в Нормандии, стал единственным кавалером Креста за Выдающиеся заслуги во 2-м батальоне. В роте "Е" капитан Спирс и двое или трое других стопроцентно болжны были иметь Серебряные Звезды, а еще около дюжины заслужили Бронзовые Звезды. Пурпурных Сердец было в достатке, но они были не наградой, а лишь знаком принадлежности: пехота".
У большинства людей из роты "Е" из наград были лишь четыре "боевые звезды" на ленточке медали Европейско-Африканско-Средневосточной кампании****: не больше, чем у писаря из строевого отдела, ни разу не покидавшего расположение части. "Вот, например, Маккланг", сетовал Вебстер. "Тихий, долговязый и не впечатляющий, его никто не замечал. Но товарищи из его третьего взвода клянутся, что "Одно легкое"***** убил больше немцев, чем любой в батальоне. Маккланг чуял фрицев, он охотился на них, он преследовал их в атаках на рассвете и ночных патрулях. Он шел своим путем, чтобы убивать их, он рисковал больше и вызывался добровольцем на опасные задания чаще, чем любой в роте "Е". Маккланг пробыл в Нормандии, Голландии и Бастони от и до, и что он мог продемонстрировать в результате? Ленточку ETO и четыре "боевые звезды".
Сержант Шифти Пауэрс был из той же категории. Солдат, столь же хороший, какими они были в 101-й, но у него не было ни медалей, ни Пурпурного Сердца, поэтому ему недоставало баллов. Ропот достиг такой степени, что генерал Тейлор решил провести в каждой роте лотерею – победитель будет отправлен домой. Пауэрс не хотел участвовать в ней. "Черт возьми, Пол", сказал он сержанту Роджерсу, "я ни разу в жизни ничего не выигрывал". Однако Роджерс убедил его пойти, и он выиграл.
Тут же один из солдат предложил Пауэрсу тысячу долларов за эту возможность поехать домой. Пауэрс вспоминал: "В какой-то момент я подумал было, что тысяча – это хорошие деньги, но, в конце концов, сказал: "Нет, думаю, я просто поеду домой".
Пауэрс собрал свои трофеи, состоящие, в основном, из пистолетов, оформил документы, получил все причитающиеся деньги и присоединился к десяти другим счастливчикам, чтобы выехать в Мюнхен. Двигавшийся по изгибу дороги американский армейский грузовик лоб в лоб столкнулся с их грузовиком. Пауэрс вылетел из машины через верх, ударился о тротуар, получил несколько переломов и тяжелое сотрясение мозга. Еще один из солдат-"счастливчиков" погиб. Пауэрс отправился в госпиталь, где из-за воров лишился денег и трофеев. В конце концов, он вернулся домой на госпитальном судне, на несколько месяцев позже оставленных им товарищей.
К расстройству от вида поваров и писарей, получавших столько же баллов, что и фронтовики-пехотинцы, добавлялась бессистемность их учета. Личный состав провел многие часы, подсчитывая общую сумму своих баллов, но штука была в том, что, чтобы убедить в этом службу полкового адъютанта. Вебстер был уверен, что у него есть 87 баллов, но из записей выходило, что их меньше 80.
Генерал Тейлор пытался помочь своим ветеранам. Он отдал приказ, согласно которому каждый, кто был в Нормандии, Голландии и Бельгии, или участвовал в двух из этих кампаний и пропустил третью из-за ранения, получит Бронзовую Звезду. Это, разумеется, было высоко оценено, но в течение какого-то времени вызывало больше разочарований, потому что с момента заявления Тейлора до фактического получения медали и поощрения – а с ними и столь важных пяти баллов – прошло несколько недель.
Вся эта мелочная возня вызывала глубокую неудовлетворенность армией и ее действиями. Среди офицеров и солдат шныряли вербовщики, пытающиеся убедить их вступить в регулярную армию. Почти никто не делал этого. Вебстер озвучил чувства большинства своих сослуживцев, написав своим родителям: "Я ненавижу эту армию, и мои чувства столь глубоки и неизменны, что я не скажу о ней ничего хорошего до тех пор, покуда жив. Я считаю, что время, проведенное мною в армии, на 90% потрачено впустую". Единственное, в чем он признавался – "я научиться ладить с людьми". Когда Синк предложил Уинтерсу пойти офицером на постоянную службу, тот задумался об этом на пару мгновений, а потом ответил, что лучше откажется.
