СКРИПКА, БУБЕН И УТЮГ
Две пьесы в одной.
город Екатеринбург
2013 год
Первая пьеса
БУБЕН И УТЮГ
Действующие лица:
Людмила, мама Наташи, 50 лет
Нина, мама Лёни, 50 лет
Наташа, 20 лет
Леня, ей за 20 лет
Ольга, буфетчица, 55 лет
Гости на свадьбе
Придорожное кафе, осень, бабье лето.
Предместье, выезд из города.
Город под горкой, а тут на горе – придорожное кафе под названием «У семи братьев». Кафе чуть в стороне от трассы, возле него всегда автобусы останавливаются, а еще дальнобойщики, потому что возле кафе большая стоянка. Лес. Сосны вокруг. Солнце светит. Осень. Бабье лето.
В кафе всё чисто, сделан «таджикский евроремонт» – потолок подвесной, лампочки. Люстра висит. Ленты от мух висят, штук десять. Прилавок стоит, за стеклом прилавка рыба жареная и чебуреки. Рукомойник стоит. В него воду ведром наливают.
Автомат еще стоит для приема телефонных платежей. Возле автомата доска объявлений с бумажками.
На прилавке - большой пластмассовый прозрачный куб на замке и с дыркой. На нем надпись: «Поможем восстановить Храм!». В кубе денег немного лежит. Рядом еще такой же куб, поменьше, на нем тоже надпись: «На лечение Ванечки» и тоже немножко денег.
В углу - гитары, барабанная установка, еще - колонки.
Есть проем двери на кухню, там на плите что-то варится в кастрюльках.
Столы в кафе стоят буквой «П», на столах тарелки, стаканы, еда и бутылки.
Суббота. Вчера в кафе был первый день свадьбы, а сегодня – второй. Кафе празднично украшено лентами, лебедями, воздушными шарами, стенгазетами.
За столом слева сидит ЛЮДМИЛА, а справа – НИНА.
На прилавке грудью лежит ОЛЬГА, продавщица-буфетчица. Ольга щелкает семечки, шелуху в кулек кидает и молча слушает, как собачатся Людмила и Нина. Ольга мрачнеет с каждой минутой всё больше и больше.
ЛЮДМИЛА (очки поправляет, носом шмыгает). Нет, ну это как называется? Знаете, это называется хамство.
НИНА (смеётся). У нас всё по-простому. Мы простые, как мыло. Вот у всей родовы клички есть. Тетка моя – тетя Коза. Потому что фамилия Козлова. Дядька – зовут Хорек. Потому что маленький как был, так все пукал. (Смеется). Тетя Коза, дядя Хорек. Другая тетка – «Сорока». Третья – «Монголка». Ну, косая она. Еще дядька есть – «Мореман». Он моряк потому что. Братик мой родненький. Дядю Костю дразнили «Мужик Цыган Костюке». Маню звали «Хрыстя». Таню – «Чеченка». Клаву – «Крыса». Веру – «Кариха». Сашу – «Балда». Аню – «Косулбай». (Долго хохочет).
ЛЮДМИЛА. Знаете, как это называется? Зверинец. Зверинец, короче, а не семейка.
НИНА. Ну, да. Вот и вот папка мой так же вот говорил: зоопарк, говорил. Зоопарк просто. Дураков, говорил мамке, нарожала, блин. (Смеется). А мы вот – ничего. Не дураки выросли. Просто мы всё время с юмором, с шуткою наперевес.
ЛЮДМИЛА. Нет, ну как это так? Знаете, это беспробудное хамство. Знаете, взять и так - при всех так оскорбить. Знаете, такое сказать невесте – ну, не знаю! А ведь он ваш брат, к слову сказать. Знаете, мне стыдно просто. Да он кто? Никто. А такое сказать.
НИНА. Всю водку в первый день выпили. А теперь что? Еды еле осталось. А теперь что? На второй день – капут свадьбе? Мы ж договорились на берегу: мы им дарим бабушкину, царство небесное, квартиру, а вы платите банкет на свадьбу - и всё. И что? Нуль, пусто уже. Всё сожрали. Это что за свадьба? Позор. Вспоминать будет нечего.
ЛЮДМИЛА. Знаете, вы идите – занимайтесь. Всё есть. Вы ответьте лучше: почему ваш брат сказал моей дочери такие слова? Знаете, началась ведь драка. Еле успокоили.
НИНА. А какая свадьба без драки? И хорошо. Запомнится хоть. Мы как договаривались: ваша родова платит банкет на свадьбу, мы, наша родова – квартиру. Вот сейчас придут гости, а на столе нечего выпить.
ЛЮДМИЛА. А никто не придет. Знаете, после вчерашнего вашего оскорбления - никто не придет.
НИНА. Придут. Они в Доме отдыха, там, в лесу который, отдыхают. Вся родова наша сама за места заплатила, чтобы ближе было к кафе идти.
ЛЮДМИЛА. Родова, родова! Что это за слова такие сельские?! Надоело! Мы ансамбль оплатили! Мы автобус заказали, оплатили!
НИНА. А зачем надо было автобус? Тут пешком пять минут! И ансамбль не надо было. Магнитофон бы и так хорошо поиграл, без ансамбля. Голова болит от него.
ЛЮДМИЛА (вдруг кричит). Что он сказал моей дочке, ваша родова? Мореман ваш?!
