Право интеллектуальной собственности Российской Федерации регулирует общественные отношения, касающиеся использования некоторых нематериальных объектов, указанных в Федеральном законе 2006 года (N 230-ФЗ) «Часть четвертая Гражданского кодекса Российской Федерации».
Правовая охрана интеллектуальной собственности основывается на норме ст. 44 Конституции РФ, гласящей:
«Интеллектуальная собственность охраняется законом».
По своей сути право интеллектуальной собственности является составной частью гражданского права.
Основным законодательным актом гражданского права является Гражданский кодекс РФ (далее - ГК РФ), состоящий из четырех федеральных законов. Они были приняты, соответственно, в 1994, 1995, 2001 и 2006 годах.
В основном право интеллектуальной собственности урегулировано в части четвертой ГК РФ.
В случаях нарушения права, касающиеся интеллектуальной собственности, защищаются не только гражданским законодательством, но и уголовным правом (УК РФ), а также административным правом (Кодексом РФ об административных правонарушениях - КоАП РФ).
Источником права интеллектуальной собственности являются также соответствующие международные договоры РФ. Они анализируются в последующих главах настоящего учебника.
Основными такими международными договорами являются:
- Бернская конвенция 1886 г. по охране литературных и художественных произведений;
- Парижская конвенция 1883 г. по охране промышленной собственности;
- Протокол 1989 г. к Мадридскому соглашению о международной регистрации знаков;
- Договор о патентной кооперации 1970 г.;
- Евразийская патентная конвенция 1995 г.
Следует признать, что по прошествии более восьми лет с даты принятия части четвертой Гражданского кодекса РФ и в преддверии принятия основного пакета изменений и дополнений в указанную часть Кодекса не потеряли актуальность дискуссии относительно различных аспектов правового регулирования результатов интеллектуальной деятельности и приравненных к ним средств индивидуализации.
Такой феномен обусловлен тем, что часть четвертая ГК РФ изобилует многочисленными спорными, а зачастую и ошибочными положениями, в том числе концептуального характера, которые требуют адекватного вмешательства российского законодателя.
Показательной в этом отношении является статья Г.И. Тыцкой, В.Е. Китайского и О.В. Ревинского, в которой мнения соавторов относительно понятия интеллектуальной собственности разделились, хотя они и ссылались на работы в указанной области одного автора - В.А. Дозорцева, не все воззрения которого, на мой взгляд, можно признать корректными.
Г.И. Тыцкая и В.Е. Китайский придерживаются общепринятой точки зрения, согласно которой интеллектуальная собственность - это права, предоставляемые на результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации. Справедливо отмечая некорректность отождествления интеллектуальной собственности с результатами интеллектуальной деятельности и средствами индивидуализации в статье 1225 ГК РФ, эти авторы считают целесообразным, «сохраняя этот термин в ГК РФ, вошедший в обиход как отечественного языка, так и языка международных соглашений, внести изменения в ст. 1226 ГК РФ, уточнив тем самым юридический смысл».
Предлагаемое изменение заключается в отождествлении интеллектуальной собственности с интеллектуальными правами, что в принципе совпадает с прежним регулированием, когда интеллектуальная собственность отождествлялась с исключительными правами, представляя собой меньшее зло по сравнению с нынешней упречной во всех отношениях редакцией статьи 1225 ГК РФ.
В связи с изложенным следует обратить внимание на устоявшееся в юридической литературе представление об интеллектуальной собственности как о термине, вошедшем «в обиход как отечественного языка, так и языка международных соглашений». Указанное представление о понятии интеллектуальной собственности превратилось в настоящий стереотип (кочующий из одной публикации в другую), зачастую даже неосознанное представление.
Родоначальником настоящей мифологемы в сфере интеллектуальной собственности стал В.А. Дозорцев, следующим образом определивший указанное направление юридической мысли: «Термин «интеллектуальная собственность» как и всякий термин, условен. Он стал уже достаточно привычным, его употребляют и в международных актах, и в документах политического характера. Его применение правомерно, если относиться к нему как к условному, имеющему политическое и экономическое, но не юридическое содержание. Юридически гораздо более точным является другой термин, тоже широко употребляемый и в национальном законодательстве, и в международной практике, - «исключительные права».
