Наследник помещался в спальне с Государем. Ему поставили складную металлическую кровать рядом с государевой. Небольшой столик разделял их. На столике и над ним - образки. Появилась в спальне и балалайка Наследника, в футляре. На небольшом шкафике, что у стены, прибавилось фотографий. В большой комнате стало уютнее, теплее.
Наследник просыпался между 7 и 8 часами и начинал разговаривать с не проснувшимся еще Государем. Видя, что отец хочет еще спать, Наследник умолкал и терпеливо дожидался, пока ровно в 8 часов не входил камердинер будить Его Величество. После утреннего чая Наследник шел в сад, где Его встречал дядька Деревенько. Начиналась маршировка с палкой вместо ружья, причем пелись военные песни. После чал совой прогулки начинался урок с Жильяром. Методичный, серьезный, доброй души, Жильяр относился к своей задаче на редкость сознательно и серьезно, что было не легко при всех трудностях, которые его окружали.
Завтракал Наследник за общим столом, сидя слева от Государя.
Он особенно любил, когда соседом был В. Кн. Георгий Михайлович. Он шалил с ним и Государю приходилось иногда останавливать сына. После завтрака получасовой перерыв и затем прогулка в автомобиле с Государем. Уезжали за город и, выбрав хорошее место, гуляли, играли. У берега реки разводили костер, строили печку, жарили картошку.
После прогулки подавался дома чай, а потом Наследник, расположившись за своим столиком в кабинете Государя, готовил уроки к следующему дню, поглядывая иногда на занимавшегося за своим столом Государя.
Обедал Наследник в 7 часов, отдельно, с Жильяром. В разговоре как бы подводился итог минувшего дня.
Перед тем, как ложиться спать, Алексей Николаевич молился, громко читая все молитвы. Государь иногда поправлял Его, когда Он слишком быстро произносил молитву. Попрощавшись с сыном, Государь уходил вновь работать в кабинет, тушился в спальне свет, оставалось лишь мерцание лампадки перед образом.
|
|
В тот же день было опубликовано о пожаловании В. Кн. Ольге Александровне Георгиевской медали "За храбрость". Великая Княгиня много работала, не только руководя своим госпиталем, но и как рядовая сестра милосердия. Ее очень любили и солдаты, и офицеры. 21 и 22 мая Великая Княгиня, состоявшая шефом 12-го гусарского Ахтырского полка, провела на позиции полка в сфере действительного артиллерийского огня противника. Она лично руководила перевязкою раненых гусар и артиллеристов и там же, командующий 2-м кавалерийским корпусом, поднес Ей Георгиевскую медаль 4-ой степени No 326476. В сентябре Государь утвердил это награждение.[лдн-книги2]
Тогда же, 5-го октября, Государь подписал манифест об объявлении войны Болгарии. Он был опубликован 7-го числа. В сущности, говоря, он не удивил никого. О том, что Царь Болгарский, Фердинанд Кобургский, враг Славянства, знали давно. Что он совершенно и давно находился под влиянием Императора Вильгельма, тоже знали давно. От него ждать исторической благодарности России за то, что она когда-то сделала для Болгарии - не приходилось.
11-го октября, в полдень, Государь с Наследником и свитой выехал из Могилева для осмотра некоторых войск Юго-Западного фронта генерал-адъютанта Иванова. В 9 ч. утра прибыли в Бердичев, где Государь принял доклад Иванова и затем, с Наследником, обошел на станции чинов штаба Южного фронта. В 11 ч. отбыли в Ровно - место штаба генерала Брусилова. Там, после доклада генерала, сели в автомобили и отправились к войскам, которые были построены на обширном поле верстах в двадцати от станции. Погода была пасмурная, неприятная. Над полем реяли аэропланы, - сторожа, как бы немцы не сделали налета. На днях лишь цеппелин сбросил в Ровно несколько снарядов. Рассказывали, что впечатление было отвратительное, особенно, когда он реял над городом.
|
|
Государь с Наследником обошел войска, беседовал с офицерами и солдатами, роздал некоторым награды, пропустил войска мимо себя и горячо их благодарил. Уже стемнело, когда Государь распрощался с войсками. Автомобили зажгли фонари. Кругом был какой-то, хватавший за сердце, хаос. Гремело оглушительное ура, играла музыка, пели "Боже Царя храни", все толпились к автомобилям. Откуда-то появилась группа сестер милосердия. Они бросились к Наследнику, со слезами благодарили Государя, что привез Наследника. "Спасибо, Ваше Величество, спасибо", - кричали они.
