Александр Меркушев
Https://alexandrmerkushev.ru
Вечный Странник
Часть II
Первозданная сила
О ты, отверженный людьми,
Найди средь этих строк приют,
И между них меня пойми,
Надеюсь: нас не проклянут!
Пролог
И свершился суд Света над Тьмой. И пал Спящий, дитя Белиара, от руки избранного Инносом великого воина, одного из каторжан колонии Миненталя. Но когда все заключенные обрели свободу, его бездыханное тело осталось лежать в руинах темного храма, и в горнем мире начался спор между Светом и Тьмой. И призвал тогда Аданос братьев на Совет священный. Ожидал он их в зале истинного правосудия. Левая его часть была наполнена мраком первозданным, правая же полна неизреченного света. Занял Иннос свое место в правой части, где свет словно бы вливался в него, будто становился частью Инноса. Устроившись на золотом троне, сияние которого было подобно вспышкам пламени, стал Бог Светлый ожидать братьев своих. Тьма в левой части зала будто зашевелилась, ожила, и вышел из нее Белиар, владыка Тьмы, и воссел на свой трон, обвешанный черепами. В сумрачно-серую часть зала хлынул поток воды, и из него неторопливо вышел Аданос.
— Вы взывали ко мне, братья, и пришел я, чтобы разрешить ваш спор, — проговорив это, Он устроился на строгом, отливающем синевой троне. Он ведь был Богом воды, способной дать жизнь человеку или оборвать ее.
— Да, — мягко проговорил Иннос, — поединок избранных завершился.
— И кто же из вас одержал победу в борьбе, идущей от начала времен? — спокойно, словно безразлично, звучал его голос.
— В том-то и дело, что мы не знаем, — продолжал Иннос, — рассуди нас, ибо ты мудрее. Оба избранных пали в священной битве.
— Как могло такое случиться? — Бог равновесия, казалось, был поражен.
— Спящий, дитя моего темного брата, был изгнан, но храм этого отродья, — Иннос брезгливо поморщился, — начал рушиться, и избранник мой оказался погребен под грудой камней. Но он жив!
— Ненадолго, — хмыкнул Белиар, — скоро магия твоих доспехов перестанет поддерживать огонь жизни в его теле.
Аданос погрузился в раздумья, в этой ситуации он добивался лишь одной цели: сохранить шаткий мир, а точнее, скрытую борьбу между братьями, чтобы она не переросла в побоище, ведь если это случиться — мира не станет.
— Я воскрешу этого человека, — резко проговорил Иннос.
— Он мертв! А значит он в моей власти! — воскликнул Белиар, пораженный дерзостью своего брата.
— Остановитесь! — молвил Аданос, — Поскольку мы говорим о человеке, то и решать его судьбу будет человек, — не то, чтобы он мог доверить столь важный для мира вопрос двуногому существу, но сейчас это был единственный способ отдалить битву богов, претворявшую конец мира.
Белиар улыбнулся, он понимал, насколько слабы эти твари, и как легко они поддаются малейшему соблазну. Иннос же верил своим детям, хотя и знал, насколько бывают они нерадивы.
— Да будет так, — сказал Аданос, — Но решать это будет тот, кто неподвластен вам в полной мере.
— Некромант? — удивился Иннос.
— Исключено, — возразил владыка тьмы, — Он же мой.
— Ты и сам знаешь, что он стоит между вами, подобно мне, — строгим взглядом повелитель водной стихии пресек ложь черного бога.
— Но если он воскресит этого человека, — последнее слово Белиар произнес с нескрываемым презрением, — то и мне нужен новый избранник. Хочу напомнить премудрому Совету, что я могу выбрать любое существо для этой цели.
— Если оно согласится, — спокойно уточнил Аданос.
— На том и порешим, — облегченно вздохнул Белиар, — если, конечно, мой старший, но не всегда осмотрительный брат не возражает.
Иннос уловил издевку черного бога, но не ответил на нее, а сказал только:
— Да будет так.
Белиар с довольным видом растворился во мраке.
— Он явно что-то замышляет, — обратился Иннос к самому младшему богу.
— А что мы можем поделать, брат? — вздохнул Аданос, — Похоже, Белиар соблюдает все правила священной битвы, и потому мне нечего возразить. Нам остается положиться на человека, как бы ни смешно это звучало. Это единственный выход избежать, или хотя бы отдалить конец мира. Пусть все решит Ксардас.
Поразмыслив, Иннос понял, что выход, предложенный его братом, сейчас единственно верный. Смиренно склонив главу, он исчез в сполохе пламени.
«Я и сам знаю, насколько нелепо мое решение, — объяснил себе Аданос, — но на кого уповать нам, богам?». В следующий миг волна унесла его с собой. И зал правосудия вселенского опустел...