НИНА (улыбается). Да ничего страшного он ей не сказал. Да он ей сказал: «Что ж ты оделась, как проститутка?», вот и всё. Шутка такая. Ну, он моряк. Он в морях все время плавает и ему надо, когда он на земле, с людьми шутить. Он брат мой и ему можно.
ЛЮДМИЛА. Знаете, так не шутят. Знаете, так издеваются. Как у вас язык не отсохнет, не отвалится?
НИНА. А чего ему отваливаться? Шутка такая. Мы юморные в родове.
ЛЮДМИЛА. Еще и поддерживает его! Знаете вы хоть, вы кого поддерживаете? Хама и негодяя! И алкаша куска кусок, тьфу! Он весь в наколках, сидел потому что! Бугай!
НИНА. И что? Это мой родненький братик. Мы с ним вместе вот с таких росли. Да, мы простые, как мыло. Я пол мою, уборщица. Муж - шофер. Один брат - тоже шофер, трубы возит на длинномере. Другой брат был шофер, теперь - моряк. Ну и что?
ЛЮДМИЛА. Знаете …
НИНА (вдруг). Да что ты заладила: «Знаете, знаете!». Не знаю и знать не хочу. Твоя дочка почему-то вот моего сына выбрала, хоть он и простой. И правильно сделала. Потому что мой сыночек самый лучший. Не какая-то ваша сраная интеллигенция.
ЛЮДМИЛА. Слушайте, это что за разговоры? На второй день после свадьбы и такие разговоры! А что дальше будет?! На свадьбе ваши родственники мою дочь называют проституткой!
НИНА. Да кто ее так назвал? Он сказал: «Оделась, как проститутка», а не «проститутка».
ЛЮДМИЛА. Да он пришел на свадьбу на бровях, уже пьянехонек!
НИНА. Ну и что? Он в отпуске, он из моря пришел на землю. Ему можно.
ЛЮДМИЛА. Он пил дальше и обзывался! А потом дрался! Его еле уняли! Мою дочку назвать «проституткой», знаете ли …
НИНА. Да он про одежду сказал!
ЛЮДМИЛА. Какая одежда?! На ней не было никакой одежды! В смысле, она была в прекрасном, абсолютно новом свадебном платье! Мы купили его в салоне для новобрачных «Гименей», это была эксклюзивная коллекция! За такие деньги! Какая проститутка?!
НИНА. Да за какие деньги? Она бирку с платья не оторвала, а на ней написано: «Химчистка» и адрес этой химчистки. У «Вечного огня» когда стояли, я увидела эту бирку. Я втихаря оторвала бирку, чтоб не позорились. Сэконд-хэнд. Вот чего врать-то, чего выкобениваться? «Знаете, знаете, знаете …». Да знаем. Поняли уже.
ЛЮДМИЛА. Это что за разговоры?! Кто вам позволяет оскорблять?! Мы - интеллигенция!
НИНА. Ой, ну правильно Ленин говорил: «Говно, говорил, ваша интеллигенция, а не мозг».
ЛЮДМИЛА. Кто так говорил?!
НИНА. Ленин говорил. Вождь мирового пролетариата. Не знаете его? А мы знаем. Мы – пролетариат. Работяжки и всё. (Встала, кричит). Так вот он сказал про вас, про сволочей! Всё чего-то кочевряжатся, всё чего-то из себя строят! Я долго терпела, больше не буду! Она, понимаешь, начальник отдела кадров, муж, понимаешь, у нее директор завода какого-то, дочка у них, понимаешь, своим «Салоном красоты» заведует. И дача два этажа, и три машины, и пять комнат квартира. И что? А всё крысятничаете, жадничаете, а ума нету, водку паленую купили, так, Оля, отвечай?!
ОЛЬГА (семечки щелкает, бурчит). Я не пробовала. Мне ящики привезли, я выставила.
НИНА. А я пробовала! Пробовала я!
ЛЮДМИЛА. Боже, Боже! И это на второй день после свадьбы! Только на второй! Боже!
НИНА. А мне чего вас бояться? Нечего. Вы мне никто и звать вас никак. (Села, ест хлеб). Оля, сами пекли хлеб?
ОЛЬГА (щёлкает семечки). Ну, а кто ж?
НИНА. Оно и видно. Своё оно и есть своё. Так что, сына я своего в вашу семью не отдам. Он будет начальник в семье, а не ваша доченька. Жить они будут почти что со мной. Квартира бабушкина, царство небесное, на одной площадке с моей квартирой. Так что там они будут жить под моим присмотром, так что у нас там будут наши порядки, не вашей дочки. Знаете, не ваши! Он никакой вам не примак! Вы его что, унижать теперь своим богатством станете? Не станете. Не позволю я. Хоть и говорят: «Баба в семье генерал», но так у них не будет. Я буду ихний генерал.
ЛЮДМИЛА. Господи, открылось рыло! Какое мурло мещанина открылось?! Боже, куда я отдала свою девочку?! В какой притон отдала?! В эти зверские, волчиные руки я сама, своею волею, сама отдала свою доченьку! О! О! О!
НИНА. Да помолчи ты. Сама ты волчина позорная. Поставила на стол коньяк с резьбой, одеколон «Тройной» и сидит тут, боярыню корчит из себя. Где вы такое взяли барахло, помои, а?!
ЛЮДМИЛА (рыдает, руки заламывает). Девочка моя, девочка, девочка!
НИНА. Ага, твоя профура «девочка». Я молчала, сыну ничего не говорила, когда он с ней связался. Ну, любит и пусть. Но помыкать им не дам. К тому же у него кулак тяжелый, он из нее быстро всю дурь выбьет, весь ее «Салон красоты».
