После краткого совещания с господами де Ре, Буссаком и Ла Гиром Дюнуа принял половинчатое решение.
Переправить немедленно следовало лишь обоз и небольшой отряд воинов. Армия должна была остаться па ночлег у заставы Буше, а затем вернуться в Блуа. Оттуда, забрав вторую часть обоза, войско могло вновь подойти к Орлеану, на этот раз по правому берегу…
Что касается Жанны, то Дюнуа категорически настаивал, чтобы она, оставив армию, вместе с ним вошла в город. Он знал, как Деву ожидает народ. Он опасался серьезных волнений, если приедет без нее.
Вначале Жанна отказалась наотрез. Она не могла покинуть армию, после того как вложила в нее всю душу. Она не хотела оставить преданных ей людей во время трудных и опасных переходов. Девушке казалось, что без нее солдаты утратят свой энтузиазм и, превратившись в обычных наемников, разбредутся по сторонам.
Батару пришлось призвать па помощь все свое красноречие. Он убедительно доказывал, что войско будет вне опасности, а она, Дева, нужна Орлеану как воздух. Народ, истомленный долгой осадой, только на нее одну возлагает все свои упования. Неужели она откажет мольбам простых людей и оставит город беззащитным?
Графа поддержали капитаны, а сеньор де Ре дал от лица всех солдат торжественное обещание хранить заповеди Жанны и быстро присоединиться к осажденным.
Скрепя сердце Жанна уступила просьбам.
Лодка беззвучно скользила по узким протокам между островами, среди зарослей ивняка. В лодке сидели Жанна, Дюнуа, Л а Гир и Буссак. В отдалении шла вторая, большая шлюпка, в которой находились оба лотарингских рыцаря, братья Жанны и несколько воинов. Солнце уже спряталось за холмами Оливе. Становилось прохладно.
Без всяких приключений лодки обогнули острова Бурдон и Верхний и пристали у маленького городка Шесси, в нескольких лье к востоку от Орлеана.
Жанна интересовалась судьбой части обоза, оставленной на левом берегу. Дюнуа сказал ей, что завтра утром обоз будет доставлен иа нескольких лодках прямо в Орлеан. Это успокоило девушку.
Однако надо было думать о ночлеге. Богатый горожанин Гюи де Кайн, встретивший Жанну и ее спутников у причала, предложил им остановиться в его поместье.
Ночь пролетела быстро.
А с раннего утра поместье Рейи загудело, как улей. Сотни орлеанцев, пробравшиеся с опасностью для жизни через позиции англичан, требовали Деву. Толпа буквально осадила Рейи. Его владелец был уже не рад, что приютил у себя «святую»…
Жанна несколько раз выходила к орлеанским делегатам, говорила с ними и обещала в ближайшие часы вступить в осажденный город. Но толпа не уменьшалась. Уходили одни, прибывали другие, и все кричали и требовали…
Это обеспокоило осторожного Дюнуа. Он понимал, что если здесь творится такое, то что же будет в Орлеане! Решили дождаться вечера, чтобы город несколько успокоился и утих.
В шесть часов пополудни Жанна и ее спутники покинули Рейи. Двигаться нужно было медленно и осторожно. Девушка хорошо запомнила этот день: пятница, 29 апреля.
В Орлеан Жанна прибыла, когда уже смеркалось. В город вступили через Бургундские ворота. Впереди шел паж, несший знамя. Рядом с Жанной скакал Дюнуа. Далее следовали ее братья, маршал и капитаны, лотарингские рыцари, воины и горожане. Вдоль главных улиц от Бургундских ворот двумя шеренгами тянулась стража с зажженными факелами. Между этими шеренгами и проследовал отряд Девы.
Вскоре стройность кавалькады нарушилась. Многотысячная толпа, напиравшая на стражу, прорвала цепь. Жанну оттеснили от остальных всадников. Толкая друг друга, работая локтями и кулаками, люди стремились протиснуться поближе, восторженно смотрели на свою избранницу, что-то кричали. Многие, как и в Пуатье, старались дотронуться до одежды девушки или хотя бы до ее белого коня. Женщины протягивали детей для благословения. Казалось, все забыли обо всем и видели ее одну, думали о ней одной.
Медленно двигалась Жанна сквозь бурлящее море поднятых рук и обнаженных голов. Глаза ее затуманились, с губ не сходила счастливая улыбка. Она никогда в жизни не испытывала такого состояния. Ей было и отрадно и странно наблюдать все это.