Государь остановился. Все столпились, облепили автомобиль. Государь стал раздавать медали сестрам. Кругом крики, восторг, слезы. Наконец автомобили кое-как тронулись. Было совершенно темно. Узнав, что вблизи на ст. Клевань, недалеко, в лесу расположен перевязочный пункт, Государь пожелал посетить его. Подъехали к небольшому зданию. Кругом мерцали факелы. Государь вошел в лазарет. Стал обходить раненых. Кругом доктора, сестры, офицеры. Не верят своим глазам, как Государь так близко к боевой линии. Государь подошел с Наследником к раненым солдатам 58-го Пражского полка Якимчуку и Шелкушеву. Доктор что-то тихо докладывал Государю. Раненые смотрели широко раскрытыми глазами.
|
|
Государь вручил каждому медаль. Якимчук взял медаль и стал осторожно дотрагиваться до шинели Государя. Он думал, что это видение, призрак. "Неужели это Царь?" - тихо спрашивал Шелкушев. Государь задержался около них. Когда садились в автомобиль, весь персонал столпился около. Опять простые, искренние слова благодарности, слезы сестер милосердия. Опять ура с маханием платками. Было особенно хорошо на душе. Хотелось плакать.
В десятом часу императорский поезд продолжал свой путь. В 9 часов следующего 13-го октября были уже в Галиции, на станции Богдановка. Это был район армии генерала Щербачева. Умный, образованный генерал, хороший человек. Сев в автомобили, приехали к обширному полю, где были собраны войска всех родов оружия. После обхода, смотра и беседы с офицерами и солдатами, Государь горячо благодарил войска за их геройскую службу и просил передать его привет и царское спасибо всем товарищам, которые не могли быть на смотру. Ура понеслось в ответ.
Когда оно стихло, Государь особенно громко и отчетливо произнес: "За вашу геройскую службу награждаю командующего армией генерала Щербачева орденом Св. Георгия 3-ей степени". Все как-то замерло. Государь подал генералу большой белый крест. Щербачев, растроганный, поцеловал руку Государя. Генерал Иванов надел крест на шею генерала.
Оправившись, Щербачев скомандовал: "Слушай на краул!"'
Звякнул отчетливо почетный прием.
"Во славу нашего Державного Вождя - ура!" - скомандовал Щербачев и ура понеслось по полю, пока Государь знаком руки не прекратил его.
Ознакомившись по плану с ближайшим расположением наших войск и противника, Государь пожелал осмотреть Печерский пехотный полк. Это было в сторону противника. Генерал Пеанов осторожно старался отговорить Государя от этой поездки, но тщетно. Царский автомобиль тронулся, а за ним потянулась вереница военных автомобилей. Каждый хотел сопровождать Государя. На одном разветвлении дорог царский автомобиль остановился. Меня подозвал Дворцовый комендант и отдал приказание, чтобы вся, следовавшая за мной вереница автомобилей, не ехала бы дальше, а здесь ожидала возвращения Государя.
Генерал Иванов просил о том Государя, дабы не привлекать внимания неприятеля, аэропланы которого то и дело появлялись над окрестностями. Место у леса, где расположился Печерский полк, на днях было обстреляно артиллерией противника.
До боевой линии было пять верст. Оставив автомобиль в лесу, Государь с Наследником и небольшим числом сопровождавших его лиц, пошел к полку. Полк спешно выстраивался. Обойдя ряды, поговорив с солдатами и офицерами, Государь обратился к полку: "Я счастлив, что мог, вместе с Наследником, повидать вас недалеко от ваших боевых позиций и мог лично и горячо от всего сердца поблагодарить за геройскую вашу службу Родине и мне. Дай вам Бог дальнейших успехов и победы над дерзким и упорным врагом. Всем вам за боевую службу сердечное спасибо". Ура, не менее сердечное, чем слова Государя, было ему ответом.
Вскоре затем автомобили неслись уже к войскам генерала Лечицкого. Это был выдающийся генерал, хороший человек, которого любили и солдаты, и офицеры. Много позже, после революции, в Добровольческой армии Деникина, офицерство не ругало только двух генералов - Лечицкого да Щербачева. При отступлении в 1915 году, в августе, Лечицкий, по собственной инициативе, перешел со своей девятой армией в контрнаступление и отбросил немцев. Его поддержали своими армиями Щербачев и Брусилов и в результате была одержана крупная победа всего Юго-Западного фронта и взято много тысяч пленных.