Глава 1
Долгожданная свобода
Землю укрыл беспросветный мрак: черные облака мерно плыли по небосклону, заслоняя звезды. Сквозь прорехи в этой ветхой ткани ночных облаков изредка выглядывала мертвенно-белая луна, чей свет не только не согревал этот мир, но, напротив, подчеркивал его безнадежность и обреченность на скорый конец. Такой же свет можно увидеть в глазах умирающего, с такой же тоской и горечью смотрит он на свою тюрьму, в которой родился и вырос и от которой ныне освобождается. Он уже видит иной мир, там, за гранью оков. И вдруг осознает, насколько тесна и мрачна, насколько убога и жалка его камера, которую двуногие привыкли восхвалить и превозносить, они дали ей странное и короткое название «тело». Хотя, конечно, без тела душа не может обрести полноты, ибо эта тленная оболочка способна исполнять повеления ее, но люди забывают о том, что это лишь инструмент, и ставят его превыше бессмертной души — частицы Божьей. Так размышлял я, сидя у черного храма. Несколько секунд назад истлело тело моего единственного друга, крылатого существа, которое так и не успело стать мне врагом.
— Я всю жизнь кого-то терял. Некоторые глупцы считают, будто утраты закаляют душу, подобно огню в горниле кузницы. На самом же деле, теряя кого-то, ты теряешь часть себя, часть твоего существа умирает вместе с близким человеком. А я слишком много терял, да и сам я давно не живу. Но надо выбираться из этой забытой богами колонии. Странно: я так ждал свободы, но, получив ее, не испытываю никакой радости. —
Тяжело вздохнув, встал с земли. Нужно живым выбраться отсюда, не думая о том, что будет дальше. Хм, какое странное чувство, будто само мироздание несколько изменилось. Может быть, это отголоски присутствия в этом мире Спящего? А может, мои нервы подводят меня? Нет, что-то определенно изменилось. Но, чтобы понять, что произошло, мне нужно время и знания, накопленные тысячелетиями. В моей руке появился рунический камень, и через мгновение я уже стоял посреди второго этажа своей башни. В тусклом отблеске свечей я почувствовал всю теплоту, которую питала эта башня к своему хозяину. Книжная подставка выглядела совсем новой, несмотря на то, что я почти не отходил от нее. Пылающий камин будто говорил: «Присядь, старик, и я вновь согрею твои ноги и душу». Окинув взглядом книжные шкафы, раскрыл большой холщовый мешок и стал складывать в него самые ценные книги. В моей библиотеке не было ни одной недостойной, однако я прекрасно понимал, что унести всю библиотеку я просто не в силах. Сперва в мешке скрылись все тома «мертвых искусств», за ними творения отверженных пророков, и, наконец, «тайны жизни: минувшей и нынешней». Еще несколько фолиантов скрылись в мешке. Выбор был на редкость тяжелым: никогда не думал, что мне придется оставить эту башню. Хотя я и стремился разрушить стену, но в душе понимал, насколько ничтожна эта возможность. Стук падения каждой отброшенной книги отдавался ударом в сердце. Я всегда любил читать, погружаясь в новую книгу и растворяясь в ней, уходил от этого падшего мира.
Мешок получился крайне тяжелым, но выбросить оттуда что-нибудь я не мог: там и так было лишь самое необходимое. Прихватив несколько рун, отправился на нижний этаж. Прошел в левую комнатку, открыл дубовый сундук и взял оттуда несколько зелий исцеления, из второго достал магические эссенции. Выйдя в глухую ночь, я окинул прощальным взглядом место, которое столько лет было моим домом. В груди что-то защемило, ведь каждый камешек этой башни впитал мое страдание. Я искренне удивился этому ощущению: никогда не думал, что я, живой мертвец, еще способен что-то чувствовать. Развернувшись, зашагал прочь. Мешок оттягивал плечо, спина ныла от боли, напоминая о годах, но я старался не слушать ее. Сейчас меня заботила совершенно другая мысль: я выстроил свою башню в глубине орчьих земель, чтобы люди не могли досаждать мне, но где же орки? Не то, чтобы я был огорчен их отсутствием, но все это было странно, прямо, как затишье перед бурей. Орки по сути своей так похожи на людей: такие же глупые и злобные твари, но в отличие от последних они хотя бы не пожирают себе подобных. Люди же сделали это высшей целью своего существования, того глухого отголоска вечности, что они называют жизнью.