Вполне очевидно, что Конституция РФ имеет не только политическое, но и сугубо юридическое значение, а защита интеллектуальной собственности возведена в конституционный принцип. Поэтому, чтобы избежать противоречия с положениями Конституции РФ, в утратившей силу с 1 января 2008 г. статье 138 ГК РФ «Интеллектуальная собственность» исключительное право отождествлялось с интеллектуальной собственностью. Сходное отождествление также закреплено в проекте части третьей ГК РФ «Исключительные права (Интеллектуальная собственность)», три главы из которой (61 «Общие положения», 62 «Авторское право», 63 «Смежные права») были опубликованы 12 июля 1997 г. в «Российской газете» (приложение «Бизнес в России»). Таким нехитрым приемом удалось «нейтрализовать» термин «интеллектуальная собственность», который в ныне действующей части четвертой ГК РФ почти повсеместно, кроме статьи 1225, заменен терминами «исключительные права» и «интеллектуальные права».
Кроме того, В.А. Дозорцевым был полностью проигнорирован опыт зарубежных стран, в чьих национальных законодательствах термин «интеллектуальная собственность» имеет главенствующее значение и, несомненно, юридическое содержание (например, Кодекс интеллектуальной собственности Франции 1992 г.), о которых более подробно будет сказано ниже.
Примечательно, что стереотипное мышление относительно термина «интеллектуальная собственность» («Его применение правомерно, если относиться к нему как к условному, имеющему политическое и экономическое, но не юридическое содержание») демонстрируют также авторы из государств, законодательство которых полностью основано на термине «интеллектуальная собственность» (ст. 125 «Интеллектуальная собственность», разд. V «Право интеллектуальной собственности» ГК РК).
Таким образом, термин «интеллектуальная собственность» имеет прежде всего юридическое значение, он применяется в законодательстве многих государств как самостоятельная категория, равно как и в названиях международных организаций и национальных патентных ведомств.
Следует признать, что определение понятия собственности по англосаксонскому праву представляет собой большую сложность, даже если обратиться к специальным юридическим словарям. Так, термин «ownership» понимается как «исключительное право кого-либо владеть, пользоваться и распоряжаться вещью» («one's exclusive right of possessing, enjoing, and disposing of a thing»). При этом подчеркивается, что данный термин представлен в широком значении, хотя зачастую он понимается в рамках двух концепций - владения (possessing) и правового титула (title).
Термин «property» обозначает «любой вид имущественного права или интереса, который является предметом собственности» («every species of valuable right or interest that is subject to ownership»). При этом указывается, что он описывает чье-либо исключительное право владеть, пользоваться и распоряжаться вещью, равно как и вещь, привилегию или правомочие, являющиеся предметом данного права.
Как следует из вышеизложенного, в зависимости от контекста термин «property» переводится на русский язык и как «собственность», и как «имущество», в то время как термин «ownership» переводится также как «собственность», но с большим акцентом на правомочие владения и на правовой титул. Во всяком случае эти термины нельзя противопоставлять, в некоторых случаях они выступают как синонимы, в других - как разные понятия. К сожалению, англо-русские словари не могут нам помочь, поскольку оба термина переводятся двояко (собственность, имущество).
Представляется также целесообразным рассмотреть соотношение терминов «property» и «ownership» на примере патентных законодательств англо-саксонских стран. Так, один из разделов части I Патентного закона Великобритании 1977 г. (с изм. по состоянию на 1 октября 2013 г.) называется «Собственность на патенты и заявки и регистрация» («Property in patents and applications, and registration»). В соответствии с пунктом 1 ст. 30 данного раздела любой патент или заявка на патент являются персональной собственностью («personal property») и могут быть вместе с основанными на них правами переданы, признаны или предоставлены согласно пунктам 2-7 настоящей статьи. Статья 36 данного раздела имеет следующее название: «Общая собственность на патенты и заявки на патенты» («Co-ownership of patents and applications for patents»). В пункте 1 данной статьи установлено: если патент выдан двум или более лицам, каждое из них при отсутствии соглашения об ином имеет право на равную неделимую долю в патенте. Далее по тексту статьи указанные лица называются собственниками патента (proprietors of a patent).