Ехали около 50 верст. Уже наступал чудный осенний вечер, когда подъехали к построенным покоем войскам. Раздалась команда: "Парад, шашки вон, пики в руку, слушай на краул, господа офицеры!" Неслись звуки национального гимна. А высоко над полем реял сторожевой аэроплан. Издали доносилась артиллерийская канонада. Государь обошел фронт, сопровождаемый лишь Лечицким, ген.-квартирмейстером Головиным и дежурством. Наследник остался у автомобилей.
"Трудно передать на словах", рассказывал позже ген. Головин, "те чувства, которые были на душе каждого из нас. Ощущалась гордость принадлежности к великой Русской Армии, действительные герои которой представлялись своему державному вождю, выйдя из объятий смерти и перед тем, как опять вернуться на свой крестный путь".
Государь обходил медленно, всматривался в лица офицеров и солдат, иногда останавливался и спрашивал про полк, про "дело". Он поражал знанием полков, частей, операций, "дел". После обхода Государь взял Наследника за руку и пошел с ним на середину поля. Тишина полная. Государь стал говорить. Говорил четко, просто, задушевно. Он благодарил войска за подвиги, призывал любить Родину, служить ей, как служили до сих пор... Он кончил. На поле стало как бы еще тише, а потом грянуло ура, да какое ура! "Такого могучего, сердечного ура я никогда не слышал", говорил тот же Головин и прибавлял: "да и не услышу".
Государь вернулся к начальствующим лицам. Ему представили представленных к наградам. Каждому Государь сказал ласковое, бодрящее слово. По просьбе командира II корпуса Сахарова, Лечицкий стал просить Государя о помиловании, находящегося на параде рядового Исакова, который еще не так давно был полковником и начальником инженеров 11-го корпуса. Исаков совершил антидисциплинарный поступок, был приговорен военно-полевым судом к расстрелу, но расстрел был заменен разжалованием в рядовые. Теперь, в последнем бою, Исаков совершил необычайный подвиг, как инженер содействовал взятию укрепленного пункта и ближайшее начальство представило его к солдатскому кресту Св. Георгия. Командир же корпуса, Сахаров, ходатайствует о помиловании его с производством в первый офицерский чин, что поддерживает и сам Лечицкий.
Государь приказал вызвать Исакова. По полю понеслось:
"Рядового 23-го Саперного батальона Исакова к Его Императорскому Величеству-уу!" и передавалось криком от части к части. Далеко из рядов построения выделилась фигура и понеслась по направлению к Государю. То был Исаков. В трех шагах он замер перед Государем и взял "на караул".
"К ноге!" Скомандовал Государь. Тот исполнил.
"Твои командующий армией и командир корпуса доложили мне о проявленной тобою доблести при взятии опорного пункта на высоте X. Награждаю тебя Георгиевским крестом 4-ой степени".
"Рад стараться, Ваше Императорское Величество", ответил Исаков. Государь стал прикалывать ему белый крестик и продолжал:
"Мне было также доложено, что при взятии этого опорного пункта тобою была проявлена не только замечательная доблесть, но и большое знание военно-инженерного дела... Рядовой Исаков, я возвращаю тебе все твои чины и ордена..." Затем Государь особенно задушевно, ласково добавил:
"Полковник Исаков, носите крест, который я вам сейчас накалываю столь же доблестно, как вы его заслужили..."
Слезы хлынули у Исакова, он прильнул к руке Государя, целовал ее. Текли слезы у Лечицкого, Сахарова, у всех генералов, у свиты; плакал старый Иванов. Наследник смотрел на Исакова широко раскрытыми глазами. Он даже взял Государя за рукав.
Уже очень темнело, когда стали усаживаться в автомобили. Государь предложил Лечицкому: "Платон Алексеевич, хотите, я вас подвезу по дороге?" Тот ответил наивно откровенно: "Никак нет, Ваше Императорское Величество, нам не по дороге, а я слишком долго отсутствовал из штаба армии и мне нужно принять длинный доклад начальника штаба, он ждет меня." Некоторые переглянулись. Государь ласково улыбнулся и пожал руку Лечицкого. Автомобили двинулись. Всадники "Дикой дивизии" бросились за ними по обеим сторонам дороги. Вспомнилась поездка на Кавказ, как провожали автомобили казаки с генералом Баратовым. Всадники отстали по знаку Государя.