Я брел по тропинке на юго-запад к главному выходу из оркских земель. Был более безопасный путь, пролегавший неподалеку от старой шахты, но сейчас все слишком изменилось, и, может быть, мохнатые твари отправились именно туда. Хотя, направляясь к главному выходу, я рисковал столкнуться с еще более жутким и опасным существом: человеком, но с ним-то я справлюсь. И вот вдали показались покосившиеся ворота орчьих земель. К счастью, их не охраняли стражники, с этими идиотами сложно договориться, они доверяют лишь блеску магических кристаллов, а руды у меня не так уж и много, к тому же, я уверен, ей найдется более удачное применение. Вдруг где-то за спиной раздался вопль, похоже, человеческий, я нехотя обернулся и увидел, как ко мне несется послушник братства Спящего. Его глаза горели каким-то странным огнем, роба была изорвана, он был очень тощим, его лицо больше напоминало череп, обтянутый кожей. Член братства явно убегал от кого-то, но преследователя не было видно. Расстояние, разделявшее нас, стремительно сокращалось. Он подбежал ко мне и огласил округу жутким воплем, пал на колени и схватил меня за руки. Его руки были ледяными, казалось, что меня схватил покойник. Член братства вновь завопил, сумасшедший взгляд устремился мне прямо в глаза, словно хотел проникнуть в меня, в мою душу, слиться с моим существом, отдать мне хотя бы часть своей нестерпимой боли.
— Спящий... Спящий пал... — кричал, даже скорее хрипел он.
— Я знаю, и что с того?
— Мне плохо! Боль словно раздирает мою душу!
Я возвел ментальный щит и блокировал все его удары.
— Ты сам виноват в своих бедах. Сколько раз Господь взывал к вам? Сколько вразумлял, посылая вашему братству невзгоды? Знай, что так будет с каждым иноверцем, так падут все порочащие Господа истинного. Все твои братья узнают эту боль. Только представь, какую боль причиняют иноверцы Господу.
— Ты... Ты — жестокий человек, ты не способен сострадать!
— А достоин ли ты сострадания? Да и достойны ли его люди вообще? Господь дает человеку выбор, и каждый следует избранным путем. И каждый получает, то, что заслужил, платит за свой выбор иногда кровью. Так устроено это мироздание, в этом его горькая правда и едва уловимая ирония.
Он вновь закричал, оттолкнул мои руки и понесся прочь. В душе я поглумился над ним, развернулся и прошел сквозь ворота. Картина, открывшаяся моим глазам, поистине ужасала. Это был старый лагерь. Сейчас он выглядел не лучше, чем после бунта каторжан, когда к власти пришел Гомез. Уже издали я видел груды изувеченных, искореженных тел. Знамена были изорваны, часть башен упала. А внешнее кольцо и вовсе лежало в руинах. Над лагерем словно повисло какое-то черное облако, облако смерти. Забавно видеть, во что превратилось место, которое некогда было моим домом. Я лишний раз убедился, что покинуть это место было правильным решением.
По направлению ко мне двигался человек. По острым чертам лица я узнал его. Это, несомненно, был Диего. Он не спеша подошел и с удивлением посмотрел на меня.
— Ксардас? — недоуменно спросил Призрак.
— Да, Диего, это я
— Я думал, ты...
— Можешь не надеяться, — усмехнулся я.
— Да я и..., — смущенно протянул Призрак.
— Да ладно, большая часть колонии жаждет моей смерти, и ты — не исключение. Но я вот, к несчастью, все еще мараю эту землю своими следами. Только не вздумай сказать кому-нибудь, что видел меня: мертвым мне быть намного выгоднее. Что случилось с лагерем?
— Сам не знаю. — Немного подумав, он добавил,
— Большую часть перерезал избранный, когда пришел за Гомезом. Стражники были верны своему предводителю и пытались остановить его, но безуспешно... А совсем недавно я услышал какой-то странный душераздирающий крик. Потом лязг клинков, вскрики. Похоже, люди здесь обезумили и попросту перебили друг друга, но некоторым удалось спастись. Я видел, как через северные ворота выбегали Ворон, Торус, Декстер и еще несколько людей.
— Да, почему-то сволочи всегда живут долго, видимо, их грязные душонки не нужны ни Инносу, ни Белиару. А что с Мильтеном? — этот вопрос я задал инстинктивно, судьба юного мага давно стала мне практически безразлична. Однако Мильтен был неплохим человеком, и возможно когда-нибудь, когда душа его постареет, он поймет меня, а может и пойдет моим путем.
— Мильтен давно покинул старый лагерь, о его дальнейшей судьбе мне ничего не известно. — Меня больше беспокоит Лестер, он же был членом братства.
Заметив в моих глазах равнодушие, Призрак изумленно проговорил:
— Что с тобой случилось? Ты так изменился. Я ведь помню, как ты стремился помочь всем в лагере. По-моему, общение с созданиями нижних миров слишком сильно отразилось на тебе. Неужели жизнь потеряла для тебя всякую ценность? — с горечью проговорил он так, будто в глубине души я был ему небезразличен.