Понятие собственности в Англии шире аналогичного понятия в странах континентального права, поскольку оно охватывает не только материальные объекты, но и обязательственные требования, ценные бумаги, долговые обязательства, а также нематериальные объекты (в том числе авторские и патентные права). При этом во внутреннем обороте сохраняет значение традиционная классификация вещей на реальную собственность или полное право на землю (real property) и персональную собственность (personal property), т.е. право на все остальные объекты, включая нематериальные (авторские, патентные права, права на товарные знаки, фирменные наименования).
В патентном законодательстве США также наблюдается переплетение терминов «ownership» и «property», находящихся между собой в сложных отношениях. Так, § 261 Патентного закона США 1952 г. (в ред. 2013 г.) озаглавлен следующим образом: «Собственность на патент; уступка патента» («Ownership; assignment»). В этом же параграфе указано, что патенты имеют атрибуты персональной собственности (personal property). В § 262 урегулированы права сособственников патента (joint owners of a patent), а в § 267 речь идет о случае, когда заявка стала собственностью Соединенных Штатов (an application has become the property of the United States).
Упомянутые выше многочисленные примеры из англо-саксонского права свидетельствуют, что противопоставление терминов «ownership» и «property» и якобы неправильный перевод на русский язык последнего из них не имеют никаких правовых оснований, поскольку, как показал анализ, указанная терминологическая пара имеет более сложное взаимодействие.
Помимо лингвистического анализа указанных терминов возникает закономерный вопрос: а был ли перевод, может быть, перевода-то и не было? На самом деле никакого перевода термина «property» на русский язык нет, да и не могло быть по сложившейся международной практике. Дело в том, что согласно статье 20 Конвенция, учреждающая Всемирную организацию интеллектуальной собственности (ВОИС), была подписана в 1967 г. в единственном экземпляре на английском, испанском, русском и французском языках, причем каждый текст равно аутентичен (т.е. подлинный). Иными словами, некорректно говорить о переводе указанного термина с английского языка на русский, так как вся терминология была согласована до принятия Конвенции, учреждающей ВОИС. Во всяком случае термины «propriedad» и ««соответственно на испанском и французском языках, используемые в статье 20 Конвенции, учреждающей ВОИС, соответствуют русскому эквиваленту «собственность».
Иногда в литературе встречаются ссылки на другой универсальный международный договор - Парижскую конвенцию по охране промышленной собственности 1883 г. с последующими изменениями и дополнениями (далее - Парижская конвенция) как противовес Конвенции, учреждающей ВОИС, в части определения понятия интеллектуальной (промышленной) собственности. Действительно, в статье 1(2) Парижской конвенции установлен перечень объектов охраны промышленной собственности (патенты на изобретения, полезные модели, промышленные образцы, товарные знаки, знаки обслуживания, фирменные наименования и указания происхождения или наименования места происхождения, а также пресечение недобросовестной конкуренции). Но это вовсе не означает, что объекты промышленной собственности отождествлены в этой норме с самой промышленной собственностью. По мнению авторитетного комментатора Парижской конвенции Г. Боденхаузена, термин «промышленная собственность» - это традиционное, хотя и не совсем четкое выражение, используемое для обозначения ряда исключительных прав, схожих с правами собственности.
Отождествление интеллектуальной собственности с результатами интеллектуальной деятельности и средствами индивидуализации уже приводит к самым неожиданным выводам, которые даже трудно предположить. Так, В.С. Курчеев и Б.А. Яковлев предлагают рассматривать интеллектуальную собственность как информацию, что, по их мнению, позволит, в частности, подтвердить необходимость сохранения существующего содержания понятия интеллектуальной собственности в статье 1225 ГК РФ. Вполне очевидно, что указанное выше предложение не может рассматриваться даже теоретически, поскольку в результате принятия Федерального закона от 18 декабря 2006 г. N 231-ФЗ «О введении в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации» информация как объект гражданских прав исключена из статьи 128 ГК РФ. Утешает только одно обстоятельство: такие предложения исходят от авторов, недостаточно знакомых с основами авторского и патентного права.
В части четвертой ГК РФ кроме термина «интеллектуальная собственность» используется термин «интеллектуальные права», который стал родовым для таких видовых понятий, как «исключительные права», «право авторства», «иные права».