Почему они так горячо ее приветствуют?
За что так любят?
Ведь она еще ничего не сделала, ее подвиг впереди…
Быть может, бедняки чувствуют, что она — их дочь, связанная с простым народом неразрывными узами!
Быть может, они догадываются, что весь свой тяжелый путь она совершила только ради них!
А они не отставали, они шли рядом, провожая долгожданную Деву через весь город, от Бургундских до Ренарских ворог. Они не уставали ею восхищаться.
И правда, все казалось чудесным: и ее белые доспехи, и счастливое лицо, и уверенность, с которой она держалась в седле. Как она отличалась от гордых и чванливых господ! Как была проста и бесхитростна! И как находчива!..
Особенно всех поразил инцидент, происшедший неподалеку от западных, Ренарских ворот.
Среди приветственных возгласов вдруг раздался крик ужаса. Толпа отпрянула. Оказалось, от неосторожного движения факельщика загорелось знамя. Огонь быстро распространялся, угрожая пожаром. Скверная штука! Дурное предзнаменование!
Но прежде чем зрители опомнились, угроза миновала. С какой точностью Жанна перехватила стяг! Как умело и ловко погасила пламя!
Своими сильными руками Дева отвела страшную беду от города!
Да, она была чудом, и чудо было призвано спасти Орлеан! Кто теперь мог сомневаться в этом?
Возле Ренарских ворот путь окончился. Здесь находился дом казначея Жака Буше, у которого Жанна должна была стать на квартиру. Девушка еще раз оглянулась на своих бесчисленных провожатых, приветливо махнула рукой и вместе с ближайшими спутниками въехала во двор.
В доме Буше ее ждал обильный и вкусный ужин. Но Жанна, усталая и обессиленная всем пережитым, не могла есть. Она попросила, чтобы с иее сняли доспехи, и вскоре уснула крепким сиом.
Жак Буше был одним из богатейших людей в городе. Его роскошные хоромы орлеанцы выбрали специально для Жанны. Здесь все утопало в коврах. Высокие готические окна была затянуты плотными шторами. На стенах мерцали полотна причудливых картин. В поставцах поблескивала дорогая серебряная посуда.
Вся эта роскошь Жанне была ни к чему. Девушка ее попросту не заметила. С таким же успехом добрые граждане могли поместить ее в беднейшей лачуге — она вряд ли уловила бы разницу.
Жанна встала рано, разбуженная шумом на улице. Чуть отдернув штору, посмотрела в окно — и не поверила глазам. Улица была полна пароду. Отталкивая стражников, люди стремились пробиться к дому. Многие были вооружены.
Жанна не знала, что в городе произошло настоящее восстание, начавшееся с вечера и бушевавшее всю ночь. Защитники города не хотели более слушать ни капитанов, ни правителей, которым давно не верили. У них теперь была Дева, и они требовали только Деву. Они желали немедленно во главе с ней идти на приступ английских укреплений.
Жанна проявила большое благоразумие.
Она думала одну думу с народом. Ей был приятен и близок народный энтузиазм. Однако она понимала, что следует воздержаться от немедленных боевых действий.
Пока не прибыла армия из Блуа, защитники города не обладали необходимым превосходством сил. Рисковать нужды не было. Кроме того, девушка надеялась, что англичане ответят па ее мирные предложения.
В течение дня Жанна пыталась выяснить, не было ли известий от Толбота. То, что она узнала, мало ее утешило. Годоны пренебрегли ее письмом и задержали герольда.
Тогда девушка послала в лагерь Сен-Лоранс второго герольда.
Посланец вернулся поздно вечером с печальным известием. Англичане заковали в цепи его товарища и собирались заживо сжечь, как подручного колдуньи.
Жанна попробовала сама договориться с врагом. Она прошла по мосту и взобралась на баррикаду перед фортом Сент-Антуан. Громким голосом призвала Дева английских капитанов. На насыпь Турели вышел сам Вильям Гласдель. Ему было любопытно взглянуть на чародейку.
Жанна потребовала, чтобы англичане вернули герольда и уходили прочь от Орлеана.
Гласдель расхохотался.
— Убирайся сама, потаскуха, и продолжай пасти своих коров, пока тебя не поймали и не сожгли!