— Да, я изменился. Я прозрел, потому что невозможно остаться прежним, увидев мрак этого мира. А что касается жизни... Она так ничтожна, и я не могу понять, почему вы так любите ее. Неужели вам нравится терпеть все ее издевательства? Я стал некромантом. Смерть — моя стихия, она — утешение страдальцев и очищение прокаженных.
— Я не понимаю, как ты можешь славить смерть?
— Тебе не дано, как не дано тысячам, помимо тебя. Люди слепы и глупы. И разве можно укорять столь жалкое создание в его недостатках? Я ушел от вас, чтобы стать другим, и я стал им, не смог более терпеть ваши выходки и потому ушел.
— Но ты же сам человек, — озадаченно проговорил он, почесав затылок.
— Я давно перестал быть человеком, стал другим существом, которому не нужно имя или звание. Я видел этот мир, видел его первозданную красоту, и видел то, что вы сотворили с ним. А я не хочу отвечать за ошибки, которые совершили вы, люди. Вы никогда не поймете меня, а я вас. Мы не можем сосуществовать.
Увидев его замешательство, я развернулся и зашагал прочь.
— Куда ты теперь? — окликнул меня Призрак.
— Не ищи встречи со мной, — бросил я, не оборачиваясь, — У тебя много вопросов. И я знаю на них ответы, но ты не способен воспринять их. Твоя ограниченность не даст тебе вместить горькой правды жизни и всей премудрости мироздания.
Оставив его в полном смятении, двинулся дальше. В тусклом свете луны, постоянно меркнущем в тяжелых облаках, я едва различал свой путь. Пройдя немного севернее, увидел долгожданный дощатый мостик, перекинутый через узкую речушку. Он вел к проходу через заброшенный рудник. Как давно я не был там... В следующий миг, примерно на середине моста, я потерял опору и практически по горло погрузился в ледяную воду. Дыхание перехватило, кости тут же заныли. С трудом выбравшись на противоположный берег, произнес заученную с детства магическую формулу, и над головой моей повис маленький светящийся шарик, я поспешно осмотрел свой мешок. Успокоился только, когда увидел, что все мои книги целы. Странно, «Свет» — простейшее заклинание первого круга магии, почему я не вспомнил о нем раньше, и проделал большую часть пути впотьмах? Ответ один — годы! Память моя становится слишком изменчивой, так и имя свое забыть можно. «Ну и что? — пронеслось в голове, — кто тебя звать-то будет? Кому ты, старик, вообще нужен?» И верно: уходя от людей, я прекрасно понимал, что никогда не смогу вернуться к ним. Однако одиночество открылось мне, как великий дар. Замкнувшись в себе, я познал самого себя. Мне так жаль людей, которые обречены общаться с окружающими. Им не дано познать себя, а значит и мира, который заключен в каждом человеке. Не познав того мира, они не смогут постичь и глубины мироздания. Их разум будет искать ответы лишь здесь, в видимом мире. Они утонут в его беспросветности и безрадостности. Ибо разум всегда ищет ответа, а рамки ему задает сам человек. У него есть все, для того, чтобы созидать новое, но он лишь разрушает. И вот простейший пример, в подтверждение этому:
Великий дар получили люди от Бога, когда Тот дал им возможность называть все, что увидят в этом мире. Именно из слов произошли первые заклинания. Потом уже люди научились «рисовать» слова, записывать свои мысли и знания, чтобы передавать их следующим поколениям. Иначе было бы забавно наблюдать, как человечество топчется на месте, как каждое новое поколение, проделывает тот же путь, что и их отцы, деды, прадеды. Интересно, сколько бы протянуло подобное общество? С другой стороны, слово — опасное оружие в умелых руках. Слова и мысли наши почти всегда направлены на разрушение. Человеку не нравится окружающий мир, а менять он его не хочет. Да и зачем? Намного проще разрушить его, уничтожить. Удивительные существа: сначала они испоганили все, что только можно было испоганить, а теперь, видите ли, хотят чего-то лучшего. Конечно, нельзя забывать и о влиянии владыки теней, но сваливать на него абсолютно все, по меньшей мере, глупо. Человечество само роет себе могилу, такое уж у него направление. К тому же, любой человек может справиться со своими демонами, но не хочет. Святоши, вроде Корристо, лишь на словах борются с тенью. На самом же деле они лишь надевают маску святости. Внутри же они закостенели в своих грехах, и глупость ослепила их. Более они не видят света, а видят нечто отдаленно похожее на свет. Это все равно, что сравнивать золотую монету с солнцем. Тоже круглая, тоже блестит, но не то, не так. Ее свет не согревает рук, но напротив холодит их. Их святость подобна этому свету, она лишь наружная, поверхностная. А внутри пустота. Я многое знаю о таких людях, именно из-за подобных глупцов, мыслящих набором категорий, я и покинул мир людей...