К разочарованию и гневу, вызванными балльной системой, добавлялось сочетание чрезмерных количеств спиртного, пистолетов и трофейных машин. В Австрии дорожно-транспортные происшествия представляли для 101-й почти такую же опасность, как немецкая армия в Бельгии. В течение первых трех недель в Австрии произошло семьдесят аварий, и еще больше за шесть недель в июне и июле. Двадцать человек погибли, около ста получили ранения.
Однажды ночью сержант Роберт Марш вез рядового Джона Яновека обратно с поста по проселочной дороге. Яновек оперся о ненадежно закрытую дверцу немецкого грузовика. Они налетели на бревно. Он потерял равновесие, выпал и ударился головой о мостовую. Марш повез его в полковой медпункт в Целль-ам-Зее, но он умер по дороге из-за перелома основания черепа. Капитан Спирс собрал его немногие пожитки: часы, парашютные "крылышки", бумажник и сделанный из куска парашюта шарф, и отправил их родителям Яновека. "Он проделал долгий путь", написал Вебстер. "Он прыгал в Голландии и воевал в Бастони. Он ненавидел армию, а теперь, когда война закончилась, и перед ним был прекрасный шанс оказаться дома, он погиб".
Марш не пил. Рота "Изи" гордилась своими отчетами, касающимся несения службы в караулах и на блокпостах трезвыми, ответственными солдатами, не водящими в пьяном виде. Другие не были столь осмотрительны. Рядовой О'Киф вспоминал ночь, когда он с рядовым Ллойдом Гаем был на блокпосту Зальфельденом и Целль-ам-Зее. "Открытый немецкий штабной автомобиль катил по дороге и не собирался тормозить. Гай и я выскочили перед ним и заставили остановиться. Там были два человека, одетых в немецкую форму, оба пьяные. "За каким чертом вы нас остановили? Мы на вашей стороне".
"Это была пара наших десантников, но из какой-то другой роты. Мы сказали им: "Черт возьми, вы могли бы посносить вам башки!" В конце концов, они пообещали ехать помедленнее. Мы сказали им, что примерно в десяти милях по дороге находится следующий пост, чтобы они помнили об этом, и ехали медленно. Они обещали успокоиться".
"Но когда мы вернулись с поста, то узнали, что эти двое чертовых придурков выкатились прямо на пост Веллинга. Тот заорал им: "Стой! Стой!" После третьего "Стой!" Веллинг выстрелил и попал в водителя". Позже он навестил раненого в госпитале. Тот сказал, что не испытывает к Веллингу никаких злых чувств, поскольку и сам сделал бы то же самое.
Сержант "Чак" Грант, ветеран Токкоа, был улыбчивым, спортивным, светловолосым калифорнийцем, и пользовался всеобщим уважением – в Голландии он уничтожил 88-миллиметровку – и любовью. Однажды ночью он вез на блокпост пару рядовых для смены караула. По прибытии они застали переполох.
Пьяный "джи-ай" стоял с пистолетом в руке, у его ног лежало два мертвых немца. Он остановил их машину и потребовал бензин, поскольку у него он кончился. Но он не знал немецкого, а они – английского. Он решил, что они оказывают неповиновение, и пристрелил их.
Мимо случайно проезжал британский майор из военной разведки. Он и его сержант вылезли из джипа, чтобы посмотреть, что происходит. Пьяный "джи-ай" направил на них пистолет и велел убираться.
В тот самый момент подъехал Грант. Пьяный выстрелил в него, но промахнулся. Майор двинулся было, чтобы обезоружить его. "Джи-ай" развернулся и застрелил его, а затем и его сержанта. Грант бросился к нему. Алкаш выстрелил ему в голову, а затем сбежал.
Спирс чрезвычайно ценил Гранта. Узнав о стрельбе, он и лейтенант Фоли прыгнули в джип, прибыли на место, погрузили Гранта на носилки и понеслись в полковой медпункт. Находившийся там врач выглядел безобразно: небритый, неопрятный, в заляпанной рубашке. Он бросил взгляд на Гранта, и сказал: "Никакой надежды".