Такой ответ, сопровождаемый выкриками и улюлюканьем, глубоко возмутил Жанну. Она не удержалась от слез. Ее, посланницу неба, они называют потаскухой и ведьмой? Они не хотят ее слушать? Что же, тем хуже для них!
— Все равно все вы скоро отсюда уйдете, — сквозь плач прокричала она, — но ты, ты богохульник, — Жанна обращалась к Гласделю, — вряд ли будешь свидетелем этого!..
Несмотря на весь свой героизм, на удивительные качества бесстрашного бойца и вождя, Жанна оставалась женщиной: она злилась, когда поступали ей наперекор, и плакала, когда ей было больно…
Последнюю, столь же безрезультатную попытку договориться Жанна сделала на следующий день. После этого она поняла, что мирные предложения натолкнулись на каменную стену. Враги не хотели мира. Нужно было готовиться к сражениям.
Людское море по-прежнему окружало пристанище Девы. Жак Буше опасался, что народ выломает двери в его доме. Жанна, ожидая прибытия армии из Блуа, старалась как-то отвлечь внимание пылких воителей. Она в сопровождении толп народа осматривала город, проверяла стены, посещала церкви.
В понедельник, 2 мая, девушка решила ознакомиться с расположением крепостей англичан. Она выехала из Ренарских ворот, углубилась в поле и затем обогнула стены города полукругом, вплоть до Бургундских ворот. Это дало возможность хорошо рассмотреть все бастилии, форты и насыпи правого берега и запомнить их расположение.
Во вторник, 3 мая, обстановка особенно накалилась.
Армия все еще не появлялась. Стали распространяться слухи об измене. В народе упорно говорили, что маршал де Буссак сбежал, а монсеньер Реньо де Шартр распустил все наемные отряды. Кое-кто выражал опасение, что армия, благополучно вышедшая из Блуа, была разбита и уничтожена англичанами на пути в Орлеан.
Жанна старалась рассеять сомнения и слухи. Она уговаривала горожан, как малых детей, уверяя, что армия придет невредимой. Мало ли какие могли быть причины задержки! Надо спокойно ждать и охранять стены. Еще день, много — два, и все страхи окончатся.
Девушка не ошиблась. На заре следующего дня дозорные заметили широкую ленту войска, двигавшегося через долину Боса.
Жанна выехала навстречу армии. Вместе с ней были Ла Гир и отряд в пятьсот бойцов. Капитаны опасались, как бы враги не ударили по французским частям, когда те приблизятся к их укреплениям. Этого не произошло. Годоны не пожелали ввязываться в бой с армией, численно их превосходившей. Идея о разумности подхода к Орлеану по правому берегу еще раз практически подтвердилась.
Ну, слава богу, все предварительные операции закончены! Обоз и армия — в Орлеане. Солдаты и капитаны, измучившиеся в пути, могут расположиться на короткий отдых.
Вздохнула с облегчением и Жанна. Вместе с верным д'Олоном, прибывшим с блуаской армией, она отправилась обедать.
Когда убирали скатерть, в комнату вошел Дюнуа. Он любезно поклонился и бросил несколько фраз. Между прочим, он заметил, что англичане тоже ждут подкреплений, которые должен привести сэр Джон Фастольф, триумфатор «дня селедок».
Жанна сразу насторожилась.
— Батар, Батар, — сказала она, — именем бога приказываю сообщить, как только станет известно о движении этого Фастольфа. Если же он прибудет, а мне об этом не доложат, — обещаю отрубить вам голову!
Это была шутка, и Жанна первая расхохоталась. Посмеялся и Дюнуа, не проявивший, впрочем, слишком большой веселости.
Но в грубоватой шутке Девы имелась крупица истины.
Жанна старалась рассеять сомнения горожан, но сомневалась сама. Она никак не могла до конца поверить всем этим господам, даже любезному и обходительному Дюнуа. Ей представлялось, что они ее сторонятся и все время что-то скрывают, чего-то не договаривают. Она гнала эти мысли, но тщетно! Подозрения вновь и вновь возвращались.
Ближайшее время показало, что девушка сомневалась не напрасно.
ГЛАВА 4
Заговор
Дюнуа покинул Жанну далеко не в веселом настроении. На душе у него скребли кошки. Ему показалось, будто девушка догадывается о том, что хранилось втайне…
Против Жанны готовился заговор. И он, Дюнуа, стал одним из участников этого заговора. Вот как это случилось.