Сзади послышались странные хрюкающие звуки. Что за свинья тревожит меня? Обернувшись, я ужаснулся: передо мной стоял мракорис. «Уж лучше бы кабан!» — подумал я. Тварь смотрела мне прямо в глаза. В его вертикальных зрачках читалось желание насытиться моей мертвой плотью. Его кошачьи лапы согнулись, удерживая исполинское тело. Он явно готовился к прыжку.
Если прыгнет — мне не жить. Плавно запустив руку под мантию, я стал нащупывать нужную руну. Наконец, пальцы угадали рисунок огненной бури. (Этого должно хватить) Резко вытащил камень, и прошептал нужное заклинание. Огромный сгусток огня угодил в исполинскую голову твари. Но на мое удивление он не упал. Мракорис огласил лес жутким ревом и ринулся на меня. Сам не знаю, откуда в мои то годы такай реакция. Я умудрился отскочить в сторону, так, что тварь пролетела мимо меня. В следующий миг его настиг удар молнии, потом несколько огненных шаров вновь подожгли его шкуру, мне снова пришлось сменить позицию, чтобы избежать смертоносных клыков. Наконец, разряд шаровой молнии прервал его жизнь. Тварь зарычала, лапы ее подкосились, и она рухнула наземь. Я перевел дыхание и присел на влажную от ночной росы траву. Нащупав отцовский кисет, достал его и высыпал несколько сухих табачных листьев на тонкую бумагу. Четким, отработанным годами движением свернул самокрутку. В руке вспыхнул маленький огонек, и седой старец — дым закружился в вальсе вечности, словно бы совсем забыл о годах. Удивительно, колония была под угрозой, и я нашел способ отвести беду, но почему же я не чувствую облегчения и радости? Возможно, с годами я разучился радоваться, забыл это беспечное состояние души. Да и чему, собственно, радоваться? Жизнь моя была размеренной: ложась спать, я всегда знал, что наутро вновь займусь обрушением барьера и углублюсь в познание устройства мира. А теперь, когда дело сделано, я чувствую себя не нужным миру. Быть может, мне еще откроется новое предназначение. Что-то не так! Что-то изменилось в мире, пока я не могу объяснить этого. Вроде бы все, как обычно, но мир другой. Где-то в самой глубине его структур что-то изменилось, и, возможно, мне предстоит вернуть все на свои места...
Встав, я поправил прилипшую к телу мантию и, тяжело вздохнув, отправился дальше. Свернув на юго-запад, я шел по самой опушке леса, стараясь не углубляться в него: мракориса мне хватило, а встретить новую тварь я не спешил. Нет, я не боялся смерти, как может бояться ее тот, кто давно мертв? Но я уже не в том возрасте, чтобы бросаться на поиски приключений. Словно услышав мысли блуждающего в ночи путника, из-за деревьев вылетел шершень. Он повис в воздухе прямо передо мной, и угрожающе зажужжал. Я выставил руку вперед раскрытой ладонью, словно бы призывал его остановиться. Странно, но животные более не слушали меня. То ли падение барьера так повлияло на них, то ли я замарал себя человеческой энергией, энергией разрушения и угрозы, когда разговаривал с Диего. Понять невозможно, но крылатая зараза вонзила свое жало в раскрытую ладонь. Я почувствовал резкую боль, однако с детства она была моей спутницей. К тому же никогда не сравниться ей с той болью, что рвет мою душу и сжигает ее обрывки. Сжав кулак, я резко опустил руку вниз, шершень потерял равновесие и ударился оземь. Кровь закапала на траву, покрытую ночной росой, и я лишний раз убедился, что у этих крылатых созданий совершенно нет мозгов...