ЛЮДМИЛА. Какой ужас! Он ее бить будет?!
НИНА. Посмотрим. Надо будет – и побьет. Ой, дурак Лёнька, влюбился, как пацан, а любовь, как известно, зла – полюбишь и козла. По себе знаю, по своему муженьку. Я ведь в офисах мою, вижу всех этих девочек. Пол тру, в пол смотрю и помалкиваю. Но всё слышу и всё вижу. Таких вижу, как она. Ну, пусть, раз любит.
ЛЮДМИЛА. Ой, ой, ой!
НИНА. У меня сыночек – золото. Моё воспитание. Вот ему двадцать один, а он всю жизнь со мной и с отцом на «вы». Грубого слова не скажет. Так я его воспитала. Такое замечательное воспитание наше, пролетарское, поселковое, сельское. Но только на «вы», на «вы», на «вы» и шёпотом!
Людмила рыдает, платочком цветным слюни и слезы вытирает.
Ольга протерла рукой прилавком, махнула на мух тряпкой, из тряпки какие-то крошки посыпались, сказала громко, на всё кафе:
ОЛЬГА. Так, товарищи. Ну дак что? Горячее-то во сколько подавать? Мне надо знать, мне ж разогреть его надо, оно вчерашнее. Ну?
ЛЮДМИЛА. Уйдите отсюда! Что вы стоите, слушаете про чужую жизнь, про чужую беду! Потом весь город будет знать эту гнусную историю!
ОЛЬГА. Да надо кому. Собачьтесь. Вы первые, что ли. У нас каждую пятницу тут свадьбы. Горячее во сколько?
ЛЮДМИЛА. Уйдите, сказала?!
ОЛЬГА. Да я что спросила-то? Чего орать-то? Ничего такого и не спросила.
ЛЮДМИЛА. Уйдите прочь! Вы что, не видите?! Люди едят, пьют, а тут рушатся в это время их судьбы и жизни! Ой, ой, ой!
ОЛЬГА. Женщина, ну не орите так, а? Итак голова болит от вчерашнего вашего ора и скандала.
НИНА. Правильно, Оля. Крик и ор устроили. А еще шум от этого ансамбля. Ваша вокальная ВИА всех зверей в лесу разогнала. Скрипка, бубен и утюг. Пожар в публичном доме. Где такой взяли? За сколько наняли? Да, поди, бесплатно, уж не поверю, что платили.
ЛЮДМИЛА. Это живая музыка была! Как вы не понимаете?! Разве можно сравнивать с какими-то аудиозаписями?! Как вы не понимаете?!
ОЛЬГА. Бубен и утюг, точно. Караоке куды с добром лучше было бы.
ЛЮДМИЛА. Да уйдите же, наконец, не суйтесь! Где ваш директор? Куда он смотрит?!
ОЛЬГА. Никуда он не смотрит. Он в Испании на пляже загорает. Мало, что ли, мы ему тут зарабатываем? Ну да. Натощак-то не курит, подикась. Тут, что ли, ему сидеть?
ЛЮДМИЛА. Вот я буду ему жаловаться!
ОЛЬГА. Ай! Давай, пиши ему в Испанию!
Ольга ушла на кухню, сердито гремит крышками от баков, что-то там бурчит.
НИНА. На всех надо кинуться. Бессовестные. Интеллигенция. Прав был Ленин, прав.
ЛЮДМИЛА. Слушайте, это невыносимо! Невыносимо!
Слышно, как к кафе подъехала машина, хлопнула дверь.
Входит Леня, жених. Он в костюме с блестящей люрексовой ниткой, с белой розой в петлице. Лицо у Лени красное, помятое, волосы на голове торчком.
Вошел невеселый, сел за стол, сразу начал жадно есть что-то.
НИНА. О, сыночек приехал! Покушинькай давай, правильно. Выспался?
ЛЕОНИД. Выспался.
ЛЮДМИЛА. А где же Наташа?
ЛЕОНИД. Чего?
ЛЮДМИЛА. Наташа где моя?
ЛЕОНИД. Чего?
ЛЮДМИЛА. А где же Наташа?
ЛЕОНИД. А где же Наташа.
ЛЮДМИЛА. Где моя дочь?
ЛЕОНИД. Где моя дочь.
НИНА. Сынок, что случилось? На тебе лица нет?
ЛЕОНИД. Что случилось, на тебе лица нет. (Ест).
НИНА. Ты что, как попка-дурак, повторяешь всё время? А ну - замолчи. Замолчи, я сказала, ну?!
ЛЮДМИЛА. Знаете, Леонид, прежде, чем задать вам следующий вопрос, я бы хотела уточнить: мы вчера договорились, что я буду звать вас «сыном», а вы меня – «мамой» …
Молчание.
ЛЕОНИД (ест). Не знаю, с кем ты договаривалась. Со мной – нет. Какой я тебе сын? У меня есть мать. Вот она стоит. Моя мать. А у тебя есть твоя дочка. В машине она сидит. Вот она и будет тебя мамой звать. Иди, успокой ее. А то она болото развела.
ЛЮДМИЛА. А что случилось?! Почему, отчего, зачем?!
ЛЕОНИД. Почему, отчего, зачем.
ЛЮДМИЛА. Почему она плачет? Что ты с ней за ночь сделал, изверг?!
ЛЕОНИД. У нее спроси иди.