"Хрен там", ответил Спирс. Он затащил Гранта обратно на носилки и понесся дальше, на сей раз в Зальфельден. Спирс слышал, что там есть какие-то немецкие врачи. Один из них оказался нейрохирургом из Берлина. Он немедленно взялся за дело и спас Гранту жизнь.
Весть о стрельбе разнеслась по расположению. Большая часть личного состава роты "Е" отправилась на поиски виновника. Его обнаружили при попытке изнасилования австрийской девушки в Целль-ам-Зее. Он был из недавнего пополнения роты "I". К явному недовольству большинства личного состава его доставили в штаб роты живьем.
Он уже почти пожалел об этом. Половина роты кружила вокруг него, угрожая, пиная, клянясь отомстить. До того как случилось что-нибудь более серьезное, появился капитан Спирс, примчавшийся прямо из госпиталя.
"Где оружие?" крикнул Спирс задержанному.
"Какое оружие?"
Спирс достал пистолет, перехватил его за ствол и ударил его рукояткой прямо по макушке. Он закричал: "Когда разговариваешь с офицером, ты должен отвечать "Сэр", и ударил его еще раз.
Оглушенный "джи-ай" рухнул на стул. Вбежал рядовой Хэк Хансен из 2-го взвода Гранта, бывший его близким приятелем. Он выхватил пистолет. "Ах ты сукин сын", выругался он. "Я убивал людей и получше тебя". Он направил пистолет прямо в его лицо. Четверо человек набросились на Хансена сзади, и попытались оттащить, крича, что такая смерть слишком хороша для такого труса, но он нажал на спуск. Пистолет дал осечку.
"Видели бы вы того парня", заметил Гордон Карсон.
Они избили его до потери сознания, отволокли на полковую гауптвахту и сдали начальствующему там сержанту. Когда он очнулся, сержант избил его до крови.
На КП роты прибыл Синк. Он вошел и спросил сержанта Карсона: "Где Спирс?"
"Наверху, на втором этаже, сэр".
Синк поднялся и расспросил Спирса о случившемся. Это заняло порядка часа. Синк отбыл, после чего Спирс спустился вниз.
"Как оно было?" спросил Карсон.
"Довольно жестко".
"Ну, и что же он сказал?"
"Он сказал, что я должен был пристрелить этого сукиного сына".
То, что он этого не сделал, является примечательным. Одним из возможных объяснений, которое я получил от нескольких человек, было то, что у Спирса, должно быть, имелись какие-то сомнения, что арестованный человек был тем самым. Когда я спросил Спирс об этом, он ответил: "Что касается стрельбы в сержанта Гранта, вы поняли правильно. Должно быть, у меня в голове были сомнения, поскольку итоговые действия никогда не беспокоили меня".
Но мне интересно, не сработал ли тут еще один фактор? Спирс был не единственным, у кого был шанс пристрелить подонка. Грант имел такую же возможность в изначальной стычке. Человек, обнаруживший пьяницу из роты "I", мог застрелить его на месте, и почти каждый человек в роте, опрошенный мной говорил, что хотел бы, чтобы так и вышло. Но многие из них были на КП роты, когда его доставили туда, у них были пистолеты, но лишь один из них на самом деле попытался убить того человека, а четверо других удержали его.
Почти все, находившиеся в той комнате, убивали. Их кровь бурлила. Их гнев был глубок и холоден. Но в этом инциденте выделяется не выхватывание пистолета и избиение, а сдержанность. С них было довольно убийств.
Вскоре после этого происшествия капитан Спирс написал длинное письмо сержанту Форресту Гату, который находился в госпитале в Англии и написал Спирсу, выразив страх, что его переведут в другую дивизию. Спирс любил Гата, считая его хорошим солдатом, и высоко оценивал его способность держать все свое оружие в отличном состоянии. Он особенно ценил способность Гата взять напильник и, поработав над УСМ карабина М1, сделать его полностью автоматическим. (Уинтерс получил один из тех, "специальных от Гата". Он сохранил его, и взял с собой, когда отправился на войну в Корее. К сожалению, в наши дни Гат не смог вспомнить, как он это делал.)