Когда некоторые сеньоры из ближайшего окружения Карла VII поддержали Жанну, они считали, что действуют сугубо в своих интересах. Все они либо владели землями в областях, захваченных англичанами, либо стремились к повышению престижа монарха из соображений карьеры. «Святая» девушка казалась им весьма удобным орудием, которым, учитывая всеобщую религиозность и веру в чудеса, не следовало пренебрегать. Они рассчитывали сделать из Жанны своего рода икону, которую можно будет нести впереди народа и этим направлять народ в нужную сторону. Им и в голову не приходило, что неграмотная крестьянка пожелает заявить о своем «я» и будет претендовать на нечто большее, чем роль слепой исполнительницы их воли. Для этих господ, глубоко презиравших простых людей и смотревших на них, как на низменную стихию, Жанна была лишь мелкой фигурой в большой игре, ничтожной пешкой, которую можно двигать туда и сюда по шахматной доске или сбросить, если она окажется бесполезной. Эта мысль, созревшая прежде всего в голове Реймского архиепископа, внушенная и растолкованная им придворным своей партии, привела к посылке Девы в Блуа и Орлеан.
Однако уже первые шаги Жанны заставили архиепископа насторожиться. Ему крайне не понравилось строптивое поведение девушки в Пуатье. То, что он увидел лично в Блуа, и то, о чем получил донесения из Орлеана, совсем расстроило почтенного прелата. Чем дольше он размышлял, тем больше сомневался в правильности своего решения.
По-видимому, надутый бурдюк де Тремуйль был не так уж глуп, когда предлагал сразу уничтожить девку. Он, архиепископ, чересчур поддался соблазну и не учел побочных обстоятельств. Впрочем, учесть их было трудно. Кто мог предполагать, что эта семнадцатилетняя крестьянка, не знающая, по ее выражению, ни «а», ни «б», проявит такую прыть и начнет оспаривать мнения опытных богословов? Кому в голову могло прийти, что она станет вмешиваться в жизнь солдат, устанавливать свои порядки, предъявлять свои требования, добиваться осуществления своих военных планов? А народ? А все эти ополченцы и простые солдаты? Из иконы они превратили ее в политического деятеля, из послушного орудия — в военного вождя, затмившего знатных и достойных сеньоров.
Все это очень скверно. Конечно, свояк свояка видит издалека. Чернь признала в девчонке своего капитана. А куда может повести такой капитан? Хорошо еще, если против годонов. А если?.. Архиепископ в страхе останавливал свою мысль. Он хорошо знал и помнил о французской Жакерии, об английском мятеже, возглавленном простолюдином Тайлером, о проклятом бунте парижан, который едва не стоил ему жизни… Ведь все это было, и было не так уж давно!..
Мурашки пробегали по спине монсеньера Реньо. Нет, лучше уж англичане, чем подобные штучки…
Но даже если не думать о самом худшем, все равно скверно. Каждое сословие должно твердо знать свое место. Каждый должен заниматься своим: духовенство — молиться, сеньоры — воевать и поддерживать трон, парод — платить подати и следовать повелениям своих господ. Теперь же в Орлеане все нарушено. Девка перевернула вверх дном обычный порядок. Податные взялись за оружие и стали командовать. Благородные оттеснены до роли простых наблюдателей. Это к добру не приведет. Все ждут победы. Но победа, полученная из рук черни, — это поражение, поражение самое тяжелое, какое может быть. Этого никак нельзя допускать. Необходимо срочно принять все меры, чтобы разбить замыслы голытьбы.
Меры! Но какие? Устранить девчонку, как предлагал шамбеллан? Конечно, сделать это было бы весьма просто. Наемных убийц достаточно. И, однако, этого делать нельзя. Во всяком случае, теперь. Теперь бы это могло обойтись слишком дорого. Народные страсти разбужены, поднялась огромная волна, и одиночным убийством ее не остановишь. Можно лишь все сорвать, все испортить. Нет, гробить девку не следует, тем более что она все-таки может пригодиться. Но чтобы заставить ее служить дворянскому делу, следует ограничить сферу ее действий. Надо немедленно отстранить ее от всякого вмешательства в ратные дела. Пусть остается идолом. Пусть народ забавляется ею, как святой. Но и только. Этим чернь будет обезврежена, а капитаны и рыцари сделают то, что должны сделать. Тогда победу принесут те, кто и должен принести: благородные дворяне. Тогда монарх примет корону из рук тех, кому и надлежит ее давать: из рук знати. Тогда все останется на своих местах. Стихия войдет в берега, простолюдины согнутся под ярмом, кесарь получит кесарево, а бог — божье.