ЛЮДМИЛА. Еще тыкает! Боже мой, Боже мой! Натали, милая!
Людмила суетливо поднялась, поправила скатерть на столе, побежала, виляя задом, зацокала на высоких каблуках к двери, выскочила на улицу.
Лёня всё так же ест и пьет.
Нина сидит рядом с ним, молчит, губы поджала. Вздохнула.
НИНА. Ты мне вот одно можешь честно сказать, сынок?
ЛЕОНИД. Чего?
НИНА. Зачем ты туда к ней в еёный «Салон красоты» пошел?
ЛЕОНИД. Я в солярий пошел, мама, вы же знаете.
НИНА. Зачем?
ЛЕОНИД. Загорать. Я как раз наколку в виде змеи на руке сделал. Ну и вот.
НИНА. Ну?
ЛЕОНИД. Ну, и хотел, чтобы ее видно хорошо было. Чтобы оттеняло загаром. Девочкам нравится.
НИНА. Девочкам нравится?
ЛЕОНИД. Девочкам нравится. Да.
Леня положил голову на стол, заплакал.
Нина улыбается, гладит его по голове, целует в макушку.
НИНА. Ой, Лёня, Лёня, дурачок ты мой! Ну вот, и пожалуйста. Да ты совсем, что ли? Ну, надо тебе загорать – иди вон на речку, купайся да загорай. Свежий воздух, природа.
ЛЕОНИД (плачет). Свежий воздух, природа.
НИНА. Ну. И загорел бы как надо. Смотри, а? Загорать ему приспичило, ишь. Денег сколько она с тебя содрала за это «загорать», а? А не пошел бы тогда, два месяца назад – и не познакомился бы с ней, и не было бы этой свадьбы, и этих нервов не было бы вчера и сегодня. Вот – зачем, а? Только из армии пришел, не нагулялся, сразу – давай, понимаешь, «загорать». Я так и знала, что в этих салонах – одно сплошное блядство. Так оно и есть.
ЛЕОНИД. Мама! Перестаньте!
НИНА. Что – мама? Мама не права? Мама триста раз права! Мама правильно всё тебе говорила до свадьбы до этой!
ЛЕОНИД. Мама! Перестаньте, сказал!
НИНА. А теперь расхлебывай сам.
ЛЕОНИД. Мама, отойдите, а то я вас чем-нибудь ударю.
НИНА. Ишь, какой смелый! После свадьбы кулаками не машут, народ говорит. И правильно говорит.
Молчание.
Ну и что?
ЛЕОНИД. Что?
НИНА. Что там у вас ночью случилось в бабушкиной, царствие ей небесное, квартире?
ЛЕОНИД. А вам не понятно?
НИНА. А я тебе сколько раз говорила: зачем, зачем, зачем?! Ведь один назём, да только издалёка везём! Разве тебе такую надо было в жёны? Ровню бери себе в жёны! Я молчала, потому что люди говорят: любовь зла, полюбишь и козла. По себе знаю. Так и ты. Весь в меня. Ой, дурачок какой влюбчивый, а?
ЛЕОНИД. Мама, отвалите, а? И так тошно.
НИНА. На «вы», на «вы» с мамой! Вот как я его воспитала!
ЛЕОНИД. Два месяца только погулял и всё.
Плачет. Закатал рукав рубашки.
Видно эту змею?
НИНА. Видно. Сильно видно. За кил о метр видно.
ЛЕОНИД. Ну вот, и хорошо.
Леня снова лег головой на стол, снова плачет.
Два месяца только погулял и всё.
НИНА. А теперь что, голову в петлю? Дурак. Ой, дурак. После армии голодный, кинулся на неё. Ой, дурак. А она уж, видать, кобылка объезженная, так да?
ЛЕОНИД. Ну, всё, идите, мама.
НИНА. Давай, рассказывай маме всё до последней капельки про вашу первую брачную ночь, ну?!
ЛЕОНИД. Мама, уйдите, а то я, и правда, ударю.
Дверь в кафе отворилась, вошла Наташа. Она в свадебном платье. Тушь от слез размазалась по щекам.
Рядом с Наташей Людмила стоит, подталкивает Наташу в проем двери.
Молчат все.
НИНА. Ну, чего тут скажешь? Исполать вам, так сказать, по-русски выражаясь! В смысле, с первой брачной ночью вас, что ли? Поздравляю!
Молчание.
ЛЮДМИЛА. Знаете, что? Не трогайте мою дочь!
НИНА. Да кому она нужна.
Леня ест.
Молчание.
ЛЮДМИЛА. Знаете, Леонид, ваш союз соединен священными узами венчания! Таинством церкви! Господом Богом! И потому нужен мир и дружба!
ЛЕОНИД. Слушай, мама …
НИНА. Тихо, сынок!
ЛЕОНИД. Мама, шла бы ты отсюда … А? А то огребёшь от сына, а?
ЛЮДМИЛА. Да что случилось? Я не понимаю!
НИНА. Тихо, тихо, сынок! Ничего не случилось. Пойдемте, сватья, на кухню, посмотрим. Как там жарится всё …
ЛЮДМИЛА. Кто там жарится?
НИНА. Пройдемте, сватья, сказала!
ЛЮДМИЛА. Какая я вам сватья?!
НИНА. Ну, а кто вы теперь? Назвалась груздём – лезь в лукошко. Сватья вы мне теперь, Людмила Ивановна. И я вам - сватья. Муж ваш мне теперь тоже сват. Брат вашего мужа мне теперь - деверь. Сестра вашего мужа мне - золовка. Родной брат жены мужа теперь будет нам - шурин. А все ваши мужья ваших сестер нам станут теперь – свояки. Понятно?