Скоро совсем стемнело. Один за другим летели автомобили за головным с офицером Генерального штаба, который должен был вывести нас на станцию Богдановку, где ожидали императорские поезда. Но по пути сбились с дороги. Раза два меняли направление и, наконец, в полной уже темноте, подкатили к горевшей огнями станции, но оказалось, что попали, вместо Богдановки, на станцию Волочиск. Мой автомобиль пришел за государевым. Автомобиль же с Дворцовым комендантом проскочил в Богдановку. На станции поднялся переполох. Там был питательный пункт княгини Волконской. Все бросились к Государю.
Изумление и восторг неописуемые, особенно, когда увидели Наследника. Протелефонировали в Богдановку, дабы подали императорские поезда. Приходилось ждать. Государь, видимо довольный происшедшим, стал осматривать распределительно-питательный пункт. Время было самое обеденное. Никто, кроме Наследника, не ел с утра. Наследник питался бутербродами. Любезные хозяева пункта стали предлагать пообедать. Чем богаты, тем и рады! Быстро накрыли стол и Государь с Наследником и Дмитрием Павловичем стали с аппетитом есть то, что давалось проходившим через пункт раненым. Как говорили, пункт пропустил за время войны уже 260.000 человек, давая еду и чай.
Перед концом обеда мимо проносили на носилках тяжело раненого подпрапорщика. Государь подошел к нему, задал несколько вопросов, поблагодарил за службу, произвел в следующий чин. Раненый был в восторге. Персонал тоже.
Вскоре подошли поезда и Государь отбыл на север. Все были уставши от дневной езды и пережитых впечатлений. Они были на редкость сильные. Следующий день нигде не останавливались. В нашем вагоне шли несмолкаемые споры с генералом Дубенским и другими о вчерашнем дне. Некоторые находили, что не следовало подвергать Государя риску, да еще с Наследником, не следовало ездить в сферу огня противника. Вопрос был интересный и спорный. Но впечатление от всей этой поездки, от всего виденного и слышанного было самое крепкое, здоровое. Вера в войска, в конечную победу была полная. Досталось в пересудах и тому офицеру-колонновожатому, который сбился с дороги и привез Государя в Волочиск, вместо Богдановки. Вспомнили, как в начале войны шофер по ошибке привез Варшавского губернатора в зону неприятеля.
В ночь на 15 октября прибыли в Могилев. Ночевали в поездах.
Утром 15-го прибыла с Дочерьми Царица Александра Федоровна. Выехав из Царского 12 вечером, Государыня посетила Тверь, Ржев, Лихославль, Великие Луки и Оршу, где и осматривала лазареты, госпиталя, перевязочные и питательные пункты. Государь с Наследником встретили приехавших. В 12 ч. все проехали в дом Его Величества, но жить Царица с Дочерьми осталась в поезде. Приезд Государыни внес какое-то беспокойство и в свите, и в штабных. Приходится сказать, что вообще Государыню не любили. По разному за разное, очень часто несправедливо, но не любили. Такова была судьба этой бесспорно, хорошей по душе, больной Императрицы, так полюбившей Россию и Русский народ, так старавшейся от всего сердца принести им пользу и достигшей в последние годы лишь обратных результатов. Трагически сложилась ее судьба еще при старом режиме, до революции.
В этот приезд Ее Величества не могло укрыться Ее холодность к генералу Воейкову и очень немилостивое отношение к генералу Поливанову, приезжавшему в Ставку с докладом. После обеда 17 октября Царица, удостоившая своим разговором всех высших чинов, не сказала ни одного слова Поливанову, что, конечно, было замечено и было подвергнуто всяческим пересудам. И все, конечно, не в пользу Государыни.
16 октября Государь с Наследником снимался с чинами Штаба.