Термин «интеллектуальные права» впервые введен в российское гражданское законодательство и сразу же вызвал определенные нестыковки и противоречия. Так, он не упоминается в главе 76 ГК РФ «Права на средства индивидуализации юридических лиц, товаров, работ, услуг и предприятий», хотя согласно пункту 1 ст. 2 и статье 1226 он в равной мере должен относиться и к средствам индивидуализации. Не упоминается данный термин и в главе 75 «Право на секрет производства (ноу-хау)», хотя последний может относиться к результатам интеллектуальной деятельности в научно-технической сфере. Кроме того, введение нового понятия привело к терминологической чехарде, когда интеллектуальные права объявляются авторскими (ст. 1255), либо смежными (ст. 1303), либо патентными правами (ст. 1345), в то время как в отношении селекционных достижений (ст. 1408) и топологий интегральных микросхем (ст. 1449) указано, что их авторам принадлежат определенные интеллектуальные права.
Таким образом, в пункте 1 ст. 1225 ГК РФ термин «интеллектуальные права» применим к результатам интеллектуальной деятельности, указанным в подпунктах 1 - 11, а к секретам производства (ноу-хау) и средствам индивидуализации, упомянутым в подпунктах 12 - 16, он не имеет никакого отношения. Следовательно, термин «интеллектуальные права» не имеет универсального характера в рамках ГК РФ, поэтому по формально-юридическим причинам не может приравниваться к термину «интеллектуальная собственность», как это предлагается в юридической литературе.
В связи с вышеизложенным представляется целесообразным рассмотреть генезис патентно-правовых теорий (в основном проприетарной, исключительных прав, интеллектуальных прав), лежащих в основе современного состояния правовой охраны результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации в России.
Следует отметить, что теоретические разработки не ограничены упомянутыми выше тремя теориями, хотя именно они оказали самое большое влияние на развитие российского права интеллектуальной собственности. Наряду с ними известны и другие теории, в том числе договорная теория, имматериальная (нематериальная) теория И. Колера, персональная теория (или теория личности) О. Гирке.
Теория естественного права основана на следующем неоспоримом тезисе: право изобретателя является неотъемлемым, природным правом человека и гражданина, результатом его духовного творчества. При этом утверждалось, что оно существует независимо от признания государственной властью, которое лишь гарантирует его от посягательств со стороны третьих лиц.
Основой теории промышленной собственности (проприетарной теории) является тезис о том, что любой труд человека создает собственность, в том числе на изобретения и другие нематериальные (бестелесные) объекты. Эта теория исходя из естественно-правового понятия права собственности отождествляет право изобретателя на продукт его духовного творчества с правом собственности на материальные вещи. Данная теория нашла широкое применение в законодательстве и судебной практике, в основном в государствах романской правовой системы. Наряду с понятием «промышленная собственность» широко применялось и применяется в настоящее время понятие «интеллектуальная собственность», особенно когда речь идет об авторском праве. В последнем случае зачастую применяется термин «литературная и художественная собственность».
Как известно, буржуазные революции привели к отмене всех феодальных привилегий, в том числе изобретательских. Данное обстоятельство, как это ни парадоксально, оказало прямое воздействие на рассматриваемую нами проблему. Так, при принятии первого Патентного закона во Франции полностью отказались от терминологии, связанной с исключительными, монопольными правами, которые в то время отождествлялись с феодальными пережитками. Во французской литературе подчеркивается: С. Буфлер, представлявший доклад по поводу патентного закона в Национальном собрании, «избегал обозначать связь между институтом, который он предлагал создать, и изобретательскими привилегиями Старого режима, одно имя которого стало одиозным». Речь шла о патенте на изобретение, которое для С. Буфлера, вдохновляемого идеями Д. Локка и Ж.-Ж. Руссо, представлялось настоящей собственностью: «...изобретение, являющееся источником искусств, является также собственностью». Эти идеи легли в основу первого Патентного закона Франции от 7 января 1791 г., статья 1 которого гласит: «Любое открытие или новое изобретение в любой отрасли промышленности является собственностью его автора». Следовательно, возникновение термина «промышленная собственность», а затем последовавшего за ним термина «интеллектуальная собственность» можно признать историческим парадоксом.