ЛЮДМИЛА. Ничего не понимаю.Это что за бред?
НИНА. Это не бред, Людмила Ивановна. Это – Россия. Пройдемте. Там ждет нас горячее. Сюда, сюда … Пусть молодые разговаривают.
Людмила глаза таращит, упирается, но Нина крепко взяла ее под локоток и утащила на кухню.
Наташа села за стол. Плачет тихонько.
ЛЕОНИД. Зараза, какая прилипчивая …
НАТАЛЬЯ. В чем я виновата?
ЛЕОНИД. Да музыка эта вчерашняя прилипла, крутится, кружится в голове.
НАТАЛЬЯ. Какая?
ЛЕОНИД. Да тезка твоя, Натали, поет: «Какой же ты мужчина, хочу я от тебя сына!». (Пауза). Классно они вчера играли. (Пауза). Хорошо, что пригласили этот ВИА. (Пауза). Громко играли очень.
НАТАЛЬЯ. Это пошлость. Это мещанство. Жуткий ансамбль. Лабухи. Скрипка, бубен и утюг просто. Это мамин вкус. Мрак.
ЛЕОНИД. Отличная песня.
НАТАЛЬЯ. Отвратительная.
Молчание.
ЛЕОНИД. А зачем ты фату одела?
НАТАЛЬЯ. «Надела».
ЛЕОНИД. Это ж признак девственности?
НАТАЛЬЯ. Пошляк. Деревня. Ничего не понимает в искусстве. Натали ему нравится.
ЛЕОНИД (ковыряет зубочисткой в зубах). Дак сколько тебе лет?
НАТАЛЬЯ. Дак сколько тебе лет.
ЛЕОНИД. Раз ты такая врунья, то тебе, поди, и лет поболе?
НАТАЛЬЯ (передразнивает). «Поболе». Ужас.
ЛЕОНИД. Сколько тебе лет, спрашиваю?
НАТАЛЬЯ. Сколько тебе лет, спрашиваю.
ЛЕОНИД. Я вопрос задал, ну?
НАТАЛЬЯ. Я вопрос задал, ну.
ЛЕОНИД. В молчанку играть будем?
НАТАЛЬЯ. В молчанку играть будем.
ЛЕОНИД. Будешь отвечать?
НАТАЛЬЯ. Будешь отвечать.
ЛЕОНИД. Что ты как попка-дурак?
НАТАЛЬЯ. Что ты как попка-дурак.
ЛЕОНИД. Ну, молчи. Мне-то что?
Молчат.
Наталья смотрит в окно. Занавеска от ветра колышется. В стекло бьется муха, жужжит громко, не может найти щелочку, чтобы на улицу вылететь.
НАТАЛЬЯ. Муху жалко. Выпущу её.
Открыла окно. Муха вылетела.
ЛЕОНИД. А дальше-то что будет?
НАТАЛЬЯ. Слушай, ну хватит, а? Ну, что, собственно говоря, произошло?
Молчание.
ЛЕОНИД. Да ничего.
НАТАЛЬЯ. Ну и всё тогда. Помолчи тогда.
ЛЕОНИД. Дак я ж не отпираюсь. Будем жить.
НАТАЛЬЯ. Ну и всё тогда.
ЛЕОНИД. А как ты это смогла сделать?
НАТАЛЬЯ. Чего?
ЛЕОНИД. Ну, приворожила меня – как?
НАТАЛЬЯ. Чего?! Кто? Я – тебя?
ЛЕОНИД. Нет, я сразу понял, что ты что-то сделала. Я тогда, в первый раз когда пришел от тебя, с первого свидания, руку сунул в карман, а там – горсть ниток. Черных. Узлами завязанная.
НАТАЛЬЯ. Кошмар. Средние века. Больше мне делать нечего – нитки узлами.
ЛЕОНИД. А я вспомнил, что у тебя дома видел книжку на полке – «Черная магия».
НАТАЛЬЯ. Господи!
ЛЕОНИД. Я маме тогда эти нитки с узлами показал, а она мне говорит: «Сынок, иди во двор, сожги и закопай это всё!».
НАТАЛЬЯ. И что?
Молчание.
ЛЕОНИД. И я пошёл, и сожёг, и закопал.
НАТАЛЬЯ. Ну и что?
ЛЕОНИД. Не помогло. Сильные чары.
НАТАЛЬЯ. Не помогло?
ЛЕОНИД. Приворожила ты меня.
НАТАЛЬЯ. Конечно. Сильно больно мне надо тебя привораживать. Да у меня такие ухажеры были, Леня! Что уж ты о себе такого высокого мнения?
ЛЕОНИД. Конечно.
НАТАЛЬЯ. Ты лучше ответь, как и почему твои родственники так ведут себя на свадьбе! Ты от вопроса не уходи! Почему это твой дядя назвал меня этим ужасным словом?
ЛЕОНИД. Проституткой, что ли?
НАТАЛЬЯ. Замолчи, Леня!
ЛЕОНИД. А что?
НАТАЛЬЯ. Как – что? Почему он меня так назвал? Что он обо мне знает? Я его вообще вижу в первый раз!
ЛЕОНИД. Надо же: горсть ниток узлами. Сжёг, закопал глубоко, а не помогло.
НАТАЛЬЯ. Отвечай, Леня, как он посмел про меня такое сказать?