17 Государь идя на обычные занятия в Штаб взял с собою Наследника. При Алексееве Государь объявил сыну, что он награждает его медалью на Георгиевской ленте за посещение войск фронта и навесил ему медаль на грудь. Восторгу Наследника не было предела. Все его поздравляли, все называли георгиевским кавалером. А несколькими днями позже, генерал Иванов обратился к Государю с телеграммой, в которой указывая на посещение Наследником 12 октября раненых в сфере дальнего огня неприятельской артиллерии, а также в виду пребывания Наследника 13 октября в районе расположения корпусных резервов 11 и 9-й армий, ходатайствовала о награждении Вел. Кн. Алексея Николаевича серебряной медалью на Георгиевской ленте 4-ой степени. Это ходатайство явилось как бы оформлением пожалования Его Величества.
18 октября Их Величества с детьми выехали в Царское Село, куда и прибыли 19 числа.
Последние два дня я провел в Москве. После бодрящей, здоровой атмосферы фронта я попал в отравленную сплетнями и интригами атмосферу тыла. Казалось все и вся было настроено против правительства. Очень враждебно относились к Царице. Казалось вся интеллигентная Москва негодовала за увольнение Самарина. Самарина любило все Московское дворянство, уважало купечество и знала вся Москва с лучшей стороны. К нему особенно хорошо относилась Вел. Кн. Елизавета Федоровна. И если в Петербурге увольнение Самарина задело политические и общественные круги, то у нас это шло от разума, в Москве же недовольство шло от сердца. Казалось, будто увольнение Самарина обидело самую Москву, ее самое. И тем горячей бранили наш Петербург, бюрократию, правительство и все это сгущалось в одном чувстве недоброжелательства к Царице - Александре Федоровне. Казалось Царица, Вырубова и Распутин самые ненавистные для Москвы люди. Настроение недовольства переходило и на Государя. Самарина чествовали банкетами. Резкие речи произносились против "темных сил". От официальных чествований Самарин отказался.
К негодованию за увольнение Самарина пристегивали и Джунковского. Московская аристократия не забывала своего любимца. Его выбрали в Московское дворянство, устроили банкет. К двум этим именам прибавили как пострадавшего князя Орлова. По московским рассказам Орлов да Джунковский были чуть не единственные верноподданные Государя и их то и отстранили. Слышать все это было забавно. Здесь купались в сплетнях новых мучеников и рассказывали небылицы про Петербург и двор. Многое шло от окружения Вел. Кн. Елизаветы Федоровны. Чуть что, для достоверности ссылались на Тютчеву и сестру Джунковского. Насколько это было правильна, конечно, судить было трудно, но в Царское Село, во дворец имена этих двух фрейлин уже давно были переданы. Первую соединяли с кружком Самарина, вторую с братом. Обеих же считали близкими Вел. Кн. Елизавете Федоровне.
Какую-то странную роль играл градоначальник Климович. Он хотел всем угодить, но поругивал задним числом ушедшего князя Юсупова, которого поругивали за прошлое многие и из аристократии, опять таки прибавляя, что ведь это было Петербургское.
Среди купечества выделялся определенно небольшой, но крепкий революционный центр. Он позже и показал себя. Так оппозиция сплеталась с революцией но буржуазной, купеческой. Не было только классических революционных партий. И вспоминался известный Зубатов, который давно говорил, что революцию в России сделают не революционеры, а ОБЩЕСТВЕННОСТЬ, что и произошло в феврале 1917 года. Но в те дни, про которые идет речь, это упускали из виду.
В Петербурге, благодаря отсутствию Г. Думы, было тихо. Но, побывавши в нужных местах и повидав кого надо было, я убедился, что в столице у верхов правительства шла небывалая еще по смелости политическая интрига, в которой главные роли играли: Хвостов, Белецкий, Андроников, Вырубова и Распутин. Скорый отъезд в Ставку не
позволил тогда сразу разобраться в происходившем, но было ясно, что начатая Хвостовым и Белецким интрига несет ко дворцу потоки грязи.