В своем ответе Спирс ярко продемонстрировал свою другую черту. Это было длинное непринужденное письмо о событиях, произошедших в роте "Е" с тех пор, как Гат попал в госпиталь, полное той информации, которую Гату больше всего хотелось услышать. "Луз упал с мотоцикла и повредил руку, но не сильно, сержанту Тэлберту не нравится быть Первым сержантом, так что я дал ему 2-й взвод, а сержант Линч (2-й взвод) теперь Первый сержант. Теперь. Сержант Элли опять напился, и нам пришлось разжаловать его. Лейтенант Липтон в отпуске, в Шотландии, и очень рад этому. Я жду не дождусь отпуска в Англию, чтобы повидать жену и ребенка. Сержант Пауэрс был на пути домой, их грузовик перевернулся, он проломил голову и оказался в госпитале. Сержант Строль (3-й взвод) сейчас на пути домой, в Штаты. Чак Грант оказался на пути пули пьяного американца и с его головой все не очень хорошо – он в немецкой больнице неподалеку отсюда, и ему становится лучше. Сержант Маларки только что вернулся после долгого времени, проведенного в госпитале. Сержант Рейнхард только что вернулся с Ривьеры. Макграт не хочет брать отпуск – он экономит деньги".
Спирс сообщил Гату подробности о Бронзовой Звезде, которой он был удостоен за участие в кампаниях в Нормандии, Голландии и Бельгии, и пообещал сообщить ему, как только она придет. Он добавил постскриптум: "Кларк теперь техник-оружейник, Барлингейма отправили обратно в его взвод – он не мог обслуживать наш фрицевский генератор! У нас тут в Австрии есть постоянное электроснабжение и горячая вода!"
"Кстати, ты можешь носить колодку Президентский благодарности с дубовыми листьями на ней вне зависимости от того, в какой части окажешься – ты заслужил ее в 101-й десантной".
Рота распадалась. Генерал Тейлор приказал перевести весь имеющий большое количество баллов личный состав в 501-й, дислоцированный в Берхтесгадене. Полк был выведен в резерв и служил перевалочным пунктом для отправки имеющих много баллов людей в США для демобилизации. Все, оставшиеся от "старой" роты, были в госпиталях, или уже уволились. Новобранцы, попавшие в ее состав в Мурмелоне или Хагенау, теперь считались ветеранами.
Генерал Тейлор совершил поездку в Штаты. Когда он вернулся к концу июня, то объявил, что после зимнего отпуска в Штатах 101-я будет переброшена на Тихий океан. Тем временем военное ведомство настойчиво требовало, чтобы дивизия прошла полный курс подготовки, необходимый процесс, если она вновь отправится в бой, так как более трех четвертей дивизии составляли новобранцы.
Так что в распорядок дня вновь вернулись рукопашный бой и физические упражнения, равно как изучение матчасти и функционирования винтовок, пулеметов и карабинов. Маршевая подготовка. Условные сигналы. Действия в составе отделения. Проверки в казармах. Осмотры столовых принадлежностей. Воинский этикет и дисциплина. Первая помощь и санитария. Осмотр формы одежды. Чтение карт. Обращение с оружием. Целая неделя занятий по триангуляции. Стрельбы на полигоне. "Так оно и шло", писал Вебстер, "и я во всем этом, с нарастающим отвращением".
Вернулся лейтенант Пикок, с еще большим количеством дерьма, чем когда-либо. "Мы до такой степени страдали от его эксцессов в ходе подготовки", писал Вебстер, "что люди, знакомые с ним по Голландии и Бастони, даже видеть его не могли. Я был так зол и раздражен, что, если бы у меня было меньше 85 баллов, я бы добровольно отправился сражаться прямиком в Японию вместо того, чтобы провести еще один день под командованием Пикока".
К середине июля ушли все ветераны Нормандии, за исключением страдальца Вебстера, все никак не могущего убедить адъютанта зачесть его количество баллов. Полковник Синк произнес перед набравшими баллы прощальную речь:
"Ваш командир полка со смешанными чувствами наблюдет за отбытием вас, прекрасных офицеров и солдат. Он рад за каждого из вас. Вы трудились и сражались, и заслужили право вернуться к своим домам и своим друзьям.
Мне очень жаль, что вы уходите, потому что вы друзья и товарищи по оружию.
Большинство из вас в то или иное время получали от меня взбучку. Я надеюсь, что вы считаете это лишь справедливым взысканием. Оно никогда не означало ничего иного.
Я говорил вам, парни, чтобы вы получили эту Президентскую благодарность, и вы сделали это. Это ваша пожизненная заслуга и