ЛЕОНИД. У него глаз ватерпас, глаз алмаз. Видит издалека всё.
НАТАЛЬЯ. Он расстроил всю свадьбу, испортил всем настроение, начал драку! Мы интеллигентные люди, а тут такое! Какая слава пойдет про нас по городу?!
ЛЕОНИД. А кто раньше умрет – ты или твоя мама?
НАТАЛЬЯ. Что?
ЛЕОНИД. А почему утром ты встала с постели и сразу стала читать книгу про Чикатило?
НАТАЛЬЯ. Откуда я знаю. Там у твоей бабушки в квартире валялись какие-то книги. Я взяла и стала читать. Я читающая девушка, вообще-то.
Наталья села за стол, стала есть салат.
Лёня встал у окна.
Стоит, смотрит на город.
ЛЕОНИД. Городок Дощатов у нас маленький. В центре десять пятиэтажек-хрущёвок, площадь с Лениным с рукой, памятник газу под названием «Чупа-чупс»: длинная бетонная стрелка в небо, а на ней земной шар. А остальное – домики, домики деревянные, домики …
НАТАЛЬЯ. Хорош бредить. Я говорю, твой дядя расстроил нам свадьбу! Всё понеслось из-за него под горку!
ЛЕОНИД. Конечно, дядя виноват …
НАТАЛЬЯ. Конечно, виноват!
ЛЕОНИД. «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, своей старухе так заправил, что дворник вытащить не мог».
НАТАЛЬЯ. Что?! Ты совсем оборзел? Это что за слова за такие?!
ЛЕОНИД. А что?
НАТАЛЬЯ. Следи за губой!
ЛЕОНИД. Это фольклор русский.
НАТАЛЬЯ. Я вот покажу тебе фольклор!
ЛЕОНИД. Да я так просто...
НАТАЛЬЯ. Мы оркестр, понимаешь, мы, понимаешь, банкет оплатили, мы и к Вечному огню, и к памятнику павшим в боях с фашизмом, и на границу Европа-Азия, и куда только не съездили! И автобус, и места в Доме отдыха рядом всем гостям на три дня. И что? И какая благодарность? Мы всё оплатили!
Леня молчит, смотрит в окно.
ЛЕОНИД. У меня фамилия Бунин. Ты теперь тоже будешь Наталья Бунина.
НАТАЛЬЯ. Еще чего! Я оставлю свою девичью! У тебя какая-то матерная. Если добавить букву.
ЛЕОНИД. Я вот сейчас добавлю, чувствую.
НАТАЛЬЯ. А у меня прекрасная русская фамилия Черномырдина! Очень благородная фамилия.
Молчание.
ЛЕОНИД. Был такой писатель Бунин. Я книжки читать никогда не любил. Никого не читал. А его читал. Много. И всем в школе и в армии врал, что он мой прапрапрапрадед.
НАТАЛЬЯ. Ага. Прадед.
ЛЕОНИД. Дальний родственник. Вот он всё про природу, про деревню писал. Я так не смогу. Вот смотрю – облака клочкастые летят по небу, серые такие. Березы чуть желтые. Осень уже скоро. А я так написать не смогу, как вижу. «Любовь всегда нам сердце ранит. С тобой практически инфаркт! И эти чувства как пираньи! Мне душу заживо едят».
Молчание.
НАТАЛЬЯ. Бунин, блин. Всё. Хорош, Лёня. Будем жить. Иди сюда, поцелую.
ЛЕОНИД. Ну вот. Еще сосны стоят. Под горой весь наш Дощатов в солнце лежит.
НАТАЛЬЯ. Иди, сказала, поцелую, ну?!
ЛЕОНИД (смотрит в окно). Твоя такса Маруся всю ночь рядом с нами на кровати сидела, нас рассматривала.
НАТАЛЬЯ. И что?
ЛЕОНИД. Вот если бы она говорить умела, она бы много рассказать мне могла.
НАТАЛЬЯ. Ничего бы она не рассказала. Нечего ей рассказывать.
ЛЕОНИД. А что, ты ей язык отрезала?
НАТАЛЬЯ. Не отрезала!
ЛЕОНИД. Сидела, смотрела на нас всю ночь.
НАТАЛЬЯ. Леня, я тебя давно предупреждала: жить со мной – сплошные сюрпризы! Предупреждала? Предупреждала. Ну и всё тогда. Сиди и помалкивай.
ЛЕОНИД. Хотел я встать и взять ее за хвост и ударить об дверь. Вот ведь сволочь какая: сидит и смотрит. Сидит на кровати и смотрит, и смотрит всю ночь своими масляными глазками. И хвостом виляет. Зевает. Чешется. Опять смотрит. Будто фотографирует. Будто порно снимает. Всю ночь не спала вместе с нами. Сидела и смотрела. А потом в интернет всё выложит. Весь компромат. Мерзкая какая твоя собака такса Маруся.
НАТАЛЬЯ. Какой же ты, однако, негодяй! Так сказать о моей любимице! Ведь ты же ее сам спас от мученической смерти месяц назад! Я не просила! Ты сам это сделал, ну?!
ЛЕОНИД. Правильно, сам спас ее. Дурак.
НАТАЛЬЯ. Леня, да в чем дело? Да что случилось? Что у тебя за настроение? Тебе что-то не понравилось? Ну, так скажи. Я быстро учусь.