Представители знати, державшие сторону архиепископа, полностью согласились со всеми его аргументами и выводами, а старик Гокур взял на себя проведение их в жизнь. В период подготовки вторичного выступления армии из Блуа было созвано тайное совещание. Знатные капитаны — сеньор де Ре и другие — договорились о главном. Это и задержало на несколько дней прибытие армии в осажденный город.
Таким образом, орлеанские граждане, подозревавшие архиепископа в измене, по-своему были не так уж и не правы. Они лишь не знали, да и не могли знать существа всего этого черного дела.
Когда Дюнуа и де Буссак, отправившиеся раньше Жанны навстречу войску, повидались с командирами конвоя, им было доложено о происшедшем в Блуа. Решили этим же днем уведомить главных капитанов, находившихся в городе. И вот в то время, как войско располагалось на отдых, а Жанна и д'Олон возвратились к себе на квартиру, благородные сеньоры собрались в доме канцлера Кузино на улице Розы и держали совет.
Заседание было коротким. Совет принял решение немедленно организовать вылазку с целью взятия бастилии Сен-Лу, находившейся против одноименных островов на отшибе от других английских крепостей. Об этом предприятии не известили ни Жанну, ни предводителей городского ополчения. Если удастся быстро и тайно провести задуманное, рассуждали капитаны, это явится залогом дальнейших успехов. Жанна, увидев, что в военных операциях обходятся без нее, смирится со своим положением, а это успокоит чернь.
Все господа были единодушны. Дюнуа придерживался того же мнения, но, в противовес остальным, казался настроенным довольно кисло. Он был более проницателен и умен, чем другие. Он хорошо присмотрелся к Жанне и сомневался, чтобы так легко удалось сбросить ее со счета. В состоянии тяжкого раздумья он отправился к Буше. Разговор с Девой еще больше укрепил его неуверенность. Он все же посоветовал Жанне лечь отдохнуть и ушел с неспокойным сердцем, зная, что как раз в это время рыцари готовятся к сражению.
Так начал оформляться этот заговор. То был заговор патрициев против плебеев, господ против податных, попов и сеньоров против народной героини. Он был закономерен. Люди «голубой крови» и вековых привилегий не желали стать на равную ногу со вчерашними рабами, а вчерашние рабы не могли испытывать любви и признательности к своим угнетателям. Перед этой социальной ненавистью бледнела злоба к внешнему врагу. Знатные были готовы заключить перемирие с годонами, как некогда, в дни Жакерии. Но теперь народ не дал бы им этого сделать. Все эти тысячи тружеников, простые мужики и обремененные налогами горожане, становились подлинными сынами рождающейся французской нации. Разбуженные мощным патриотическим порывом, они не собирались вновь погружаться в дремоту. Порукой тому была их Дева, призванная жизнью и во имя жизни совершить свой бессмертный подвиг.
ГЛАВА 5
Сен-Лу
Природа щедро наградила Жанну особым внутренним свойством, восполнявшим ей недостаток знаний. Самой девушке, а равно и всем простым людям, ее окружавшим, свойство это представлялось чудесным, идущим не иначе, как от бога. До предела целеустремленная, всецело отдавшаяся претворению в жизнь своей великой идеи, Жанна остро чувствовала все, что прямо или косвенно этой идеи касалось. Доверчивую и бесхитростную, здесь ее обмануть было невозможно. Она была наделена редкой способностью многое верно предусматривать и предугадывать. Полагали, что она видит на расстоянии, обладает даром пророчества. В действительности девушка в полной мере обладала лишь здравым смыслом, да еще тем своеобразным шестым чувством, которое называют обычно интуицией. Интуитивные побуждения воспринимались экзальтированной и религиозной крестьянкой как веления свыше, как голоса ее любимых святых. Теперь Жанна все чаще и внимательнее прислушивалась к этим голосам…
Вот и сегодня она не могла найти покоя.
Она определенно заметила непонятную ей сдержанность капитанов, старавшихся при встрече избежать ее взгляда. Она ясно чувствовала враждебность со стороны старого Гокура. А этот визит Дюнуа? Эта странная речь о Фастольфе, за которой как бы скрывалось что-то другое, более близкое?..