Вместе с тем уже Закон о патентах на изобретение 1844 г. знаменует собой возврат к традиционной терминологии в сфере патентной монополии: «Всякое открытие или новое изобретение в любой отрасли промышленности предоставляет его автору, при условиях и на срок, которые определены ниже, исключительное право использовать с выгодой для себя указанное открытие или изобретение». В современном французском законодательстве об интеллектуальной собственности используется смешанная терминология. Так, в статье L.611 - 1 Кодекса интеллектуальной собственности Франции 1992 г. указывается: директор Национального института промышленной собственности может предоставить охранный документ о праве промышленной собственности на изобретение, закрепляющий за его обладателем или правопреемником последнего исключительное право на использование изобретения. Таким образом, в современной Франции в рамках Кодекса интеллектуальной собственности сосуществуют две теории (проприетарная теория и теория исключительных прав) - в статьях L.613-1 - L.613-7 раскрыто содержание исключительного права на использование (droit exclusive d'exploitation), а статьи L.613-29 - L.613-312 посвящены общей собственности на патенты (des brevets).
Новый шаг в разработке понятия природы авторских и патентных прав прослеживается в теории интеллектуальных прав. Сам термин «интеллектуальные права» предложил в 1879 г. бельгийский юрист Э. Пикар, так что он не является «изобретением» разработчиков части четвертой ГК РФ.
В соответствии с теорией Э. Пикара интеллектуальные права считались правами sui generis, находящимися вне классической триады вещных, обязательственных и личных прав, принятой в римском праве. Согласно мнению Э. Пикара, любое интеллектуальное право относится к замыслу автора, а не к материальной реализации этого замысла. По его образному выражению, вещные права предполагают материальный объект и собственность, в то время как интеллектуальные права - умственный объект и исключительность. Усилия Э. Пикара были направлены на разоблачение проприетарной теории, отождествлявшей материальные объекты с идеальными, распространяя на последние режим права собственности. В принципе этой же цели добивались прежде всего И. Колер (имматериальная теория) и А. Пиленко (теория исключительных прав).
Следует признать, что термин «интеллектуальные права» нигде в мире не прижился. Он не используется в международных договорах России, отсутствует в законодательствах зарубежных стран и в настоящее время не обсуждается в зарубежной правовой литературе. Однако в отечественном законодательстве он нашел неожиданное применение.
Помимо упоминавшихся ранее не вполне удачных случаев использования термина «интеллектуальные права» он, по замыслу законодателя, призван заменить термин «интеллектуальная собственность» в случаях, когда последний использовался как категория права. Так, в пункте 1 ст. 2 ГК РФ, где закреплен перечень отношений, регулируемых гражданским законодательством, термин «интеллектуальная собственность», которая прежде отождествлялась с исключительными правами, заменен в статье 17 Вводного закона термином «интеллектуальные права».
Наиболее распространенной в мире является теория исключительных прав, возродившаяся во второй половине XIX в. В основе этой теории лежит тезис о том, что право автора или изобретателя возникает в соответствии с актом публичной власти, а не на основе уже существующего права, личного или естественно-правового характера, которое публичная власть только подтверждает. По сути, это возрождение старой конструкции феодальных привилегий, но только на новой буржуазной основе, выдаваемых не по прихоти или милости монарха, а в обязательном порядке органом публичной власти, если результаты интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации отвечают всем установленным требованиям.
В настоящее время господствующей является точка зрения, согласно которой исключительное (нематериальное) право автора (изобретателя) - это субъективное гражданское право, имеющее абсолютный характер и имущественную природу. Исключительность проявляется как в персонификации права с его обладателем, так и в том, что обладателю права противопоставляется любое лицо. В основе исключительного права лежит легальная монополия, правомерная с точки зрения антимонопольного законодательства, которая подтверждается государством, как правило, путем выдачи соответствующего охранного документа. При реализации позитивной функции легальной монополии используются некоторые элементы правовой конструкции права собственности, особенно в части правомочия по распоряжению охраняемыми объектами. Абсолютный характер исключительного (нематериального) права предопределяет его негативную функцию, т.е. правомочие по запрету третьим лицам несанкционированного использования охраняемых объектов.
Теория исключительных прав органически вписалась в советскую систему выдачи авторских свидетельств на изобретения (являющуюся в СССР доминирующей), исключительные права на которые принадлежали государству. На законодательном уровне регулирование отдельных видов исключительных прав было включено в Основы гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. (при наличии союзных подзаконных актов в указанной области), а также в гражданские кодексы союзных республик, в том числе Гражданский кодекс РСФСР 1964 г.