ЛЕОНИД. Месяц назад ты рыдала, говорила, что Маруся умирает, позвоночник повредила. И я взял Марусю. Я ведь мужчина. Я ее должен был спасти для тебя. И я ее повез к врачу, а надо было за хвост и об дверь. И привез к самому дорогому врачу собачьему. И начал лечить. Ведь моя девочка плачет. И мне надо было что-то сделать красивое. Врач назначил ей томографию за сорок тысяч. И начал колоть ее лекарством и лечить прочей херью. И я за всё заплатил, но тебе не сказал. Ведь моя девочка плачет. Ведь я – Робин Гуд Бунин.
НАТАЛЬЯ. Нечего меня теперь упрекать, я не просила!
ЛЕОНИД. И что? И такса побежала через неделю. Стала прыгать. Я денег не просил, сюрприз для моей девочки. Но жаба давила. Такие бабки на какую-то вонючую псину. Вышел с ней на улице покакать чтобы ей. А у подъезда сидят алкаши и они давай кричать от радости: «Маруся побежала, побежала, побежала, выздоровела!». Весь двор был в курсе болезни твоей Маруси и сколько я за нее заплатил.
НАТАЛЬЯ. Да к чему ты это, Леня?
ЛЕОНИД. Маруся в кустах какает, а я её на поводке держу, дождь идет, и я тогда на небо посмотрел и говорю себе: «Лёня, вот на что твои бабки горбом заработанные пошли?! На что ты их отдал?! Чтобы алкашня у подъезда кричала: «Маруся побежала, побежала!»?! Ну и дурак же я.
НАТАЛЬЯ. Вот как? Хорошо. Я отдам тебе эти деньги, раз так. Эта собака – член нашей семьи.
ЛЕОНИД. Да я знаю, что она член вашей семьи. А вот кто я буду?
НАТАЛЬЯ. Прекращай эти разборки, Леня. Что было сказано вчера в церкви? «Пока смерть не разлучит нас!». И ты подтвердил. Ведь подтвердил?
ЛЕОНИД. Подтвердил.
НАТАЛЬЯ. Ну и всё тогда.
ЛЕОНИД. Что?
НАТАЛЬЯ. Ничего. Всё и всё – ясен вопрос.
ЛЕОНИД. Пока смерть не разлучит нас …
НАТАЛЬЯ. Вот именно! А где гости? Почему никого нету? Уже пора. Зараза, пятно посадила на платье. Абсолютно новое. Эксклюзивная коллекция брачного салона «Гименей». А у тебя костюм, к слову сказать, смотрится дёшево. Люрекс – это ужасно. Это пошло и безвкусно.
ЛЕОНИД. Мама купила.
НАТАЛЬЯ. Ну, где они там? Пойду, позову.
Наталья, шурша свадебным платьем, ушла на кухню. Леонид у окна остался один.
ЛЕОНИД (поет негромко):
«Как-то раз к ней приходит подруга.
- Что сидишь, Коломбина, одна?
Джим нашел себе нового друга,
И теперь ты осталась одна!»
Пришла буфетчица Ольга, легла снова на прилавок грудью, щелкает семечки, смотрит на Леонида.
ОЛЬГА. Ну, хоть ты скомандуй, жених, когда горячее подавать? Ты мужик или нет?
ЛЕОНИД. Вроде.
ОЛЬГА. Вроде? Ну-ну. Горячее, говорю?
ЛЕОНИД. Да куда горячее.
ОЛЬГА. Позови ты их уже оттуда. Заманали. Во все дырки нос суют, всем недовольны, всё не так. А чего не так? Всё приготовили, как и всем всегда. Первая, что ли, свадьба у нас тут?
ЛЕОНИД. А что они там делают?
ОЛЬГА. Да пробу снимают, блин.
ЛЕОНИД. Пробу?
ОЛЬГА. Пробу. А на них на самих на всех уже пробы некуда ставить. А они снимают её.
ЛЕОНИД. Ну, позови их тогда, тетя Оля. (Поет негромко). «Я хочу от тебя сына … Еще хочу дочку! И точка! И точка! …»
Молчат.
ОЛЬГА. Ой, Леня. Ладно ты. Знаешь, какая ваша свадьба тут у нас по счету? Тыща сто пийсятая. Не ты первый, и не ты последний. Вся жизнь впереди. Разденься и жди. Вот такушки я тебе скажу. Разденься и жди. Вот как я.
В зал вошли с кухни Нина, Людмила и Наташа.
ЛЕОНИД. Я жду.
ОЛЬГА. Ну, подавать?
НАТАЛЬЯ. Чего?
ОЛЬГА. Горячее!
НАТАЛЬЯ. Кому? Никого нет, не видишь?
ОЛЬГА. А мне-то что? У вас заплачено. Потом скажете: я украла. Вынесу всё сюда на столы, сложите в пакетики, я вам дам, у меня есть черные для мусора, и увезете. Мне чужого не надо. А то потом скажете, что наживаемся на вас.
ЛЮДМИЛА. А то нет?
ОЛЬГА. А то нет!
ЛЮДМИЛА. А по Испаниям кто шастает?
ОЛЬГА. А это вы у него спросите, откуда у него деньги. А у меня – как у латыша: за душой ни гроша. Ясно?
НИНА. Ясно. Спокойно, без ругани, Оля. Иди, Оля, ставь всё на подносы и выноси. Сейчас подъедет автобус с гостями, мне позвонил муж, сказал – собрались все. Тут рядом. Быстро доедут. Ну, или придут сами, причапают. Муж у меня молодец, он не пьет, он зашитый, у него торпеда в заднице. Так что он следит за всеми внимательно и всё отмечает, все организует. Молодец мой муж.