Поездки Государя по фронту, осмотры войск, беседы с солдатами и офицерами, не говоря уже про беседы с высшими начальствующими лицами, производили самое благоприятное впечатление на войска, поднимали их настроение, содействовали успеху войны. 21 октября это было официально засвидетельствовано Георгиевской Думой Юго-Западного фронта постановившей:
"Георгиевская Дума Юго-Западного фронта в заседании 21 октября 1915 г. сочла своим священным долгом иметь суждение о высоком значении изложенного в телеграмме Верховной Ставки от 16 октября сего года событии посещения 12 и 13 октября Его Императорским Величеством и Наследником Цесаревичем Юго-Западного фронта, при сем Георгиевская Дума усмотрела: что присутствие Государя Императора на передовых позициях вдохновило войска на новые геройские подвиги и дало им великую силу духа, что изъявив желание посетить воинскую часть, находящуюся на боевой линии и приведя таковое в исполнение Его Императорское Величество явил пример истинной военной доблести и самоотвержения, что пребывая в местах неоднократно обстреливаемых неприятельской артиллерией, Государь Император явно подвергал опасности свою драгоценную жизнь и пренебрегал опасностью, в великодушном желании выразить лично войскам свою монаршую благодарность, привет и пожелания дальнейшей боевой славы.
На основании вышеизложенного Георгиевская Дума Юго-Западного фронта единогласно постановляет: повергнуть через старейшего Георгиевского кавалера генерал-адъютанта Иванова к стопам Государя Императора всеподданнейшую просьбу: оказать обожающим Державного вождя войскам великую милость и радость, соизволив возложить на себя орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени, на основании ст. 7-й.
Постановление было подписано Председателем генерал-лейтенантом Калединым и генералами. Баташевым, Ломновским, Марковым, Ступиным, князем Барятинским, Стоговым и полковником Духониным.
Это постановление с орденом была направлено в Петербург с генералом Свиты Его Величества князем Барятинским.
25 октября Государь принял князя Барятинского в Александровском дворце, в Царском Селе, в присутствии Канцлера Императорских орденов графа Фредерикса
Князь Барятинский доложил Государю просьбу Георгиевской Думы и коленопреклоненный поднес Его Величеству - ПОСТАНОВЛЕНИЕ и ОРДЕН Св. ГЕОРГИЯ.
Государь принял Орден и послал генералу Иванову такую телеграмму:
"Сегодня Свиты моей генерал-майор князь Барятинский передал мне Орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4 степени и просьбу Георгиевской Думы Юго-Западного фронта поддержанную Вами о том, чтобы я возложил его на себя. Несказанно тронутый и обрадованный незаслуженным мною отличием, соглашаюсь носить наш высший боевой орден и от всего сердца благодарю вас всех Георгиевских Кавалеров и горячо любимые мною войска за заработанный мне их геройством и высокою доблестью белый крест."
НИКОЛАЙ
26 октября состоялось увольнение министра земледелия Кривошеина Оно сопровождалось весьма милостивым рескриптом и пожалованием Ордена Св. Александра Невского. Умный, ловкий, трудолюбивый Кривошеий занимал министерский пост более десяти лет. Ему едва ли не в большей степени, чем Столыпину, принадлежит заслуга закона 1907 года о хуторах. Его не раз считали кандидатом на пост премьера. Но, в последние месяцы он открыто стал на сторону общественности, на сторону прогрессивного блока.
На милостивый рескрипт Кривошеий ответил Государю письмом, в котором между прочим писал:..."ведь если мне и удалось быть сколько-нибудь полезным Вам, Государь, и России, то потому только, что во всех моих начинаниях я имел великое счастье пользоваться Вашей могучей поддержкой. С нею работать было легко, а без нее ни у кого ничего не выйдет.
И за эту поддержку, и за десять незабвенных для меня лет благосклонности вашей, позвольте принести Вашему Императорскому Величеству безграничную мою благодарность, а за все, в чем не сумел оправдать Ваших ожиданий или в чем погрешил невольно - прошу Вас, Государь великодушно забыть и простить". Так писал старый умудренный опытом государственным министр, искренно оценивший все значение работы самого Государя.
Как мало походило это на речи тех кратковременных министров, которые входя впервые с докладом в государев кабинет, уже считали себя все знающими и понимающими и готовыми поучать самого Государя, забывая одно - что Он, Государь, правил Россией двадцать лет и за это время Россия развивалась и преуспевала во всех отношениях.
Увольнение Кривошеина усилило слухи о реакции и о "темных силах".
27 октября, в 11 ч. вечера Государь выехал с Наследникам в Ревель. Государя сопровождали: генерал-адъютант Фредерике, Бенкендорф, Нилов, Свиты генералы Воейков и Граббе, флигель адъютанты Вел. Кн Димитрий Павлович, Шереметьев, Дрентельн и Саблин, лейб хирург Федоров. С Наследником ехал Жильяр.