Указанный подход был реализован и при принятии Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. с переходом на патентную форму охраны изобретений и других результатов творчества, используемых в производстве. Одновременно был принят Закон СССР от 31 мая 1991 г. N 2213-1 «Об изобретениях в СССР», который был введен в действие с 1 июля 1991 г.
В Российской Федерации законодательные акты в области интеллектуальной собственности были приняты в 1992 - 1993 гг., в том числе Патентный закон РФ от 23 сентября 1992 г. N 3517-1, которые также были основаны на теории исключительных прав. Однако указанная традиция прервалась в 1993 г. с принятием Конституции РФ, в которой защита интеллектуальной собственности была возведена в конституционный принцип. Норма о защите интеллектуальной собственности законом закреплена также в ряде других государств СНГ (Азербайджан, Армения, Беларусь, Молдова, Кыргызстан, Таджикистан, Украина).
Поэтому перед разработчиками кодификационного акта в сфере интеллектуальной собственности (далее - законопроект) стояла трудная задача увязать конституционное требование (ч. 1 ст. 44 Конституции РФ) о том, что интеллектуальная собственность охраняется законом, с концепцией исключительных прав (затем - интеллектуальных прав) на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации. Для этой цели в статью 1225 ГК РФ был включен пункт 2, дословно повторяющий упомянутое выше положение Конституции РФ. В принципе, это выглядит как ненужное дублирование.
Термин «интеллектуальная собственность» присутствует также в статье 71 Конституции РФ, посвященной предметам ведения и полномочиям, принадлежащим исключительно Российской Федерации. В перечне отраслей законодательства, закрепленном в пункте «о» данной статьи, наряду с уголовным, уголовно-процессуальным, уголовно-исполнительным, гражданским, процессуальным законодательствами в качестве самостоятельной сферы регулирования указано «правовое регулирование интеллектуальной собственности».
Как следует из вышеизложенного, законодатель не использовал применительно к интеллектуальной собственности термин «законодательство», равно как не использовал указанный термин в других сферах регулирования (например, «судоустройство», «прокуратура»), которые также присутствуют в перечне пункта «о» ст. 71 Конституции РФ.
Логично предположить, что законодатель не случайно отнес к ведению Российской Федерации интеллектуальную собственность в качестве обособленной сферы правового регулирования, поскольку она имеет комплексный характер, включая в себя совокупность норм административного, гражданского и трудового права. И если следовать строго упомянутой выше норме Конституции РФ, в России необходимо было принимать отдельный от ГК РФ кодификационный акт, например Кодекс интеллектуальной собственности.
Однако такое решение в сфере кодификации законодательства об интеллектуальной собственности не входило в замыслы разработчиков законопроекта, немало усилий было предпринято ими с целью выхолащивания из термина «интеллектуальная собственность» его юридического содержания.
Как известно, российский законодатель с подачи разработчиков законопроекта отошел от апробированной временем многоуровневой системы кодификации и реализовал так называемую полную или исчерпывающую схему кодификации законодательства об интеллектуальной собственности, объединяющую в части четвертой ГК РФ все нормы об интеллектуальной собственности и одновременно исключающую самостоятельное существование всех специальных законов в сфере интеллектуальной собственности.
В свое время один из главных разработчиков законопроекта В.А. Дозорцев аргументированно критиковал сторонников полной (исчерпывающей) схемы кодификации, указывая, что неправильно выстраивать один раздел ГК РФ по одной схеме, в то время как систематизация остальных разделов базируется на других принципах. Это привело бы только к разрушению единства гражданского права.
Однако победила точка зрения сторонников полной (исчерпывающей) кодификации норм об интеллектуальной собственности, в результате чего часть четвертая ГК РФ представляет собой симбиоз норм гражданского, административного, трудового права.
С включением в ГК РФ большого количества норм административного права кодификация по сути подменена инкорпорацией, когда сравнительно небольшое количество общих положений дополнено по существу механическим переносом специальных законов в сфере интеллектуальной собственности. Если указанная тенденция в нормотворчестве возобладает и затронет другие институты гражданского права, ГК РФ рискует превратиться в свод законов, что больше присуще англосаксонскому праву, чем праву континентальному.
В связи с вышеизложенным целесообразно рассмотреть международную практику правового регулирования отношений в сфере интеллектуальной собственности.
Обратимся сначала к опыту наших соседей по СНГ, гражданские кодексы которых содержат самостоятельные разделы или главы, посвященные интеллектуальной собственности.