Мысли путались в голове девушки. Посоветоваться было не с кем. Крайне утомленная утренним походом, она решила прилечь и попытаться уснуть. Д'Олон, измученный не меньше ее, пристроился здесь же на полу. Однако выспаться ему не удалось. Едва он закрыл глаза, как почувствовал, что его будят. Рядом стояла Жанна, отчаянно тормоша его за плечи.
— Вставайте! Я уверена, что идет битва. Я не знаю, где она происходит. То ли бьются с Фастольфом, то ли осаждают укрепления годонов, но я должна быть готова немедленно!
Д'Олон спросонья ничего не мог понять.
Он уловил лишь шум на улице, быстро поднялся и, не говоря ни слова, принялся надевать на Жанну доспехи.
Прибежали хозяйка с дочерью.
Секретарь поручил им докончить облачение девушки, а сам кинулся вниз и крикнул конюхам, чтобы подавали оружие и лошадей. По улице бежали люди. От них д'Олон узнал, что сражение развернулось у бастилии Сен-Лу и что французы терпят большой урон.
Первым, кого увидела Жанна, был ее юный паж. Девушка упрекнула его за бездействие и приказала тотчас же принести знамя, а сама вскочила на коня.
Мюго, чтобы не терять времени, протянул ей знамя прямо из окна. Прежде чем остальные опомнились, она уже мчалась во весь опор к Бургундским воротам.
— Бегите за ней! — взволнованно кричала жена казначея.
…Паж и секретарь, нещадно шпоря коней, нагнали Жанну у самых ворот, где она наводила порядок. Здесь создалась сутолока.
В то время как ополченцы, окружавшие Жанну, стремились выйти из города, встречная толпа воинов бежала с поля боя.
Торопливо проносили раненых.
Жанна заглянула в лицо одному из них и, обернувшись к Мюго, тихо сказала:
— Я не могу без ужаса смотреть на французскую кровь…
Однако тут же, крепко сжав древко знамени, девушка преградила дорогу бегущим:
— Остановитесь! Не показывайте врагам спины! Вперед!
Над городом загудели протяжные звуки набата…
Сражение началось часа два назад.
Капитаны избрали объектом вылазки бастилию Сен-Лу, потому что она находилась подле наиболее удобной переправы с левого берега Луары. Крепость оставалась постоянной угрозой в тылу любого отряда, идущего в Орлеан через Солонью. Вместе с тем, казалось, эту бастилию взять будет легче, чем любое из остальных английских укреплений. Расположенная особняком, в полном отрыве от основных позиций годонов, бастилия Сен-Лу при удачной атаке могла быть захвачена до того, как успели бы прийти ей на помощь. Все это представлялось очевидным, важно было лишь хорошо продумать и организовать наступление.
Этого-то как раз капитаны и не сумели сделать.
Решив действовать втайне от Девы и городского ополчения, Гокур и другие думали осуществить свою идею молниеносно. Поэтому, не позаботившись о резервах, сеньор де Ре, которому поручили провести операцию, двинул свои войска на английскую крепость почти без передышки.
Это обстоятельство оказалось роковым.
Усталые французские пехотинцы не смогли достаточно быстро и незаметно подойти к крепости. Англичане обнаружили их и подняли тревогу.
Французские капитаны не ожидали такой прыти. Вторая атака оказалась столь же безрезультатной. Мало того, теперь наступающие, дезорганизованные и растерянные, опасаясь внезапной вылазки из крепости, стали в беспорядке разбегаться. Тщетны были боевые призывы командиров. Казалось, сейчас повторится «день селедок».
Именно в этот момент, когда бегство отдельных отрядов начало превращаться во всеобщую панику, в воздухе полыхнуло знамя Жанны.
Девушка, ведущая армию из горожан и солдат, была подобна белому ангелу.
Отступавшие остановились.
Англичане, готовившие вылазку, чтобы довершить разгром, спешно закрыли ворота и вновь заняли боевые позиции у стен крепости.
Сердце Жанны усиленно колотилось. Вот оно, ее первое дело! Первая настоящая битва, которую нужно обязательно выиграть!
Кругом бегут вооруженные люди. Издали они кажутся маленькими, как муравьи. Гремят выстрелы.
Страшно ли ей? Нет, девушка не испытывала ни малейшего страха. Только возбуждение было необыкновенно сильным. И еще — твердая уверенность в успехе.
Юный полководец быстро оценил поле боя.