28 утром прибыли в Ревель. Встретили Морской министр Григорович местные власти, Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Канин, на которого, после смерти адмирала Эссена возлагали много надежд.
Приняв почетный караул и начальников отдельных частей, Государь начал объезд крепостных сооружений. Утро было холодное, морозное Государь внимательно осматривал все постройки, выслушивал доклады, интересовался всем, смотрел войска. Наследник, держась около Государя, вслушивался во все. На одном из укреплений полковник Дрентельн, с которым я был в добрых отношениях в течение десяти лет, отвел меня в сторону. - Ну что, - сказал он, - кивая на Воейкова, - разгоняет всех, чтобы властвовать одному. Прогнали Орлова, Джунковского. Скоро уйду и я. А дружит ваш с с. с...м Хвостовым.
И Дрентельн, находившийся в свойстве с Хвостовым и знавший его отлично, как человек, стал мне его отчитывать и доказывать, что никакого толку и добра из его назначения не выйдет. Выйдет один скандал. Этому с. с. он и руки при встрече не подаст".....
Я заступился за Воейкова доказывая, что он не при чем в назначении Хвостова, но что ему, как дворцовому коменданту, надо ладить с ним, поддерживать хорошие отношения и т. д. Дренгельн был очень настроен против А. А. Вырубовой и если не говорил, то давал понять, что он против влияния Царицы. Отъезд дальше прервал наш разговор.
Как это показательно, думал я, сидя в автомобиле. Это говорил Дрентельн, еще так недавно любимец всей царской семьи и самой Анны Александровны, участник ее вечеринок, услаждавший всех игрой на рояле. Все преходяще.
После завтрака Государь посетил транспорт "Европа" и несколько подводных лодок. Среди них были две английские, сумевшие проскользнуть в Балтийское море. Они потопили несколько германских боевых судов и пароходов. Лейтенантов английского флота Гутхорта и Кроли Государь наградил орденами Св. Георгия. Один из них только, что вернулся с моря, потопив немецкий корабль "Ундина". Рассказывали, что предварительно англичанин снял с "Ундины" маленькую собачку.
Государь много расспрашивал моряков об их действиях и видимо был очень доволен. О подвигах наших моряков писалось тогда мало. Все считалось тайной. Тут завеса тайны была приоткрыта. Геройство наших моряков и их подвиги были видны воочию. Придворный фотограф сделал много тогда снимков и был немало удивлен, что все пленки потребовал к себе Дворцовый Комендант для цензуры.
Государь осмотрел кораблестроительный завод Русско-Балтийского Общества и выразил восхищение продуктивностью его работы. Там достраивался, кажется, уже десятый во время войны миноносец. Рабочие, бывшие вплотную к Царю, приветствовали его восторженно. Не имея времени посетить завод Беккера, Государь лишь проехал тихо по его территории. Рабочие были в восторге так как Царь здоровался с ними. Посетив затем военно-морской госпиталь, Государь вернулся в поезд. После чаю, Государь принимал доклад Канина, в присутствии Григоровича. В 9 ч. вечера покинули Ревель. В 12 ч. 15 м. прибыли во Псков. В вагон Государя прошел генерал Рузский и пробыл больше часу. Это многих заинтриговало, т. к. Рузский не ладил с ген. Алексеевым. Около двух часов поезд двинулся дальше.
29 октября Государь смотрел войска Рижского укрепленного района. В 8 утра поезд остановился в Вендене. Для доклада прибыл Командующий армией ген. Горбатовский. Он был в чудном, приподнятом настроении. Ночью его войска отбили десять немецких атак. Было чему радоваться. Погода ужасная, лил дождь. Около часу прибыли в Ригу. Все как будто, замерло. Фабрики, заводы молчат. На Двине, где обычно лес мачт и труб - пусто. Только у мостов охрана на плотах бодрствует. Поезд тихо пробирается за город, за Двину. Проехали несколько сильно разрушенных домов. Подсевший в наш поезд жандармский полковник рассказывает, какое сильное, кошмарное впечатление производят появляющиеся ночью цеппелины. Зловещий шум моторов среди ночной тишины и затем взрывы бомб - действовали ошеломляюще. Сегодня утром уже был аэроплан.
Императорский поезд остановился за городом. Высоко в облаках наши аэропланы. Издали доносятся выстрелы тяжелой артиллерии. Немцы в 16 верстах по одному направлению и в 25 по другому.