Светало, далеко на востоке зарождались первые лучи зари, они словно бы прорывали плотные одежды ночи, и та, опасаясь за свой единственный наряд, неохотно отступала, уверяя юную царицу, вступающую в небесные владения, что последнее слово все равно будет за ней. Загробное уханье сов, и треск сверчков, напоминающий трещотки на черных повозках смерти, повозках, в которых проделывали свой последний путь жертвы чумы, сменялись жизнерадостными песнями жаворонков, приветствующими новую царицу — зарю. Путь мой теперь лежал в гору, каждый шаг отдавался болью в пояснице. Добраться бы, пока солнце не вошло в зенит, уже сейчас оно жарит неимоверно. Я шел, склонив голову, не желая наткнуться на кого-нибудь. Когда-то давно, в одном из богословских трудов, я читал, что так ходят мытари. Какая ирония, теперь я действительно мытарь, бесприютная душа, только сейчас до конца понял Архола. Интересно, какое служение он исполняет теперь? Этот призрачный лорд стал мне так близок, ведь меня гонят так же, как гнали его. Предатель? А кого, собственно говоря, он предал? Если бы лорд не оставил свой отряд, кто доложил бы королю о состоянии дел в Варранте? Да, людям всегда необходимо найти виновного, и они находят. Так же случилось и со мной, никто из магов не смог понять простейшей истины: «чтобы победить врага, надо его узнать». Не смог? Нет, скорее не захотел. Им нужно было выместить свою злость и обиду за то, что они оказались под куполом. И для этой цели они выбрали меня, ведь я всегда был другим, и мысли мои нередко выходили за рамки их понимания. К тому же Корристо захотел примерить на себя патриаршую митру, вот и сошелся на мне свет клином. Люди любят лишь себе подобных, и гонят всех иных. А зависть, словно кислота, разъедает человеческую душу. Таковы уж они — люди. С трудом взойдя на пригорок, отерев пот, осмотрелся. Как давно я не был здесь. Минуло десять лет, а тут ничего не изменилось. Даже мостик, ведущий к обвалившейся шахте, все еще висит. А чуть дальше пост стражников, охраняющий колонию от атак извне — одна из самых бредовых идей Гомеза. В колонию попадали лишь заключенные, и зачем вновь прибывшему каторжанину нападать на кого бы то ни было? Эта тюрьма становилась его родным домом до конца дней. К тому же новички всегда безоружны, в лучшем случае найдут кирку, но она, не то, что пробить, но даже поцарапать доспех стражника не сможет. Гомез был глуп, но он уже заплатил за свою глупость. Глупость, по большему счету, свойственна всем людям в той или иной мере: не в силах ум человеческий учесть все законы мира, чтобы предвидеть хоть сколько-нибудь отдаленное будущее. Да и возможно ли учесть все? Сколько в мире людей? И каждый, даже не подозревая об этом, ежесекундно изменяет будущее мира. Конечно, все свершается лишь по воле Творца, но он дал слишком много свободы своим нерадивым детям. Это сложно понять, но, предоставляя человеку выбор, Господь уже знает, каким путем последует человек. Однако этим Он нисколько не ограничивает свободу своих чад, ведь выбор все равно делает человек, и для человека он насущен, людям не дано знать будущего, но они выбирают тот вариант, который, по их мнению, устроит их дальнейшую жизнь лучшим образом. Господь же зная их выбор заранее, тем не менее, не меняет их пути, давая им свободу.
Я почти не чувствовал своего тела, только боль в ногах. Казалось, я не могу дышать подобно рыбе, выброшенной на берег, хватал ртом воздух. Слева моему взору предстал небольшой уголок жизни, окруженный скалами. Изумрудная трава покачивалась, словно бы зазывая присесть, отдохнуть. Сил стоять больше не было, и я опустился на мягкое покрывало земли. Меня скрывала тень, отбрасываемая кроной могучего дерева.
Горная гряда уходила вверх, словно бы стараясь дотянуться до неба и раствориться в нем. Прямо как человек: любой, увидев в детстве красоту этой непоколебимой синевы, мечтал стать ее частью, и в конце пути человеческого эта детская наивная мечта сбывается. Эта общая мечта всех людей, то малое, что роднит их души. Это путь человека праведного. Но человек в принципе не может быть достаточно чист, чтобы не запятнать этой красоты, не поколебать это чудесное бесконечное море. Лишь единицам удавалось это. Церковь знает много святых, однако, число их столь мало, если сравнить его с числом обитателей этого мира. Как могли они добиться такого состояния? Ответ прост: они, будто существовали в двух мирах: тело проживало земную жизнь, а душа не отходила от Бога...
Когда бутыль чистой воды, прихваченная из башни, наполовину опустела, я наконец-то стал приходить в себя. Теперь, как и всегда, я ощущал боль в спине, ноги же практически перестали болеть, но вставать все равно не хотелось. Судя по положению дневного светила, я сижу уже второй час. Нет, надо двигаться дальше, у прохода отдохну. Закинув мешок на усталые плечи, двинулся дальше. Камень скал нагревался, и уже через несколько часов здесь будет настоящий ад.