Крепость на холме не имеет высоких стен — лишь двойной частокол. Это хорошо. Значит, если пробраться наверх, взять укрепление будет не так уж сложно.
Так за чем же остановка?
Только смелость, только единый порыв — не раздумывая и не задерживаясь, вперед, вперед, невзирая на стрелы и пули, вперед, ибо нас больше, чем их, ибо правда за нами, ибо нас ведет страстное желание вернуть нашу землю!..
Жанна спешивается. Оглянувшись, она кричит своим людям, зовет их и устремляется вперед, наверх.
Кажется, она заколдована: стрелы падают вокруг нее, ни одна пуля не причиняет ей вреда.
Ее колдовство — в бесстрашии.
Девушка взбирается на каменную гряду. В руках у нее только знамя. И она машет им, машет и кричит все одно и то же слово:
— Вперед!
И тут, на глазах у потрясенных капитанов происходит чудо. Их усталые солдаты, ничего не желавшие слушать, смятенные и гонимые страхом смерти, — они ли это? Пристыженные и воодушевленные, гордые своим семнадцатилетним командиром, они переродились, они больше ничего не боятся, они верят в победу! Еще шаг, еще и еще!.. Вот и последний уступ, за который можно укрыться.
Ну, еще рывок!.. И подъем кончился!
Ага, господа англичане, ваши нервы ие выдержали! Где же ваша хваленая стойкость? Вы бросаете луки и пушки, вы поджигаете степы, не надеясь больше их удержать?..
— Вперед!..
Жанна оглядывается, чтобы еще раз подбодрить своих, и вдруг замирает.
Что это там внизу, справа? Нет сомнения, это годоны! Они выходят из Орлеанского леса. Сражение настолько затянулось, что Толбота успели известии* и теперь он, собрав войска из западных укреплений, спешит на помощь гарнизону Сен-Лу!
Жанна знает, что со своих позиций осажденные не могут увидеть войск Толбота. Правда, еще миг, и они их увидят. Но этого Дева не допустит.
Решение созревает сразу же.
Жанна отдает приказ:
— Пусть ополченцы, пришедшие из города, немедленно выстроятся против линии годонов и прикроют наступление на Сен-Лу! Скорей! Не теряя ни мгновения!
И несколько сотен людей быстро перестраивают ряды. Теперь их пики и мечи обращены в сторону леса. Новые и новые толпы горожан и солдат присоединяются к ним.
Некоторое время линия Толбота стоит неподвижно.
Прославленный полководец думает.
Он видит пламя, вспыхнувшее на холме Сен-Лу.
Он видит перед собой бесстрашные ряды.
Он все понимает. Увы, он опоздал… Врагов ему не рассеять и крепость не спасти.
Короткий приказ — и армия Толбота поворачивает на северо-запад.
Поле боя принадлежит смелым.
…После трехчасового штурма крепость Сен-Лу была взята. Часть гарнизона спаслась, удрав по восточному склону холма. Сто шестьдесят англичан было убито, сорок — взято в плен. Наступающие потеряли всего лишь нескольких бойцов. К вечеру люди, присланные из Орлеана, сравняли с землей остатки крепости.
Так закончился этот день, 4 мая 1429 года.
Это был большой день, и он по праву принадлежал Жанне. Взятие Сен-Лу стало событием исключительной важности. Англичане потеряли единственную крепость, которой они владели на правом берегу Луары, к востоку от Орлеана.
Это значило, что кольцо осады разорвано.
Это значило, что французы контролировали верхнее течение Луары, что они получали возможность беспрепятственной переправы через реку.
Это предвещало скорое освобождение Турели, а вслед за ней и всего города.
Но главное — взятие Сен-Лу было первой победой французов за многие месяцы осады, после многих поражений, многих дней отчаяния.
И эта победа была одержана вопреки воле господ, силами простых людей, мужеством и сметливостью бесстрашной крестьянки.
Теперь, что бы ни случилось, Жанна получила право называться народной героиней. Она оправдала надежды патриотов.
Начало было положено.
Впереди ждали новые битвы.
ГЛАВА 6
Турель
— А все-таки, господа, что ни говорите, эта юная крестьянка открыла нам дорогу на Турель.
Мессир Амбруаз Лоре хитро улыбнулся и посмотрел на своих коллег. Сидевший во главе стола де Гокур скривил губы и хмыкнул. Остальные молчали. Все знали, что де Лоре прав, но к чему было бередить раны?