В большинстве государств СНГ задачи кодификации законодательства об интеллектуальной собственности были решены с той или иной степенью полноты и детализации в принципе на основе раздела V «Интеллектуальная собственность» модели Рекомендательного законодательного акта для СНГ, принятого на седьмом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств - участников СНГ 17 февраля 1996 г.
Гражданские кодексы ряда государств (Армения, Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан) в той или иной степени ориентированы на раздел V модели Рекомендательного законодательного акта для СНГ. ГК Украины построен по иному принципу: после книги третьей «Право собственности и другие вещные права» следует книга четвертая «Право интеллектуальной собственности», содержащая 12 кратких глав (83 статьи) по различным объектам интеллектуальной собственности, включая научные открытия и рационализаторские предложения. ГК Туркменистана содержит часть четвертую, где закреплены только нормы авторского права и смежных прав, при наличии специальных законов в области интеллектуальной собственности, в том числе Закона Туркменистана от 10 января 2012 г. N 17-18 «Об авторском праве и смежных правах». В раздел V «Интеллектуальная собственность» ГК Таджикистана включены только общие положения об интеллектуальной собственности (13 статей).
Общим для законодательств вышеуказанных государств является следующее обстоятельство: наряду с нормами об интеллектуальной собственности в гражданских кодексах существуют специальные законы в указанной сфере. В Азербайджане и Молдове действуют только специальные законы в области правовой охраны интеллектуальной собственности.
В странах дальнего зарубежья примеры наличия в гражданских кодексах развернутых норм об интеллектуальной собственности являются крайне редкими. Например, регулирование отношений в сфере интеллектуальной собственности предусмотрено в ГК Италии от 13 марта 1942 г. (в ред. 2010 г.): 33 статьи, относящиеся к общим вопросам фирменных наименований, товарных знаков, авторского права, изобретений, полезных моделей и промышленных образцов. Кроме того, в Италии действуют Кодекс промышленной собственности от 10 февраля 2005 г. и Закон об охране авторского права и смежных прав от 22 апреля 1941 г. (в ред. 2010 г.). Можно также отметить ГК Вьетнама от 14 июня 2005 г., часть шестая которого посвящена правам на интеллектуальную собственность и передаче технологии (22 статьи). Наряду с Кодексом во Вьетнаме приняты специальные законы в указанной сфере правового регулирования.
Определяющей тенденцией в мире в области систематизации норм об интеллектуальной собственности является их инкорпорация, т.е. сосредоточение таких норм в единых нормативных правовых актах, преимущественно в кодексах об интеллектуальной (промышленной) собственности, либо иных комплексных нормативных правовых актах.
Среди наиболее известных нормативных правовых актов указанного типа можно назвать следующие: Кодекс интеллектуальной собственности Франции 1992 г., Кодекс интеллектуальной собственности Филиппин 1997 г., Кодекс промышленной собственности Португалии 2003 г., Кодекс промышленной собственности Италии 2005 г., Закон Бразилии 1996 г. N 92-79, регулирующий права и обязанности в области промышленной собственности, Закон об интеллектуальной собственности Шри-Ланки 2003 г.
Таким образом, в теоретическом плане часть четвертая ГК РФ основана на эклектически собранных отрывках из различных теорий авторского и патентного права (проприетарной, исключительных прав, интеллектуальных прав - явный перебор для одного законодательного акта), что объективно отражает состояние научной мысли в нашей стране в сфере правовой охраны результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации.
В мире проявилась тенденция к принятию отдельных кодексов по интеллектуальной (промышленной) собственности или комплексных законов в этой области. Очень жаль, что опыт таких государств остался невостребованным в России. Это привело к самому неожиданному и ущербному варианту кодификации российского законодательства об интеллектуальной собственности.
В заключение следует отметить: часть четвертая ГК РФ в ее нынешнем виде, по сути, представляет собой кодекс интеллектуальной собственности в ГК РФ. Проблема заключается в том, чтобы придать его фактическому статусу («кодекс в кодексе») легальный характер путем принятия отдельного от ГК РФ кодификационного акта в сфере интеллектуальной собственности, оставив в ГК РФ лишь минимальное количество общих норм, регламентирующих взаимодействие двух кодексов по вопросам интеллектуальной собственности.