Нельзя сказать, чтобы дальнейший путь давался мне легко, ведь не было еще такого пути в жизни моей, но, отдохнув, я уже не боялся свалиться с ног, и через несколько минут передо мной предстала та самая заброшенная шахта. Вскоре после нашего прихода в колонию «Белиарова гора» стала обычной штольней. Правда, руды там было немного, и люди забыли о ней. Я шагнул в мрачное подземелье из тысячи лабиринтов. Воздух все так же, как и много лет назад, был полон запаха смерти, сводящего многих рудокопов с ума: люди так бояться всего, что связанно со смертью... Они будто не понимают всю благодать избавления, заключенного в ней. К тому же разве не глупо бояться неизбежного? Я понимаю, бояться за близких и родных сердцу существ, но за себя... Который год я уже умираю? Сорок второй... И я прекрасно помню каждый прожитый день: как можно забыть повторяющуюся обыденность? Наверное, именно из-за безрадостности земного существования я и живу ожиданием кончины, надеждой на лучшее будущее... У них же нет этой надежды, всем существом своим они прилепились к земному, и забыла душа о доме своем близ Бога.
Стены заброшенной шахты были покрыты выработанными рудными жилами.
Все здесь было затянуто тенетами, сетями слюны ползунов, развернутыми многоногими тварями. Во время, когда проклятие нависало над этой горой, здесь присутствовала сила Белиара, владыки смерти, и потому ни одна тварь, в которой сиял огонек жизни, не могла находиться здесь. Теперь же это обычная шахта, и само собой без ползунов здесь не обойдется. Опоры шахты угрожающе покосились, будто готовясь к погребению нежданного путника, забредшего в эти места. Я ступал осторожно, опасаясь зацепиться за что-нибудь, стараясь не шуметь. Я не боялся встречи с обитателями этих мест, ведь они могут лишь убить меня. Над головой висел золотистый шарик, тускло освещающий мой путь всего на несколько шагов вокруг. Я был окружен тьмой. Неподалеку раздался тонкий угрожающий писк и мерное постукивание лапок. Через мгновение предо мной возникло это существо. Раздвинув жвалы, он угрожающе запищал. И, задрав лапки, кинулся на меня. Отскочив в сторону, я сжал камень с символами ледяной глыбы, и, когда поток льда угодил в животное, оно тут же застыло. А «кулак ветра» разорвал его в мелкие замерзшие ошметки. Каждый мой шаг отдавался гулким эхом. Я вслушивался в каждый шорох, опасаясь новой атаки. Положение у меня, мягко говоря, не выгодное: я не видел, насколько широка шахта, и потому любое существо могло напасть со спины. Вот уж не думал, что мне еще когда-нибудь придется путешествовать. Покинув людской мир, я научился слушать тишину и видеть сокрытые в пустоте горизонты иных реальностей, нижних миров. Я едва обрел гармонию, а теперь, мне вновь предстояло столкнуться с опаснейшим из миров, миром людей. Даже в глубинах мрачных измерений, откуда я призывал своих созданий, были свои законы, людской же мир погряз в беззакониях, человек объявил себя судьей, и теперь дозволенно все, что он разрешает себе. Однако, как бы ни старались люди преодолеть законы, созданные Богом, не случиться этого никогда: бросившись со скалы, человек не полетит. Вдали послышалось странное похрустывание, словно огонь пожирает толстый лист пергамента, только какое-то холодное, неживое. Оно словно бы многократно повторялось. Звук приближался. Я понял, что дело идет не к добру. Демона призвать не получится: слишком мало места. Вытащив из-за пазухи черный, как смоль, рунический камень, прошептал слова одной из сложнейших формул шестого круга. В алой вспышке возникли восемь воинов-скелетов, с обнаженными двуручными клинками, и маг.(В случае чего, он сможет призвать еще нескольких бойцов). И тут я увидел врагов: на меня шло порядка двадцати точно таких же воинов, часть из них была вооружена кирками, наверняка, «пропавшие без вести рудокопы». Возглавлял это шествие зомби, облаченный в останки тяжелого одеяния Призрака. От лица мало чего осталось, большая его часть уже была поглощена страстными обитателями земли — червями, кожа лишь частично прикрывала белоснежный череп. Интересно сколько он существует в таком виде? Вдруг произошло то, чего я никак не ожидал: призванные защитить меня скелеты перешли на вражескую сторону. Скорее всего, они последовали первородному инстинкту, знакомому любой твари: стадному чувству.
Ведь любое существо чувствует себя намного увереннее, находясь среди таких же, как само оно. Также и человек, становясь частью стада, этой безликой толпы, неизбежно теряет себя, у него нет более разума, да и зачем ему утруждать себя размышлениями, если все решит предводитель? Почему-то они не спешили нападать. Возможно, у них еще остался разум, как и у Архола? Покачиваясь, вперед вышел зомби. Из того, что некогда было его ртом, послышалось рычание, вполне похожее на человеческую речь. Вслушавшись, я смог разобрать слова.
— Что ищет живой среди мертвых?
— Я хочу покинуть колонию, а это самый безопасный путь.