ЛЮДМИЛА. Да, да. Мы сняли комнаты в Доме отдыха, мы автобус оплатили. Сейчас приедет. Папа приедет из города, у него серьезный бизнес, и он даже вчера недолго оставался на свадьбе, уехал. У него дела. У него - бумаги подписывать.
НИНА. У него секретарь или секретарша?
ЛЮДМИЛА. Секретарь. А что?
НИНА. Мужик? Ну, тогда ладно. Хотя, газеты как почитаешь, они все, начальники, такие, что у них, у начальства, и с секретарями сейчас бывает такое, что …
ЛЮДМИЛА. Что?!
НИНА. Да так. Вспомнила. Ну, позвоните свату, Людмила Ивановна. Пусть приезжает. Даже можно и с секретарем. А чего? До кучи. (Смеется).
ЛЮДМИЛА. Батарейка в телефоне сдохла.
НАТАЛЬЯ. Мама, я сама позвоню. Вот поем и позвоню.
Все сели за стол, а Леня прошел к прилавку. Порылся в кармане, достал монетку, бросил в ящик. Монетка звякнула.
ЛЮДМИЛА. Ой!
НИНА. Это что такое было?
ЛЮДМИЛА. Что это брякнуло?
НАТАЛЬЯ. Это ты? Что ты сделал?
ЛЕОНИД. Монетку бросил в ящик.
ЛЮДМИЛА. Зачем?
ЛЕОНИД. На церковь.
НИНА. Много?
ЛЕОНИД. Что?
НИНА. Много ты бросил?
ЛЕОНИД. Нет.
ЛЮДМИЛА. Сколько?
ЛЕОНИД. Пять копеек.
НАТАЛЬЯ. Откуда у тебя?
ЛЕОНИД. Нашел в кармане. Больше не было.
ЛЮДМИЛА. Сколько?
ЛЕОНИД. Да пять копеек, говорю!
ЛЮДМИЛА. А что так брякнуло со всей силой? Будто не пять копеек, а пять рублей.
НИНА. Да это окно от ветра хлопнуло. Надо закрыть, а то еще разобьется. Ветер на улице сильный сегодня.
ЛЮДМИЛА. Да, сильно брякнуло.
НАТАЛЬЯ. Стильно брякнуло.
ЛЮДМИЛА. Что?
НАТАЛЬЯ. Так. Вспомнила про стили в искусстве.
ЛЮДМИЛА. Чего?
НАТАЛЬЯ. Так.
ЛЮДМИЛА. Дак там бумажных нет, только железные. Почему оно так брякнуло?
НИНА. Вот оно и брякнуло, что железные.
ЛЮДМИЛА. А?
НИНА. Бэ.
ЛЮДМИЛА. Не понимаю?
НИНА. Правильно, сынок. Вот последнее на церковь отдавай, последнее! Трусы последние сними и отдай на церковь!
ЛЮДМИЛА. Какие трусы?
НИНА. Ну, это я так, образно говорю. Всё отдай! Рубашку, имеется в виду, последнюю отдай! Господь поможет! Господь не оставит! Господь спасет! Мне помогал! И тебе поможет!
ЛЮДМИЛА. Чего?
Ольга выносит и расставляет на столы тарелки. На тарелках бифштекс с яйцом и картофельное пюре.
НИНА. Вот выпью и спою мою любимую песню! (Поет).
«Очень тихо жила Коломбина!
Очень тихо, спокойно жила!
До 17 лет не любила!
А потом себе Джима нашла!» …
ЛЕОНИД. Мама, кончайте свою филармонию. Не надо. И так тошно.
НИНА. Да я немножко!
ЛЕОНИД. Ну, не надо, прошу!
ЛЮДМИЛА. Сегодня ансамбля не будет. Сегодня будем петь под караоке. Мы с дочкой очень любим петь караоке. Папа на работу, а мы сядем и поем. Не хуже артистов мы можем спеть. И платить никому не надо. Правда, Наташечка?
НАТАЛЬЯ. Правда.
ЛЮДМИЛА. Споем?
НАТАЛЬЯ. Споем.
НИНА. Дальше вот не помню. А конец – помню. Жалостный. (Поет громко).
«Рядом с нею лежала записка!
В ней записано несколько строк!
«Джим, прощай, за измену прощаю!
Любя тебя, я нажала курок! …»
Плачет. Молчание.
ЛЕОНИД. Вы каждый раз, мама, как напьетесь, эту песню поете постоянно. И меня научили.
НИНА. Научили. Научила, да. Да толку-то? Не поешь эту песню! Ну, вы эту песню сейчас не поёте. Вы другое поете. (Поет). «Новые песни придумала жизнь! Не надо, ребята, о песне тужить! Не надо, не надо, не надо, не на!!! Гренада, Гренада, Гренада моя!». Ух, какая песня! Раз пою про Коломбину, то значит – напилась. Имею право. Сына выдаю, то есть – женю. Плохому, сынок, не научила! Эх, а надо было!
ЛЮДМИЛА (Наталье). Положи салфетку, а то накапаешь на платье.
НИНА. А пою я эту песню, сынок, потому, что она со смыслом. Потому что она – как мечта. А мечта никогда не сбывается, сынок. Мечта – это то, чего никогда не будет. Мечта это что-то чистое и светлое. А чистого и светлого сейчас н