II.1. Военное искусство казаков.

Несмотря на полное подчинение казачества в XVIII веке Рос­сийской империи и существование уже в качестве сословия, казачьи части еще сохраняли многие сред­невековые черты не только в бое­вом искусстве, но и в самом фор­мировании полков.

Формально все казаки счита­лись военнообязанными и подлежа­ли призыву на службу поголовно. Но такие призывы были редки. Прикрывая границы на тревож­ном и непрерывно грозившем вой­ною юге России, казаки и у себя дома были в постоянной боевой готовности. Число их стычек с грабителями, воровавшими скот и угонявшими людей, не поддается никакому учету. Фактически шла ежедневная, затяжная, многове­ковая война, которая с русской стороны велась силами исключи­тельно казаков. Отрывать их на службу и оголять границу было не всегда разумно. Кроме того, правительство прекрасно понима­ло, что гораздо удобнее позволять казакам самим формировать воин­ские части.

Полки собирались всего за не­сколько месяцев до похода. Вой­сковому атаману приходил указ от Военной коллегии о сборе на служ­бу определенного числа полков, и он рассылал наряд по станицам.

Офицеры (или, как тогда их называли, «чиновники») и казаки денежного содержания не получа­ли, но, пользуясь земельными льготами и свободою от податей, обязаны были явиться по первому требованию на коне, с оружием (саблей, пикой, ружьем, иногда с пистолетами), одетыми по форме.

По Указу 1779 года, при отда­лении на службу от дома более чем на 100 верст им платилось жа­лованье: полковникам - 300 руб­лей, офицерам - 50 рублей, писа­рю 30 рублей, казакам 1 рубль в месяц. Всем полагался казенный фураж на лошадей.

Атаман выбирался из числа богатых и известных казаков, полковых команди­ров. Им давалось предпи­сание о сборе полка свое­го имени. В предписании говорилось, из каких ста­ниц брать казаков. Дава­лось также несколько мундиров для образца, сукно на весь полк, се­дельные щепы, ремни, весь материал для снаря­жения и 50 опытных бое­вых казаков для обучения новобранцев - малолеток.

Командиру полка ука­зывали день и место, куда должен быть приведен сформированный полк. Далее в его распоряже­ния власти не вмешива­лись.

Полковой командир был хозяином и создате­лем своего полка. Он де­лал представления о про­изводстве в офицерские чины и ставил урядников, писал устав на основании личного опыта или опыта старших, если был молод. Но поскольку в полку бы­вали казаки и старше и опытнее его, то действо­вали они вполне самосто­ятельно, по здравому смыслу. Такое было не­мыслимо ни в какой дру­гой армии, кроме казачь­ей, а здесь было общим правилом и никого не оскорбляло. Командир позволял «старикам» не только сдерживать и поправлять себя, но иногда по их требованию отменял приказа­ние. В бою он только указывал цель полку, «предоставляя способ действования самим казакам», а сам «рубил и колол наравне с ка­заками». В отличие от всех войск мира казаки не только обсуждали приказы командиров, но, не обсу­див их в кругу и не выбрав луч­ший способ действий, они их и не выполняли. И это не смущало ка­заков-командиров, с детства впи­тавших принципы военной демо­кратии и обычаи, восходящие к родоплеменному строю. «Офице­ры полка были товарищи, назна­ченные полковым командиром из среды казаков же и утвержденные за свои подвиги офицерским зва­нием... они ничем не выделялись из фронта, кроме своих эполет да более богатой одежды. Офицеры представлялись к награждению, не всегда держась старшинства, а за храбрость и распорядительность в бою. Разницы между казаками и офицерами не было. Всякий мог ослужиться до офицера.

Собранный и полностью экипированныи полк проходил смотр оружия, коней и боевой выучки казаков, после чего командир отпускал казаков домой проститься с близкими и назначал место сбора для службы. Полк рассыпался на звенья и отделения и разными дорогами самостоятельно добирался до места службы. В условиях похода малолетки под руководством урядников оконча-ельно проходили «курс молодого бойца». Так собирались знаменн­ые полки Грекова, Платова, Ефремова, которые под командованием Суворова, а затем Кутузова били турок, французов и все «двунадесять языков, дерзнувших вторгнутъся в пределы нашего Отечества».

Командира полка ценили не только за личное мужест­во, ум и знания, но прежде всего за отношение к казакам. Поэтому наивысшей похвалой было: «Сколько у родителев в станицах казаков взял, столько и назад привел. Никого не дал в трату!» И не случайно легендарный Платов на смотре по возвращении из Парижа не гордился трофеями и на­градами, а увидев, что вернулась живой из похода треть от тех, кто уходил по его призыву, упал на колени и закричал, рыдая: «Про­сти, батюшка Тихий Дон, прости­те, казаки! Господи, что я наде­лал!»

Дисциплина была в исключи­тельно ответственном отношении казака к исполнению своего воин­ского долга. Посылаемый на бое­вое задание казак, в отличие от солдат всех армий мира, не знаю­щих, в подавляющем большинстве случаев, что конкретно будет предпринимать их полк, а то и ро­та, запросто мог поинтересоваться у командиров, каково состояние дел на участке фронта за сотни верст от тех мест, где предстояло действовать его собственной час­ти. Поэтому посланные в разведку или боевое охранение казаки при­возили или присылали оттуда не бессистемные наблюдения за всем происходящим, а глубокий анали­тический доклад об оперативной, а то и стратегической обстановке. Только казак мог заметить и оце­нить явление, кажущееся с первого приближения незначительным: увидеть, к примеру, с расстояния в километр, а то и более солдат вражеской армии в форме, какой здесь быть не должно, или орудия большего калибра, чем применя­лись до сих пор, и т. п.

Уйдя в то самое преследова­ние, из которого казаки возвра­щались через сутки - полутора, они не спортивным состязанием в беге с противником занима­лись, как это часто делала ар­мейская кавалерия, но практиче­ски ликвидировали убегающее воинство как воинскую часть. Владея специальными приемами боевых единоборств, казак за­просто одолевал двух-трех про­тивников одновременно и приво­дил их в свой лагерь связанны­ми - это в лучшем для них слу­чае. Изображая бегство, казаки зачастую заводили преследующих их противников в засаду, где наносили преследователям очень серьезный урон.

У казаков были очень малые потери в боях, поскольку воевали они рядом со своими станичника­ми: зачастую дед, отец и внуки в одном строю. Они оберегали друг друга и скорее позволяли убить или ранить себя самого, чем своего товарища. Если предстояло смер­тельно опасное дело, не командир решал, кому на него идти: иногда это были добровольцы, но чаще де­ло решал жребий или розыгрыш.

Они неделями могли скитать­ся по голой степи или лесным ча­щобам, питаясь кореньями, трава­ми и бог весть еще чем. Им не нужны были и провожатые. Они прекрасно ориентировались на ме­стности днем и ночью и безоши­бочно находили необходимые пу­ти даже за тысячи верст от род­ных мест.

Все это в совокупности и дела­ло их абсолютно незаменимыми для русской армии. Суворов, ко­торого самого называли часто ка­зачьим генералом, говорил, что «казаки - глаза и уши армии» [22, С. 47].