— Этот путь закрыт, — уверенно проговорил он.
— Может быть, мы сможем договориться? — спросил я.
Раздался странный хрип, в котором легко угадывался смех.
— А что, Ты можешь предложить Нам? Руду? Так знай, что, погибнув в шахте, начинаешь ненавидеть этот «благословенный» металл, — последние слова он произнес с нескрываемой иронией.
Эти слова повергли меня в задумчивость: действительно, что можно предложить мертвому? Чего он жаждет более всего? Свободы... как и любое существу, он стремится войти в царствие небесное. А я ведь был патриархом. Возможно, Иннос исполнит мою просьбу и отпустит эти души? Ведь я не служу Белиару во всей полноте.
— Свободу.
Я давно убедился, что здесь, в колонии, слово «свобода» имеет магические свойства. Это слово способно подчинить любое существо, испытавшее на себе все горести тюремной жизни. А бедные создания, стоящие предо мной, даже после смерти остались узниками своей плоти.
— И как ты себе это представляешь? Хочешь нас перебить? — усмехнулся он.
— Зачем же? Я просто произнесу молитву об упокоении, назвав ваши имена.
— Дааа... И куда же отправятся души наши? Мы ведь не просто так на каторгу попали.
— Вы уже искупили свои грехи, пребывая в... таком виде.
— Ты хочешь сказать, что если мы отойдем в сторону, то ты подаришь нам покой? Слишком великодушно для такого существа, как человек.
— Не совсем. Однако я уверен, то о чем я попрошу, не составит для вас труда...
— И что же ты хочешь? — недоуменно спросил он.
— Вы ведь хорошо знаете эту шахту?
— За столько лет, каждый ее дюйм знаком нам. Когда-то это было проклятое место, потому здесь столько рукавов, но однажды монах, имя которого ныне забыто, разрушил это проклятие, проявив милосердие к нежити. Кажется, его звали Карринс, или как-то так...
— Ксардас, — с усмешкой предположил я.
— Именно! Ты знаешь его?
— Когда-то так называли меня. Да, так меня звали пока я был хоть кому-то нужен...Однако, тебе ли не знать, что имя теряет свою силу, когда его забывают.
— Так это был Ты? Милосердный монах, о котором говорил прежний хранитель этих мест.
— Откуда ты знаешь Архола? — удивился я.
— Я помогал ему исполнить второе служение.
— И что стало с ним, после освобождения из этих мест?
— Как я уже сказал, он отправился на второе служение. Там он был посланником Аданоса. Дело в том, что мытарь должен выполнить поручения всех членов священного совета. Инноса, Аданоса и Белиара.
— Белиар входит в священный совет?! — я был искренне поражен.
— Конечно. Видишь ли, Аданос разделил власть между братьями, иначе Он не мог избежать открытой битвы между богами, способной уничтожить все мироздание. Потому и Белиар включен в священный совет. Нельзя сказать, чтобы братья сильно прислушивались к его мнению, однако таким образом, они могут узнать, что планирует темный бог.
— Что же за служение дал ему Аданос?
— До попадания в колонию я жил в заброшенной части Хориниса, древнем Яркендаре. Когда битва Богов пришла в те земли, встал на защиту своего народа. Орды нежити, словно волна хлынули в земли Аданоса. За несколько дней все население было уничтожено, спаслись только несколько самых отважных и сильных воинов. Мы заперлись в храме и долго молились Аданосу. И он в ответ на наши мольбы послал нам спасителя. В его руках был огненный клинок, разящий нежить с одного удара. Это был Архол. Конечно, удивительно, что на помощь в битве с нежитью пришла нежить. Но нам ли судить замыслы богов? К тому же, тогда мы были рады любой поддержке. Мы бросились ему на помощь, но все, кроме меня, полегли в той страшной битве. Он же был словно бессмертен, никто не мог побороть его. До сих пор удивляюсь, как я выжил. А когда, наконец, бой был окончен, он поведал мне свою историю. Сквозь портал я пришел в эти земли, но никто не хотел слушать меня, и, посчитав, что я — опасный сумасшедший, мэр города отправил меня в рудники Хориниса, где я и умер: нас атаковали эти проклятые ползуны, их было так много, что борьба была практически бесполезна.
— Трогательная история... — говорил я абсолютно искренне, мне было жаль этого бедолагу, — Люди слепы, и правда устраивает их намного реже, чем ложь. Я тоже пострадал за правду... Но эта история не стоит твоего внимания.
Он понял намек и не стал расспрашивать.
— Ну что ж, двинемся в путь..., — с этими словами он развернулся и зашагал впереди. Скелеты обступили меня, словно конвой, они защищали мою жизнь. Хотя для них она не имела никакого знач